окоиться и одуматься.  Ты  порезвилась,  вот  даже
хибару на колесах купила, чтобы кому-то там что-то доказать.  А  теперь,  не
думаешь ли ты, что настало время начать вести себя как разумное существо,  а
не как капризное дитя.
   Пенни растерялась и какое-то время собиралась с мыслями,  чтобы  достойно
ответить на это наглое заявление.
   - Я не веду себя, как капризное дитя, -  в  ее  голосе  звучали  обида  и
возмущение.
   - Разве, деточка? - спросил Джон. - Допустим, ты оставила меня в дураках.
Купила эту развалюху,  переплатила  неумехе  электрику  за  никуда  негодную
проводку, истратила кучу денег за этот хлам, - тут он  выразительным  жестом
обвел комнату, - и теперь решила бросить хорошую работу,  чтобы  застрять  в
этой глуши навсегда. И зачем все это, спрашивается?  Да  только  из  глупого
желания досадить мне!
   Все сказанное было так недалеко  от  истины,  что  Пенни  какое-то  время
молчала,  подбирая  аргументы,  способные  удовлетворить   их   обоих.   Она
опустилась в кресло и наконец подняла на Джона глаза полные слез.
   - Это все не правда, - выдохнула она наконец.
   - Не правда, - произнес он рассеянно, поправляя ее волосы. - Я  бы  очень
хотел тебе  поверить,  но,  боюсь,  что  не  смогу.  Похоже,  ты  не  только
безрассудна в своих поступках, но и безмерно расточительна. Но еще не поздно
все изменить. Мое предложение остается в  силе.  Я  даже  готов  купить  эту
хибару за те деньги, которые с тебя  за  нее  содрали.  Пользы  от  прицепа,
правда, никакой, но на худой конец он  пойдет  под  времянку  для  сборщиков
хлопка.
   - Нет!
   Твердость, с которой она произнесла окончательный  приговор,  удивила  их
обоих.  Слушая  Джона,  Пенни  вновь  и  вновь  испытывала  боль,  ярость  и
негодование, и вот наконец они нашли себе выход.
   - Меня не интересует все, что ты предлагаешь, - бушевала Пенни. - Меня не
интересует твое мнение о моем характере,  о  причинах  моих  решений.  Я  не
торгую своей собственностью. И даже если мне и придется продать свою  землю,
то только не тебе. А теперь, когда все ясно,  почему  бы  тебе  не  убраться
отсюда вместе со своими инструментами и деловыми предложениями?
   Джон бесстрастно выдержал этот всплеск эмоций и продолжал гнуть свое.
   - А чем ты собственно собираешься заниматься в наших краях? Это  тебе  не
Сидней. Это тихая американская глубинка. Ближайшее рекламное агентство,  где
ты могла бы поискать работу в Чарлстоне, в полсотне миль отсюда. И даже если
вдруг тебя захотят взять, надо еще получить разрешение на работу, что совсем
не просто сделать иностранцу. А ты ведь иностранная подданная, не так ли?  А
на что ты собираешься жить?
   На это Пенни было что ответить.
   - Чтоб ты знал, у меня двойное гражданство.  Так  что  я  не  нуждаюсь  в
каких-то  разрешениях.  И  вообще,  у   меня   достаточно   средств,   чтобы
продержаться.
   Джон усмехнулся.
   - Неплохо придумано, право, - воскликнул он.  -  Пустить  все  деньги  на
ветер, вместо того чтобы вложить их в настоящее дело.  Как  я  уже  говорил,
дорогая, ты просто несмышленое дитя.  Почему  бы  тебе  не  одуматься  и  не
повзрослеть?
   - А почему бы тебе  не  оставить  меня  в  покое  и  не  заняться  своими
собственными делами? - отпарировала Пенни. -  Я  не  обращалась  к  тебе  за
советом, не просила покупать у меня мою  землю.  А  теперь  еще  раз  прошу,
сделай милость, убирайся!
   Джон допил свой кофе, пожал плечами, а затем посмотрел ей прямо в  глаза.
В его взгляде сквозило явное неодобрение.  И  темные  нахмуренные  брови,  и
угрюмая складка в углах рта говорили, что он недоволен результатами  беседы.
Но Пенни удалось выдержать этот тяжелый  взгляд  и  даже  ответить  на  него
торжествующей вызывающей улыбкой, которая,  как  ей  казалось,  должна  была
взбесить его. Но Джон только плотнее сжал свои губы.
