Дино Буццати.
Рассказы

Око за око
СОСТРАДАНИЕ.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА.
СЕМЬ ГОНЦОВ
СЕМЬ ЭТАЖЕЙ
КАК УБИЛИ ДРАКОНА
ПАНИКА В "ЛА СКАЛА"
КУРЬЕРСКИЙ ПОЕЗД
ЗАБАСТОВКА ТЕЛЕФОНОВ
ТАЙНА ПИСАТЕЛЯ
ЗАКОЛДОВАННЫЙ ПИДЖАК
ВЕЗДЕСУЩИЙ
ДЕВУШКА, ЛЕТЯЩАЯ ВНИЗ
ВЛИЯНИЕ ЗВЕЗД
ОБОРОТНИ С ВИА СЕСОСТРИ
ОКО ЗА ОКО


Дино Буццати.

                                Око за око

                Перевела с итальянского М.Иванова-Анненская
                  Майский номер журнала "29" за 1997 год.
              OCR, Spellchek: Сергей Ковальчук (2:5031/20.4)


     Семейство  Марторани  вернулось  в свой старинный загородный дом поздно
вечером. Все вместе они ездили в соседний городок  посмотреть  новый  фильм.
Семейство  было  большое:  отец,  землевладелец  Клаудио Марторани, его жена
Эрминия, дочь Виктория с мужем Джорджо, страховым агентом, сын Джандоменико,
студент, а также взбалмошная тетушка Матильда.
     По дороге Марторани  обсуждали  фильм  -  "Пурпурная  печать",  вестерн
Джорджа   Фрейдера,  с  Ланом  Бартентоном,  Клариссой  Хэвен  и  знаменитым
исполнителем характерных ролей Майком Мастиффой.
     Поставив машину в гараж, они шли по саду и продолжали разговор.
     ДЖАНДОМЕНИКО. Вы как хотите, а по-моему, тот, кто всю  жизнь  думает  о
мести, просто червяк, низшее существо, и я не понимаю...
     КЛАУДИО.  Ты  еще много чего не понимаешь... С незапамятных времен долг
чести любого порядочного человека - отомстить за оскорбление.
     ДЖАНДОМЕНИКО. Долг чести! А что такое эта ваша пресловутая честь?
     ВИКТОРИЯ. Нет, месть - дело  святое.  Например,  если  кто-то  стоит  у
власти  и  пользуется этим, творя беззакония и притесняя слабых, я прихожу в
бешенство, просто в бешенство...
     ТЕТУШКА МАТИЛЬДА. Кровь... Как это говорится? Ах, да: кровь  за  кровь.
Помню  нашумевшее  дело Серралотто... Я была еще девчонкой. Этот Серралотто,
судовладелец из Ливорно, нет, погодите, я все перепутала... Из  Ливорно  был
его  кузен.  Он-то  и  оказался убийцей. А тот был из Онельи, вот. Говорили,
что...
     ЭРМИНИЯ. Ну ладно, хватит. Вы что,  собираетесь  встречать  рассвет  на
этом  собачьем  холоде?  Времени  почти  час.  Что ты там возишься, Клаудио,
открывай скорей.
     Они открыли дверь, зажгли свет, вошли в просторную  прихожую.  Парадная
лестница,  охраняемая  статуями  в  рыцарских доспехах, вела на второй этаж.
Марторани собирались уже подняться, как вдруг Виктория, шедшая позади  всех,
вскрикнула:
     - Какая гадость! Посмотрите, сколько тараканов!
     На  мозаичном  полу виднелась тонкая шевелящаяся полоска черного цвета.
Вылезая из-под комода, десятки насекомых  двигались  гуськом  к  узкой  щели
между  стеной  и  полом.  В  движениях  тварей  была  нервозная поспешность.
Застигнутые врасплох, тараканы лихорадочно забегали.
     Марторани подошли ближе.
     - В этом сарае только тараканов не хватало! - вспылила Виктория.
     - В нашем доме никогда не было тараканов! - возразила ей мать.
     - А это что, по-твоему? Бабочки?
     - Наверное, они вползли из сада. Насекомые продолжали шествие, не ведая
об уготованной им участи.
     - Джандоменико, - сказал отец, - сбегай  в  гараж:  там  должен  лежать
опрыскиватель.
     - Мне   кажется,   это   не  тараканы,  -  ответил  юноша.  -  Тараканы
передвигаются вразброд.
     - Верно... У этих на  спинах  странные  цветные  полоски...  И  хоботки
какие-то... У тараканов таких не бывает...
     ВИКТОРИЯ. Ну сделайте что-нибудь! Не разводить же их в доме!
     ТЕТУШКА  МАТИЛЬДА.  А если они поднимутся наверх и заберутся в кроватку
Чиччино?.. Ротики малышей всегда пахнут молоком, а  тараканы  любят  его  до
безумия... Если только я не путаю с мышами...
     ЭРМИНИЯ.  Ради  Бога,  даже и не говори... В ротик нашей крошки, нашего
спящего ангелочка!.. Клаудио, Джорджо, Джандоменико, чего вы ждете? Кончайте
с ними!
     КЛАУДИО. Вспомнил. Знаете это кто? Ринкоты.
     ВИКТОРИЯ. Кто?
     КЛАУДИО. Ринкоты, от греческого "риникос" - носатые насекомые.
     ЭРМИНИЯ. Носатые или полосатые - в доме они мне не нужны.
     ТЕТУШКА МАТИЛЬДА. Будьте острожны: это к несчастью.
     ЭРМИНИЯ. Что "это"?
     ТЕТУШКА МАТИЛЬДА. Убивать всяких тварей после полуночи.
     ЭРМИНИЯ. Знаете что, тетя, вечно вы каркаете. ..
     КЛАУДИО. Давай, Джандоменико, неси опрыскиватель.
     ДЖАНДОМЕНИКО. А по мне, пусть себе живут...
     ЭРМИНИЯ. Он все делает наперекор!
     ДЖАНДОМЕНИКО. Разбирайтесь сами, а я пошел спать.
     ВИКТОРИЯ. Все вы, мужчины, трусы. Вот смотрите, как это делается.

