ту мысль, что кто-то случайно может наткнуться  на  нас  именно  в  тот
момент, когда ты будешь беспомощно задыхаться на вершине оргазма? Это так?
   Странное дело: его слова совсем не ужасали ее. Напротив,  они  возбуждали
ее в такой степени, что уже стало невозможно это скрывать.
   И Доминик это тоже заметил, потому  что  цинично  хохотнул,  окидывая  ее
взглядом. Доминик видел,  как  четко  обрисовались  под  атласом  платья  ее
затвердевшие соски. Заметил, как она неосознанно шевелит бедрами, как  часто
дышит. Ее глаза казались темными, как  сама  преисподняя,  и  он  был  готов
поспорить на все свое состояние, что если бы провел  рукой  по  ее  ноге  до
самых трусиков, то она буквально умоляла бы его снять их с нее.
   Он толкнул ее обратно на диван. Глаза его дико блестели.
   - Так вот как тебе нравится, да? Ммм? А дальше? Скажи мне, Роми,  что  ты
любишь больше всего, и я тебе, это сделаю. - Когда она ничего  не  ответила,
его глаза прищурились. - Попробую сам догадаться, - неумолимо продолжал  он.
- Ты любишь, чтобы это было грубо и быстро, верно? Ты хочешь, чтобы я сорвал
с тебя трусики и сразу вошел в тебя, не так ли, дорогая? Потому  что  именно
это тебе нравится! Ты, алчная и ненасытная, только так и  возбуждаешься.  И,
как все сексуально алчные люди,  ты  жаждешь  моментального  удовлетворения.
Быстрая доза. Как еда навынос - секс тебе нужен просто для утоления  голода.
Верно, Роми?
   Как бы ей хотелось хлестнуть его  по  этому  ужасному,  надменному  лицу,
оттолкнуть от себя! Но она не могла. Не могла.  Его  слова  вызывали  в  ней
такое желание, от которого у нее мутился разум.
   - Я... - Роми с трудом втягивала воздух  в  легкие;  она  так  пылала  от
охватившего ее возбуждения, что не  могла  говорить.  Голова  ее  беспомощно
откинулась назад, на диванные подушки, а веки затрепетали и закрылись.
   -  О,  вот  как  тут  у  нас,  значит?  -  негромко  сказал  он,  заметив
непроизвольное движение ее бедер. - Ты действительно хочешь  меня,  Роми,  и
очень сильно, правда? Мне кажется, ты хочешь, чтобы я сделал.., вот так...
   Роми коротко вскрикнула, когда его палец опустился на гладкую поверхность
атласа и почти небрежно провел линию вокруг тугого холмика ее груди.
   - Да, пожалуй, это тебе нравится, - сказал он, будто размышляя.
   Его палец легчайшими, словно пух, движениями продолжал чертить  маленькие
окружности, и Роми едва не разрыдалась от разочарования.
   - Да, - сказал он глубоким, удовлетворенным голосом, - я  знаю,  чего  бы
тебе хотелось больше всего, Роми, но ты этого не получишь.
   Глаза Роми распахнулись в неподдельной тревоге.
   - Н-не получу? - заикаясь проговорила она. Он улыбнулся, а Роми подумала:
какие темные и жестокие у него глаза.
   - Нет, не получишь. Я намереваюсь  показать  тебе,  что  занятия  любовью
могут стать долгим, неторопливым пиром, который действует на чувства гораздо
острее, чем это скоростное трах-бах-бам-спасибо-мадам! И потом твое  платье,
- сказал он негромко и как бы задумчиво, сдвигая одну тоненькую бретельку  у
нее с плеча, - слишком прекрасно, чтобы его рвать.
   - Доминик...
   - Ммм?
   Она собиралась  упрашивать  его.  Сказать  ему,  чтобы  он  прекратил  ее
мучения. Сделал это быстро и разом со  всем  покончил.  Потому  что  долгое,
неторопливое соитие, которое, как она подозревала, он  имел  в  виду,  может
обернуться  для  нее  слишком  большой  опасностью.  Ну  разве  сможет   она
удержаться от идиотских, слезливо-сентиментальных признаний в любви, которые
она жаждала ему высказать?
   - В чем дело, Роми? - спросил он. Роми сглотнула,  понимая,  что  слишком
долго думала и теперь вообще поздно что-либо говорить,  потому  что  он  уже
спускал у нее с плеча и вторую бретельку платья.
   Она содрогнулась от чудесного  ощущения,  когда  он  стал  скатывать  лиф
платья вниз по роскошным округлостям ее грудей, пожирая  их  взглядом  своих
серебристых глаз с расширяющимися зрачками.