   - Поступай, как знаешь, - сдерживая гнев, сказал  он.  -  Но  учтите,  вы
видите меня не в последний раз, мадам. Я буду появляться здесь каждую неделю
и повторять свое предложение до тех пор, пока не уговорю тебя.  Я  тебе  это
обещаю! А теперь, приятных сновидений.
   Раздался шум отъезжающего автомобиля, и  наконец  наступила  долгожданная
тишина.
   Оставшись одна, Пенни предалась невеселым размышлениям. "Я ненавижу этого
гадкого человека, - в отчаянье говорила она себе, - я презираю  его".  Допив
свой остывший кофе, она доковыляла до  окна  и  уставилась  на  реку,  будто
пытаясь на дне ее найти ответ на все мучившие ее вопросы. Беда  в  том,  что
этот ненавистный ей мужчина не только выводил ее из себя, он и возбуждал ее.
Он волновал ее воображение как никто другой раньше. Она и  представить  себе
не могла, что такое возможно. Его ласки заставляли  трепетать,  изнывать  от
желания... Но было и нечто другое. Мало нашлось бы женщин, которые смогли бы
устоять  перед  его  грубым  животным  напором.  Его  обаяние   делало   его
неотразимым. Однако и это не объясняло причину той власти, которую  он  имел
над Пенни. Даже когда она  поносила  его  последними  словами,  ей  хотелось
пробудить в нем желание, такое же страстное,  как  то,  что  испытывала  она
сама. Поняв это, она ужаснулась! Пенни всегда гордилась своим  хладнокровием
и  рассудительностью.  А  теперь  встретив  Джона,  она  растеряла  все  эти
качества. Ею завладела страсть, подчинила себе и заставляет  творить  всякие
глупости. Девушка в отчаянье сжала кулаки и глухо застонала. Она никогда  не
признается в этом Джону, но купить этот дом на  колесах  было  действительно
безрассудно.
   Как бы Пенни ни старалась отрицать правоту Джона, она была очевидна.  Она
действительно устроила все это, только чтобы досадить ему. И деньги  тратила
назло ему. И сидела без дела тоже назло ему. Он был прав во всем.  Пока  она
старалась  заняться  чем-нибудь,  хлопоча  по  хозяйству,  но  пройдет   еще
несколько дней, она окончательно поправится и ее начнет одолевать скука. Вот
если бы найти какое-нибудь дело... Высоко в небе промелькнула  белая  цапля.
Пенни с восхищением следила за ее грациозным полетом. "Вот бы нарисовать все
это, - подумала она. - Реку, медленно текущую вдаль как поток  расплавленной
зеленой лавы, изумрудные заросли вдалеке и эту  прекрасную  белую  цаплю..."
Пенни поразилась простоте пришедшего ей вдруг решения.  "Конечно!  -  решила
она. - Как все восхитительно просто. Мерривилль просто рай для художника.  Я
стану писать картины!"

***

   В следующий раз, когда ее соседка миссис Браун отправилась в Чарлстон  за
покупками,  Пенни  напросилась  ехать  вместе  с   ней,   прихватив   список
необходимых для живописи принадлежностей и чековую книжку. Она прочесала все
художественные салоны города и к  вечеру  возвратилась  домой,  основательно
нагруженная блокнотами  для  эскизов,  флаконами  со  скипидаром,  красками,
холстами и мольбертом.
   Все дни до конца месяца Пенни писала, как заведенная.  В  хорошую  погоду
она устанавливала мольберт в тени одного из огромных дубов и  работала  весь
день напролет, не обращая внимания ни на духоту, ни на  беспощадно  кусающих
комаров. Когда небо хмурилось или начинался дождь, она перебиралась  в  свою
крохотную спаленку и прорабатывала детали эскизов или делала новые наброски.
Один раз в неделю она меняла свои заляпанные краской  шорты  и  футболку  на
очаровательное платье для того, чтобы в  очередной  раз  иметь  удовольствие
указать на дверь непрошеному гостю - Джону Миллеру.
   В один из понедельников, после очередного визита Миллера для Пенни настал
день окончательных решений. Несмотря на всю свою кажущуюся непреклонность, в
глубине души она сознавала, что пока еще есть шанс сбросить это наваждение и
вернуться к привычной жизни. Для этого надо было только продать  Мерривилль.
Ее будущее в Америке казалось ей теперь отнюдь не безоблачным. Но надо  было
на что-то решаться. Времени на раздумья почти не оставалось. Отпуск был  уже
на исходе, и правила приличия требовали от нее подать заявление  с  просьбой
уволить ее с работы, если она не  собирается  возвращаться  домой.  И  самое
главное, она должна была написать матери о своем решении не  возвращаться  в
Австралию. Отступать было некуда, и Пенни с тяжелым сердцем  разместилась  у
стола, положив перед собой кипу бумажных листов.
