СЛОМАННЫЙ МЕЧ

Пол АНДЕРСОН
Перевод с английского В. Дымшица и Г. Тумановой. OCR Vesloboy






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Американский писатель Пол Андерсон, автор более сотни книг, хорошо известен русским любителям фантастики. Романы " Сломанный меч" и "Дети морского царя", включенные в это издание, являют собой своеобразный сплав приключенческой литературы и волшебной сказки. Прекрасное знание автором эпической и фольклорной европейской традиции, германских и древнескандинавских саг, создает у читателей ощущение невероятной, магической реальности происходящего.

1.

     Жил человек по имени Орм Сильный. Он был сыном Кетиля, сына Асмунда, свободного землепашца в северной Ютландии. С незапамятных времен жили предки Кетиля в этих местах и владели немалыми землями. Кетиль был женат на Асгерд, дочери Рагнара Суконные Штаны от наложницы. Орм, хоть и происходил из хорошего рода, да только был пятым сыном в семье, а потому и не ждал большого наследства.
     Орм любил странствовать по морям и что ни лето уходил в викингекие походы. Когда Кетиль умер, Орм был еще молод. Старший брат, Асмунд, стал управлять их усадьбой. А как минуло Орму двадцать зим, пришел он к Асмунду и сказал:
     - Ты единолично распоряжаешься здесь, в Химмерланде, тем, что уже несколько лет наше общее. Остальным тоже нужна их доля. Но, если поделить землю на пять наделов, не говоря о приданом для сестер, то все мы станем мелкими хуторянами, и люди позабудут наше имя, как только мы умрем.
     - Это верно, - ответил Асмунд. - Лучше работать всем вместе.
     - Негоже мне стоять пятым у кормила, - сказал Орм. - Лучше сделаем так. Дай мне три корабля со всей оснасткой и припасом, а еще дай мне оружия для тех, кто захочет пойти со мной - и я сам найду себе землю, а с тобой мы на этом будем в расчете.
     Амунду понравились эти речи, тем более, что двое из трех других его братьев тоже решили отправиться с Ормом. И вот еще не наступила весна, как он купил для Орма длинные корабли, снарядил их и нашел в окрестностях немало таких, кто был победней да помоложе и потому не прочь отправиться в поход на запад. В первый же ясный день, хотя море еще штормило, вывел Орм свои корабли из Лим-фьорда. Так Асмунд навсегда простился с братом. Корабли на веслах быстро шли на север до тех пор, пока не миновали вересковые пустоши и густые леса, раскинувшиеся под ясным небом Химмерланда, а как обогнули мыс Скаген, поймали попутный ветер и поставили паруса. Когда родные берега остались за кормой, команды укрепили на форштевнях драконьи головы.
     Засвистел ветер в снастях, вспенилось море по бортам, чайки с криком закружились над мачтами. Тогда Орм от радости сказал такую вису:

     Белогривы
     (слышу ржанье)
     знай на запад
     скачут кони.
     Хладом хлещет
     ветр, храпят и
     бьют копытом,
     мча челны мне.