   - Лифчика ты не носишь, как я вижу,  -  одобрительно  пробормотал  он.  -
Шалунишка Роми. Ты  наверняка  подумала,  что  это  сэкономит  время,  -  Он
нагнулся и быстро лизнул затвердевший сосок.
   Роми вскрикнула от удовольствия.
   - Надеюсь, ты потрудилась хотя бы надеть трусики, - шепнул он,  пока  его
рука бродила по ее скрытому под атласом бедру. Потом  он  стал  рукой  ловко
сгребать подол платья кверху, пока не получил возможность добраться пальцами
до верхней части ее бедра. А  когда  слегка  задел  кружева,  Роми  едва  не
заплакала от восторга. - А, трусики на тебе есть, - прокомментировал  он.  -
Это хорошо. Хочешь, чтобы я их снял сейчас, или еще  подождем?  А  может,  и
вообще не будем снимать? Просто сдвинь этот клочок материи, чтобы я поскорее
вошел в тебя. Что скажешь, Роми?
   Роми была не в силах произнести ни слова; он мог в этот момент  делать  с
ней  все,  что  захочет,  -  ее  тело  буквально  упивалось   каждым   новым
прикосновением, каждой новой лаской.
   Доминик был слегка удивлен ее капитуляцией, хотя ему  доставляло  крайнее
удовольствие наблюдать, как она реагирует на его рот и руки, а скоро и на...
   Он подавил в себе прилив возбуждения. Он ожидал.., чего? Того, что  Роми,
в предвкушении ночных любовных  утех,  продемонстрирует  ему  все  до  одной
эротические вариации на заданную тему, которые она, должно быть, освоила  за
эти годы?
   И все же эта странно невинная реакция - так отличающаяся от  ее  прежнего
поведения - необычно щекотала нервы. Роми была полностью в его  власти.  Еще
ни одна женщина не заставляла его чувствовать себя  таким  могущественным  и
одновременно.., таким уязвимым.
   Обнаружив молнию, он расстегнул ее, довольный, что может наконец отлепить
от тела платье и дать ему соскользнуть на ковер.
   Теперь Роми лежала в одних  трусиках,  пристегнутых  резинками  чулках  и
бронзовых  туфлях  на  высоких  каблуках,  и  Доминику  пришлось   выдержать
настоящую схватку с самим собой, чтобы не  овладеть  ею  так  быстро  и  так
по-скотски, как он только что поклялся не делать.
   Глубоко вдохнув ставший горячим  воздух,  он  нетвердой  рукой  расслабил
ворот рубахи и, сорвав с шеи черную бабочку, бросил ее поверх платья.
   Ресницы Роми слегка задрожали.
   Она наблюдает за ним, это ясно. И в обычных  обстоятельствах,  зная,  как
сильно она хочет его, он с  величайшим  удовольствием  продемонстрировал  бы
свое самообладание тем, что раздевался бы как можно медленнее.
   Но внезапно его самообладание испарилось, и он уже  не  был  уверен,  что
сможет показать ей настоящий стриптиз, даже если захочет.
   Потому что Доминика вдруг охватило самое первобытное чувство,  какое  ему
приходилось когда-либо испытывать, и это чувство было сильнее разума и  даже
желания.
   Он хотел обладать ею. Войти в нее. Насадить на  жезл  и  оплодотворить...
Доминик  с  усилием  подавил  это  чувство,  и  две  перламутровые   запонки
покатились по полу, когда он нетерпеливым рывком сдернул с себя рубашку.
   Роми видела по его дьявольски красивому лицу, что  а  нем  идет  какая-то
борьба. Она не знала, что это за борьба, но прониклась глубоким  сочувствием
к Доминику. И не могла дальше сопротивляться желанию сделать то, чего ей уже
давно хотелось. Она обвила руками его шею и поцеловала его.
   Этот поцелуй был словно ударивший в него разряд молнии, который промчался
по всем его жилам, и Доминик чуть не взорвался  от  нетерпения  страсти.  Он
потерял координацию движений, будто мальчишка, не имеющий  еще  сексуального
опыта. Собственные пальцы еще никогда не казались ему такими непослушными.
   И тогда Роми пришла ему на помощь: двигая пальцами ног,  сбросила  туфли,
нагнулась и стянула черные шелковые носки с обеих его ног, пока сам  Доминик
сражался с молнией на ставших вдруг тесными брюках.