   Заявление об увольнении она написала сразу же. А вот с письмом  к  матери
дело не ладилось.  Пенни  несколько  раз  начинала  его,  но  написанное  не
удовлетворяло ее, и  она,  скомкав  листки,  бросила  их  на  пол.  Наконец,
удовлетворивший ее вариант был готов.  Сложность  проблемы,  стоявшей  перед
ней, заключалась в том, что несмотря на взаимные глубокие  чувства,  которые
они испытывали  друг  к  другу,  в  последнее  время  между  ними  наступила
размолвка из-за несостоявшейся свадьбы.
   Мать никак не могла понять причин, побудивших Пенни внезапно  расторгнуть
свою помолвку с  Симоном  и  болезненно  переживала  это  событие.  Нет,  до
скандалов между ними дело не доходило - они слишком бережно относились  друг
к другу, хотя Каролина Оуэн весьма  ясно  выражала  свое  неодобрение  всему
происходящему. И так продолжалось вплоть до  самого  ее  отъезда  в  Европу.
Пенни поморщилась, припомнив  сцену  их  прощания  в  Сиднейском  аэропорту.
Конечно, ничего неприятного для нее в ней не было -  ее  мать  была  слишком
хорошо воспитана. Но,  прощаясь,  она  положила  руки  на  плечи  дочери  и,
заглядывая ей в глаза, произнесла фразу, до сих пор звучавшую в ушах Пенни и
никак не дававшую девушке покоя. "О, Пенни, я все-таки надеюсь...  Я  думаю,
ты понимаешь, что сделала с бедным Симоном... Боюсь, ты еще  пожалеешь,  что
была так несдержанна..!" И хотя ничего угрожающего,  такого,  что  могло  бы
привести к разрыву в их отношениях, в этих словах не было, все  же  их  было
вполне достаточно, чтобы заставить Пенни  до  сих  пор  ощущать  неловкость.
Разговор с матерью не поколебал ее и не заставил отказаться от уже принятого
решения, но сомнение в том, что она совершила ошибку,  отвергнув  ухаживания
человека, выглядевшего идеалом в глазах ее матери, продолжало  мучить  ее  и
сейчас. Обеспеченный, удачливый. Правда, самодовольный  и  напрочь  лишенный
чувства юмора, он, по словам матери, мог бы быть идеальным мужем. По  мнению
Каролины Оуэн, чувства самой Пенни не имели никакого значения.
   Вернувшись  домой  из  аэропорта,   девушка   осознала,   что   привычный
размеренный  ритм  ее  жизни  нарушен.  Ее  уютный  мирок  был  расколот  ее
собственной тягой к свободе и приключениям.
   В этот-то переломный момент жизни ее и настигло известие о смерти отца. И
сразу же проснулись смутные детские мечты. Ее  неудержимо  влекло  в  Штаты,
чтобы увидеть то, о чем она грезила столько лет. Что и говорить, перспектива
открывалась заманчивая. Пенни начала искать свой паспорт.  И  тут,  роясь  в
письменном столе Каролины Оуэн, она сделала потрясшее ее открытие. Аккуратно
сложенные документы, свидетельствовавшие о том, что мать еще во младенчестве
оформила ей и американское подданство. Но Пенни ничего об этом не знала.  От
нее это скрыли! Почему? Что за тайна была связана с ее рождением, если такую
нельзя было доверить ей?
   После этого открытия Пенни вначале была страшно удивлена  и  обескуражена
поведением своей матери, но  потом  ею  овладело  страстное  желание  узнать
правду. Все эти обстоятельства сыграли не последнюю  роль  в  ее  стремлении
отправиться за океан  и  послужили  причиной  всех  последующих  событий.  А
теперь, сидя  за  столом,  она  мучительно  подыскивала  аргументы,  которые
помогли бы убедить мать в правильности принятого ею решения.
