и для брата. И полосы из легированной
стали для клинков отрезал ровные. Размер и формы тоже одинаковые.
     И  все же  нож,  изъятый на  квартире Хромовых,  был приобщен к  делу в
качестве  вещественного доказательства,  ибо  следствие  не  исключало,  что
убийство совершено именно им.  Длина  лезвия равнялась 13  сантиметрам,  что
соответствовало глубине нанесенных ран.
     - Давно у  вас был нож,  взятый 20  мая на озеро?  -  спросил у  своего
подзащитного Белопольский.
     - Года три, - ответил Хромов.
     - Что вы им делали? - продолжал адвокат.
     - Строгал. Удочки делал. И вообще...
     - И он никогда не ломался?
     Хромов, помолчав, как бы нехотя ответил:
     - Как-то раз обломился кончик.  Я попросил Женю, - он кивнул в зал, где
сидел его брат, - он заточил...
     - И большой кусок обломился? - дотошно расспрашивал адвокат.
     Иван Хромов показал пальцами:
     - Сантиметра два.
     Потом защитник спросил у  свидетеля Евгения Хромова:  не помнит ли тот,
чтобы  его  младший брат  просил заточить сломанный конец ножа.  Свидетель в
категорической форме подтвердил, что такой случай был.
     - И насколько укоротился нож после того, как вы его заточили?
     - Миллиметров на двадцать - двадцать пять, - ответил брат подсудимого.
     И  я  подумал,  что  так  мог ответить человек,  привыкший иметь дело с
обработкой металла. Другой бы сказал в сантиметрах.
     И   вот  суд  приступил  к   допросу  судмедэксперта  Марии  Михайловны
Хлюстовой.
     Когда  адвокат  спросил  у  нее,  какой  глубины была  смертельная рана
Краснова, она ответила:
     - Тринадцать сантиметров.
     - Выходит,  если  лезвие  ножа  моего  подзащитного  укоротили  на  два
сантиметра, а первоначальная длина его была тринадцать сантиметров, то он не
мог быть орудием убийства? - уточнил Белопольский.
     - Не мог, - ответила Хлюстова.
     В зале послышался гул.
     - У вас будут еще вопросы? - обратился к адвокату председательствующий.
     Белопольский  встал   и   после   серьезной  аргументации  заявил  суду
ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование.
     Народный судья о чем-то тихо переговорил с заседателями.
     - Какое мнение у  прокурора по поводу ходатайства адвоката подсудимого?
- повернул ко мне голову председательствующий.
     Честно говоря,  этот вопрос застал меня врасплох.  Я,  кажется,  слышал
даже дыхание сидящих в зале,  слышал, как за окном у перекрестка затормозила
машина.  И  в  эти считанные мгновения вряд ли успел взвесить до конца,  что
стоит за моим ответом, в котором я не возражал против ходатайства адвоката.
     - Суд удаляется на совещание, - провозгласил судья.
     В зале заговорили, закашляли. Я поймал на себе несколько удивленный, но
в  то  же  время изучающий взгляд Белопольского.  И  пока судьи находились в
совещательной комнате, думал: "А что скажет по этому поводу прокурор города?
Ведь он утвердил обвинительное заключение..."
     Оправданием служило то,  что в деле действительно есть,  как говорится,
сучки и задоринки,  которые я заметил, еще знакомясь с делом, но был уверен,
что  в   процессе  судебного  разбирательства  удастся  устранить  возникшие
сомнения и противоречия. Но, увы, надежды не оправдались.
     Когда председательствующий объявил определение суда о  направлении дела
для проведения дополнительного расследования,  я вспомнил слова уехавшего на
курсы прокурора:  "Постарайтесь,  чтобы все было гладко". И вот надо же было
такому случиться.
     Еще будучи следователем, я хорошо знал, что возвращенные судами дела на
доследование  портят  статистические  показатели  качества  и   следствия  и
прокурорского надзора: мол, брак в работе. Виновников склоняют на собраниях,
совещаниях, в различного рода обзорах, а то и в приказах прокурора области о
них  прочитать  можно.  Вообще-то  действительно  приятного  мало.  Но  если
вдуматься, так нет худа без добра. В самом деле, а если бы сейчас адвокат не
обратил  внимания  на  столь  существенные  противоречия  между  показаниями
подсудимого и его брата,  с одной стороны, и заключением судебно-медицинской
экспертизы, с другой? Бог весть чем все это могло обернуться в будущем...

