ы она была рада видеть рядом с ним кого-либо другого.
   Кого-либо другого.
   Рэйчел, скорее, могла представить себе, что подруга  указует  на  нее
огненным перстом и глаза ее полны гнева:
   - Проститутка, шлюха.
   Рэйчел чувствовала себя так, словно ужасное обвинение было выжжено  у
нее на лбу. И самое худшее заключалось в том, что Рэйчел  была  уверена:
Оливия никогда не смирится с таким положением дел.
   -  Почему  ты  не  хочешь  припарковать  машину?  -  спросила   Софи,
недовольно наморщив лоб.
   Саша проворчала:
   - Ты что, не пойдешь с нами?
   - Ты должен пойти на ярмарку, папа, - сказала Сидни. -  Что  подумают
учителя, если ты даже не появишься там?
   - Ты хочешь сказать, они будут недовольны, если я не куплю что-нибудь
на ярмарке?
   Чувствуя себя смертельно уставшим, Слоан  знал,  что  спор  с  детьми
бесполезен. Поэтому он припарковал машину и тяжело вздохнул.
   Вчера он вымотался  до  предела:  сначала  работа  в  офисе,  покупка
продуктов,  приготовление  пирожных..,  потом..,  эротические   фантазии
насчет Рэйчел, не дававшие ему  уснуть.  Все  время  воображая  себе  их
поцелуй и мучаясь от неудовлетворенного желания, он проснулся  таким  же
уставшим, каким отправился в постель накануне вечером.
   Но самым большим мучением было его чувство вины.  Оно  придавило  его
плечи с тяжестью гранитной плиты.
   Что бы подумали его дочери, если бы узнали?
   Что бы каждая из них подумала?
   Что бы подумала Оливия?
   Вопросы, которые он задавал себе, не давали ему покоя, сверля мозг  и
причиняя настоящие мучения.
   Мечты о Рэйчел преследовали его всю ночь.
   Свалившееся на него невыносимое бремя вины, давившее и  переполнявшее
сердце, не давало покоя. Если он не преодолеет его, то никогда не сможет
выбраться из своего подавленного, мрачного состояния.
   - Мне нужно сделать одно дело, - сказал он дочерям. - Я не  задержусь
долго. Вернусь минут через двадцать, самое большее через час. Вот  тогда
я и куплю пирожные, которые мы с Рэйчел приготовили. Хотя  бы  несколько
штук.
   Когда сестры выбрались из машины, он напомнил:
   - Не забудьте о пирожных.
   - Вот они, - подняла Сидни сумку с  коробкой,  где  лежали  пирожные.
Сестры сделали то же самое.
   Саша обернулась, взглянув на машину. Она как будто кого-то искала.
   - Рэйчел обещала прийти. Ты не знаешь, когда она появится?
   Услышав имя Рэйчел, Слоан почувствовал себя так, словно  его  ударило
током.
   - Я не знаю ее планов, -  сказал  он.  -  Но  если  обещала,  значит,
придет.
   Саша кивнула, успокоившись.
   - Точно. Рэйчел никогда нас не подводила.
   Улыбнувшись ей в ответ, Слоан согласился:
   - Еще бы.

Глава 6

   Продавщица цветочного магазина заворачивала букет белых роз. Но Слоан
так был поглощен своими мыслями, что почти не замечал  происходящего.  В
середине зимы живые цветы стоили гораздо  дороже,  чем  в  любое  другое
"несезонное" время. Ему пришлось потратить почти все, что лежало у  него
в кошельке. Розы были ее любимыми цветами, и Слоан  надеялся,  что  этим
хоть как-то сгладит остроту своих переживаний и чувства вины.
   Розы всегда восхитительны, во всякое время  года,  но  в  январе  они
просто неотразимы. Деревья стояли голые, трава - замерзшая  и  сухая,  а
жизнь города словно замедлялась и замирала, в то время как его обитатели
предпочитали больше времени проводить в своих теплых домах.
   Пустынная и серая аллея кладбища была совершенно безлюдна.
   Но он и не ожидал никого встретить.
   Он просто  пришел  по  зову  сердца.  По  настоятельному  внутреннему
побуждению.
   В памяти Слоана воскрес тот день,  когда  состоялись  похороны  жены.
Небо было ясным и солнечным, стояла летняя жара,  изводившая  всех,  кто
пришел проститься с Оливией.
   Его дочерям выпало тяжкое испытание. И они выдержали его, ни одна  из
них даже не заплакала  ни  дома,  ни  во  время  траурной  церемонии  на
кладбище. Они прошли одна за другой, прощаясь с матерью.
