нчалось, постепенно утрачивая способность к влиянию...
   И все же он нашел  ключ,  отпирающий  запертую  дверь.  Рядом  с  супером
находилась Барбара -  тоже  окруженная  коконом  бессилия,  однако  она  уже
наполовину срослась с Тенью чудовища, переплелась с ним настолько тесно, что
оторвать ее можно было, лишь обрубив связующие  ?органы?.  Кеша  понял,  что
означало выражение ?резать по живому?, но он не стал делать бессмысленную  и
гибельную  попытку  спасти  Барби.  Вместо  этого   он   воспользовался   ее
неспособностью  защищаться.  Внутри  омертвелого  кокона  оказалась   рыхлая
сердцевина гниющего плода. Проникнув в ее сны, он прикоснулся к сокровенному
- к ее любви,  страданию,  отчаянию,  вожделению  и,  самое  главное,  к  ее
зависимости. Эти чувства и ощущения, неизвестные ему прежде, нашли отражение
в смутно знакомых ему символах, словно он  частично  вспомнил  свою  прошлую
жизнь, когда был взрослым, как дядя Рой, но таким же  слепым  и  беспомощным
перед настоящим злом.  А  теперь  его  память  затеяла  странную  игру:  она
раскладывала болезненные лиловые (части тел? раковины?) цветы на черно-белой
клетчатой доске...
   Барби была слабым  местом,  ржавым  звеном  цепи,  сковывавшей  невидимый
защитный панцирь Локи. Сама она не смогла бы даже пошевелить пальцем,  чтобы
нанести ему малейший вред. Но если есть перчатка, валяющаяся  без  дела,  то
рано или поздно найдется рука, которая поднимет ее и попытается надеть.
 
24. СОМНАМБУЛА 
 
   Барбара, лежавшая в кабине бомбардировщика, заворочалась во сне.  Но  тут
же ее тело напряглось, судорожно  дернулось  и  замерло,  быстро  спеленутое
невидимой смирительной рубашкой. Словно кто-то,  управлявший  ею,  опасался,
что она может разбудить Локи неосторожным движением.
   У супера был очень чуткий сон. Правда, после изнурительного  сексуального
марафона он спал глубже, чем обычно, и чувствительность немного притупилась.
До этого он изнасиловал Веру - занятие прескучнейшее, все равно что  трахать
рыхлый тающий сугроб, - а Лили решил оставить на  завтра.  Кабина  оказалась
тесновата для пятерых, не считая хилого  детеныша,  который  занимал  совсем
немного места, - и Наку пришлось с близкого расстояния наблюдать за  соитием
хозяина сначала с его девушкой, а  затем  и  с  Барби.  Он  смотрел  на  это
равнодушно, не мастурбируя и даже не особенно возбудившись. А Локи было  тем
более плевать. Он не испытывал ни малейшего неудобства, занимаясь любовью  в
присутствии суггестора и митов, - точно так же, как если бы за ним наблюдали
собаки или дегро. Он чувствовал себя вполне раскованно и свободно.
   Почти непрерывная бешеная скачка длилась еще дольше, чем  в  первый  раз.
Барби все больше входила во вкус, обнаружив  в  себе  эксгибиционистку.  Она
будто мстила за что-то (за боль  ревности,  а  может,  и  за  чистоту)  этой
соплячке Лили, забившейся в угол и зыркавшей оттуда  с  совершенно  безумным
выражением лица. Чертова девственница! Если б не она, глядишь, все  было  бы
иначе... Детеныш  почти  сразу  же  заснул,  изнуренный  дальним  переходом.
Кажется, он не вполне осознавал, что его ожидает через  несколько  часов.  И
слава Богу. Вера лежала, отвернувшись, и давно выплакала все  слезы.  Теперь
ее глаза были черны, как высохшие колодцы, но никто не  видел  эту  пугающую
черноту. Локи считал, что осчастливил бабу  -  когда  еще  на  нее  взглянет
настоящий мужик! Нак с его желтым стручком не в счет.  В  будущем  суггестор
станет ей кем-то вроде мужа (до чего  же  смешное  евнухоидное  словечко!  -
жалкий обрубок, оставшийся от ?мужчины?).
   В общем, супер заснул утомленным и удовлетворенным. Он  был  уверен,  что
трусливый суггестор будет сторожить подступы к логову лучше цепного пса.  Но
даже в этом он переоценил Нака. Того хватило всего лишь на несколько  часов.
Он сделал обход, чтобы размять ноги и продрать глаза, но ветер усиливался, и
Студент поспешно вернулся в согретую огнем очага и  дыханием  людей  кабину.