   Пенни раздраженно уставилась на лист бумаги. Она чувствовала себя глубоко
уязвленной тем, что мать скрыла от нее правду о ее гражданстве. Но  передать
это на бумаге  не  представлялось  ей  возможным.  Единственное,  что  может
убедить мать - это ее желание заниматься здесь живописью. Во всех  остальных
отношениях она была достойной дочерью Каролины Оуэн - разумной, спокойной  и
рассудительной. Но сейчас она  четко  осознавала,  что  все  это  было  лишь
оболочкой, миражем, который сейчас начал рассеиваться, в ее поступках начали
превалировать черты совсем другой женщины. Женщины, уверенной в своем  праве
построить свою жизнь самостоятельно и по собственному усмотрению. Пусть даже
и на другом конце света. Женщине,  готовой  поселиться  в  захолустье  Южной
Каролины и писать картины, зная, что  она  поступает  правильно.  Но  совсем
непросто было объяснить все это матери, и, особенно роль  Джона  Миллера  во
всей этой ситуации. В конце концов  она  решила  опустить  в  письме  многие
события... Покусывая кончик шариковой ручки, Пенни еще раз  перечитала  итог
своих долгих мучений:

   "Дорогая мама!
   Я пишу, чтобы сообщить тебе действительно необычные новости. Сразу  после
твоего отъезда я получила известие, что отец мой умер, оставив мне небольшое
наследство в Южной Каролине - дом и десять акров  земли.  Я  ощутила  острую
необходимость побывать в этих местах, и вот я здесь! Более того,  я  приняла
решение оставить работу в Сиднее и провести тут год или  более.  Мне  всегда
хотелось ощутить себя настоящим художником, и, думаю, такая возможность  мне
теперь и представилась.
   Знаю, ты не одобришь моего решения.  Оно  импульсивно  и  непродуманно  и
совсем не отвечает твоим представлениям о том, что я должна делать. И  в  то
же время - это именно то, чем бы мне хотелось заняться сейчас  больше  всего
на свете. Ты никогда ничего не говорила мне об отце, и это  заставляло  меня
ощущать свою неполноценность. Теперь здесь, в Америке, я наконец-то чувствую
себя по-другому. Возможно, мне удастся узнать что-то и о нем.
   Но есть и нечто другое, о чем тебе следует знать. Разыскивая  паспорт,  я
наткнулась на свидетельство о моем американском гражданстве.  Это  было  для
меня полнейшей неожиданностью. Я никак не могу взять в толк - зачем, получив
его для меня, ты все это от меня скрывала. Полагаю, ты думала,  что  двойное
гражданство мне пригодится, но почему я никогда не слышала об этом?  В  этом
деле должен был принимать участие отец, и следовательно, ты  поддерживала  с
ним связь уже после того, как вы расстались. Хотя ты  всегда  уверяла  меня,
что не имеешь понятия, где он и что с ним. Думаю, пришло время поведать  мне
правду о том, что произошло между вами. Я  понимаю,  что  он  как-то  обидел
тебя, может быть, оставил, но, как бы он ни поступил, он был моим  отцом.  И
поэтому я имею право знать правду.
   Надеюсь, ты не подумаешь, что я тебя бросила. Не усматривай предательства
в моих словах и поступках. В конце концов, мне уже двадцать четыре и я  имею
право на собственную жизнь. Но, пожалуйста, верь, что всегда и везде я  твоя
любящая дочь.
   Пенни

   Р. S. Люди здесь очень милые, за исключением моего соседа Джона  Миллера.
Только потому,  что  он  богат  и  красив,  он  пытается  командовать  всеми
окружающими. Я его терпеть не могу".

   Поставив точку, Пенни дважды или даже трижды перечла написанное, а  затем
аккуратно сложила листок и опустила в конверт.
   - Вот и все!  -  сказала  она  своему  отражению  в  зеркале.  -  Теперь,
действительно, все пути назад отрезаны.
   Волнующее чувство  внутренней  свободы  охватило  Пенни.  Она  совсем  не
испытывала страха за свое будущее. Напротив, она вся была охвачена радостным
возбуждением.
   "А теперь - скорее на почту!"
   Запечатав письмо, она вышла из дома и устремилась по  дороге,  ведущей  к
Уотерфорд-холлу. "Как прекрасно все-таки - жить!" - подумала она.
   Пенни пришла в полный восторг, увидев наконец  аллею  миртовых  деревьев,
обрамлявших  задворки  хозяйского  дома.  Их  цветы   белые,   сиреневые   и
нежно-розовые - разноцветными огоньками сверкали на  фоне  тускло-коричневых
зарослей кизила. "Но наступит время - и зацветет  кизил,  -  подумала  Пенни
умиротворенно. - И она увидит это буйное цветение будущей весной".  Протянув
руку. Пенни прикоснулась к шершавой коре кизила, стараясь  представить,  как
он будет выглядеть во время цветения. Жаль, что  ее  натянутые  отношения  с
Джоном Миллером не позволяют обратиться к нему за советом - как разбить свой
собственный сад. Вспомнив о своем  недоброжелателе,  она  заспешила.  Ей  не
хотелось, чтобы кто-либо видел ее возле его дома. Оглядевшись  по  сторонам,
Пенни решительно свернула на главную дорогу.