   О нет, теперь они не плакали. Пока Оливия медленно угасала  от  рака,
они плакали день и  ночь,  и  никто  не  мог  их  успокоить.  Остановить
развитие болезни врачи оказались бессильны.
   Химиотерапия тоже не помогла. Облучение не дало никаких  результатов.
Ничего.
   Угрызения совести вновь шевельнулись в его душе.  Подобно  змее,  они
подтачивали его. Он медленно поехал дальше по аллее.
   Как  мог  он  считать  себя  врачом,  целителем  и  не  смог   помочь
собственной жене, которая умирала на его глазах? В течение долгих недель
она  страдала,  а  он  ничего  не  мог  сделать.  Опухоль  увеличивалась
медленно, давая метастазы по всему организму, уходили месяцы, и все  это
время он продолжал работать, принимать пациентов.
   Подступивший к горлу комок мешал дышать.
   Ему не хватало  воздуха.  Он  пытался  подавить  гнетущее  чувство  и
мысленно вернуться к тому, о чем  думал  прежде,  -  как  его  маленькие
дочери держались за руки в тот день.
   Слоан знал,  они  чувствовали  поддержку  друг  друга,  какую  всегда
чувствуют сестры. Жестокое потрясение сплотило десятилетних детей  около
него. Он ничего не говорил им, не просил их не плакать, но они  понимали
отца без слов и только держались около него, как будто ища защиты.
   Плакать больше они не могли, за  долгие  месяцы  болезни  Оливии  они
выплакали все свои слезы. Он помнил вечер накануне  похорон,  когда  все
четверо сидели на ковре в гостиной и  плакали  в  голос,  как  маленькие
дети.
   Что-то случилось тогда. Что-то навсегда сблизило их.  Он  никогда  не
осознавал до того момента, насколько  близки  и  дороги  ему  его  дети.
Трагедия с их матерью открыла ему истину и заставила  почувствовать  эту
близость во всей полноте.
   Когда он думал о Саше, Сидни и Софи, у него вдруг возникало  чувство,
что сейчас они отдалились  от  него.  Слоан  не  понимал,  куда  исчезло
ощущение близости, объединившее их после смерти Оливии...
   Он подъехал к могиле жены и  с  изумлением  увидел  прямо  у  обочины
дороги машину Рэйчел.
   Он вышел из машины и взял букет, который привез с собой.
   Улыбка появилась на его лице, свежий холодный воздух окутал его после
того, как он вышел из теплого салона  машины.  Слоан  знал,  что  Рэйчел
приезжает на кладбище каждую неделю... иногда по субботам  она  брала  с
собой девочек.
   Но раньше он не понимал смысла ее визитов.
   Он застегнул куртку до подбородка, чувствуя, что быстро замерзает,  и
остановился, увидев ее впереди, у могилы. Она не оглянулась, ветер дул в
его сторону, и она, вероятно, просто не услышала  его  появления.  Слоан
мог бы окликнуть ее.
   Но он  просто  стоял,  глядя  на  Рэйчел  в  странном  оцепенении,  и
любовался ее огненно-рыжими волосами и ярко-зеленым пальто.
   Звук ее голоса удивил его. Однако обращалась  она  не  к  нему,  а  к
Оливии.
   - Пожалуйста, - звучали ее слова в морозном воздухе, - прости меня, я
очень, очень сожалею.
   Он почувствовал, как его сердце заныло от  боли.  Почему  она  просит
прощения? Слоан тут же начал искать ответ. Что-то в ее словах задевало и
его. Именно так же он ощущал себя в эту минуту.  Ее  тон  был  близок  и
понятен ему.
   Он пришел сюда, чтобы просить прощения.
   Именно чувство вины привело его. И для него тяжело было видеть, что и
у Рэйчел есть причины страдать.
   Он медлил окликнуть ее,  полагая,  что  она  собирается  сказать  еще
что-нибудь. Да, он подслушивал. Но ему нужно было  понять,  за  что  она
просит прощения у Оливии.
   Наконец Рэйчел проговорила:
   - Я знаю,  вне  зависимости  от  того,  что  я  чувствовала,  мне  не
следовало его целовать.
   Значит, она тоже испытывала чувство вины за  случившееся  между  ними
прошлой ночью на кухне. Не все из сказанного ею было понятно Слоану,  но
он услышал достаточно, чтобы догадаться, что Рэйчел  привело  на  могилу
Оливии глубочайшее раскаяние.
   Не думая, Слоан шагнул вперед.
   - Рэйчел, - произнес он.
   Удивленное выражение на ее красивом лице заставило его улыбнуться.
