ускользать от неповоротливой
твари, им наносили жестокие раны, чаще всего на ногах, распарывая мышцы и
сухожилия. Очень скоро пол арены оказался весь залит кровью. Пленных было
так много, что на арене возникла давка. Чудовище заглатывало своих жертв,
не прилагая к их поимке никаких усилий.
  Сгустились сумерки, вокруг арены было зажжено еще несколько десятков
факелов, а пленных все сбрасывали и сбрасывали. Сеапсун обладал
удивительным свойством поедать людей, не насыщаясь, причем масса пожранных
могла во много раз превосходить массу его собственного тела. Проглоченные
мгновенно сгорали в его огненном чреве, превращаясь в золу. Поверье
утверждало, будто пожранные Сеапсуном становились в потустороннем мире
рабами умерших людей из Рода Змеи! Чем больше пленных поглотит ненасытный
монстр, тем больше слуг будет у каждого убитого зеленолицего воина, а у
покойных дворян из Рода Змеи на том свете их будет по нескольку десятков.
  Поэтому пленников не жалели. Большие толпы обнаженных и окровавленных
мужчин, женщин, юношей и девушек под конвоем зеленолицых копьеносцев
сгонялись к арене, вынуждая их переваливаться через ее борта и падать на
дно, где их ожидала смерть. У Крокки, который смотрел на эту сатанинскую
бойню, в глазах стояли слезы, и руки тряслись так, что звенели кандалы.
  Граэррцев сбрасывали на арену такими большими толпами, что змей даже не
успевал их глотать: многих он, передвигаясь, давил своей массивной тушей.
Вскоре арена представляла собой круглое озеро крови, в котором плавали
изувеченные, раздавленные останки несчастных, и в этом озере волочил свое
скользкое туловище ненасытный Бог, порождение гиблых пещер змеиной пустыни,
тупая, злобная тварь, бессмысленная даже в своем необузданном людоедстве.
  Крики жертв мешались с воплями зеленолицых зрителей, опьяневших от вида
крови и ужасающей мерзости, творившейся на арене. Их ноздри раздувались,
они проталкивались поближе к бортам и с жадностью вдыхали запах обожженных
тел, крови и смерти. Глаза их блестели, в злобном смехе скалились рты, они
злорадно подбадривали тех граэррцев, у которых хватало сил уворачиваться от
пасти Сеапсуна, и когда те все же гибли, то визжали и улюлюкали от
восторга.
  Сеапсун своим мрачным, бессмысленным, бесконечным и абсолютным зверством
как нельзя лучше олицетворял двух этого дьявольского Рода, нагрянувшего в
Граэрру из далекой южной страны. Бесчеловечность кровавого обряда, видимо,
не доходила до сознания этих полудиких детей пустыни, приведенных сюда
своей зловещей королевой. Ужас и оцепенение сковали сознание Крокки. Если
бы он внутренним усилием воли не заставил себя отключиться от
происходящего, то, наверное, лишился рассудка...
  Очнулся он от грубых толчков своих конвоиров. Он глянул вниз. Сеапсун
расправился со всеми сброшенными ему пленниками и буквально плавал в
кровавом месиве, по-прежнему выпуская пламя и зловонный дым из разинутой
пасти.
  Крокки грубо швырнули к наковальне. Рослый Змей кузнец освободил его от
кандалов, и Крокки понял, что настал и его черед. Сидевшая по ту сторону
арены Швазгаа не сводила с него глаз. Ее стройное тело облегало расшитое
золотом платье, тяжелыми складками ниспадавшее до вола, над копной черных
волос сверкала и переливалась бриллиантовая корона Геррига. Она нетерпеливо
махнула рукой, приказывая палачам поторопиться.
  Когда с Крокки сняли последний обруч кандалов, к нему с окровавленным
ножом подошел жрец. Граэррца обхватило четверо дюжих воинов, и жрец с
садистской улыбкой, скривившей его морщинистое лицо, сделал на ногах Крокки
длинные продольные разрезы - не очень глубокие, но такие, чтобы пленник не
слишком долго мельтешил по арене, заставляя змея гоняться за собой. Крокки
изогнулся всем телом, крик невыносимой боли сорвался с его губ. Жрец
удовлетворенно засмеялся и кивнул державшим Крокки воинам.
  Корчащегося от боли короля протащили сквозь толпу зеленолицых и, взяв за
ноги и за руки, бросили через борт прямо в кровавое месиво.