     Рано пустившись в путь, Орм достиг Англии прежде других викингов и взял там богатую добычу, а в конце лета добрался до Ирландии. С той поры он не покидал Островов, проводя лето в набегах, а зимой выменивая на добычу все новые и новые корабли.
     В конце концов Орм стал подумывать о собственном доме. Он присоединил свою маленькую флотилию к большому флоту Гуторма, которого англичане называли Гутрум. Следуя за этим вождем на суше и на море, добыл он немало добра, но и потерял не меньше в тот день, когда король Альфред одержал победу в битве при Этандуне. Орм и часть его людей были среди тех, кто сумел прорубить себе дорогу с поля боя. Позже довелось ему услышать о том, что Гутруму и другим датчанам, попавшим в окружение, была дарована жизнь за то, что они приняли крещение. После этого Орм понял, что дело идет к перемирию между его соплеменниками и Альфредом и что скоро не сможет он брать в Англии богатую добычу, как беспрепятственно брал до сей поры.
     А потому отправился он в ту часть Англии, что позже назвали Датским владеньем, чтобы сыскать место для собственного дома.
     Он нашел земли, что были и красивы, и зелены, и к тому же расположены у небольшого залива, где он мог поставить свои корабли. Да только англичанин, который владел ими, человек богатый и достаточно могущественный, вовсе не был расположен их продавать. Тогда Орм вернулся ночью, его люди окружили и подожгли хозяйский дом. Хозяин, его братья и большинство его батраков погибли. Говорили, что мать того человека, колдунья, спаслась, как спаслись другие женщины, дети и рабы, которых выпустили из подожженного дома, и, прокляв Орма, посулила ему, что его старшего сына взрастят далеко от мира людей, а сам Орм вместо сына вырастит себе на погибель волка, который и разорвет его однажды.
     К тому времени в тех местах поселилось уже немало датчан, так что родне того англичанина не оставалось ничего, кроме как получить от Орма виру и цену земли, и он стал владеть усадьбой по закону. Он возвел большой новый дом, а вокруг него другие постройки; а как было у него много золота, людей и славы, то скоро его стали считать большим вождем.
     Прожив год в этом месте, Орм решил жениться. С большим отрядом воинов отправился он к Ательстану, наместнику английского короля в той земле, и попросил себе в жены его дочь Эльфриду, про которую говорили, что краше нее нет девицы во всем королевстве.
     Ательстан стал было мямлить и заикаться, ноЭльфрида прямо в лицо крикнула Орму:
     - Не желаю я быть женой собаки язычника, да и не бывать тому! А попробуешь взять меня силой, клянусь, мало радости будет тебе от этого.
     Она была стройной и хрупкой девушкой с мягкими светло-каштановыми волосами и большими серыми глазами, а он - огромным грузным мужчиной, чья кожа покраснела, а волосы выгорели добела от солнца и моря. И все же Орм почувствовал, что она почему-то сильнее его, а потому, поразмыслив, сказал:
     - Раз уж я оказался в стране, где народ поклоняется Белому Христу, было бы разумно, чтобы я помирился с ним, да и с его людьми заодно.
     Правду сказать, большинство датчан так уже и поступило. Я приму крещение, если ты пойдешь за меня, Эльфрида.
     - Это мне все равно! - закричала она.
     - Подумай, - слукавил Орм, - вот не обвенчаешься ты со мной, я не стану христианином, и тогда, если верить попам, моя душа погибла. И тебе придется отвечать перед Господом за то, что ты загубила человеческую душу.
     Потом он шепнул Ательстану:
     - А кроме того, я сожгу этот дом, а тебя брошу в море с утеса.
     - Ох, дочка, нельзя нам допустить, чтобы погибла человеческая душа, - тут же сказал Ательстан.
     И Эльфрида не стала дальше противиться браку, ведь Орм был совсем не дурен собой и, по-своему, неплохой человек, к тому же род Ательстана нуждался в таком сильном и богатом союзнике. Так что Орм, крестившись, вскорости обвенчался с Эльфридой и увез ее к себе домой. И они зажили хоть и не без ссор, но все же вполне довольные друг другом.
     Рядом с их домом не было церкви; ту, что была раньше, спалили викинги.
     По воле Эльфриды Орм пригласил в свой дом священника и собирался во искупление своих грехов построить для него церковь. Но, будучи человеком осторожным и не желая обидеть ни одну из Сил, Орм в то же время продолжал приносить жертвы Тору в середине зимы и Фрейе - весной, моля их о мире и добром урожае, так же как Одина и Эгира - об удаче в морях.
     Из-за этого-то Орм всю зиму препирался со священником, века однажды весной, незадолго до того, как Эльфрида должна была родить, терпение Орма не лопнуло: он вышвырнул священника за дверь и велел ему убираться. Тут уж Эльфрида принялась бранить мужа и бранила его до тех пор, пока он не заявил однажды, что не снести ему больше бабьих криков, осталось только сбежать из дома. Потому Орм спустил свои корабли на воду раньше, чем собирался, и все лето провел в походе, разоряя побережья Шотландии и Ирландии.
     Едва его корабли скрылись из виду, как Эльфриду уложили в постелк у нее начались роды. Она родила крупного красивого мальчика, которого назвала, как просил ее Орм, Вальгардом - это имя было родовым в его семье. Теперь, правда, недоставало священника, чтобы окрестить младенца, а до ближайшей церкви было добрых три дня пути. Эльфрида сразу послала за ним своего раба.
     Ожидая крестин, гордая и счастливая, она пела сыну колыбельную, которую ей когда-то певала ее мать:

     Баю-баю, ной дружок,
     спи спокойно, мой родной.
     Гонит стадо пастушок.
     Солнце село эа горой.
     Глазки ясные закрой.