     ...Пришло из суда возвращенное дело. Я вызвал следователя Рожковского и
капитана Жгутова, ознакомил их с определением суда.
     - Ну,  вот что,  товарищи,  -  начал я по-деловому.  - Давайте спокойно
разберемся в ошибках, допущенных в следствии.
     - Я сделал все,  что было нужно,  - обиделся Рожковский. - Даже больше.
Допросил столько людей,  докопался,  можно  сказать,  до  самой  подноготной
преступника. Его личность как на ладони...
     - И споткнулись на самом главном - орудии убийства! - резко сказал я. -
Предъявить  в  качестве  вещественного доказательства другой  нож!  Вы  сами
поставили себя под удар.
     - Позвольте,  позвольте,  - запротестовал Рожковский. - Пожалуйста... -
Он взял дело,  нашел нужный лист.  -  Свидетель Евгений Хромов, то есть брат
обвиняемого,  слесарь,  причем высокого разряда, явно показывает, что сделал
совершенно одинаковых два ножа.  Я  подчеркиваю:  совершенно одинаковых,  из
равных полос стали.
     - На этом ноже я и расколол Хромова,  - вставил Жгутов. - Он как увидел
его,  вначале отпирался,  мол, это другой нож, а потом ручки-ножки опустил и
перестал барахтаться -  Капитан усмехнулся.  - А все эти штучки с поломкой и
заточкой - адвокатская выдумка...
     - А если не выдумка? - спросил я.
     - Так  почему же  Иван  Хромов раньше об  этом не  вспомнил?  -  сказал
капитан.
     - Да,  - подхватил Рожковский. - Обвиняемый ни разу не заикнулся о том,
что нож был укорочен. А времени у него было достаточно.
     - Вы лично спрашивали его об этом? - поинтересовался я.
     - Мне и в голову не пришло.  Мало ли что он делал с ножом.  Ведь не это
существенно.  И,  уверяю вас,  Захар Петрович,  если  бы  на  самом деле нож
ломался,  уж  такое  Хромов  сообщил  бы  следствию сразу.  Взрослый парень,
отлично все  понимает...  Лично я  уверен,  что  изъятый на  квартире нож  и
является орудием убийства. Крови на нем нет? Просто отмыли. К сожалению, нам
не  удалось  установить,  каким  образом  этот  нож  вновь  оказался в  доме
Хромовых.  Заявление Евгения Хромова о якобы втором таком же ноже - легенда,
придуманная с целью облегчения участи брата.
     - Значит, вы тоже?..
     - Категорически  поддерживаю  мнение  Василия  Егоровича,  -  кивнул  в
сторону  капитана  Рожковский.  -  И,  вы  знаете,  мне  даже  нравится этот
Белопольский.  -  Он с улыбкой посмотрел на Жгутова. - В отличие от товарища
Жгутова я  ценю находчивых людей.  Но ведь у вас,  Захар Петрович,  были все
возможности  разбить  доводы  защиты.  -  Следователь положил  растопыренную
пятерню на папку с делом. - Вот здесь...
     - Здесь,  увы,  Вадим Борисович,  и  без  ножа хватает противоречий,  -
ответил я ему.
     Рожковский помрачнел.
     - Хотя бы о самой ссоре, - сказал я. - Вот тут Хромов показывает... - Я
нашел нужное место.  -  "Я ударил его ножом в бок,  и Краснов крикнул: "Ну и
сволочь ты!" А в другом месте,  -  я перелистал дело.  -  "Я ударил Краснова
ножом в живот,  он сказал:  "Подлец ты,  Ванька!" Или еще.  Здесь обвиняемый
говорит,  что ударил Краснова ножом,  и тот упал на колени.  А тут - Краснов
пятился от Хромова, и последний наносил ему удары ножом...
     - Что же тут противоречивого, - еле сдерживаясь, произнес Рожковский. -
Хромов находился в состоянии аффекта. Детали у него выпали из памяти.
     - На допросах он не был в состоянии аффекта,  - возразил я. - И сообщал
детали довольно четко. Но почему-то по-разному...
     - Ну, знаете! - развел руками следователь. - У нас не аптека.
     - А точность нужна не меньшая,  -  сказал я.  И обратился к Жгутову.  -
Василий Егорович,  как же  так получилось,  что на место происшествия не был
вызван работник прокуратуры?
     - Мы звонили, - спокойно ответил капитан. - Никого не было.
     - Дежурила Гранская,  -  пояснил Рожковский.  Гранская - это наш второй
следователь. - Она в это время была вызвана на другое происшествие.