  Крокки локтями ударился о камень пола и некоторое время лежал, не в
состоянии пошевелиться. Сеапсун, который в это время находился у
противоположного края арены, неторопясь развернул свое грузное туловище и,
пыхтя, заскользил навстречу новой жертве.
  Застонав, Крокки напряг силы и встал. Его голое тело все было залито
кровью, его собственная кровь смешалась с кровью тысяч несчастных жертв
Сеапсуна; стоя в кровавой луже, он хрипло дышал, морщился и стонал от
мучительной боли во всем теле, особенно в ногах. Кровь стекала с его
спутавшихся волос, сочилась по груди, капала с пальцев бессильно опущенных
рук.
  Уже один его вид вызвал в зрителях рев кровожадного азарта. Всем
хотелось, чтобы он немного побегал по арене, уворачиваясь от медлительного
Сеапсуна, и когда Крокки, перемогая себя, сделал несколько нетвердых шагов,
из публики донеслись подбадривающие крики. Змей повернул голову и, не
снижая, но и не увеличивая скорости, двинулся за ним. Крокки зашагал вдоль
края арены. Очень скоро он понял, почему змеиные жрецы наносили раны
пленникам, предназначенным в жертву Сеапсуну: тварь, очевидно, не могла
двигаться быстрее, и любой человек, а тем более он, стремительный и ловкий
Барс, легко ушел бы от нее, увернулся бы из под самого се носа, и это
преследование по арене длилось бы много часов; теперь же Крокки чувствовал,
что погоня будет недолгой. Силы его убывали с каждым сделанным шагом, с
каждой каплей крови, вытекшей из его ран. Он брел, хлюпая босыми ногами по
кровавой жиже, а змей, неумолимо двигавшийся следом, обдавал его сзади
горячим дыханием.
  Ужас сдавил грудь Крокки, ледяными клыками впился в его душу. Свет померк
в глазах молодого короля. Его всего трясло, рука его судорожно хваталась за
край арены, а в ноги словно вонзались сотни раскаленных ножей, их словно
жгли огнем, драли из них суставы. Каждый шаг давался Крокки с такой болью,
что хотелось закричать, упасть и забиться, кинуть свое истерзанное тело
прямо в паств ненасытному чудовищу и покончить с этой нечеловеческой пыткой
ужасом и болью. Но он заставлял себя идти.
  Он шел медленно, с трудом, но скорость преследующего его змея была почти
такой же, и это забавляло публику. Все знали, что смельчак долго не
продержится, и заранее предвкушали момент его неминуемой гибели. Бежать
было некуда, да и не было сил. Он чувствовал, что гибнет. В помутневшем
сознании возник Зал Танцующих Изваяний, и он снова, как тогда, когда
цеплялся за каменную ногу исполинской фурии, мысленно воззвал к королю
Герригу.
  Но даже на более-менее связную мольбу у него не было сил. Сознание его
почти полностью парализовали страх и нестерпимая боль. И лишь в каком-то
уголке его, ясном и не замутненном ужасом, проплывали видения гранитных
статуй, озаренных таинственным скользящим светом голубого карбункула,
украшенный затейливым орнаментом купольный потолок. В мыслях его всплыло
видение каменного змея, высеченного на потолке. Змей, изгибаясь кольцом,
заглатывал собственный хвост.
  Крокки вспомнил, что на этот барельеф почему-то указал ему демон -
Хранитель Браслета... Змей, кусающий свой хвост... Сознание Крокки стало
проясняться, глаза его раскрылись шире и по ним словно впервые ударил блеск
десятков горящих факелов. Крокки стиснул волю в кулак, зло и упрямо мотнул
головой, презрительно сплюнул в сторону вопящих зеленолицых и оттолкнулся
от борта арены.
  Рывками, как ходули, переставляя изрезанные ноги, он двинулся вдоль
круглого борта арены, постепенно смещаясь к ее середине. Змей с прежней
неспешностью следовал за ним.
  Крокки шел по кругу, и по тому же кругу ползло за ним огнедышащее
чудовище. Казалось, оно настигает граэррца. Публика вскочила со своих мест,
истошно вопя. Крокки споткнулся о чьи-то останки, поскользнулся в кровавой
мешанине раздавленных тел и его едва не обожгло дыхание неумолимо
настигающего его змея. Но пленник поднялся, шатаясь как пьяный, и, с
усилием переставляя ноги, продолжал движение по той же окружности.