     Баю-баюшки-баю,
     ты со мною, я с тобой.
     Небосвода на краю
     ходит месяц золотой.
     Глазки ясные закрой.

     Баю-баю, мой птенец,
     самый лучший птенчик мой.
     Сын, Мария и Отец
     Охраняют наш покой.
     Глазки ясные закрой.

2.

     Имрик, ярл эльфов, отправился верхом посмотреть, что творится в мире людей. Была холодная весенняя ночь, приближалось полнолуние, иней блестел на траве, а эвезды казались крупными и яркими как зимой. Было тихо, ни ветерка в оживающих ветвях, мир словно соткан из скользящих теней и бледного лунного света. Конь Имрика был подкован серебром, и чистый высокий звон раздавался из-под копыт.
     Имрик въехал в лес. Ночь тяжко залегла меж деревьями. Вскоре вдалеке он заметил красноватые отблески, а приблизившись, увидел, что это огонь мерцает сквозь щели в стенах хижины, построенной из глины и веток под старым, вся кора в наростах, дубом. Имрик помнил, как когда-то друиды срезали с его сучьев омелу. Это было жилище ведьмы. Он спешился и поскучал в дверь.
     Женщина, которая, казалось, была так же стара и согбенна, как дерево, под которым она жила, открыла дверь и увидела ярла эльфов в неверном свете луны, поблескивающем на шлеме и кольчуге. Рядом с ним конь цвета серой мглы пощипывал мерзлую траву.
     - Добрый вечер, матушка, - сказал Имрик.
     - Нечего эльфам звать меня матушкой, я рожала своих рослых сыновей от мужчины, - проворчала ведьма, во все же впустила Имрика в дом и поспешила наполнить для него рог пивом.
     Должно быть, это окрестные хуторяне снабжали ее едой и питьем в уплату за ее немудреную ворожбу. Имрику пришлось пригнуться, чтобы войти в лачугу, и разгрести груду костей и всякой дряни, прежде чем сесть на единственную лавку.
     Он взглянул на ведьму своими странными, раскосыми глазами. В этих глазах, целиком дымчато-голубых, не различить было ни белка, ни зрачка. В них блуждали лунные искры, и древнее ведение туманило их, ибо Имрик куда как долго жил на свете. Но при этом у него было вечно молодое лицо знатного эльфа: широкий лоб, высокие скулы, узкогубый рот и прямой точеный нос. Его волосы были тоньше паутины и стекали серебристой волной из-под рогатого шлема на широкие плечи, укутанные в алый плащ.
     - Не часто в прежние времена появлялись эльфы среди людей, - сказала ведьма.
     - Да, мы были слишком заняты, воюя с троллями, - ответил Имрик, и голос его прозвучал, будто ветер прошумел вдали меж древесных крон. - Но теперь заключено перемирие, и я решил полюбопытствовать, что произошло за последние сто лет.
     - Немало всякого, да только мало хорошего, - промолвила ведьма. - Датчане пришли из-за моря: убивали, грабили, жгли, захватили почти всю восточную Англию - вот и все новости.
     - Ничего страшного. - Имрик разгладил усы. - Перед датчанами приходили англы и саксы, а перед ними - пикты и скотты, а еще раньше - римляне, а перед римлянами - бриты и гойделы, а перед ними... но у этой истории ни начала ни конца, не кончится она и на датчанах. И я, наблюдая за этими переменами с тех пор, как была сотворена Земля, не вижу в них ничего плохого, по крайней мере, время идет веселей. Я бы охотно взглянул на этих новых пришельцев.