   - Я не мог не слышать, что вы говорили, - сказал он. - Вы  не  должны
ни за что просить прощения. Ни за что. Это только моя вина. И мне за нее
отвечать. Вы ничем не провинились перед Оливией.
   Рэйчел выглядела потрясенной. Она опустила свои темные глаза, не веря
тому, что он говорил.
   Приблизившись, он ухватился за рукав ее пальто окоченевшими пальцами.
   - Я совершенно серьезно говорю вам, Рэйчел, вы невиновны в  том,  что
произошло вчера.
   Вместо того чтобы взглянуть на него, она еще ниже опустила голову.
   Он поднял букет.
   - Видите, я чувствую себя так же, как и вы. Я  пришел  искупить  свою
вину.
   - Она любила белые розы, - еле слышно произнесла Рэйчел.
   Голос ее был чуть громче шепота. Она все еще не смотрела на него.
   - Я думал, что здесь мне станет легче.  -  Он  наклонился  и  положил
цветы на плиту из розового гранита. А затем выпрямился и снова посмотрел
на Рэйчел. - Я не хочу, чтобы вы терзали себя. Наш  поцелуй  целиком  на
моей совести. Вы меня слышите?
   На несколько секунд воцарилось молчание, но наконец Рэйчел подняла на
него глаза.
   Он смотрел на нее, выжидательно  изогнув  брови.  И  прежде  чем  она
успела заговорить, добавил:
   - Нос у вас совсем красный. - Он легко коснулся пальцами ее лица. - И
щеки совсем холодные. Вы давно приехали?
   Не дожидаясь ответа, он обнял ее. Ей надо согреться, так ведь можно и
заболеть.
   - Вам нужно выпить чашку горячего кофе, сказал Слоан.
   - А что насчет ярмарки? - тихо спросила  она.  Как  девочки?  Я  ведь
обещала им...
   - Не волнуйтесь, - ответил он. - С ними все  в  порядке,  они  уже  в
школе. Я предупредил их, что мы появимся чуть позже. У  нас  есть  время
согреться и выпить кофе.
   - Я немного замерзла, - согласилась Рэйчел.
   - Я бы сказал, что вы промерзли до костей.
   Пойдемте скорее.
   Он пришел сюда, чтобы просить прощения у Оливии за  свою  недостойную
выходку. Но все, что он сделал, - положил цветы и теперь торопился уйти.
Он чувствовал себя ужасно. Но позаботиться о Рэйчел казалось ему  просто
необходимым. Она, бедняжка, еле стояла на ногах. Ее надо  срочно  увезти
отсюда.  Его  покаяние  могло  подождать.  К  тому   же   прошлый   опыт
подсказывал, что даже после раскаяния чувство вины нередко  возвращается
вновь.
   Рэйчел  молча  наблюдала,  как  официантка  разливает  кофе  в  белые
пластиковые чашки, стоявшие на столике перед ней и Слоаном. Она не имела
сил взглянуть на него - настолько ее расстроила их  неожиданная  встреча
на кладбище.
   Он застал ее, когда она  разговаривала  с  Оливией  и  пыталась  хоть
как-то оправдаться перед ней.
   Что побуждало ее, оставшуюся в живых, обращаться  во  всеуслышание  к
умершей? Так, как будто Оливия действительно способна была  слышать  ее?
Рэйчел отлично сознавала, что  подруга  не  слышала  ее..,  и  не  могла
простить. К чему тогда она так глупо вела себя, прося прощения, которому
просто неоткуда было взяться?
   Из замечания Слоана она поняла, что он  слышал  только  последние  ее
фразы. Если бы он приехал на кладбище на две минуты раньше,  то  услышал
бы каждое слово - всю ее исповедь. Но он сам признался,  что  ничего  не
слышал. И к счастью, потому что его шокировали бы ее признания.
   Стоя среди  надгробий,  Рэйчел  наконец  дала  волю  своим  чувствам.
Позволила себе сказать всю правду. Оливии. Облакам и деревьям,  траве  и
ветру. И возможно, даже Слоану, постоянно присутствовавшему в ее мыслях.
   Она ничего не утаила. Ни того, что она любит дочерей Оливии. Ни того,
что она знает, как необходима  девочкам  мать,  которую  она  стремилась
заменить, и стать не только другом семьи, но  и  близким,  почти  родным
человеком. Ни того, что она почти теряет рассудок в присутствии  Слоана.
Ни, наконец, того, что отчаянно влюблена  в  него  и  всячески  пытается
скрыть это уже в течение нескольких лет.
