скольких людей при этом будет тоскливо
и мучительно сжиматься сердце, а разве они это заслужили? Мир щедр на
страдания всякого рода, но зависть оставляет самые глубокие, самые
кровоточащие, долго и с огромным трудом зарубцовывающиеся раны,
заслуживающие безусловного сочувствия.
 
   Я обязан искупить свою вину - вот что. И тогда я принял окончательное
решение. Мне дано - слава богу - сделать много добра. До сих пор я,
баловень судьбы, все больше огорчал себе подобных, а теперь начну утешать
и воздам им сторицей. Положить конец страданиям - это ли не радость? И
разве радость не прямо пропорциональна предшествующему ей страданию?
   Надо продолжать писать, не замедляя рабочего ритма, не создавая
впечатления добровольного отступничества: последнее было бы слабым
утешением для моих коллег. Нет, надо всех одурачить, ввести в заблуждение,
утаить талант в самом расцвете, писать все хуже и хуже, притворившись, что
вдохновение иссякло. И приятно поразить людей, ожидающих от меня новых
взлетов, падением, крахом.
   Задача легкая лишь на первый взгляд. Ибо это только кажется, что
создание вещей серых, откровенно посредственных не требует больших усилий.
На самом деле все значительно труднее, и тому есть две причины.
   Во-первых, мне предстояло раскачать критиков, заставить их преодолеть
привычку к восхвалению. Я к тому времени принадлежал уже к категории
маститых писателей, с прочной репутацией, высоко котирующейся на
эстетической ярмарке. Воздавать мне почести стало уже правилом, требующим
строгого соблюдения. А критики - известное дело, - если уж разложат все по
полочкам, поди заставь их отступиться от собственного мнения! Заметят ли
они теперь, что я исписался, или так и будут упорствовать в своих льстивых
оценках?
   И второе. Кровь - тоже ведь не водица. Думаете легко мне было
обуздывать, давить в себе неудержимый порыв гения. Как бы я ни старался
казаться банальным и посредственным, свет одаренности с его магической
силой мог просочиться между строк, вырваться наружу. Притворяться для
подлинного художника мучительно, даже если хочешь казаться хуже, чем ты
есть.
   И все-таки мне это удалось. Годами укрощал я свою неистовую натуру. Я
научился так тонко и изощренно симулировать бездарность, что одно это
могло служить доказательством великого таланта. Я писал книгу за книгой,
все слабее и слабее. Кто бы мог подумать, что эти вялые, невыразительные,
лишенные образов и жизненной достоверности суррогаты вышли из-под моего
пера? Это было медленное литературное самоубийство.
   А лица моих друзей и коллег с каждым новым моим изданием все светлели,
разглаживались. Я их, бедолаг, постепенно освобождал от тяжкого бремени
зависти. И они вновь обретали веру в себя, примирялись с жизнью, более
того - начинали по-настоящему меня любить. Расцветали, одним словом. Как
долго я стоял им поперек горла! Теперь же осторожно и заботливо я врачевал
их раны, доставляя громадное облегчение.
   Стихали аплодисменты. Я уходил в тень, но был доволен судьбой.
   Я больше не слышал вокруг себя лицемерно-восхищенного ропота, меня
обволакивала искренняя, горячая волна любви и признательности. В голосе
товарищей я стал различать чистые, свежие и щедрые нотки, как в старые
добрые времена, когда все мы были молоды и не ведали превратностей жизни.
   Как же так - спросите вы меня, - значит, ты писал только для нескольких
десятков своих коллег? А призвание? А публика? А огромное число ныне
здравствующих и грядущих им на смену, которым ты тоже мог бы отогреть
душу? Значит, такова цена твоему искусству? Значит, так скуден был твой
дар?
   Отвечу: да, действительно, долг перед друзьями и собратьями по перу -
ничто по сравнению с обязательствами перед всем человечеством. Но ближнего
своего, неведомую мне публику, рассеянную по всей планете, грядущие
поколения второго тысячелетия я ничем не обделил. Все это время я тайно
вершил возложенное на меня Всемогущим. Паря на крыльях божественного
вдохновения, я написал книги, отражающие мою подлинную суть.
   Они способны вознести меня до небес, до самых вершин славы. Да, они уже
написаны и уложены в большой ларец, который я держу у себя в спальне.
Двенадцать томов. Вы их прочтете после моей смерти.
   Тогда у друзей уже не будет повода для переживаний. Мертвому легко
прощают вс„, даже бессмертные творения. Друзья лишь усмехнутся
снисходительно и скажут, качая головой: "Каков мерзавец, всех провел! А
мы-то думали, что он окончательно впал в детство".
   Так или иначе, вам...
 
