Мирах, которые бы не взрезал киль лодки Мананнана Мак Лера.
     Скафлок, погрузившись в свои раздумья, молчал. Лодка слушалась руля как живое существо. Ветер пел в снастях, и водяная пыль радужной вуалью окутывала скульптуру Фанд на носу. Было холодно, но солнце дробилось на волнах как на гранях алмаза, а волны с шумом катились под голубыми небесами, по которым ветер гнал белые облака. Кормило дрожало у Скафлока в руках. Он, будто против воли, почувствовал всю свежесть этого утра. Тогда он тихо сказал такую вису:

     Весь пронизан ветром,
     веющим над морем,
     ярок день и ясен.
     Ярость волн мила мне.
     Была бы ты рядом,
     был бы я беспечен.
     Милая, за морем
     меня ль позабыла?

     Мананнан взглянул на него.
     - Если не позабыла, то больше не о чем и мечтать. Тогда стоит попробовать вернуться из похода живым, Скафлок покраснел от злости.
     - Мне не нужен спутника который боится смерти, - огрызнулся он.
     - Тот, кому не для чего жить, не слишком опасен своим врагам, - возразил Мананнан.
     Он снова взялся за арфу и запел одну из старинных военных песен, которые были в ходу у сидов. Странно звучало это пение среди безбрежности волн, ветра и неба. На мтновение Скафлоку привиделось, что перед ним, точно в тумане, показался отряд, готовый к битве, солнце вспыхнуло на пернатых шлемах и наконечниках копий, вздымавшихся, точно лес, знамена развевались по ветру, рога трубили и боевые колесницы с грохотом проносились в небе.
     Они шли под парусом почти что три дня и три ночи. Ветер был все время попутный, и лодка ласточкой летела по волнам. Сменяя друг друга на вахте, Скафлок и Мананнан спали, укрывшись под фордеком, ели вяленую треску, сыр и сухари, а пили морскую воду, опресненную заклинаниями.
     За все время пути они обменялись всего несколькими словами: Скафлок был не в том настроении, когда хочется беседовать, а Мананнану вполне хватало собственных размышлений. Но тяжкий моряцкий труд сблизил их, они прониклись друг к другу еще большей симпатией, и часто их голоса согласно звучали в тех могущественных песнопениях, которые должны были им помочь добраться до Ётунхейма.
     Лодка шла быстро. Мрак и холод сгущались над ними с каждым часом, с каждой милей, пройденной на север, к сердцу зимы.
     Солнце садилось, скоро оно превратилось в тусклый диск над угрюмым горизонтом, едва различимый среди штормовых туч. Холод становился все безжалостней, пронизывал, пробираясь под одежду, до костей. Брызги сосульками намерзли на снастях, иней укутал золотую фигурку Фанд на носу лодки. Руки прилипали к железу, дыхание застывало изморозью на усах.
     Они все дальше углублялись в царство ночи, они шли теперь по темному, отливающему серебром морю среди призрачно поблескивающих айсбергов.
     Абсолютно черное небо было усеяно бессчетными звездами, между звезд вспыхивали сполохи, которые снова пробудили в Скафлоке воспоминания.
     Только шум ветра и волн раздавался среди этих безжизненных просторов.
     Путь в Ётунхейм - не то же, что дорога в какое-нибудь дальнее королевство Митгарда. Они заплыли гораздо дальше, чем доводилось кому-либо из смертных, океан вокруг становился все черней и холодней, только звезды и луна светили во мраке да сполохи плясали в небе.
     Скафлок решил, что это страна, должно быть, у самого края бытия, где оно погружается в пустоту, из которой вышло когда-то. Он понял, что они плывут по морю Смерти, которое окружает мир живых.
     Не видев солнца в течение трех последних дней, они потеряли счет времени. Луна и звезды двигались в небе по непривычным путям, а волны, ветер и холод, оставаясь неизменными, были вне времени. Заклинания Мананнана переставали действовать, они уже покинули область, на которую распространялась его власть. То и дело налетали буйные ветры, и вряд ли какое другое судно, кроме их волшебного челна, устояло бы против них. Пурга слепила глаза. Лодка боролась с ветром, который окатывал ее ледяной водой, рвал парус, мешал слушаться руля.
     Чудовищные айсберги выплывали из мрака, и мореплаватели едва избегли гибельного столкновения с ними.