   Она сказала  и  о  том,  что  на  нее  и  на  Слоана  нашла  какая-то
одержимость, вдруг позволившая ей выплеснуть страсть,  которую  она  так
давно и усердно подавляла. Но ответом ей  было  невыносимое  бесконечное
молчание. Могла ли она убедить Оливию, что желает добра  Слоану?  Что  с
его стороны это была случайность? Или же она  пыталась  убедить  в  этом
саму себя, осуждая свое поведение и  свои  чувства,  переживая  душевный
разлад и муки совести на могиле подруги. И глубокая печаль  и  сожаление
вылились  наконец  в  страстную  исповедь-покаяние.  За   все.   За   ее
эгоистически-собственническое  отношение  к  Софи,  Сидни  и  Саше.   Ее
вожделение к Слоану. За недопустимый, недостойный поцелуй,  который  она
себе позволила.
   И что же произошло, когда вдруг появился Слоан?
   Ей следовало бы  немедленно  уйти,  удалиться,  как  только  она  его
увидела. Но ею овладело искушение, не  позволившее  двинуться  с  места,
такое сильное, что она не могла справиться с ним.
   Значит,  вина  целиком  лежит  на  ней.   Ей   нужно   было   вовремя
остановиться, как-то предотвратить случившееся.
   Робко скользнув взглядом по его лицу, она исподволь наблюдала, как он
размешивает сахар в кофе. Ей вдруг стало очень жаль его.
   Воспрянув духом, Рэйчел решила, что не должна ни о чем  беспокоиться.
Он не мог слышать, что она говорила. Если бы он  узнал  о  ее  исповеди,
разве он стал бы терпеть такое?
   - Я много чего хотел сказать вам, - начал Слоан.
   Ее глаза застыли в молчаливой тревоге, они были устремлены  прямо  на
него. Слишком уж явно его признание совпадало с ее мыслями.
   Но он продолжал смотреть в чашку, которую держал в руках. Как  бы  он
отреагировал, если бы узнал о ее чувствах?
   Тревога терзала Рэйчел, и она не могла справиться с  дрожью  во  всем
теле.
   Он вздохнул, не поднимая глаз.
   - Тот поцелуй не был для меня всего лишь ошибкой, которой я  стыжусь,
- наконец снова начал говорить Слоан.
   Подавленность его тона удручала ее. Жалость переросла  в  сочувствие,
на смену которому пришло беспокойство. Глубочайшее чувство сострадания и
нежности охватило Рэйчел. Ей  было  невыносимо  видеть  его  безнадежное
отчаяние.
   Несколько вопросов крутились в ее голове, но она продолжала  молчать,
считая, что ему надо дать высказаться до конца.
   Очень долго он сидел молча, не шевелясь.
   Когда он опять заговорил, его голос звучал совсем тихо:
   - Я допустил ее смерть, Рэйчел.
   Он не уточнил, кого имеет в виду, но было  ясно,  что  речь  идет  об
Оливии.
   Ей хотелось погладить его, как  ребенка,  прикоснуться  к  его  руке,
произнести слова утешения, сказать, что нельзя  так  думать.  Но  что-то
останавливало ее. Впервые она видела Слоана настолько убитым горем.
   Конечно, она могла бы поддержать его  сейчас.  Он  выглядел  таким..,
хрупким. Таким уязвимым. И Рэйчел подумала, что если она  дотронется  до
него, то ощутит трепет,  как  от  прикосновения  к  старинному  зеркалу,
хранящему воспоминания о тысячах теней прошлого.
   - Если я действительно хороший врач, - Слоан говорил почти шепотом, -
почему, черт возьми, я не смог спасти свою собственную жену?
   Он  не  ожидал  ответа  на  свой  вопрос.  Рэйчел  это   знала.   Она
чувствовала, что его гнев обращен не против нее, а против самого себя.
   - Вы не онколог, - мягко заметила она.
   - Вы полагаете, это имеет значение?
   Его вопрос, откровенный и жестокий, задел  ее.  Но  она  поняла,  что
Слоан не стремится ее обидеть. Его  мучили  угрызения  совести.  Глубоко
личное, непримиримое чувство вины. То, что было спрятано в  его  душе  в
течение длительного времени, вдруг вышло наружу.
   Годы она жила с сознанием своей греховности  из-за  чувства  любви  к
мужу своей лучшей подруги, которое с недавних  пор  стало  сильнее,  чем
прежде. Но теперь, видя истинное состояние Слоана, она вдруг поняла, что
все ее страдания несопоставимы с его муками. По сравнению  со  свинцовой
горечью, лежавшей у него на сердце, они были легкими как пух.