     Она сняла туфлю, нагнулась и нанесла косой удар  по  бегущей  веренице.
Раздался  звук  лопающегося  пузыря,  и  от  трех  насекомых остались только
темные, неподвижные пятна.
     Ее пример стал  решающим.  Марторани  начали  охоту:  Клаудио  орудовал
башмаком, Эрминия - веером, Джорджо - кочергой. Один Джандоменико поднялся в
свою комнату. Тетушка Матильда сокрушенно покачивала головой.
     Больше всех была возбуждена Виктория:
     - Поглядите-ка   на   этих  поганцев:  как  забегали...  Я  вам  покажу
переселение!..  Джорджо,  отодвинь  комод,  там  у  них,  наверное,  главное
сборище...  Вот  тебе!  Получай!  Что,  припечатали? А ну, пошел! Не кашляй,
дружок! Глянь, и эта шмакодявка туда же... Лапки поднял - хочет драться...
     Один из самых маленьких носатиков, совсем еще малыш, вместо того  чтобы
спасаться  бегством, как делали остальные, смело двигался к молодой синьоре,
невзирая  на  смертоносные  удары,  которые  та  сыпала  направо  и  налево.
Оказавшись  прямо под ней, смельчак принял угрожающую позу и выставил вперед
лапки. Его носик в форме клюва издал пронзительный и возмущенный писк.
     - Ах, стервец! Он еще и скулит... Ты не прочь меня  укусить,  маленький
ублюдок? Вот тебе! Нравится? Ты еще трепыхаешься? Уже и кишки вылезли, а все
ковыляет. На тебе! - И она размазала его по полу.
     В этот момент тетушка Матильда спросила:
     - Кто это там наверху?
     - Наверху?
     - Кто-то говорит. Слышите?
     - Кто там еще может говорить? Наверху только Джандоменико и малыш.
     - Нет, это чьи-то голоса, - настаивала тетушка Матильда.
     Все замерли, вслушиваясь. Недобитые насекомые заспешили, кто как мог, в
ближайшие укрытия.
     Сверху действительно доносилась чья-то речь. Один из голосов был глухой
сильный баритон. Явно не Джандоменико. И, уж конечно, не ребенок.
     - Мадонна, воры! - задрожала синьора Эрминия.
     Джорджо спросил у тестя:
     - Револьвер у тебя с собой?
     - Там, там в первом ящике...
     Вслед  за  баритоном  послышался  второй  голос.  Высокий  и резкий, он
отвечал первому.
     Не дыша, Марторани смотрели наверх, куда не доходил свет из прихожей.
     - Что-то шевелится, - пробормотала синьора Эрминия.
     - Кто там? - попытался  было  крикнуть  Клаудио,  собравшись  с  духом.
Вместо крика у него вырвался петушиный хрип.
     - Иди зажги на лестнице свет, - сказала ему жена.
     - Сама иди.
     Одна,  две  -  нет,  три  черные  тени  начали  спускаться по лестнице.
Различить их очертания  было  невозможно.  Тени  напоминали  дрожащие  мешки
продолговатой   формы.  Они  переговаривались.  Постепенно  слова  зазвучали
отчетливо.
     - Скажи-ка,  дорогая,  -  весело  говорил  баритон  с  ярко  выраженным
болонским акцентом, - по-твоему, это обезьянки?
     - Малэнкий,  мэрзкий,  гаткий,  проклятый  обэзьян, - согласился второй
голос. Интонации и акцент выдавали иностранное происхождение говорившего.
     - С такими-то носищами? -  пренебрежительно  заметил  первый  голос.  -
Разве бывают обезьяны с такими носами?
     - Пошэвэливайсь,  -  потребовал  женский  голос.  -  Нэ  то  этот тфари
попрячэтся.
     - Не попрячутся, сокровище мое. Во всех комнатах мои братья. А сад  уже
давно под присмотром!
     Ток, ток - словно стук костылей по лестничным ступенькам.
     И  вот  из темноты высунулось что-то вроде твердого, блестящего хобота,
метра  полтора  длиной,  с  тонкими  колеблющимися   усиками.   За   хоботом
последовало гадкое, плотное туловище величиной с сундук; оно покачивалось на
трубчатых  лапах. Рядом спускалось другое чудовище, меньших размеров. Сзади,
сверкая панцирями, надвигались остальные.
     Это были те самые насекомые,  тараканы-ринкоты  (или  какой-то  другой,
неизвестный  вид),  которых  только что давили Марторани. Они увеличились до
устрашающих размеров, неся в себе демоническую силу.
     В ужасе Марторани начали отступать. Из соседних комнат и сада доносился
тот же зловещий перестук костылей.
     Джорджо поднял дрожащую руку и прицелился.
     - Ст... ст... - прошипел тесть. Он хотел сказать "стреляй", но  у  него
свело язык.
     Раздался выстрел.
     - Скажи, дорогая, - проговорило первое чудовище с болонским акцентом. -
Разве они не смешны?
     Резко скакнув, его иностранная подруга бросилась в сторону Виктории.
     - И  этот  кадина,  -  взвизгнула  она, передразнивая Викторию, - кочет
спрятаться под столом? Китрюга! Это  ты  забафлялся  здэсь  с  туфлей!  Тэбе
достафляло удофоствие фидэть нас раздафленными? А бэззакония прифодят тебя ф
бэшенстфо,  просто  ф  бэшенстфо?.. Фон оттуда, фон, грязный тфарь! Сэйчас я
тэбе устрою!
     Она схватила Викторию за ногу, выволокла из  укрытия  и  со  всей  силы
опустила на нее свой клюв.
     Он весил не меньше двух центнеров.