     Но хуже всего был туман, холодная серая морось, в которой не было ни ветерка, ни шороха, пелена, в которой видно было не дальше вытянутой руки; сырость пронизывала до костей, влага пропитывала одежду, стекала в сапоги, зуб не попадал на зуб. Лодка застыла в неподвижности, покачиваясь на мертвой зыби, слышно было только, как волны тихо шлепают о борт да влага капает с обледенелых снастей. Ослепнув, дрожа, проклиная туман, Скафлок и Мананнан попытались с помощью заклинаний переменить погоду, но помогло им это мало. Им начало казаться, что, невидимые за туманом, к ним подкрадываются Сильные, что они уже жадно смотрят на них.
     Но тут налетела попутная буря, и сразу стало не до пустых страхов.
     Мачта скрипела, шкоты резали руки, валы с шумом обрушивались на лодку, и она теперь то ресело взлетала на гребень волны до самого штормового неба, то проваливалась вниз, да так глубоко, точно стремилась попасть в ад.
     Скафлок сказал такую вису:

     Велики здесь волны,
     валы белопенны.
     Снасти рвут стихии,
     слепит очи ветер,
     Мореходы молвят:
     мол, напрасно якорь
     подняли, потонем
     в пиве моря пенном.

     Но сказав это, он продолжал делать свое дело. Мананнан, подумав, что это ворчанье его спутника - скорей шутка, чем жалоба, улыбнулся, глядя в обезумевшие небеса.
     Но все же в конце концов они достигли земли. В дрожащем, мерцающем свете сполохов они увидели мрачные горы, увидели отливающие зеленым ледники. Прибой бился о прибрежные утесы, а за ними круто уходил вверх мертвый мир огромных скал и ледников, мир дикого ветра, воющего над вечными снегами.
     - Это - Ётунхейм, - сказал Мананнан, его голос едва был слышен в этом грохоте. - Страна Утгард, где, по твоим словам, живет этот великан, по-моему, должна быть к востоку.
     - К востоку, так к востоку, - пробормотал Скафлок.
     Он уже давно перестал ориентироваться в пространстве, да и вообще об этих побережьях эльфы не знали ничего, кроме доходивших издалека пугающих слухов.
     Он уже не чувствовал усталости. Скафлок двигался, как судно с заклиненным рулем, которому остается только плыть вперед и которому в случае крушения ничто не поможет.
     Но вдруг, оказавшись лицом к лицу е ужасной страной великанов, он понял, что, верно, Фреда не менее несчастна, чем он. Нет, она куда несчастней, он-то может забыться, занятый поисками, он знает, что она в безопасности, а ей ведомо лишь, что он на смертельном пути, и ей ничего не остается, как только неотступно думать об этом.
     - Как я этого раньше не понимал, - прошептал ошеломленно Скафлок, и вдруг почувствовал как слезы стынут у него на щеках.
     Тогда он сказал такую вису:

     Далекую деву
     душа не позабудет.
     Дороги мои долги,
     дики и опасны.
     Помню твои песни,
     пусто без них, горько.
     Горче сердце гложат
     горести любимой.

     Он снова впал в задумчивость. Мананнан тоже оставил Скафлока в покое, не пытаясь ускорить его душевное пробуждение. Лодка мчалась на восток, под гоняемая свежим ветром.
     Все было неподвижно в этом мире камня и льда, только волны шумели, да снежные смерчи вились в горах, да в небе мерцали сполохи. Но Скафлок чувствовал недальнее присутствие тех, кто вечно грозил богам Севера.
     Здесь была родина Аса-Локи, Утгард-Локи, Хель, Фенриса, Ермунганд и Гарма, который в конце времен проглотит луну.
     Пока Скафлок боролся со своим унынием, лодка прошла немалый путь - Мананнан обшаривал каждый фьорд, рассчитывая добраться наконец до цели. Повелитель морей, почувствовав, что они приближаются к Утгарду, забеспокоился.
     - Больверк, я слышал, живет в горах, - сказал Скафлок, - должно быть, в пещере.
     - В этой проклятой стране полно пещер.
     - Но эта, сдается мне, очень велика, и, кроме того, вокруг должны быть приметы кузницы.