   - Да, - сказала она, кивнув, - я думаю, это имеет огромное  значение.
Вы прекрасно  знаете,  что  Оливия  находилась  под  наблюдением  самого
лучшего специалиста по опухолям молочной железы.
   Ее замечание было нелепо, но таким образом она пыталась убедить  его,
что обвинять себя в смерти жены абсурдно.
   - Я должен был отследить начало заболевания, - сказал  он,  -  должен
был заметить, что она больна. У нее были налицо все признаки.
   - Никаких признаков не было. А если и были, то  только  Оливия  могла
заметить их. Но она не обращала на них внимания. В этом  не  может  быть
никаких сомнений.
   - Мне следовало сразу же убедить ее сделать анализы...
   - Слоан, гинеколог осматривал ее, - возразила Рэйчел. - Он знал  свое
дело и выполнял прежде всего обязательное медицинское правило. Такое же,
как то, что женщина после сорока лет ежегодно должна делать маммографию.
Вы же не могли  сделать  это  за  нее.  -  Рэйчел,  остановилась,  чтобы
перевести дыхание. Но похоже, ее слова мало подействовали на Слоана.
   В его глазах вспыхнул огонь раздражения.
   - Вот за это я и наказан, - отрезал он. - Именно поэтому я виноват  в
ее смерти.
   Его гнев нарастал. Рэйчел поняла, что она ни  в  чем  не  сможет  его
убедить. Ее усилия напрасны. Наконец страдания явно  стали  невыносимыми
для него, и он дал ем выход:
   - Я недостаточно любил ее, будь я проклят! Я не пытался  уберечь  ее,
защитить от болезни.
   Спасти от смерти.
   Он поднял руку и потер лоб кончиками пальцев.  Порыв  отчаяния  начал
угасать. Когда он взглянул на  нее,  Рэйчел  заметила,  что  его  взгляд
постепенно становился более спокойным. Но медленно возвращающееся уныние
беспокоило ее гораздо сильнее, чем вспышка его гнева.
   Удрученная  его  состоянием,  она  сидела,  закусив  губу  и  пытаясь
сдержать слезы. Было ясно, что он очень тосковал по жене, не представляя
себе жизни без нее. Гнетущие мысли переполняли Рэйчел.
   Она сжала рукой горло, стараясь подавить свои переживания.
   Ее голос был очень тих и нежен, когда она сказала:
   - Как бы вы ни любили Оливию, вы не могли спасти ее. Никому это  было
не под силу. Ни вам, ни вашим дочерям, ни мне. Даже врачам-специалистам.
Все мы пытались сделать все  что  можно,  но  тщетно.  Ее  любили  очень
многие. О ней многие заботились. И все равно невозможно было  что-нибудь
сделать.
   - Но.., вы не понимаете.
   Наконец Рэйчел почувствовала, что больше не  может  сдерживать  себя.
Она придвинулась ближе к Слоану и положила руку  ему  на  плечо,  ощутив
сквозь тонкую ткань рубашки жар его тела.
   - Ну так объясните мне, - попросила она спокойно.
   Он с трудом откашлялся и теперь смотрел прямо перед собой  ничего  не
видящими глазами.
   - Что вы имеете в виду, Слоан? - спросила Рэйчел.
   С минуту он сидел, крепко стиснув зубы, и она решила, что  он  больше
не желает обсуждать этот  вопрос.  Но  она  должна  была  заставить  его
выговориться, рассказать  о  самых  тяжелых  переживаниях  и  тем  самым
освободить его от них.
   Слоан тяжело вздохнул и поднял на нее глаза.
   - Я не любил ее, - произнес он и покачал головой. - Не любил так, как
мужу следует любить жену и мать своих детей. Я просто заботился  о  ней.
Конечно, я не хотел потерять ее, но...
   Напряжение, охватившее Рэйчел, немного спало. Она  была  опечалена  и
никак не могла поверить в то, что услышала.
   - Я не понимаю, о чем вы говорите,  -  недоуменно  пробормотала  она,
убрав свою руку и продолжая пристально смотреть на него. -  Конечно,  вы
заботились об Оливии. Вы любили ее.
   Вы женились на ней. Вы были одной семьей.
   Вы были вместе, а это то, о чем я мечтала всю  свою  жизнь,  подумала
она.
   Странно было слушать откровения Слоана о  том,  что  он  недостаточно
любил жену. Но Рэйчел с ужасом понимала  и  другое  -  ее  удивляли  его
слова, однако в глубине души она мечтала  услышать  подтверждение  того,
что в его отношениях с женой не все было в  порядке.  Она  очень  любила
Оливию и заботилась о своей подру