Дино Буццати.

                               СОСТРАДАНИЕ.
                     Перевел с итальянского Г.Киселев.
              OCR, Spellchek: Сергей Ковальчук (2:5031/20.4)

     Прямо  над  нами  живет  милейшая семья: супруги Олофер с двумя детьми.
Который год им неизменно сопутствует удача. Ровно без четверти десять  перед
нашим подъездом останавливается служебный автомобиль. В него садится инженер
Олофер  с  толстым кожаным портфелем. Часа через два выходит госпожа Олофер.
Одна или с дочерью - очаровательной Лидией. Сын, Тони, редко бывает дома: он
вечно разъезжает по заграницам.
     Счастливы ли они? Глядя на их лица, мы не можем этого понять.
     Ходят  слухи,  что  Лидия  помолвлена   с   Эрнесто   Барньи,   крупным
промышленником,   миллионером.   Летом   все  семейство  уезжает:  в  городе
становится слишком жарко. Зимой картина повторяется. На сей  раз  в  поисках
солнца они отправляются в горы.
     Жильцы  нашего дома - как-никак, все мы люди - не на шутку встревожены.
Рок семьи Олофер неумолимо надвигается. Что же будет? Когда я сталкиваюсь  с
госпожой  Олофер  в  дверях  подъезда  (та  возвращается  с вечеринки, глаза
возбужденно горят, она еще не утратила былой прелести), мне  так  и  хочется
подойти к ней и сказать:
     - Мужайтесь. В нашем доме вас все любят. Мы постараемся вам помочь.





Дино Буццати.

                          РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА.