Некоторое время он пытался бороться с дремотой, составляя  в  уме  шахматную
задачу, но вместо  белых  и  черных  абстрактных  фигур  в  мозгу  постоянно
возникали вполне реальные образы: проклятый мэр на  позиции  белого  короля;
черный ферзь Барби; белая ладья - Грув;  парочка  пешек  -  идиотка  Вера  и
смазливая сучка Лили (тайная любовь Роя, мать ее так! Несостоявшаяся  жертва
инцеста... Долго же мэр прятал свое дерьмо... Ну ничего, вскоре  он  получит
дочку обратно с  подарком  в  брюхе  -  в  сохранности,  но  не  в  целости.
Ха-ха...). Была, правда, еще одна фигура, очертания которой Нак почему-то не
мог различить. Он также не мог дотянуться до нее, не мог  контролировать,  и
это его раздражало, как заноза в заднице.  Только  потом,  когда  он  сделал
начальную расстановку, фигура вдруг выплыла  из  мрака  без  его  участия  -
оказалось, что  это  белый  ферзь,  разрушивший  своим  вмешательством  весь
замысел.  Испугавшись  галлюцинаций,  Нак  бросил  вредное   занятие.   Веки
слипались. Он понял, что вымотался  до  предела,  хоть  и  не  кувыркался  с
бабами. Сказывалось нервное  перенапряжение.  Рядом  с  супером  он  не  мог
расслабиться ни на секунду. Вскоре Студент  уже  сладко  спал,  привалившись
спиной к переборке.  На  его  губах  лопались  пузыри.  В  полудетском  лице
появилось что-то беззащитное.  Он  тоже  не  слышал,  как  дернулась  Барби.
Вдобавок существо, находившееся далеко отсюда и державшее женщину на прочном
поводке, позаботилось  о  маскировке  намерений  и  действовало  чрезвычайно
осторожно.
   Следующее ее движение уже было плавным и совершенно  бесшумным.  Кукловод
приспособился.
   ...Рука раздвинула полумрак, скользнув по воздуху, как ночная птица. Было
некое несоответствие в том, что она двигалась абсолютно независимо от других
частей  тела.  Голова  даже  не  повернулась.  Дыхание  осталось  ровным   и
замедленным, характерным для состояния глубокого сна. Ноги уперлись в пол, и
туловище слегка повернулось, чтобы поднятой руке было удобнее.  Другая  рука
оказалась вывернутой и зажатой в крайне неестественном положении. Кому-кому,
а Барбаре было, кажется, все равно. Ей снился нездешний  мир.  В  сновидении
она лежала  на  кровати,  усыпанной  цветами  (откуда  она  знала,  что  эти
разноцветные  ломкие  пахучие  штуковины  называются  цветами?).  Так  много
цветов, что ценность каждого была смехотворной. Увянут и  умрут  -  вырастут
новые...
   И в самом деле: цветы ворохом сыпались сверху, из темноты, -  подарок  от
неизвестного воздыхателя. Барби тонула в облаке сложных ароматов, а чудесный
дождь не прекращался ни на минуту... И фиалки упали на ее  глаза...  И  роза
оцарапала шипами обнаженную грудь... И лепестки маков  прилипли  к  губам...
Левкои  ласкали  шею...  Из  вагины  росла   плотоядная   орхидея...   Барби
превращалась в цветы. Ее  волосы  стали  стеблями  астр,  соски  -  бутонами
тюльпанов, ушные раковины - лилиями; из-под  ногтей  вытягивались  нарциссы.
Язык заострился, как гладиолус; сквозь кожу полезли незабудки... Она уже  не
видела этого,  но  чувствовала  себя  так,  словно  была  земляной  насыпью,
усеянной цветами. Насыпью над собственной могилой...
   Тем временем ее рука подбиралась к поясу  Локи.  Он  никогда  не  ложился
спать голым - даже после изнурительного секса. В любую секунду он готов  был
вскочить и драться, а для этого лучше быть одетым  и  вооруженным.  Пожалуй,
имелась еще одна причина - он не хотел бы, чтобы гаденыш Нак из  любопытства
лапал Громобоя или Тихую Фриду. Это отдавало кощунством и осквернением.  Все
равно что позволить суггестору нагадить на алтаре.