   На этом запись обрывалась. Старый писатель не смог закончить, потому
что смерть его настигла. Его нашли сидящим за письменным столом. На листе
бумаги рядом со сломанным пером неподвижно возлежала в самом последнем и
высоком упокоении убеленная сединами голова.
   Прочитав послание, близкие пошли в спальню, открыли ларец и увидели
двенадцать толстых стопок бумаги: в каждой сотни страниц. Совершенно
чистых, без единого знака.
 
   Компьютерный набор - Сергей Петров Дата последней редакции - 22.02.99 



Дино Буццати 

                     ЗАКОЛДОВАННЫЙ ПИДЖАК
 
   Перевод С. Казем-Бек 
 
   Хоть я и ценю элегантность в одежде, но, глядя на окружающих, как
правило, не обращаю внимания, безупречно ли скроены их костюмы. Правда,
как-то вечером на приеме - дело было в Милане - я встретился с человеком,
на вид лет сорока, который буквально сразил меня безукоризненным
совершенством своего костюма.
   Когда нас знакомили, я, как обычно в таких случаях бывает, имени его не
разобрал. Потом в какой-то момент мы оказались рядом и разговорились. Я
сразу отметил, что собеседник мой - человек интеллигентный, однако была в
нем какая-то затаенная грусть.
   Должно быть, я чересчур откровенно расхваливал его элегантность, хоть
бы Господь предостерег меня тогда. Я даже осмелился спросить, у кого он
шьет.
   Он как-то странно улыбнулся, будто ждал этого вопроса.
   - Этого портного мало кто знает, хотя мастер он великолепный.
   Но шьет только под настроение и постоянных клиентов не имеет.
   - Значит, если бы я?..
   - Нет, отчего же, попытайтесь. Его зовут Кортичелла, Альфонсо
Кортичелла, виа Феррара, семнадцать.
   - Наверное, дорого берет?
   - Думаю - да. По правде сказать, я и сам точно не знаю. Этот костюм он
мне сшил три года назад, но счета так до сих пор и не прислал.
   - Значит, Кортичелла, виа Феррара, семнадцать?
   - Совершенно верно. - И мой новый знакомый, поклонившись, отошел.
   Дом на виа Феррара ничем особенным не выделялся. Да и квартира Альфонсо
Кортичеллы оказалась обычной портновской мастерской. Хозяин открыл мне
сам. Щупленький старичок с черными, наверняка крашеными волосами.
   К моему изумлению, он не заставил себя упрашивать, ему даже как будто
не терпелось, чтобы я стал его клиентом. Я объяснил, при каких
обстоятельствах узнал его адрес, восхитился его мастерством и попросил
сшить мне костюм. Мы вместе выбрали гладкую серую шерстяную ткань. Потом
он меня обмерил и вызвался прийти на дом для первой примерки. Я спросил о
цене. Он заверил меня, что дело терпит и что договориться мы всегда
сумеем. Какой любезный человек, подумал я, выходя от него. Но позже, уже
дома, не мог отделаться от какого-то неприятного, болезненного чувства,
оставшегося после общения со стариком. Наверно, из-за его слащавой и
слишком уж навязчивой улыбки. Во всяком случае, желания увидеть его снова
я не испытывал. Но ничего не поделаешь - костюм заказан.
   И недели через три он был готов.
   Как только мне его доставили, я тут же его примерил перед зеркалом. Это
бы шедевр. Однако - не могу объяснить толком причины, может, из-за
неприязненного воспоминания о старике, - носить костюм не хотелось. Прошло
несколько недель, прежде чем я решился.
   Тот день я запомню на всю жизнь. Это случилось в апреле, во вторник.
Шел дождь. Я надел брюки, жилет, пиджак и с удовольствием отметил, что
костюм удобен, сидит прекрасно, нигде не жмет, не тянет, как часто бывает
с новыми вещами. И фигуру облегает великолепно.
   У меня нет привычки класть что-либо в правый карман. Все бумаги я держу
обычно в левом. Вот почему только в офисе часа через два я случайно сунул
руку в правый карман и обнаружил там какую-то бумагу. Счет от портного?
   Нет, купюра в десять тысяч лир.
   Я остолбенел. Сам положить туда деньги я не мог, это точно.
   Неужели портному Кортичелле вздумалось пошутить? Идиотская мысль.
Может, женщина, которая приходит убираться? Кроме портного, только она
могла иметь доступ к моему костюму. Но это было бы уж совсем невероятно. А
вдруг деньги фальшивые? Я посмотрел купюру на свет, сличил с другими.
Самая что ни на есть подлинная.
   Оставалось единственное правдоподобное объяснение - рассеянность
Кортичеллы. Наверно, пришел какой-нибудь клиент с задатком. У портного в
тот момент не было под рукой бумажника, и он, чтобы деньги не валялись где