     Мананнан согласно кивнул и направил лодку в следующий залив. Только теперь, когда они вплотную подошли к береговым утесам, Скафлок понял, насколько они высоки. У него закружилась голова, когда он попробовал увидеть их вершины. Над ними плыло несколько туч, и тут ему вдруг показалось, что скалы падают на него, точно мир начал рушиться в море.
     Лодка тем временем, проскользнув между утесами, устремилась во фьорд.
     Она пробиралась лабиринтом шхер, между скал, заслонивших звезды. Тут Скафлок учуял, что ветер донес слабый запах дыма и горячего железа, и услышал далекие удары молота.
     Все было ясно без слов. Мананнан вошел во фьорд. Вскоре утесы полностью закрыли дорогу ветру, так что дальше им пришлось идти на веслах. И хотя они шли довольно быстро, фьорд был таким длинным, что казалось, они не сдвинулись с места.
     Тишина стала еще глубже, точно звук замерз насмерть, и теперь северное сияние пляшет над его могилой. С высокого, многозвездного купола небес, кружась, упало несколько сухих снежинок. Мороз крепчал.
     Скафлоку начало казаться, что тишина притаилась как хищник, который вот-вот бросится на тебя с горящими глазами, хлеща себя хвостом по бокам. Он каким-то образом почувствовал, что за ними наблюдают.
     Лодка медленно пробиралась по извилистому фьорду в глубь промерзшей страны. Один раз Скафлоку послышалась, что, кто-то крадется за ними вдоль берега. Ветер выл над вершинами скал, которые были так высоки, что казалось, он дует меж звезд.
     Странно был видеть, как светлый образ Фанд на носу лодки, танцуя, пробирается в Ётунхейм.
     В конце концов лодка подошла к широкому откосу горы, чью вершину венчала Полярная звезда. По склону до самой воды спускался зловеще мерцающий ледник.
     - Здесь мы, пожалуй, причалим, - сказал Мананнан.
     Из-за груды льда раздался свист.
     - Сдается мне, надо быть настороже, - сказал Скафлок.
     Он и его спутник начали торопливо вооружаться, надели шлемы и кольчуги, а поверх них меховую одежду, потому что холод был немилосердный. Каждый взял с собой шит и препоясался мечом. Кроме того, в руках Скафлока был еще один меч, а Мананнан взял с собой свое большое копье, чей широкий наконечник мерцал как лунная дорожка на море.
     Лодка причалила к берегу, состоящему из битого сланца вперемешку со льдом. Скафлок, не замочив ног в ледяной воде, спрыгнул на камни. Он вытащил лодку на берег и привязал ее, пока Мананнан напряженно вглядывался в окружающую тьму. Неожиданно они услышали скрежет, будто кто-то тащил по камням тяжелый груз.
     - Наш путь - во мраке и среди великого зла, - заметил повелитель морей, - однако мы вряд ли останемся целы, если будем медлить.
     Они пустились в путь, пробираясь между скал и осколков льда величиной с добрый дом. Тьма сгустилась, и неровный свет нескольких звезд уже не помогал - двигались больше на ощупь. Скверный запах вокруг них все сгущался, сильней становился холод, громче свист и скрежет.
     Пробираясь через трещину в леднике, Скафлок увидел перед собой длинную бледную тварь. Он сжал рукоятку меча.
     Тварь скользнула навстречу воинам. Боевой клич Мананнана зазвенел между гор. С криком: "С дороги, белый червь!" - он бросил копье в колеблющиея очертания.
     Тварь эашипела и бросилась на него. Она, довольно неуклюжая, тем не менее двигалась быстро, скрежеща членами по камням. Вот метнулась плоская голова, и Скафлок рубанул по ней мечом. Удар отдался у него в плече, и червь, разинув пасть, повернулся к нему. Тварь была едва различима в кромешной тьме, но все же Скафлок понял, что она может проглотить его целиком.
     Мананнан ударил копьем в бледную шею, Скафлок снова рубанул по рылу.
     Могильный запах не давал ему вздохнуть, он начал задыхаться, но все равно обрушил град ударов на врага. Капля не то крови, не то яда брызнула на него, разъела одежду, обожгла руку.
     С проклятиями он еще яростней бросился на извивающегося гада. Тут Скафлок заметил, что меч его весь изъеден кровью червя. Он услышал как при очередном ударе сломалось древко копья у Мананнана.
     Они с новыми силами напали на червя, а когда тот начал отползать, погнали его по леднику.