   Когда он оказался наконец раздетым, Роми начала сомневаться, не лучше  ли
было бы подняться  в  спальню.  Он  выглядел  так  потрясающе  -  был  таким
возбужденным и очарованным ею, - что все ее страхи относительно сравнения  с
другими показались ей нелепыми.
   Он снял с нее трусики грубее, чем намеревался, потом склонился  над  нею,
но, должно быть, почувствовал  ее  неуверенность,  потому  что  остановился,
заглянул глубоко ей в глаза и спросил:
   - Что-то не так?
   - Если ты хочешь пойти наверх, то я не возражаю.
   Какая ирония, подумал  Доминик:  когда  она  говорит  вот  таким  нежным,
детским голоском, то совсем похожа на девственницу. Он с сожалением  покачал
головой.
   - Потом, - сказал он. - Если я попытаюсь нести тебя наверх сейчас, то нам
придется заняться этим на лестнице. Я не могу больше ждать, Роми, дорогая...
   Голос его  сорвался.  Он  начал  входить  в  нее  со  всей  необузданной,
примитивной мужской силой,  как  вдруг  на  его  потемневшем  от  страсти  и
застывшем в предвкушении лице вдруг возникло выражение ужаса.
   - Боже правый, Роми! - воскликнул он прерывающимся голосом, когда ощутил,
что натолкнулся на барьер, о котором раньше лишь читал. - Какого дьявола  ты
мне ничего не сказала?

Глава 8

   - Не останавливайся, - умоляющим голосом  проговорила  Роми,  не  стыдясь
звучавшего в ее словах отчаяния. Потому что если он сейчас  остановится,  то
она умрет. - Пожалуйста, не останавливайся, Доминик.
   Она видела выражение нерешительности, бросившее тень на его черты,  и  ее
тело свело судорогой страха.
   Но это, казалось, возбудило его, потому что он на секунду закрыл глаза  и
снова начал двигаться. На этот раз он прорвал барьер, но при виде  слезинок,
выкатившихся у нее из-под крепко зажмуренных век, он готов был выругать себя
последними словами.
   - Я сделал тебе больно? - шепотом спросил он.
   - Чуточку. - Если это боль, то пусть она будет с нею всю жизнь.
   Продолжая двигаться, он  смотрел  на  нее  сверху  вниз.  Роми  оказалась
девственницей! Доминик покачал головой, не а силах поверить. И это была  его
последняя связная мысль перед  тем,  как  он  призвал  на  помощь  все  свое
искусство и приходящее с опытом мастерство.
   Ему никогда еще не приходилось заниматься  любовью  с  девственницей,  но
понаслышке он  знал,  что  женщина  при  первом  половом  акте  очень  редко
испытывает оргазм.
   Никогда еще ему не было так важно удовлетворить женщину,  и  никогда  еще
это не было так трудно.
   Доминик не мог припомнить, чтобы  ему  приходилось  настолько  сдерживать
себя - даже в самый первый раз.
   Эмоционально   он   чувствовал   себя   таким   же    неуверенным,    как
шестнадцатилетний юноша, но физически был полон решимости подарить ей  самое
необыкновенное, самое сказочное переживание в ее жизни.
   Он ощутил, как ее тело расслабилось и приняло  его.  Он  смотрел  на  нее
зачарованно и  сосредоточенно,  замечая  физические  признаки  ее  расцвета,
наблюдая, как ее гладкая молочно-белая кожа становится нежно-розовой.
   Он двигался  медленно,  бесконечно  долго  наслаждаясь  каждым  глубоким,
мучительно-сладким проникновением, пока наконец  не  почувствовал,  что  она
стоит у самого края.
   И тогда - только тогда - он и себе позволил целиком отдаться  блаженству,
и никогда еще потеря контроля над собой не была так сладка  и  не  ощущалась
так свежо и остро.
   Последняя его мысль была о том, что он совершенно забыл  о  необходимости
предохраняться. Но он  почему-то  не  обеспокоился  этим,  да  и  все  равно
беспокоиться сейчас было уже поздно: они оба перевалили через вершину, и  их
крики были единственным звуком, будившим эхо в огромной комнате.

***

   Роми казалось, что она плывет в  волнах  восхитительного  тепла,  которое
было везде - оно и наполняло ее, и окружало ее со всех сторон.
   Она  еще  крепче  сплела  руки,  обнимавшие  Доминика  за  голую   спину,
вздымавшуюся и опадавшую, - он пытался снова наполнить воздухом легкие.  Она
слышала, как постепенно успокаивалось его сердце, и наслаждалась, ощущая его
спазмы; постепенно затухающие глубоко у нее внутри.