     Мрачен  и  угрюм  старинный  епископский дворец. Из высоких стрельчатых
стен сочится влага. Жутковато в нем длинными зимними ночами.  При  дворце  -
церковь;  она такая огромная, что обойти ее не хватит жизни. В ней множество
часовен и ризниц. После многовекового запустения оказалось, что некоторые из
них ни разу не использовались по назначению. Что может делать  там  одинокий
архиепископ  в рождественскую ночь, пока горожане веселятся и празднуют? Что
придумает он, дабы разогнать тоску? У всех какая-нибудь отрада: у  малыша  -
паровозик  и  клоун,  у  его  сестрички - кукла, у матери - дети; больной не
теряет надежды, старый холостяк коротает вечер  с  приятелем,  а  пленник  с
трепетом  прислушивается  к  голосу, доносящемуся из соседней камеры. Что же
делает архиепископ, спрашивали друг у друга горожане.
     Усердный дон Валентине, секретарь его преосвященства, улыбался, слушая,
как они спорят: ведь у архиепископа есть Бог. Когда  в  рождественскую  ночь
его  преосвященство  стоит  один-одинешенек  на  коленях  посреди пустынной,
промерзшей церкви, то на него жалко смотреть.  Но  это  только  кажется.  На
самом  деле  он  там  не  один.  Он  не  ощущает  холода,  не чувствует себя
покинутым; он видит, как Дух Божий разливается по  храму:  неф  заполнен  до
предела,  даже  двери  закрываются  с  трудом, и хоть в храме не топлено, но
стоит такая жара, что в склепах достославных аббатов просыпаются белые черви
и,  выползая  на  поверхность,  просовывают  свои  головы   сквозь   решетку
исповедальни.
     Так  выглядела  церковь в канун Рождества; там царил Бог. И хотя это не
входило в его обязанности, кроме  рождественской  елки,  жареной  индюшки  и
шампанского дон Валентине старательно готовил для своего прелата молитвенную
скамеечку.  Он  был  весь поглощен своими заботами, когда в дверь постучали.
"Кто бы мог стучать в двери храма  в  рождественскую  ночь?  -  подумал  дон
Валентине. - Мало они все молились, что ли? Взяла же охота не вовремя!"
     И пошел открывать.
     Вместе с порывом ветра в церковь вошел нищий оборванец.
     - Да  у  вас  тут  всюду  Дух  Божий!  -  воскликнул  бродяга, блаженно
оглядываясь. - И сколько! Вот красотища-то, аж снаружи видать...  Монсиньор,
дайте и мне немножко, ведь сегодня Рождество.
     - Это  не  мое,  это  для его преосвященства, - отвечал секретарь. - Он
скоро придет  сюда  молиться.  Архиепископ  и  так  от  всего  отрекся  ради
святости,  не хочешь же ты, чтобы я лишил его Духа Божьего. И потом, никакой
я не монсиньор.
     - Ну хоть чуточку,  падре.  Смотрите,  сколько  тут  у  вас  благодати.
Архиепископ даже не заметит.
     - Я  же  сказал  тебе: нельзя. Ступай, церковь закрыта. - И он выставил
нищего на улицу, подав ему пять лир.
     Но едва лишь тот вышел, как  Дух  Божий  покинул  храм.  Дон  Валентине
растерянно  озирался  по  сторонам,  с  надеждой  поднимал глаза к сумрачным
сводам: Бога там не было. И торжественное убранство церкви: колонны, статуи,
балдахины, канделябры - все вдруг утратило таинственный и  праздничный  вид,
стало  скучным  и угрюмым. До прихода архиепископа меж тем оставалось не так
много времени.
     В смятении дон Валентине выглянул на улицу,  окинул  взглядом  площадь.
Пусто.  Несмотря  на  Сочельник,  никаких  следов  Божьего  присутствия.  Из
светящихся окон доносились смех, звон бокалов, музыка и даже брань.  Но  где
же колокола, где церковное пение?
     Дон  Валентине шагнул в темноту и пошел по оскверненным улицам, а вслед
ему неслись звуки безудержного веселья. Впрочем, он знал, куда идти.