     Это было даже забавно. Издыхая, это кольчатое тело, белесое как от проказы и толстое как лошадь, начало извиваться. Голова червя раскачивалась из стороны в сторону, разбрызгивая кровь и яд. Из одного глаза торчало сломанное древко копья Мананнана, другой горел зловещим огнем. Червь то втягивал, то выпускал жало и шипел при этом как осенний ветер.
     Скафлок поскользнулся на льду. Червь бросился на него. Но Мананнан оказался проворней; прикрыв упавшего друга щитом, он нанес червю глубокую рану в раздувающуюся шею. Скафлок вскочил на ноги и тоже нанес удар.
     Червь свернулся кольцом и забился в, конвульсиях. Скафлока отбросило в сугроб. Мананнан попался в петлю, но прежде чем червь успел его раздавить, он всадил ему меч между ребер.
     Червь, обратившись в бегство, скользнул по льду в море. Задыхаясь и дрожа, путешественники еще долго сидели и никак не могли отдышаться, потом снова при свете сполохов пустились в путь.
     - Наши запасные клинки разъело, - сказал Скафлок. - Лучше бы нам вернуться за новым оружием.
     - Нет, червь может подстерегать нас на берегу, а если даже и не подстерегает, то, завидев нас, он может снова разъяриться, - ответил Мананнан. - А того оружия, что у нас есть, должно хватить до тех пор, пока мы не получим меч, подаренный Асами.
     Они стали медленно карабкаться по гладкому, таинственно поблескивающему леднику. Гора, чернея перед ними, закрывала полнеба.
     Ветер издалека донес звуки ударов молота.
     Они подымались до тех пор, пока сердце не начало слишком часто биться, а легкие - задыхаться. Им часто приходилось отдыхать, иногда даже вздремнуть немного, прямо тут, на леднике, и хорошо еще, что они захватили с собой еду.
     Ничто не шелохнулось вокруг, никаких признаков жизни не было в этой обители холода, но удары молота становились все громче и громче.
     В конце концов Скафлок и Мананнан поднялись к началу ледника, примерно на полдороге к вершине той самой горы, что была увенчана Полярной звездой. Влево по склону уходила едва заметная во мраке тропинка, разбитая и заваленная камнями. С одной стороны тропки был бездонный обрыв. Путешественники поползли по ней в связке.
     Они не раз срывались в пропасть, но тот, кто оставался на тропе, вцеплялся в скалу изо всех сил и спасал друга. Так шли они, пока не добрались до утеса, в котором виднелся вход в пещеру. Из глубины доносился лязг железа.
     Перед входом на цепи сидел огромный рыжий пес. Он с воем бросился на пришельцев. Скафлок начал вытаскивать меч, чтобы зарубить пса.
     - Нет, - сказал Мананнан. - Чую я, что, убив этого зверя, мы накличем на себя несчастье. Лучше попробуем проскользнуть мимо.
     Прикрывшись щитами, они начали протискиваться в пещеру, правым боком прижавшись к стене. Пес обрушился на них всей тяжестью тела, зубами вцепился в щиты. От его воя заложило уши, Проскользнув мимо пса, они очутились во мраке. Двигаясь на ощупь, Скафлок и Мананнан начали спускаться по уходящему вниз туннелю, едва не проваливаясь в ямы и натыкаясь на сталактиты. В пещере было почти так же холодно, как снаружи, но из-за темноты казалось, что здесь еще холодней. Послышался шум могучего потока, должно быть, это была одна из тех рек, что текут в преисподней. Грохот молота становился все ближе.
     Дважды гулким эхом по пещере пронесся жуткий вой, и они застывали, готовые к бою. Одни раз на них, сокрушая шииты, набросилось нечто огромное и тяжелое. Они сумели убить эту тварь, но так и не узнали, как она выглядела.
     Вскоре они увидели вдали красную искру, разгоравшуюся как звезда в созвездии Стрельца. Они бросились вперед, и не так скоро, как ожидали, но все-таки попали наконец в обширную покрытую инеем залу.
     Зала была тускло освещена огромным горном. В этом неверном багровом свете смутно виднелись гигантские кузнечные инструменты. Около наковальни стоял Ётун.