     - Тогда тебе не придется скакать далеко, - ответила ведьма. - На побережье живет Орм Сильный; отсюда для коня, принадлежащего смертному, пути всего одна ночь, а может и меньше.
     - Для моего жеребца это не расстояние. Я поскакал.
     - Погоди, эльф, погоди. - Ведьма что-то забормотала, уставившись на огонь, плясавший в очаге - два красноватых отблеска вспыхнули в ее глазах и в дыму и полумраке. Неожиданно она захихикала от радости и взвизгнула:
     - Скачи, эльф, скачи, скачи к дому Орма на морском берегу.
     Сам он отправился в набег, но его жена примет тебя ласково. Она недавно родила сына, которого еще не окрестили.
     Услышав эти слова, Имрик насторожил свои длинные, заостренные уши.
     - Это правда, ведьма? - его голос прозвучал тихо и невыразительно.
     - Правда, клянусь Сатаной. Я всегда сумею узнать, как идут дела в проклятой усадьбе. - Старуха, скорчившись над тускнеющими углями, затрясла своими лохмотьями. Тени, огромные и уродливые, заплясали на стенах. - Отправляйся, убедись сам.
     - Я не рискну взять дитя датского вождя. Быть может, его оберегают Асы.
     - Нет. Орм - христианин, хотя и равнодушен к своей вере, потому-то его сын еще не посвящен никаким богам.
     - Плохо тебе придется, коли ты солгала, - сказал Имрик.
     - Мне уже нечего терять, - ответила ведьма. - Орм сжег моих сыновей в их собственном доме, и вместе со мной умрет мой род. И не боюсь я ни богов, ни чертей, ни эльфов, ни троллей, ни людей. А то, что я сказала - правда.
     - Съезжу, посмотрю.
     Имрик встал. Звенья его кольчуги зазвенели. Он запахнул широкий алый плащ, вышел из хижины и вскочил на своего серого жеребца.
     Как порыв ветра пронесся Имрик, проскользнул как лунный блик из лесов в поля. Просторная страна открылась перед ним: толстые деревья, высокие холмы, выбеленные инеем луга - все спало в лунном свете. То тут, то там под высокими звездами чернели хутора. Ночная нечеловеческая жизнь шла кругом: взвыл волк, блеснули зеленым огнем глаза дикой кошки, чьи-то маленькие лапы протопали у подножья дубов.
     Звери чуяли прибижение ярда эльфов и отступали во тьму.
     Вскоре Имрик достиг усадьбы Орма. По трем сторонам мощеного двора стояли риги, амбары и пристройки из грубо отесанных бревен, а с четвертой - палаты возносили к звездному небу кровлю с вырезанными на коньках драконами. Напротив Имрик разглядел женскую светлицу. Учуявши его, собаки ощетинились я зарычали. Но, прежде, чем они залаяли, он вперил в них страшный, как бы слепой, взгляд и сотворил знак. Собаки, тихо повизгивая, отползли.
     Словно порыв ночного ветра подлетел он к светлице, заклинаньем распахнул окно и заглянул в него. Лунный свет упал на кровать, посеребрил копну разметавшихся волос Эльфриды. Но Имрик смотрел только на прильнувшего к ней новорожденного.
     Ярл эльфов усмехнулся под забралом, скрывавшим его лицо, притворил ставни и поскакал обратно на север. Эльфрида пошевелилась, пробудилась и нащупала младенца рядом с собой. Тяжелые сны еще туманили ее взор.