     Вот и дом, где вокруг праздничного стола собралось  дружное  семейство.
Взрослые  и  дети  смотрели  друг  на  друга с любовью, и над ними витал Дух
Божий.
     - С Рождеством вас, падре, - сказал хозяин. - Не окажете ли нам честь?
     - Я спешу, друзья мои, - отвечал дон Валентино. - По  моему  недосмотру
Бог   покинул   храм,   где   вскорости   собирается   творить  молитвы  его
преосвященство. Не одолжите ли мне вашей благодати? Ведь вам  и  так  хорошо
вместе...
     - Дражайший  дон  Валентине,  - сказал хозяин дома, - вы забываете, что
сегодня Рождество. Как же я могу в такой  день  лишить  моих  детей  милости
Божьей? Я удивлен вашей просьбой.
     Как  только он это сказал. Дух Божий покинул дом, улыбки сползли с лиц,
а румяный жареный каплун показался безвкусной жесткой коркой.
     И снова дон Валентине отправился бродить по  пустынным  черным  улицам.
Через какое-то время он опять увидел Бога. Это было у самых городских ворот,
за  которыми  расстилалась,  мерцая  в темноте, покрытая снегом равнина. Над
полями и над деревьями, будто ожидая чего-то, парил Бог. Дон Валентине  упал
на колени.
     - Что  ты  тут делаешь? - спросил у него крестьянин. - Или простудиться
захотел? Холод-то какой!
     - Посмотри туда, сын мой, разве ты не видишь?
     Крестьянин без удивления взглянул на Бога.
     - А-а, это наш, - пояснил он. - Каждый год  в  рождественскую  ночь  он
спускается с небес благословить наши поля.
     - Послушай,  -  сказал  ему  священник,  -  дай  и  мне частицу Божьего
благословения. Бог покинул наш город, даже в церквах его нету. Дай мне  хоть
чуточку, чтобы архиепископ мог отпраздновать Рождество.
     - И не проси даже, святой отец! Кто знает, за какие грехи Господь лишил
вас своей благодати. Сами виноваты, сами и расхлебывайте.
     - Да,  грешны  мы,  но кто ж безгрешен? Ты многим душам можешь даровать
спасение, сын мой, достаточно одного твоего слова.
     - С меня довольно, коль свою душу спасу, - усмехнулся крестьянин.
     И в тот же миг Дух Божий покинул равнину и исчез в темном небе.
     А дон Валентине пошел дальше. Только все реже встречал он следы Божьего
присутствия, а у кого было немного благодати, тот не хотел  ею  делиться,  и
как  только  счастливый  обладатель  Божьего дара говорил "нет". Бог покидал
его.
     Так дошел дон Валентине до бескрайней равнины и вдруг далеко-далеко,  у
самого  горизонта,  увидел светящееся облако: это был Бог. Тогда он бросился
на колени в снег и воскликнул:
     - Господи, подожди меня! Мой архиепископ остался  один,  и  в  том  моя
вина. Но сегодня ведь Рождество.
     Позабыв  про  обмороженные ноги, проваливаясь по колено в снег, падая и
снова вставая, молодой священник пошел навстречу свету.  Хватило  бы  только
сил...
     И  вот  наконец  послышался  торжественный  многоголосый хор - это пели
ангелы, -  и  луч  света  прорезал  тьму.  Дон  Валентине  потянул  на  себя
деревянную  дверь  и  очутился  в  огромной  церкви. Посредине, в полумраке,
молился какой-то священник. А в церкви был настоящий рай.
     - Брат мой, - взмолился дон Валентине, собрав последние силы и все  еще
дрожа  от стужи, - сжалься надо мной. Я совершил ошибку, и Бог покинул моего
архиепископа в эту праздничную ночь. Дай мне немного благодати, прошу тебя.
     Молящийся медленно  повернул  голову,  и  молодой  священник  стал  еще
бледнее: он узнал прелата.
     - С  Рождеством  тебя, дон Валентине! - воскликнул архиепископ, вставая
ему навстречу и светясь неземной радостью. - Куда  же  ты  делся,  несносный
мальчишка? И что забыл ты на улице в такую беспросветную ночь?