   Но тут он приподнялся на локтях и вышел из нее. На его лице  лежала  тень
какого-то неведомого чувства.
   Незнакомец.
   Роми вздрогнула от холода - ее тепловой  кокон  начал  рассеиваться.  Она
осознала, что лежит на диване почти голая, а ее ноги, по-прежнему в  чулках,
широко раскинуты.
   Он протянул руку, поднял свою рубашку, бросил ей и резко сказал:
   - Надень.
   Она, дрожа, повиновалась. А он встал, натянул брюки и  отошел  к  камину.
Там он остановился, и его лицо застыло в каменной  неподвижности,  словно  у
статуи. Живыми казались одни лишь глаза.
   - Как? - коротко спросил он. Роми покачала головой.
   - Разве это так важно?
   Его опущенные руки непроизвольно сжались в кулаки.
   - Еще как важно! - бросил он; - Или ты  вообразила,  будто  я  просто  не
замечу, что до меня ты не спала с мужчиной? - Он заставил себя притушить тот
восторг собственника, которым наполняло его уже одно произнесение этих слов.
- А ведь ты больше трех лет была замужем!
   Роми в смятении закусила губу. Ей предстояло решить, к кому быть лояльной
- к живому или к мертвому.
   Доминик пристально смотрел на нее.
   - Ну так как? - настойчиво  спросил  он.  Если  рассказать  ему,  это  не
послужит гарантией счастья, а Роми  слишком  перестрадала,  чтобы  рисковать
сейчас всем.
   - Я уверена, Доминик, что у тебя немало собственных идей на этот счет,  -
небрежно ответила она.
   Мрачные, противоречивые мысли  теснились  в  его  мозгу.  Неясные  страхи
искали себе названия;
   - О, разумеется, - холодно сказал он. - В идеях недостатка нет.
   - Правда?
   Боже, вот она лежит передо мной, подумал он,  подавив  готовый  вырваться
стон. Такая прекрасная и такая чертовски соблазнительная  в  полузастегнутой
мужской рубашке, из-под которой видны ее шелковые чулки и аппетитные полоски
голой плоти над ними.
   - Не потому ли Марк исключил тебя из своего завещания?  -  резко  спросил
он. Роми вздохнула.
   - Он исключил меня из своего завещания, потому что я просила его об этом.
   Черные брови приподнялись, придав лицу откровенно недоверчивое выражение.
   - О, вот как?
   - Да, вот так. - Презрительный тон Доминика задел ее гораздо меньше,  чем
задело  бы  его  безразличие.  Ведь   эта   потаенная   внутренняя   борьба,
отражавшаяся на холодном и прекрасном лице, определенно показывала, что  ему
не все равно. Неужели для нее еще не все потеряно?
   - Делить там, в сущности, было нечего, -  спокойно  сказала  она  ему.  -
Недвижимость  так  или  иначе  должна  перейти  к  будущим  поколениям.   Ее
унаследует племянник Марка. А остальное - весьма скромная сумма наличными  и
драгоценности - потребовалось для оплаты ухода за матерью Марка.  Она  очень
слаба здоровьем и нуждается в круглосуточном уходе...
   - Да, я знаю, - мрачно сказал он, и взгляд  его  серебристых  глаз  снова
обратился к ней. - Твой поступок, Роми, заслуживает  всяческого  восхищения,
но я так и не приблизился к пониманию того, почему...
   - Мы физически  не  выполнили  наших  супружеских  обязанностей?  -  Роми
посмотрела на свои ничем не украшенные руки.
   - Вот именно.
   Роми думала о Марке и о том, как старалась утешить и ободрить его. О том,
как долгими, темными ночами держала его руку в своих, пытаясь  отогнать  его
страхи. Хотя бы в этой малой степени она давала  ему  то,  чего  он  не  мог
получить от нее никаким другим путем...
   Она подняла на Доминика внезапно увлажнившиеся глаза;  ее  лицо  выражало
полнейшее смятение - Это история Марка, - сказала она.
   - А Марк мертв! - Он почти со злобой хлестнул ее словами.
   - Да. - Марк был мертв. И Марк любил ее - в  той  степени,  в  какой  был
вообще способен любить кого бы то ни было. Последнее, что он сказал ей перед
смертью, были слова: "Будь счастлива, Роми. Обещай мне".
   И она ответила сквозь едва сдерживаемые слезы: "Обещаю".
   - Я не спала с Марком до того, как мы поженились, -  медленно  заговорила
она.
   - В чем мы только что убедились, - резко  бросил  он;  его  полуприкрытые
веками глаза смотрели подозрительно.
   Роми сглотнула.