     Он был так велик, что в дымном сумраке едва можно было разглядеть его голову, и так широк, что, несмотря на свой огромный рост, казался коренастым. Его волосатое туловище, узловатое как ствол старого дерева, было едва прикрыто драконьей шкурой, а мышцы под кожей сплетались как клубки змей. Нечесаные волосы и борода свисали до пояса. Ноги у него были короткие и кривые, к тому же правая - хромая, на спине - горб, а длинные руки свешивались чуть не до земли.
     Едва Скафлок и Мананнан вошли в пещеру, великан обернулся к ним, и они увидели жуткую рожу: нос плоский, рот широкий - вся она была исчерчена страшными шрамами. Под густыми бровями зияла пустота - глаза были вырваны из глазниц.
     Ётун заговорил, и его голос был полон того грохота и шипения, с каким текут адские реки.
     - Ого-го-го! Триста лет Больверк трудился в одиночестве. Теперь должно быть клинок готов.
     Он схватил то, над чем работал, и швырнул в угол. Металл зазвенел, и эхо еще долго гуляло по зале.
     Скафлок храбро вышел вперед, выдержал взгляд пустых глазниц и сказал:
     - Я принес тебе в починку твою старую работу, Больверк.
     - Кто ты? - закричал Ётун. - Чую смертного, но пахнет он Волшебной страной. Другой - полубог, но не из Асов и не из Ванов. - Он принялся шарить вокруг. - Вы не нравитесь мне оба. Подойдите ближе, чтобы я мог разорвать вас в клочья.
     - Мы пришли к тебе с заданием, которое ты не осмелишься не выполнить, - сказал Мананнан.
     - Что за задание? - Голос Больверка с грохотом прокатился по пещере и затих в глубинах земли.
     Скафлок сказал такую вису:

     Аса-Локи,
     алчный, связан.
     Жаждет, злобный,
     жаркой битвы.
     Видишь меч.
     По воле Локи,
     Больверк, скуй
     беду героев.

     Он развернул волчью шкуру и с лязгом бросил сломанный меч к ногам великана.
     Больверк ощупал обломки.
     - Да, - вздохнул он. - Помню я этот клинок. Это ведь меня попросили Дурин и Двалин помочь им, когда им пришлось ковать этот меч, как выкуп для Свафрлами, но и как их месть ему. Мы сковали его изо льда, смерти и бури, с помощью могучих рун и заклинаний, во вред всему живому. - Больверк ухмыльнулся. - Множество воинов владело этим мечом, ведь он приносмл победу. Никогда он не уставал рубить, никогда не тупилось его лезвие. Сталь его отравлена, и раны, которые нанесены этим клинком, не исцелить ни врачеваньем, ни знахарством, ни молитвой. Но есть на этом мече проклятье: если его вытащили из ножен, он не войдет в них снова, пока не напьется крови, и в конце концов он неизбежно погубит того, кто им владеет. - Он наклонился над мечом и медленно добавил:
     - А потому Тор и сломал его, давно это было, и ни у кого в Девяти Мирах, кроме Тора, не достало бы на это сил. С тех пор позабытые обломки лежали в земле. Но, видно, он снова понадобился, коли, как вы говорите, Локи зовет к оружию.
     - Я-то этого не говорил, - пробормотал Скафлок. - Это ты думаешь, что я так сказал.
     Но Больверк не услышал его. Он устремил вдаль пустой взор и, поглаживая меч, прошептал в восторге:
     - Видно, дело идет к концу. Скоро настанет конец света, боги и великаны, убив друг друга, погубят этот никчемный мир, скоро Сурт подожжет небесный свод, солнце померкнет, море поглотит сушу, звезды падут с небес. Это конец моему слепому рабству в сердце гор, конец всему в огненном блеске! Да, смертный, я с радостью скую этот меч!
     Ётун начал трудиться. Грохот наполнил пещеру, искры посыпались дождела. Работая, великан выкликал заклинания, от которых дрожали стены. Скафлок и Мананнан укрылись в туннеле.
     - Не нравится мне все это, и лучше бы мне было не ввязываться в такое дело, - сказал повелитель морей. - Зло возрождается. Никто не посмеет назвать меня трусом, но я ни за что не дотронусь до этого меча, да и тебе не советую. Он принесет тебе несчастье.
     - Что с того, - печально ответил Скафлок.
     Они услышали, как зашипел клинок, для закалки погружаемый в яд.
     Испарения жгли кожу. Из пещеры доносилось гибельное п