попало, сунул их в карман моего пиджака, висевшего на манекене. Такое
могло случиться.
   Я нажал кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу. Напишу Кортичелле
письмо и верну деньги. Разве что... И тут, сам не знаю почему, я снова
сунул руку в правый карман.
   - Что с вами? Вам плохо? - услышал я голос секретарши.
   Должно быть, я побледнел как смерть. Моя рука нащупала еще одну
бумажку. В первый раз ее там не было.
   - Да нет, не беспокойтесь. Просто голова слегка закружилась.
   Переутомился, наверно. Прошу вас, синьорина, зайдите чуть позже, я
продиктую вам письмо.
   Только когда она вышла, я набрался храбрости и вынул бумажку.
   Еще десять тысяч. Я опять засунул руку в карман и вытащил третий
банкнот.
   Сердце начало бешено колотиться. Видно, я попал под действие
таинственных чар, оказался вовлечен в какую-то сказочную историю, которые
рассказывают детям и в которые никто не верит.
   Я сказался больным и ушел с работы. Мне необходимо побыть одному. К
счастью, прислуга уже закончила уборку. Я запер все двери, опустил жалюзи
и принялся лихорадочно вытаскивать один за другим банкноты из пиджака,
казавшегося бездонным.
   Я был как в бреду. Нервы разгулялись, меня вдруг обуял страх, что чудо
с минуты на минуту может кончиться. Я же был готов вынимать из кармана
деньги весь вечер, всю ночь, пока не соберу миллиарды.
   Но внезапно силы меня оставили.
   Передо мной лежала внушительная груда ассигнаций. Теперь спрятать
надежно, чтобы ни одна душа не пронюхала. Я схватил старый баул, набитый
коврами, и вытряхнул содержимое на пол. На дно аккуратными стопками стал
укладывать деньги, одновременно пересчитывая их. Вышло ровно пятьдесят
восемь миллионов.
   Наутро меня разбудила прислуга, которая очень удивилась тому, что я
спал не раздеваясь. Я попытался отшутиться: мол, накануне выпил лишнего.
   А тут еще одно испытание: женщина предложила мне снять костюм, чтобы
хоть немного привести его в порядок.
   Я всполошился и сказал, что мне некогда переодеваться, надо срочно
уходить. И поспешил в магазин готового платья. Куплю чтонибудь похожее, из
такой же ткани и дам прислуге - пусть чистит. А "мой" костюм, тот, который
в считанные дни сделает меня самым могущественным человеком на свете,
припрячу в надежное место.
   Я не сознавал до конца, что со мной происходит: сон это или явь, то ли
счастье на меня свалилось, то ли тяжкое бремя неумолимого рока. По дороге
в магазин я непрестанно ощупывал магический карман. И каждый раз с
облегчением вздыхал, даже через ткань ощущая бодрящий, упоительный хруст
новенькой купюры.
   Но вскоре странное совпадение заставило меня очнуться от сладостного
бреда. В тот день на первой полосе утренних газет появились репортажи о
крупном ограблении, происшедшем накануне.
   Бронированный фургон-инкассатор возвращался после объезда филиалов в
центральное отделение банка. На бульваре Пальмановы четверо вооруженных
бандитов напали на фургон и забрали всю дневную выручку. Один из
гангстеров, пытаясь пробиться сквозь собравшуюся толпу, открыл стрельбу.
Был убит прохожий. Но больше всего меня поразило известие о похищенной
сумме: пятьдесят восемь миллионов (точь-в-точь как у меня).
   Могла ли существовать какая-то связь между внезапным моим обогащением и
бандитской вылазкой, случившейся почти одновременно? Это в голове не
укладывалось. Я не суеверен, и все же мне было как-то не по себе.
   Чем больше имеешь, тем больше хочется. При моих скромных запросах я уже
был богат. Но мне не давал покоя мираж неограниченной, безудержной
роскоши. В тот же вечер я снова принялся за работу. Теперь я действовал
размереннее, спокойнее, с меньшим нервным напряжением. Еще сто тридцать
пять миллионов прибавилось к моему богатству.
   В ту ночь я не смог сомкнуть глаз. Что мучило меня?
   Предчувствие надвигающейся опасности? Растревоженная совесть человека,
сознающего, что на него обрушилось сказочное, несметное, но ничем не
заслуженное богатство? Смутное раскаяние? Едва рассвело, я вскочил с
постели, оделся и бросился за газетой.
   У меня горло перехватило от того, что я прочитал. Вспыхнувший в
нефтехранилище пожар почти до основания разрушил здание на виа Сан-Клоро,
в самом центре. Пламя не пощадило даже сейфов крупного акционерного
общества, занимающегося недвижимостью. В сейфах хранилось свыше ста
тридцати миллионов наличными. В огне погибли двое пожарных.
 