   - Он объяснил это тем, что любит и уважает меня и поэтому хочет подождать
до свадьбы.
   - Продолжай.
   - Я знала, что в наше  время  большинство  людей  ведет  себя  иначе,  но
почему-то и сама  была  рада  подождать.  -  Роми  снова  сглотнула.  -  Мне
казалось, такое решение доказывало, что он очень меня любит. И потом...
   Уловив дрожь у нее в голосе, Доминик нахмурился.
   - Что потом?
   - Я уверилась, что на самом деле хотела подождать. Что  у  меня  не  было
желания немедленно прыгнуть к нему в постель. Что я не такая легкомысленная,
как.., как...
   - Как твоя мать? - вдруг догадался он, и словно какая-то пелена  спала  у
него с глаз.
   - Да. - Роми почти машинально застегнула еще одну пуговицу на рубашке, не
замечая, что глаза Доминика неотступно следят за ее движениями.  -  Потом  я
встретила тебя. В лифте. Ну, а дальше.., дальше ты сам все знаешь.
   Она стала яростно тереть глаза тыльной стороной сжатой в  кулак  руки,  и
Доминику пришлось подавить в себе желание пересечь комнату и снова заключить
ее в объятия.
   - Да, - сказал  он  суровым  тоном.  -  Я  знаю,  что  было  дальше.  Это
воспоминание с тех пор преследует меня повсюду, Роми.
   - И меня тоже! - зло откликнулась она. - Или ты и впрямь думаешь,  что  я
вела себя таким образом с каждым  симпатичным  встречным  мужчиной?  Ну?  Ты
думаешь так или нет?
   - Нет, - не медля ни секунды, ответил он. - Я так не думаю.
   Она торопливо смахнула со щеки слезу.
   - Когда я в тот день вернулась к себе  в  номер,  я  не  знала,  что  мне
делать. Может быть, я бы даже поговорила с матерью, да только  она  валялась
на кровати мертвецки пьяная. А потом пришел  Марк,  и  я...  -  Она  подняла
голову, и Доминик, прочитавший правду в ее темных глазах, отшатнулся,  будто
она его ударила.
   - Ты рассказала ему? - недоверчиво спросил он. - Ты рассказала Марку?
   - Конечно, я рассказала ему.
   - Что конкретно ты ему рассказала? - Его глаза угрожающе сверкнули.  Роми
сглотнула.
   - Я сказала ему, что мы позволили себе.., интимные ласки. Что при  других
обстоятельствах мы, вероятно, занялись бы любовью. В конкретные  подробности
я вдаваться не стала.
   - Слава Богу! - негромко произнес Доминик.
   - Я дала ему возможность отменить свадьбу, но он и  слышать  об  этом  не
захотел. Он во всем винил себя, говорил,  что  сам  поставил  меня  в  такое
положение, потому что... - она с трудом перевела дыхание, -  потому  что  не
занялся со мной любовью. Он сказал  мне,  что  ты  относишься  к  тому  типу
мужчин, у которых всегда сотни любовниц, и что даже если я  отменю  свадьбу,
то буду тебе нужна не дольше, чем на одну ночь.
   - Вот как? - спросил Доминик тихим, бесстрастным голосом.
   Она сложила вместе побелевшие в костяшках кулаки.
   - Он просил и умолял меня остаться с ним и выйти за него замуж.
   - И ты согласилась? - спросил  он,  словно  не  веря  услышанному.  -  Ты
согласилась? Ее глаза были странно пусты.
   - Да, я согласилась, - печально сказала она. - Но я  была  очень  молода,
Доминик. Мне было страшно, я чувствовала себя виноватой и запутавшейся. И  я
хотела вырваться из той обстановки, которая меня окружала. Марк это знал, он
играл на моих слабостях,  а  я,  надо  признаться,  позволяла  ему...  Да  и
оптимизма у меня было хоть отбавляй. Я убедила себя, что в нашу брачную ночь
моей любви и привязанности к Марку будет достаточно,  чтобы  стереть  всякую
память о тебе.
   - Но этого не произошло? Роми покачала головой.
   - Нет, не произошло.  Мы  не  занимались  любовью  ни  в  брачную,  ни  в
какую-либо другую ночь.
   - Марк не захотел?
   - Марк  не  мог,  -  сказала  она  бесцветным  голосом.  -  Марк  страдал
импотенцией.
   Доминик шумно вздохнул. Боже правый, с горечью сказал он про себя.
   - И когда ты это обнаружила, Роми? г Она сглотнула.
   - Фактически в нашу брачную ночь. Он тогда мне и