   Минут через двадцать она добралась до Кларксвилля.
   Хозяйка почты, пухлая седовласая женщина  с  огромными  клипсами  в  ушах
встретила ее доброжелательной улыбкой.
   - Здравствуй-здравствуй, - сказала она, отрываясь от кроссворда. - Готова
поспорить,  что  ты  та  самая  австралийская  девушка,  что  поселилась   в
Мерривилле. Верно?
   - Да, - согласилась Пенни.
   - Добро пожаловать в графство Уильямсберг, - продолжала она добродушно. -
Меня зовут Бетт Энн Соммерс. А как вас звать-величать?
   - Пенни Оуэн, - ответила девушка, протягивая ей свою корреспонденцию.
   - Оуэн, - повторила Бетти Энн. - Да, кажется, Вильма Кокс говорила мне об
этом. Чем могу служить, мисс Пенни?
   - Пожалуйста, мне нужны марки для этих писем.
   Бетти  Энн  водрузила  на  нос  висевшие  до  этого  на  цепочке  очки  и
внимательно посмотрела  на  конверты.  Шевеля  губами,  она  вглядывалась  в
адреса.
   -  Рекламное  агентство  Глисон,  Сидней,  Австралия.  Это  будет  стоить
двадцать пять центов. А это что такое? Миссис К. С. Оуэн, до  востребования,
Лиссабон, Португалия. Родным пишете, дорогая?
   - Да, - подтвердила Пенни, слегка смутившись от заданного ей  вопроса.  -
Маме.
   - О Господи, Португалия! Что же она там делает?
   Пенни подумала, что любознательная почтмейстерша начинает действовать  ей
на нервы. Но ничем не выдавая своего  раздражения,  принялась  добросовестно
объяснять суть дела.
   - Она в отпуске. В трехмесячном отпуске, впервые за многие  годы  работы.
Решила провести его в Европе.
   Бетти Энн удовлетворенно кивнула и наклеила по марке на каждый конверт.
   - Хотите надолго задержаться в наших краях? - продолжала она допрос. -  Я
так думаю потому, что вы купили здесь дом.
   Пенни покорилась неизбежному.
   - Да, я увольняюсь с работы в Сиднее. Так что скорее всего пробуду  здесь
некоторое время.
   - Подумать только! - воскликнула Бетти Энн. -  Добро  пожаловать,  милая.
Приятно подумать, что в Мерривилле кто-то снова живет. Это было так  страшно
- старый дом сгорел дотла, а с ним и мистер Уильям, и его  матушка.  Он  был
такой милый, мистер Уильям, добрый и симпатичный.
   - Правда? - спросила девушка заинтересованно. - Знаете, вы ведь  говорите
о моем отце.
   - О-о-о! - единственное, что смогла произнести Бетти Энн, прижимая руки к
своей пухлой груди. - Да, скажу вам, этот пожар - самое  печальное  событие,
какое когда-либо случилось в наших краях! Представить только -  в  одночасье
вы потеряли отца и бабушку.
   Пенни закусила губу. Ей совершенно не хотелось посвящать в свои  семейные
дела абсолютно незнакомого человека,  но  в  то  же  время  ее  собеседница,
очевидно, была ценнейшим источником информации.
   - Да, это печально,  -  согласилась  она.  -  Но  мы  с  ним  никогда  не
встречались. А вы хорошо его знали, мисс Соммерс?
   - Не то чтобы очень, - призналась ее собеседница, облокачиваясь о  стойку
и намереваясь всласть посплетничать. Похоже, большую часть жизни  он  провел
за границей. И только пару лет назад вернулся к матери. Ходили слухи, что он
не был удачлив в делах и потерял большую часть своего состояния. Для них это
было страшной трагедией - ведь Эллиоты всегда считались богатейшими людьми в
этих  краях.  И  Уотерфорд-холл,  и  три  тысячи  акров  округи  -  все  это
принадлежало вашему деду. И все это достигнув  совершеннолетия,  унаследовал
после него ваш отец.
   - Уотерфорд-холл? - удивлению Пенни не было предела. - Вы имеете  в  виду
дом Джона Миллера? Он принадлежал моему отцу?
   - Да, мадам. А когда