   Стоит ли перечислять здесь все мои преступления, одно за другим?
   Да, стоит, ибо теперь я знал, что за деньгами, которые столь щедро
поставлял мне пиджак, стоят преступления, кровь, отчаяние, смерть.
   Из ада идут ко мне эти деньги. Но изощренный, коварный, изворотливый, и
насмешливый рассудок отказывался признать даже малую толику моей
ответственности за происходящее. И я снова поддавался искушению: рука моя
- как все просто! - вновь и вновь проскальзывала в карман, а пальцы
судорожно и сладострастно нащупывали уголки новеньких купюр. Деньги,
божественные деньги!..
   Я продолжал для отвода глаз жить в старой квартире, но вскоре приобрел
огромную виллу и стал обладателем ценнейшей коллекции картин. Я разъезжал
в роскошных лимузинах, путешествовал по свету с восхитительными женщинами,
фирму свою забросил "по состоянию здоровья".
   Я знал - стоит мне извлечь из кармана пиджака деньги, как в мире
случится что-нибудь ужасное, несущее людям скорбь и отчаяние. Но сознание
это было слишком туманное и расплывчатое, к тому же не подкрепленное
логическими доказательствами. И с каждой новой "выручкой" совесть моя
становилась все более ущербной и подлой. А портной?.. Я позвонил ему, чтоб
расплатиться. К телефону никто не подошел. Тогда я отправился на виа
Феррара. На мои расспросы мне сообщили, что он уехал за границу. Куда
именно - никто не знал. Судя по всему, я, сам того не ведая, вступил в
сговор с дьяволом.
   Так продолжалось до тех пор, пока однажды в доме, где я прожил многие
годы, не случилось несчастья. Шестидесятилетняя женщина отравилась газом.
Она не могла пережить потери своей пенсии в тридцать тысяч лир,
выплаченных ей накануне и перекочевавших ко мне в карман.
   Хватит! Если я не хочу скатиться в пропасть, надо как можно скорее
избавиться от пиджака. Только не передавать его никому другому. Ведь тогда
этой вакханалии конца не будет. У кого хватит сил устоять против
искушения? Нет, пиджак должен быть уничтожен.
 