  Нет, скорее это была дуга - радиус ее постепенно уменьшался, становясь
все короче по мере того, как Крокки смещался к центру арены. Так же
смещался и Сапсун; его тело сначала изогнулось плавной дугой, но чем меньше
становилась окружность, по которой двигался Крокки, тем круче изгибалось
многометровое тело змея.
  Вскоре перед Крокки замаячил хвост чудовища, между тем как за его спиной,
обдавая его пятки жаром, неумолимо двигалась чудовищная голова с разинутой
пастью. В глазах граэррца снова потемнело; мышцы его напряглись как
натянутая тетива и, казалось, еще один шаг, еще мгновение - и они порвутся,
и он не успеет дотянуться до этого зеленого, скользкого, острого хвоста,
оставляющего борозду в кровавой жиже...
  И все же ноги его, подкашиваясь, сделали эти несколько шагов, он ничком
рухнул на Сеапсунов хвост и, хватаясь за скользкие, твердые и острые
чешуйки, стал подтягиваться по нему; голова змея ни на секунду не замедлила
своего движения и не отстала ни на сантиметр. Крокки подтягивался по
хвосту, преследовавшая его разинутая пасть тянулась за ним, миг - и к
изумлению ахнувшей публики в пасти Сеапсуна оказался конец его собственного
туловища!
  Крокки упрямо полз вперед по телу змея, и глупая тварь, преследуя его,
все больше и больше вбирала в пасть собственный хвост. В отчаянии поднял
кулаки и взвыл старший жрец, стоявший рядом с Швазгаа. Королева вздрогнула,
словно очнулась ото сна. Глаза ее широко раскрылись. Израненный,
окровавленный пленник упорно карабкался по изогнутому телу чудовища.
  Вдруг Сеапсун резко дернулся и стал. Пасть его была полностью забита его
же хвостом. Глаза чудовища выпучились, дрожь судороги прошла по всему его
туловищу, оно затряслось так, что Крокки едва удержался на нем. Но он
удержался, и даже поднялся на ноги на загривке издыхающей твари.
  Последняя, угасающая волна дрожи прокатилась по телу чудовищного
существа. Крокки увидел, как раздулись ноздри Сеапсуна, а глазные яблоки
вдруг начали вылезать из глазниц. Вскрикнув, Крокки бросился к голове.
Наступившую тишину разорвал пронзительный вопль змеиной королевы. Швазгаа
вскочила и в несвоственном ей смятении показывала на пленника трясущимся
пальцем. Воины смотрели на нее в растерянности, пораженные ее видом и не
понимая, чего она хочет.
  Не успел Крокки приблизиться к неподвижной голове Сеапсуна, как глазные
яблоки под напором скопившегося в голове горячего воздуха окончательно
выдавились из глазниц; из отверстий забил дым, который, впрочем, через
считанные мгновения иссяк. Крокки ничком лег на голову мертвого чудовища и
просунул руку в глазную дыру. Руку обжег острый, почти невыносимый жар, но
она почти тотчас нащупала какую-то холодную, явно чужеродную для
внутренностей этой твари вещь. Крокки рывком вытащил ее. В свете факелов
ослепительно засверкали бриллианты колдовского браслета и вспыхнули так
ярко, что на миг ослепили молодого короля.
  Но спустя мгновение блеск потух. В эти минуты копьеносцы, оттеснив от
барьера публику, выстроились в ряд и замахнулись, направив на Крокки острия
копий.
  И в этот момент крик испуганной королевы обрел, наконец, внятность.
  - Стойте! - кричала она. - Замрите, глупцы! Мы не смеем и пальцем тронуть
его, иначе мы все, все, все погибнем!..

                       Глава XIV. Борьба за браслет

  Зрители умолкли. Воины с занесенными копьями застыли над ареной. Королева
встала, с замиранием следя за действиями Крокки. Граэррец, сжимая в руке
браслет, сполз с головы погибшего чудовища. Бриллианты браслета испускали
лучистое, пульсирующее сияние. Временами длинные тонкие лучики, как
протуберанцы, вырывались из них, и если такой лучик касался тела Крокки, то
в этом мести почти мгновенно затягивались раны. Крокки тотчас обратил на
это внимание. И едва лишь показывался луч, как он сразу направлял его на
одну из своих бесчисленных ран. В считанные минуты ему удалось избавиться
от всех своих шрамов и порезов.