Дино Буццати 

                        СЕМЬ ГОНЦОВ
 
   Перевод Ф. Двин 
 
   Пустившись в путь, чтобы обследовать королевство моего отца, я с каждым
днем все больше и больше удаляюсь от нашего города, а известия оттуда
приходят все реже.
   Свое путешествие я начал, когда мне было немногим больше тридцати, и
вот уже восемь с лишним лет, а точнее, восемь лет, шесть месяцев и
пятнадцать дней я постоянно нахожусь в дороге. Уезжая из дома, я думал,
что за несколько недель без труда достигну границ королевства, но на моем
пути попадались все новые селения, а в них - новые люди, и эти люди
говорили на моем родном языке и утверждали, будто они - мои подданные.
   Уж не взбесился ли компас моего географа, и мы, думая, что следуем
строго на юг, в действительности движемся по кругу, а расстояние,
отделяющее нас от столицы, остается неизменным; этим, возможно, и
объясняется тот факт, что мы никак не доберемся до границ королевства.
   Но чаще меня мучит сомнение, что пределов этих вообще не существует,
что королевство беспредельно и, сколько бы я ни шел вперед, мне никогда не
достичь своей цели.
   Я начал путешествие, когда мне было уже за тридцать. Может быть,
слишком поздно? Друзья, да и родные, смеялись над моими планами, считая
эту затею бессмысленной тратой лучших лет жизни.
   И потому не многие из преданных мне людей согласились отправиться
вместе со мной.
   Хоть я и был человеком беспечным - куда более беспечным, чем теперь! -
но все же позаботился о том, чтобы поддерживать во время путешествия связь
с близкими, и, отобрав из эскорта семь лучших всадников, сделал их своими
гонцами.
   По неведению я полагал, что семи гонцов будет предостаточно. Но с
течением времени убедился, что число их смехотворно мало, хотя ни один из
гонцов ни разу не заболел, не попал в лапы к разбойникам и не загнал свою
лошадь. Все семеро служили мне так стойко и преданно