3.

     В те дни Волшебный народ все еще обитал на земле, но завеса отчуждения уже нависла над его владеньями, так что они словно бы мерцали на Рубеже между миром смертных и иным, нездешним; места, которые обычно казались просто одиноким холмом, озером или чащей, вспыхивали вдруг жутким блеском. Потому-то люди и старались не появляться на северном нагорье, которое называли Холмами Эльфов.
     Имрик подъехал к Эльфийскому Утесу. Для смертных глаз он выглядел как каменистая вершина холма, а ярл эльфов увидел высокий замок с островерхими башнями, бронзовыми воротами и двором, вымощенным мрамором, увидел залы и галереи, стены которых были инкрустированы самоцветами и увешаны узорчатыми шпалерами, сотканными силой волшебства. Обитатели замка плясали в лунном свете на лугу перед его стенами. Имрик въехал в замок через главные ворота. Подковы гулко зазвенели по камню, и услужливые гномы-рабы выбежали ему навстречу.
     Июмж спрыгнул с коня и торопливо зашагал к главной башне.
     Свет множества свечей преломлялся текучим причуливым блеском на самоцветах и позолоте. Из покоев доносилась музыка, будто горные ручьи журчали арфы, звенели трубы и флейты. На медленно колыхавшихся коврах и шпалерах, казалось, оживают узоры. Изменчивые, они покрывали стены, полы и сводчатые потолки, терявшиеся в голубом полумраке, но никто не смог бы проследить за всеми этими изменениями.
     Имрик стал спускаться по лестнице. В тишине было слышно, как звенит его кольчуга. Неожиданно мрак, нарушаемый лишь тусклым светом факела, сгустился вокруг него. Он вдохнул холодный воздух подземелья. Только лязг металла да стоны доносились время от времени из сырых переходов, вырубленных в скале. Имрика, как и любого эльфа, не смущала темнота.
     Он по-кошачьи легко, бесшумно и быстро двигался в глубь темницы.
     Наконец он остановился у дубовой, окованной медью, двери. Медь позеленела от патины, а дерево потемнело от времени; три огромных замка было на двери, и только Имрик владел ключами от них. Он пробормотал заклинание и открыл дверь. Она распахнулась со скрежетом.
     Триста лет прошло с тех пор как ее отпирали последний раз.
     В темнице сидела троллиха. Нагая, она была прикована за шею к стене толстой, точно якорная, бронзовой цепью. Тусклый свет укрепленного за дверью факела освещал могучие мускулы ее скорчившейся на полу фигуры.
     Троллиха была безволоса, зеленая кожа обтягивала череп. Повернув к Имрику отвратительную голову, она заворчала, оскалившись по-волчьи. Но ее глаза были пусты - два колодца мрака, в которых утонула душа. Вот уже девять столетий она оставалась пленницей Имрика. Троллиха была безумна.
     Ярл эльфов посмотрел на нее, стараясь не глядеть в глаза, и мягко сказал:
     - Мы должны снова сотворить подменыша, Гора.
     Голос троллихи зарокотал раскатами подземного грома:
     - Ого-го, он снова здесь. Добро пожаловать, кем бы ты ни был, ты ведь из ночи и хаоса. Ха, неужели некому стереть усмешку с лика мирозданья?
     - Поспеши, - сказал Имрик, - мне нужно сотворить подменыша до зари.
     - Поспеши, поспеши, полый лист спешит на осеннем ветру, снег спешит с небес, жизнь спешит к смерти, боги спешат к забвению. - Голос троллихи гремел по подземелью. - Золу и пыль несет бессмысленный ветер, и. только помешанный просвищет музыку сфер. Ха, красный петух на навозной куче!
     Имрик снял со стены кнут и хлестнул ее. Троллиха сжалась от удара и покорно легла. Имрик, испытывая отвращение к скользкому липкому холоду ее кожи, стал проделывать второпях все необходимое. После этого, обходя девять раз противосолонь вокруг ее скорчившегося тела, запел песню, какой никогда бы не спел смертный. Пока он пел, троллиха тряслась, пухла и стонала от боли, а как кончился девятый круг, вскрикнула так, что у Имрика заложило уши, и родила человеческого ребенка.
     Это существо ни один человек не сумел бы отличить от сына Орма Вождя Датчан. Имрик завязал пуповину и взял тельце на руки. Младенец затих.
     - Мир - гнилое мясо, сползающее с черепа, - пробормотала. троллиха.
     Она загремела цепью и, вздрагивая, снова легла. - Рожать - разводить в нем червей. Торчат не прикрытые губами зубы, воронье выклевало глаза.
     Скоро ветер засвистит в пустых костях. - Она завыла, когда Имрик вышел и закрыл дверь. - Он ждет меня, он ждет на холме, там, где ветер разгоняет туман, он ждет уже девять сотен лет. Черный петух кричит...
     Имрик запер дверь и поспешил подняться из подземелья. Сотворение подменыша нимало не радовало его, но возможность заполучить человеческое дитя было слишком редкой удачей, чтобы он мог упустить ее.
     Когда он вышел во двор, то увидел, что надвигается ненастье. По небу, скрывая луну, мчались обрывки облаков. На востоке, исчерченные молниями, громоздились грозовые тучи. Ветер завывал и свистел.
     Имрик прыгнул в седло, пришпорил койя и поскакал на юг. Он мчался по холмам и кручам, через долы и леса, меж деревьев, стонавших под порывами бури. Прерывистый свет луны падал призрачными бликами, и Имрик казался одним из этих призраков.
     Он гнал коня так, что плащ за его спиной вздувался нетопырьим крылом.
     Луна вспыхивала на кольчуге, отражалась в глазах. Он проскакал низким, плоским прибрежьем Датского владения: прибой бил его по ногам, соленые брызги оседали на щеках. Снова и снова