   Я сел в машину, забрался в глухую долину Альп и дальше стал пешком
подниматься в гору, поросшую лесом. Вокруг ни души. Лес кончился, я вышел
к расщелине. Здесь, между двумя высокими валунами, я вынул из рюкзака
проклятый пиджак, облил его бензином и поджег. Через несколько минут от
него осталась только кучка пепла.
   Но при последней вспышке пламени кто-то за моей спиной, совсем рядом,
явственно произнес: "Поздно, слишком поздно!" В ужасе я резко обернулся.
Никого. Я стал прыгать по валунам, осматривая все вокруг в надежде
обнаружить лукавого. Никого. Голые камни.
   Несмотря на пережитый страх, в долину я спускался с чувством громадного
облегчения. Наконец-то свободен. И в довершение ко всему - богат.
   Но машины на месте я не нашел. А когда вернулся, обнаружил, что и моя
великолепная вилла исчезла. Запущенный газон и прибитое к двум столбам
объявление: "Продается участок, собственность муниципалитета" - вот и все,
что от нее осталось. И уж совсем непонятным образом оказались закрыты все
мои банковские счета. Из многочисленных тайников пропали объемистые пачки
акций. А в старом бауле - одна пыль, ничего, кроме пыли.
   Пришлось снова взяться за работу, но теперь я едва с ней справляюсь. И
что самое странное: никого из окружающих не взволновало мое внезапное
банкротство.
   Но я знаю, знаю, что это еще не все. Рано или поздно непременно
раздастся звонок в дверь, я пойду открывать и увижу перед собой того, кто
с богомерзкой улыбочкой потребует от меня последней уплаты по счету, -
портного погибели.
 
   Компьютерный набор - Сергей Петров Дата последней редакции - 22.02.99 



Дино Буццати 

                              ВЕЗДЕСУЩИЙ
 
   Перевод Г. Богемского 
 
   Я все еще сомневаюсь, стоит ли говорить об этом главному редактору. Со
мной произошло нечто ужасное и невероятное.
   Не то чтобы я не доверял моему главному. Мы знаем друг друга много лет.
Я уверен, он очень хорошо ко мне относится и никогда не подложит мне
свинью. Нет, никогда, это исключено! И все же журналистика - опасная
штука. Рано или поздно он - даю голову на отсечение - ради какой-нибудь
очередной сенсации невольно меня подставит.
   В моем положении необходима крайняя осмотрительность. То, что я
записываю все это в свой дневник, - уже большой риск. Попадись он кому на
глаза - пойдут слухи, уж тогда никто меня не спасет.
   Во всем виновата моя давняя мания. Я всегда питал слабость ко всяким
тайнам, чернокнижию, колдовству, историям с привидениями.
   Моя маленькая библиотека только из этой литературы и состоит.
   Есть у меня одна рукописная книга, старинный фолиант в двести с лишним
страниц - ему, наверное, лет сто, а то и больше.
   Фронтиспис, как часто бывает у старых книг, вырван. Весь текст состоит
из бесконечной череды совершенно непонятных слов, состоящих из трех,
четырех или пяти латинских букв. К примеру, одна из страниц начинается так:
   "Pra fbee silon its tita shi dor dor sbhsa cpu snun eas pioj umeno
kai..."
   Я нашел эту книгу в Ферраре у одного старьевщика много лет назад. Он
отдал мне ее чуть не задаром. Один сведущий человек объяснил мне, что это
так называемая "тайная таблица" - они получили распространение в
семнадцатом веке. В них, по уверениям чернокнижников, заложен секрет,
который состоит в следующем:
   однообразный ряд бессмысленных вокабул скрывает некую магическую
формулу, ничем в тексте не выделяющуюся. Однако достаточно раз прочитать
ее вслух, и ты вдруг приобретаешь какойнибудь сверхъестественный дар,
например способность предсказывать будущее или читать чужие мысли.
Трудность заключается в том, чтобы отыскать формулу в этом бесконечном
хаосе.
   Казалось, самое простое - прочесть вслух всю книгу с первой до
последней страницы; пусть на это уйдут многие месяцы - игра стоит свеч.
   Но, увы!.. Формула действует, только если ей не предшествуют другие
слова. То есть надо начать именно с нужного слова. Учитывая объем текста,
это все равно что найти иголку в стоге сена. Причем не исключено, что
никакой иголки там и нет.
   На каждую сотню находящихся ныне в обращении "тайных таблиц", сказал
мне специалист, по меньшей мере девяносто девять - поддельные. Некоторые
даже утверждают, что на свете существует всего одна подлинная таблица, а
все остальные - фальшивка. Более того: имеются сомнения насчет того, что и
этот единственный экземпляр сохранил свою силу, ведь формула, найденная и
использованная, теряет свои магические свойства.
   Но, как бы там ни было, я, веря в свою счастливую звезду, взял себе за
правило на сон грядущий наугад раскрывать манускрипт и читать вслух
строчки две из любого места и с любой страницы.
 
   Да не