  Кроме того он ощутил необыкновенный прилив сил. Он торжествующе оглянулся
на затихшую толпу зеленолицых. Воины опустили копья и в недоумении
переводили взгляды с Крокки на королеву, не зная, что им делать. Швазгаа
подняла руку, призывая подданных к спокойствию и молчанию.
  Вскоре, однако, и Крокки смутился. Он не знал, как пользоваться чудесной
вещью. Глубокая тишина, воцарившаяся среди Змей, действовала на него
угнетающе. Он надел браслет на правую руку, подошел к высокому борту арены и
попробовал взобраться на него. Попытка закончилась неудачей.
  - Спустите ему лестницу, - раздался над самой его головой голос Швазгаа,
который показался пленнику каким-то непривычно мягким и вкрадчивым.
  Деревянная лестница, ударившись о борт, ткнулась в окровавленный пол
арены. Крокки поднялся по ней, не сводя глаз со змеиных воинов и готовый в
любой момент увернуться от предательского удара. Но Змеи шарахались от
него, как от зачумленного. В их толпе образовался живой коридор, в конце
которого стояла Швазгаа. Девочки к этому времени успели перевариться в ее
желудке, и фигура королевы обрела присущую ей стройность. Она устремила на
Крокки взгляд, полный неги. Завораживающая улыбка озарила ее лицо,
навстречу пленнику протянулись ее руки.
  - Крокки, я ждала тебя много лет, - сказала она медоточивым, льющимся
прямо в душу голосом.- Ты явился мне однажды во сне... Видение было ясным и
чарующим, и я поняла, что ты- тот мужчина, который мне нужен... Страсть,
безумная страсть овладела мной, все мои мечты, помыслы, чувства и поступки
были направлены на то, чтобы соединиться с тобой, назвать тебя своим,
прижаться к тебе, напиться ароматом твоих губ...
  Она продолжала говорить, но Крокки перестал понимать смысл ее слов, душах
звучала только музыка ее голоса, полная неземного очарования. Она
обволакивала душу, манила, усыпляла и звала...
  Факельные огни неожиданно померкли и все пространство перед молодым
королем сосредоточилось только в этом бледном лице и пронзительных,
увлекающих за собой глазах...
  На какое-то время его окутал туман. Пелена еще не спала с его сознания,
когда он почувствовал смутное удивление. Он шел, ноги его двигались, но
куда он держал путь? Ему очень хотелось это знать.
  Сквозь полупрозрачную завесу перед ним прорезался бледный овал. Напрягая
зрение, он разглядел проступившее в тумане бескровное улыбающееся лицо
Швазгаа. Что все это значит? Где он?..
  Внезапно до него дошло, что он поднимается по лестнице. Это была знакомая
ему лестница Бронзового Замка, ведущая в уединенные королевские покои.
Перед ним, пятясь, не сводя с него больших желтых глаз и продолжая
протягивать к нему руки, шла обольстительная колдунья. Она вела его за
собой словно на невидимой нити.
  Все другие Змеи по приказу королевы скрылись с их пути. Сила воли Крокки
была парализована. Ее не существовало. Он начисто забыл о колдовском
браслете, сверкавшем на запястье его руки. Он не владел своим телом. Он
двигался неловко, как оживший деревянный истукан, подчиняясь воле змеиной
королевы. Неосознаваемые им, но властные импульсы влекли его вслед за
колдуньей, тело его не подчинялось мозгу, да и сам мозг словно забыл об
управлении им.
  Королева поднялась по лестнице и, по-прежнему не сводя с Крокки глаз,
направилась по анфиладе роскошно убранных комнат. Двери чудесным образом
раскрывались, когда она приближалась к ним. Крокки шел за ней, как лунатик.
В последней, самой дальней комнате, куда они вошли, горел у стены факел и
стояло широкое ложе. Из распахнутых окон струился бледно-синий звездный
свет, соперничая с колеблющимся сиянием факела.
  Швазгаа, войдя в полосу света, грациозными движениями избавилась
от платья. Обнажилось ее стройное, холеное, белое тело. Живот лишь слегка
выпирал, свидетельствуя об утренней трапезе, но не портил общего
впечатления стройности. Корону Граэрры она бережно сняла с головы, опустила
на стол и расправила густую копну иссиня-черных волос. Крокки стоял перед
ней, не сводя с нее затуманенного взгляда.