     - Могли позвонить Званцеву.
     - Его не было в городе, - опять за Жгутова сказал следователь.
     - А вам? - посмотрел я на Рожковского.
     - Меня не было дома. Ведь в конце концов я имею право на отдых...
     Замечу,   что  в  дальнейшем  я  твердо  взял  за  правило:   о  каждом
происшествии,  требующем присутствия работника прокуратуры,  меня  ставили в
известность в  любое время дня и  ночи.  И,  если не  выезжал из  города,  в
прокуратуре и в милиции всегда знали, где меня найти...
     - Я уверен,  -  сказал Рожковский,  -  что дополнительное расследование
ничего нового не даст. - Он подумал и добавил: - Существенного. Лишняя трата
времени и  сил.  А  времени у  меня и без того в обрез.  Сами знаете,  какие
трудности в деле об ограблении базы...
     - По-моему,  Вадим Борисович,  с  таким настроением вам не  стоит снова
заниматься делом Хромова, - сказал я.
     Рожковский закашлялся, смотря куда-то вбок.
     - Значит, другому поручите? - Голос его дрогнул.
     - Да, Вадим Борисович. Это мое право, и я им воспользуюсь.
     - У   меня  тоже  есть  права  обжаловать  ваши  действия,   -   сказал
следователь, поднимаясь.

     Дополнительное  расследование  я  поручил  Инге  Казимировне  Гранской,
молодому следователю, проработавшей к тому времени в прокуратуре всего год с
небольшим.
     После первого посещения Хромова Гранская пришла ко мне взволнованная.
     - Захар Петрович,  - устроилась она на стуле возле моего стола и нервно
закурила сигарету,  -  ничего не могу понять.  Хромов совершенно не хочет со
мной разговаривать.
     Гранская была,  прямо скажем,  очень красива.  Кто-то в шутку назвал ее
"мисс прокуратура".  Одевалась она хоть и  строго,  но  со  вкусом,  и  даже
форменная одежда красила ее. Уже одно это, казалось, должно было располагать
к разговору с ней.
     - Прямо так и отказывается? - удивился я.
     - Говорит, все и так ясно, зачем опять эти допросы. Лучше, мол, дали бы
срок и отстали.
     - А  может,   он  боится  кого-нибудь  или  покрывает?   -  высказал  я
предположение.
     - Не исключено.
     - Хорошо, Инга Казимировна, давайте попробуем провести допрос вместе.
     ...Хромов вошел в  следственную камеру настороженный.  И,  увидев,  что
Гранская не одна, растерялся.
     - Присаживайся, Ваня, - сказала Инга Казимировна. - Захара Петровича ты
знаешь по  суду.  Понимаешь,  товарища прокурора,  как  и  меня,  интересуют
кое-какие неясности. Было бы все ясно, не сидели бы мы тут с тобой.
     Мне  понравилось,  что  следователь нашла  тон  с  обвиняемым:  он  был
серьезный, доверительный, без тени заигрывания.
     Хромов сел.  Инга Казимировна начала допрос издалека: как он подружился
с  Красновым,  что их  связывало.  По односложным и  отрывистым ответам было
очевидно - парень скован. А когда Гранская подошла к главному, к событиям на
Голубом озере, Хромов разволновался.
     - Что тут говорить,  -  произнес он,  глядя, как на суде, в пол, - Димы
уже нет.  Как подумаю об отце и матери Димы -  ужас берет. Не знаю, что бы с
собой сделал.
     - Да,  им очень худо,  Ваня, - кивнула Гранская. - И еще сознание того,
что их сына убил его лучший друг...
     Хромов молча сглотнул слюну.
     - У  нас сложилось впечатление,  что ты  о  чем-то  недоговариваешь,  -
вступил в разговор я. - Подумай о родителях Димы. Они относились к тебе, как
к родному. Им ведь тоже не безразлично, как и почему все произошло.
     - Я  хотел  с  ними  встретиться,  -  поднял на  меня  глаза Хромов.  -
Объяснить хотел.  Но  следователь сказал,  что  отец  Димы  разорвет меня на
части.
     - Здесь что-то не так,  -  сказала Гранская.  Она нашла в деле недавний
допрос отца Краснова,  в  котором тот показывал,  что не верит в  виновность
Хромова и просит устроить с ним очную ставку.
     Хромов  прочел  протокол,  потом  перечел еще  раз.  Растерянно перевел
взгляд с Гранской на меня.