   Но не суггестор прикоснулся к Тихой Фриде. Рука Барбары легла на  рукоять
ножа. Почему она не потянулась к Громобою? Неизвестно. Может, Барбара  вдруг
неведомым образом ощутила, что у клинка было женское имя и коварная  женская
суть... Во всяком случае, пальцы нежно поглаживали (ядовитую змею -  но  что
такое змея?) шероховатую кожу, которой была обтянута рукоять. Старую, хорошо
выделанную кожу. Человеческую кожу, содранную с ляжек женщины, которую звали
Фрида. Спустя много лет у Фриды появилась  возможность  отомстить  жестокому
мужскому племени. Это была лучшая, холодная месть, остывшая  до  температуры
льда...
   Рука Барбары приготовилась преодолеть  последнее  препятствие,  но  вдруг
оказалось, что Фрида свободна. На ней не было затянутой супером  узды!  Один
только Локи знал, как распускается сложный узел, и он надежно  завязал  его,
прежде чем уснул. Тогда кто освободил Фриду? Еще одна загадка...  ?Свободна,
свободна, ш-ш-ш-ш...? - пропела Фрида свою песню немого убийцы.  Теперь  уже
она управляла рукой, как всадник - лошадью. Рука была  всего  лишь  мышечным
двигателем, обладающим физической энергией и  силой  для  удара,  но  клинок
делал главную работу - искал дверь, в которую должна войти  смерть.  Другого
шанса не будет. Локи слишком силен. У Фриды был выбор - горло, глаз, сердце,
яремная вена...
   Где-то совсем рядом бился пульс, перетекала кровь, вкус которой  она  уже
изведала  когда-то.  Кровь  самца,  убившего  хозяина.  Настоящего  хозяина,
окрестившего   оружие...   Фрида   жаждала   испить   этой   крови    снова.
Одурманивающий, пьянящий запах; неотразимая близость... Пить дольше, убивать
медленно... Но тот, кто направлял руку Барбары,  проявил  твердость.  Он  не
хотел оставлять суперу ни малейшего шанса.
   Фрида, занесенная  над  безмятежным  лицом  спящего  Локи,  едва  заметно
подрагивала. Это был единственный признак незримой,  но  упорнейшей  борьбы.
Победил тот, кто находился на другом конце  сомнамбулического  манипулятора.
Фрида резко устремилась вниз.
   Локи проснулся за мгновение до  того,  как  острие  клинка  прорвало  его
правое веко. Приближение смерти разбудило супера. Неразличимо малого времени
уже не хватило, чтобы сохранить жизнь, но зато он успел забрать с собой  ту,
которая предала его - пусть и не по своей воле. Движение Локи, доведенное до
полного автоматизма, было одинаково быстрым независимо от того,  бодрствовал
он или дремал, ел или испражнялся.
   Фрида уже пробила глазное яблоко, перерезала пучок  зрительных  нервов  и
двигалась дальше, чтобы погрузиться  в  омерзительно  рыхлую  субстанцию,  в
которой было так мало любимой ею крови.  Но  зато  это  был  самый  надежный
способ забрать жизнь.
   А рука Локи выхватила из кобуры Громобоя. Она  действовала  быстрее,  чем
рука Барбары. Грохот разорвал тишину. Для супера момент  выстрела  совпал  с
короткой агонией. И в этот же момент Фрида пронзила его мозг и  провернулась
в ране.
   В отличие от Локи Барби не успела  проснуться  и  умерла  во  сне.  Цветы
по-прежнему  росли  вверху,  а  она  стала  сначала  черной  сырой   землей,
плодородным  слоем  перегноя,  в  котором  копошились  насекомые,  -   затем
опустилась глубже, еще глубже, пока не попала на нижний этаж,  где  не  было
даже скользких корней, зато лежали ровные струганные доски - мертвая гниющая
древесина. Она очутилась в ящике, который оказался  вовсе  не  цветником,  а
рассадником червей...
   Затем сверху обрушился заступ и проломил ее грудь.
   Все это было динамичными, но крайне недолговечными образами ее последнего
сна.  Сон  закончился.  Тело,  обожженное  частицами   горящего   пороха   и
отброшенное выстрелом  в  упор,  ударилось  о  спинку  пилотского  кресла  и
перестало жить. Прекратился ток крови; воздух вышел из  разорванных  легких;
энергия истекла в пустоту...
   Локи  сделал  только  один  выстрел  -  последний  всплеск  жизни   перед
исчезновением. Сила отдачи развернула его, и он остался лежать  на  спине  с
торчащей  из  глазницы  рукоятью  ножа  -   будто   с   подзорной   трубкой,
приставленной к глазу.
   Еще один мертвец появился внутри  мертвого  ангела.  Он  присоединился  к
сонму призраков, которые ожидали нового ?гостя?, способного реанимировать их
силой своего воображения.