  - Иди ко мне, любимый...-прошептала колдунья, опускаясь на ложе.
  Крокки наклонился над ней.
  Королеве было прекрасно известно, что она не могла, даже с
загипнотизированного, снять с него колдовской браслет. Заклятье, наложенное
Герригом на чудесную вещь, тотчас убило бы похитительницу. Браслет мог
перейти от одного владельца к другому только в результате добровольной
передачи, причем как передающий, так и получающий должны находиться в ясном
рассудке и передача должна быть осознанной и чистосердечной.
  Но королеве было известно также и то, что запрет древнего мага можно было
обойти. Осуществление дьявольского плана, посредством которого она
намеревалась завладеть браслетом, казалось ей делом нетрудным. Смеясь и
внутренне ликуя, она предвкушала победу. В душе зачарованного ею Крокки
разгоралась страсть, грудь молодого человека бурно вздымалась, руки
тянулись к обольстительному телу красавицы.
  Взвизгнув, она обхватила его и, падая, увлекла за собой на кровать. Он
стиснул ее своими мускулистыми руками, сжал так, что у нее перехватило
дыхание, и впился губами в ее знойный, обжигающий рот. Ноги ее обвили его
бедра, она заизвивалась, прижимаясь к нему, лаская руками его спину и
плечи, страстно дыша и постанывая в истоме блаженства. Теперь от нее
требовалось лишь не пропустить момент, когда страсть Крокки достигнет
наивысшей точки и начнется семяизвержение; именно в эту секунду она может
завладеть браслетом совершенно безнаказанно, ибо ей известно древнее
змеиное заклинание Высшей Страсти, которое в мгновения оргазма перекроет,
снимет запрет Геррига.
  Но запрет снимается только в эти краткие мгновения. Швазгаа должна не
упустить их. Как и всякая Змея, она, даже в минуты любовного соития, не
теряла хладнокровия. Она внимательно следила за силой объятий своего
партнера и ускоряющимся с каждой минутой темпом содрогания его интимного
органа, вошедшего в ее плоть.
  Оргазм близился, она ощущала это телепатическим чутьем, и радость,
ликование захлестывали ее. Рука королевы поглаживала браслет на запястье
Крокки, пальцы ее скрючивались, готовые вырвать чудесную вещь сразу же, как
только молодой король закричит от страсти.
  Наконец семя брызнуло, но в тот же момент произошло и пробуждение Крокки.
Внезапная ясность мысли ошеломила юношу, он содрогнулся, как от чудовищного
удара. Взгляду его предстало жуткое, неожиданное зрелище: голая королева,
вцепившаяся в его правую руку, снимает браслет Геррига! Браслет был уже в
руке Швазгаа, и единственное, что мог сделать Крокки - это выбить его. Он
не мог дотянуться до браслета, но удар, который он нанес по рукам королевы,
был такой силы, что она вскрикнула и выронила драгоценный предмет. Браслет
со звоном упал на пол.
  Зашипев в неистовой злобе, оскалив зубы и сразу изменившись в лице,
королева скользнула на пол и нагнулась, но тут уже Крокки нанес ей удар
обеими ногами.
  Швазгаа с визгом отлетела к стене. Крокки, соскочив с кровати, прыгнул на
нее. Могучие руки граэррца стиснули ее шею.
  - Второй раз тебе не удастся обворожить меня, проклятая ведьма, -
прохрипел молодой король, сжимая горло извивающейся под ним Швазгаа.
  Внезапно она обернулась змеей. Длинное удавье тело выскользнуло из
объятий Крокки и спустя мгновение ринулось на него, обвив толстыми,
сильными кольцами.
  На плечах и груди короля от напряжения вздулись мышцы. Одной рукой он
удерживал на безопасном расстоянии змеиную голову, разинувшую зубастую
пасть, а другой пытался ослабить обвившее его кольцо. Но Швазгаа, отведав
человечины, была полна сил, глаза ее сверкали и между зубов сочился яд. Она
не сомневалась, что еще несколько минут - и ее страшные объятия задушат
Крокки, после чего она запихнет его в свое чрево, как тех пухленьких
аппетитных крошек.
  Король, задыхаясь, из последних сил сдерживая натиск могучей рептилии,
отпрянул к подоконнику. Звездное небо ярко озаряло крыши и башни Бронзового
Замка. Комната, куда Швазгаа завлекла молодого короля, находилась в одной