     - А  почему  следователь  говорил,  что  все  наоборот?  -  с  каким-то
отчаянием произнес Хромов.  -  Почему?  Если бы я  знал!  Значит,  их я тоже
обманул...
     - В чем? - спросила Гранская.
     - Не убивал я! Поверьте, не убивал! Честное слово!
     - Хорошо,  Ваня,  успокойся и расскажи,  как было дело,  - сказала Инга
Казимировна.
     - Я  расскажу,  все расскажу...  Вы  только верьте мне...  Это было уже
почти в шесть вечера.  Мы нарыбалились по горло.  Да какая там рыбалка,  вот
такие окуньки,  - показал он пол-ладони, - несколько плотвичек... Дима хотел
их домой взять,  коту...  Ну,  замерзли мы у  воды.  Пошли в  рощу,  развели
костер.  Допили вино...  Я люблю с огнем возиться. Полез на дерево за сухими
сучьями, а Дима куда-то отошел. Сухая ветка попалась крепкая. Провозился я с
ней,  чуть на землю не ухнул.  Вдруг слышу,  Дима с  кем-то базарит.  Глянул
вниз,  а он с каким-то мужиком.  Я стал спускаться. Ветка, что я отломил, за
другие цепляется.  Спрыгнул я,  смотрю,  Дима  держится за  живот и  грудь и
кричит мне:  "Ваня,  он  меня зарезал!"  А  по  рукам и  ногам у  него кровь
течет...
     Хромов замолчал.
     - Дальше, - сказала Гранская.
     - Я бросился к Диме, хотел подхватить. Он упал. Куда делся тот мужчина,
не знаю. Мне все почему-то казалось, что Диме мешают комары и он не может их
отогнать.  Я накрыл его рубашкой... Побежал туда, сюда, никого нет. Выскочил
на тропинку, какие-то люди идут. Я крикнул: "Друга моего зарезали!" А дальше
все смутно... Какая-то девушка успокаивала меня: "Ты же мужчина, возьми себя
в руки..." Потом милиция приехала, меня увезли...
     Он опять замолчал.
     - Описать того мужчину можешь? - спросила Гранская.
     - Я его не разглядел.  Помню только,  борода у него. В галифе, кажется.
Пожилой. Вот и все.
     - А куда ходил Краснов, когда ты был на дереве? - спросил я.
     - Не знаю.
     - Почему ты обо всем этом не говорил раньше следователю и на суде?  - Я
постарался спросить это мягко, но в то же время и требовательно.
     - Я говорил капитану Жгутову и следователю.  Но они не поверили. А один
со мной в камере сидел,  Колесник его фамилия, посоветовал не тянуть волынку
и признаться.  Ну,  я решил:  раз так,  зачем время тянуть,  лучше в колонии
вкалывать, чем мучиться в камере и на допросах...

     На  следующий день Инга Казимировна еще раз подробно допросила Хромова.
Потом  встретилась с  родителями Краснова  и  говорила с  матерью  и  братом
обвиняемого.
     Теперь были две версии:  первая (старая) -  убийство Краснова совершено
Хромовым на почве ссоры,  и  вторая (новая) -  убийство совершено незнакомым
человеком в галифе и с бородой.
     Гранская пришла  ко  мне  посоветоваться насчет составленного ею  плана
оперативно-следственных  мероприятий.   В  нем  предусматривался  тщательный
допрос работников райотдела милиции, которые выезжали на место происшествия,
проверка  всех  документов,   составленных  по   этому  случаю;   надо  было
ознакомиться с лицами,  доставленными 20 мая в медвытрезвитель, поговорить с
отдыхающими  в   тот   день  в   профилактории  машиностроительного  завода,
расположенного неподалеку от Голубого озера,  а также с пенсионерами, обычно
посещающими  березовую  рощу  возле  озера,   не  видели  ли  они  человека,
описанного Хромовым. Запланировано было также допросить некоего Колесника, с
которым находился в  одной камере 20  и  21  мая обвиняемый Хромов.  Правда,
Колесник месяц  назад  был  осужден  народным судом  и  теперь  отбывал срок
наказания в  одной из  колоний,  но  разыскать его  не  представляло большой
сложности.
     Всего в  плане было 24 пункта.  К расследованию был подключен инспектор
уголовного розыска  младший лейтенант Юрий  Александрович Коршунов,  который
оказался весьма толковым, объективным и принципиальным.