   Кожа,  обтягивающая  рукоять  ножа,  была  раньше  чистой,  отвратительно
розовой, как поверхность протеза. Но это была натуральная кожа. И сейчас  на
ней вдруг начал проступать странный темный рисунок, похожий  на  татуировку.
Линии  сливались  и  стягивались;  расплывчатый  контур  становился   вполне
узнаваемым. Сердце появилось на рукояти Тихой Фриды. И это  сердце  ритмично
пульсировало.
   Голос Громобоя разбудил всех, кроме убитых и... Веры. Вера не спала.  Она
не могла заснуть, и ей казалось, что не сможет уже никогда. Следующим ?сном?
будет попросту смерть.
   Сперма Локи застыла черным льдом, сковавшим  ее  внутренности.  Память  о
том, что он с нею сделал, превратила мозг в проекционный аппарат,  постоянно
прокручивавший один и тот же ролик.
   Ад тлел в ее голове.
   И после всего случившегося она увидела это.
   ...Она не собиралась кричать, хотя  убивающая  сомнамбула  была  поистине
жутким зрелищем - гораздо более жутким, чем  убивающий  супер.  Вместо  того
чтобы громко визжать, Вера начала бесшумно смеяться.
 
25. ВЕДЬМА И ЛЕПЕСТКИ 
 
   Спросонья Нак не сразу сумел отличить реальность от кошмара. Лучше бы это
был дурной сон и лучше бы он мог  проснуться  еще  раз!  Но  не  получалось.
Запахи гари и крови, а также заложенные уши убеждали в  том,  что  закрывать
глаза бессмысленно - все произошло на самом деле.
   Бог был повержен и, значит, оказался не богом, а самозванцем. Студент  не
на того поставил и проиграл. На сей раз реванша, похоже, не будет. Дважды  в
жизни он терял опору, однако  теперь  потерял  гораздо  больше.  Он  лишился
хозяина и остался один на один с плохо устроенным  миром.  Падение  с  высот
наместничества оказалось стремительным и труднопереносимым.
   Некоторое время он сидел, тупо глядя на нелепый розовый  член,  торчавший
из глаза мертвого супера, и даже не  пытался  справиться  с  охватившим  его
ощущением тотального абсурда. В какие игры он пытался играть совсем недавно?
Главное, зачем?..
   А это что за сломанная кукла? Вернее, две  сломанные  куклы...  Или  три.
Одна вроде шевелится... Черт, кто-то подбросил на доску лишние фигуры...  Из
темноты донеслось жалобное поскуливание. В углу проснулся и плакал от страха
детеныш. Вдобавок Наката  почуял  запах  его  мочи.  Кабина  бомбардировщика
показалась Студенту ужасной ямой, в которой ничтожество  человека,  мерзость
его плоти и надменная брезгливость  сознания,  ввергающая  во  все  мыслимые
беды, обнаруживались во  всей  своей  красе,  напрямую,  обходясь  минимумом
аллегорий. Накату чуть не стошнило от отвращения к самому себе.  Он  замотал
головой и засучил ногами. Липкая картинка, сочившаяся дерьмом и кровью,  все
равно не отклеилась от его глаз и продолжала жечь их, будто темное  пламя...
Надо бежать отсюда. Взять пистолет супера и бежать. Но куда?  Для  начала  -
подальше от этого места. А долго ли он  протянет  в  ледяной  пустыне  один,
пусть даже и вооруженный  пушкой?  Восемь,  десять,  двенадцать  патронов  -
сколько там осталось? Хватит на неделю,  если  волки  не  нападут  стаей.  А
дальше? Дальше голодная смерть. Но скорее всего ему помогут умереть.  Кто-то
утолит свой голод, обглодав его кости. Да, выбор невелик.
   Придется возвращаться в Пещеру. Интересно, что они с ним сделают? Он пока
еще мог взглянуть на ситуацию со стороны, будто оценивал положение  пешки  в
шахматной партии. Нет, правда интересно. Они убьют его быстро, медленно  или
оставят в живых? Как ни странно, последнего  он  боялся  сильнее  всего.  Он
окажется в положении неприкасаемого. Или наоборот - шелудивого пса, которого
каждый посчитает своим  долгом  пнуть  ногой,  отгоняя  подальше,  чтобы  не
испачкаться. Как они будут называть его:  ?членосос??  ?вонючий  предатель??
просто ?вонючка??.. Слишком долгая пытка. И каждый день будет  накапливаться
неоплаченный должок...
   Значит, надо заслужить прощение. Вымолить, выиграть время, доказать,  что
он свой, что его ?измена? была всего  лишь  хитростью.  Вытащить  козырь  из
рукава в тот момент, когда они решат, что его карта  бита.  Изворотливый  ум
Студента перебирал варианты, будто арифмометр, механически щелкающий  внутри
опустевшего дома. В конце концов он все-таки выдал результат.  Надо  вернуть
им проклятую книгу и больного ребенка.