     Едва  только  Гранская и  Коршунов приступили к  выполнению намеченного
плана,  как  приехал  прокурор  следственного отдела  областной  прокуратуры
Владимир Харитонович Авдеев.  По письму Рожковского и Жгутова, в котором они
оспаривали мои действия.
     Я  уже  ждал  проверки,  потому что  ей  предшествовал звонок прокурора
района.  Званцев  обвинил меня  в  горячности и  скоропалительных решениях и
предложил,  пока не поздно,  направить кассационный протест в областной суд,
чтобы отменить определение нарсуда.  Я сказал, что сам поддержал ходатайство
защиты.
     - Неужели вы  не  понимаете,  -  возмутился Алексей Платонович,  -  что
рубите сук, на котором сидите! А авторитет прокуратуры?..
     - Авторитет прокуратуры только  повысится,  если  мы  исправим свою  же
ошибку, - сказал я. Так меня учил профессор Арсеньев в институте, так учил и
Руднев,  первый  прокурор,  с  которым  мне  пришлось работать в  Ростовской
области.  Ведь прокуратура осуществляет высший надзор за строгим соблюдением
законов.
     - Эх,  Захар Петрович,  -  невольно вырвалось у  Званцева.  -  Я же вас
предупреждал...  Ладно, Захар Петрович, может быть, все еще уладится. Честно
говоря, мне хотелось бы с вами сработаться.
     Эта заключительная фраза поставила меня в тупик:  что он хотел сказать?
На всякий случай оставил возможность "простить" мне всю эту историю?
     В   одном  я   мог  согласиться  с  прокурором:   возвращение  дела  на
доследование -  это ЧП.  И за такие вещи начальство, естественно, спасибо не
скажет.  Но  ведь  это  и  сигнал,  что  в  прокуратуре ослаблен  надзор  за
следствием.  Наши ошибки касаются прежде всего людей! И такие ошибки слишком
дорого стоят - чьих-то судеб...
     Владимиру Харитоновичу Авдееву было  тридцать пять  лет.  Худощавый,  с
внимательными серыми глазами,  но в то же время несколько стеснительный,  он
не  производил  впечатления  грозного  областного  начальника,   приехавшего
казнить или  миловать.  Впрочем,  казнить или миловать -  это будет решаться
потом, после его проверки. Он так и подчеркнул, что приехал разобраться.
     Авдеев ознакомился с  делом и  вызвал всех одновременно -  Рожковского,
Жгутова,  Гранскую и Коршунова. Меня, естественно, тоже. Разговор происходил
в кабинете прокурора.
     Рожковский и Жгутов снова настаивали на том, что следствие, проведенное
до суда, представило исчерпывающие факты и материалы, изобличающие Хромова в
убийстве.
     - Вместо  того  чтобы  заниматься  сомнительными догадками,  -  добавил
Жгутов,  -  суду  надо  было  вынести частное определение в  адрес  дирекции
строительного техникума. Учащиеся пьянствуют, в общежитии случаются кражи...
     - Мне кажется, Василий Егорович, - сказала Гранская, - разговор у нас о
другом. И скажу я нелицеприятно. Можно? - посмотрела она на Авдеева.
     - Слушаю вас, - кивнул Владимир Харитонович.
     - По-моему, ошибка была допущена, потому что расследование сразу велось
только по одной версии.
     - А к чему другая? - усмехнулся Жгутов. - Если все сразу очевидно...
     - Вам  Хромов говорил о  том,  что убийство совершил другой человек?  -
спросил у капитана Авдеев.
     - Ну, говорил.
     - Так  почему  вы  не  проверили его  первую  версию?  -  сказала  Инга
Казимировна.
     - Хромов просто выдумал ее,  -  ответил за Жгутова Рожковский. - Он уже
на следующий день отказался от нее. Потому что понял: факты - упрямая вещь.
     - Или  растерялся,   -   заметила  Гранская.   -   А   вы   постарались
воспользоваться этим.
     - Зачем вы так говорите!  -  возмутился Рожковский.  - Он и сокамернику
признался в  том,  что  убил...  -  Следователь взял дело.  -  С  ним  сидел
Колесник,  -  пояснил он Авдееву.  -  Вот послушайте: "Хромов сказал, что он
убил своего друга за  то,  что  тот  обозвал его  "гусаком".  -  Следователь
положил дело на стол и повернулся к Гранской.  - Может быть, вы скажете, что
я и этого Колесника подговорил дать мне нужные показания?
     - Что бы  там ни  было,  -  ответил