   Но вначале...
   Столбняк мгновенно прошел. Студент на четвереньках пополз к трупу супера.
Однако  его  ожидало  новое  разочарование.  Пистолета  не  оказалось  ни  в
скрюченных пальцах, ни рядом с мертвецом, ни даже в кобуре. Хотя с  чего  бы
это ему быть в кобуре? Наката же не  думает  в  самом  деле,  что  дохляк  с
пробитым мозгом способен выстрелить, а потом сунуть  пушку  обратно?  Но  на
всякий случай он все же проверил. Пусто.
   Обернувшись, он наконец увидел пушку, но в таком  нежелательном  ракурсе,
что внутри у  него  что-то  оборвалось.  Единственный  ?глаз?  Громобоя  был
направлен ему в лоб. Спирали нарезного ствола формировали  странный  зрачок.
Где-то позади пистолета маячило неестественно маленькое личико Веры. Студент
не сразу узнал ее. За одну ночь она постарела лет на тридцать. Вдобавок  эта
досуха выжатая старуха  явно  выжила  из  ума.  Человеческого  в  ее  глазах
осталось не больше, чем в Громобое. Точно так же они отливали сталью,  а  на
дне зрачков был тяжеленный свинец...
   - Ты чего? - спросил Наката, тут же испугавшись  собственного  сорванного
голоса. Любой резкий звук мог заставить эту идиотку  нажать  на  спуск.  Она
выглядела как существо, подвешенное на единственном,  до  предела  натянутом
нерве. Сухая трещина ее рта стала чуть  шире,  но  оттуда  не  донеслось  ни
слова. До Студента дошло: вымаливать прощение придется гораздо  раньше,  чем
он доберется до Пещеры. Он никогда  не  подумал  бы,  что  живая  тряпка,  о
которую он столько раз вытирал ноги, станет его судьей и, возможно, палачом.
Он попытался изобразить нежность и раскаяние, но, похоже,  просто  не  знал,
что это такое. - Слава Богу, милая, - прошептал он осторожно. -  Ты  как,  в
порядке? - Его тон стал заискивающим. - Пойдем домой? Я помогу тебе...  Нет,
она была далеко не  в  порядке.  Перегоревший  мозг  принимал  только  самые
простые сигналы, а ее реакции были столь же примитивны... - Домой,  домой...
- повторял Студент заклинание,  которое,  как  ему  казалось,  еще  способно
вернуть в прежнее состояние этот муляж, зачем-то схвативший  оружие.  Именно
полная  непредсказуемость  пугала  сильнее  всего,  и  Наката  спотыкался  о
цепенеющие секунды. В данном случае были бесполезны и  логика,  и  блестящая
память. А взывать к прошлому (к любви?), пожалуй, было бы роковой ошибкой...
Ствол дрогнул и совершил короткое колебание. ?Глаз? в стволе будто подмигнул
ему, приглашая выйти и побеседовать по-мужски. Но при  чем  здесь  пистолет?
Так и самому можно свихнуться... О Господи, и долго эта стерва будет  пытать
его? Чего она хочет? Прикончить его снаружи? Вряд  ли  она  хоть  что-нибудь
соображает...  -  Домой...  -  сдавленно  выговорил  Студент   и   попытался
приблизиться к Вере. (Если  получится,  он  приласкает  ее.  О,  как  он  ее
приласкает! Только бы забрать  пушку...  Он  знал,  на  кого  истратит  один
патрон. И еще два - чтобы не оставлять свидетелей. Хотя жалко. Три патрона -
это три шанса выжить, когда встречаешься с волками. Мальца проще  прирезать.
А потом  все  можно  будет  свалить  на  дохлого  супера.  Дескать,  озверел
ублюдок...)
   Он сделал маленький шажок и понял: все,  хватит.  Еще  одно  опрометчивое
движение - и она выстрелит.
   Вера действительно туго соображала. Но зато ее выводы были  непоколебимы.
Зверь с огромным инструментом уже мертв, а у этого  желтого,  кажется,  тоже
есть в штанах  такая  штука,  причиняющая  боль  даже  после  того,  как  ее
вытаскивают...
   Что он там бормочет? Сочетание звуков ?д-о-м?, кажется,  означает  место,
где  самцов  много,  очень  много...  Кажется,  кажется...  Что  она   знает
наверняка? Ничего, кроме боли.
   Боль внизу живота не проход