уру, хотел завоевать уважение изысканных людей  строгим  и  безупречным
вкусом.
   Спор, длившийся весь день, возобновился за супом.
   У Ролана не было своего мнения.
   - Я ни о чем не хочу слышать, - твердил он - Я  посмотрю,  когда  все
будет готово.
   Госпожа Ролан обратилась за советом к старшему сыну:
   - Ну, а ты, Пьер? Что ты думаешь об этом?
   Нервы у него были так натянуты, что он чуть было не выругался. Он все
же ответил, но сухим тоном, в котором сквозило раздражение:
   - Я полностью разделяю мнение Жана. Я люблю только простоту; простота
в вопросах вкуса - то же, что прямота в характере человека.
   Мать возразила:
   - Не забудь, что мы живем в городе коммерсантов, где хороший вкус ма-
ло кем ценится.
   Пьер ответил:
   - Так что же? Разве это причина, чтобы подражать  дуракам?  Если  мои
сограждане глупы или нечестны, разве я обязан брать с них  пример?  Ведь
не согрешит женщина только потому, что у ее соседок есть любовники.
   - Ну и доводы у тебя, - рассмеялся Жан, - прямо изречения  какого-ни-
будь моралиста.
   Пьер ничего не ответил. Мать и брат опять заговорили о мебели и обив-
ке. Он глядел на них так же, как утром, перед отъездом в Трувиль,  смот-
рел на мать; он глядел на них, как посторонний наблюдатель, и ему в  са-
мом деле казалось, что он попал в чужую семью.
   Отец в особенности поражал его и своей внешностью, и поведением. Этот
толстяк, обрюзглый, самодовольный и тупой, его отец,  его,  Пьера!  Нет,
нет, Жан ничем не похож на него.
   Его семья! В течение двух дней чужая, злокозненная рука, рука умерше-
го, разорвала, уничтожила все узы, связывавшие этих четырех  людей.  Все
кончено, все разрушено. У него нет больше матери, потому что он не может
по-прежнему любить ее с тем преданным, нежным и благоговейным уважением,
в каком нуждается сердце сына; у  него  больше  нет  брата,  потому  что
брат-сын чужого человека; оставался только отец,  этот  толстый  старик,
которого он любить не мог, как ни старался.
   И он вдруг спросил:
   - Скажи, мама, ты нашла портрет?
   Она удивленно раскрыла глаза:
   - Какой портрет?
   - Портрет Марешаля.
   - Нет... то есть да... я не искала его, но, кажется, знаю, где он.
   - О чем вы - спросил Ролан.
   Пьер отвечал:
   - Мы говорим о миниатюре с портретом Марешаля, который когда-то "сто-
ял у нас в гостиной в Париже. Я подумал, что Жану  будет  приятно  иметь
его.
   Ролан воскликнул:
   - Как же, как же, отлично помню его и даже видел на  прошлой  неделе.
Твоя мать вынула его из секретера, когда приводила в порядок свои бумаги
Это было в четверг или в пятницу Помнишь, Луиза? Я как раз брился, а  ты
достала портрет из ящика и положила около себя на стул, вместе с  пачкой
писем, потом ты половину писем сожгла Как странно, что всего за  два-три
дня до получения Жаном наследства ты держала в руках этот портрет  Я  бы
сказал, что это предчувствие, если бы верил в них.
   Госпожа Ролан спокойно ответила:
   - Да, да, я знаю, где портрет, сейчас принесу.
   Итак, она солгала. Она солгала не далее чем утром, ответив на  вопрос
сына, что сталось с портретом: "Что-то не припомню... наверно, он у  ме-
ня, в секретере".
   Она видела портрет, прикасалась к нему, брала его в руке и рассматри-
вала всего несколько дней тому назад и вновь спрятала  в  потайной  ящик
вместе с письмами, его письмами к ней.
   Пьер смотрел на свою мать, солгавшую ему. Он смотрел на нее с исступ-
ленным гневом сына, обманутого, обворованного в священной любви к ней, и
с ревностью мужчины, который долго был слеп и обнаружил наконец позорную
измену. Будь он мужем этой женщины, он схватил бы ее за руки, за  плечи,
за волосы, бросил бы наземь, ударил, избил, растоптал бы ее. А он ничего
не мог ни сказать, ни сделать, ни выразить, ни открыть Он был ее  сыном,
ему не за что было мстить, ведь не его обманули.
   Нет, она обманула и сына в его любви, в его благоговейном  почитании.
Она обязана была оставаться безупречной в его глазах,  это  долг  каждой
матери перед своими детьми И если поднявшаяся в нем ярость доходила поч-
ти до ненависти, то именно потому, что он считал мать  более  преступной
по отношению к нему, к сыну, чем даже по отношению к его отцу.
   Любовь мужчины и женщины - это добровольный договор, и тот,  кто  его
нарушил, виновен только в измене, но когда женщина  становится  матерью,
ее долг увеличивается, ибо природою ей вверено потомство И если она сог-
решит, она поступит низко, подло и бесчестно!
   - Что ни говори, - промолвил Ролан, как всегда в конце обеда  вытяги-
вая ноги под столом и смакуя черно смородиновую наливку, - недурно жить,
ничего не делая и имея небольшой достаток. Надеюсь, что Жан  будет  уго-
щать нас теперь превкусными обедами Пусть даже у меня иной раз и  сдела-
ется расстройство желудка.
   Затем он обратился к жене:
   - Поди-ка принеси портрет, душечка, раз ты кончила обедать. Мне  тоже
хочется взглянуть на него.
   Она встала, взяла свечу и вышла Ее отсутствие показалось  Пьеру  дол-
гим, хотя не длилось и трех минут. Потом  г-жа  Ролан  появилась  снова,
улыбаясь и держа за кольцо миниатюру в старинной Позолоченной рамке.
   - Вот он, - сказала она, - я сразу нашла его.
   Пьер первый потянулся за портретом и, получив  его,  стал  рассматри-
вать, держа в вытянутой руке Потом, чувствуя, что мать смотрит на  него,
он медленно перевел глаза на брата, как бы для сравнения У него чуть  не
вырвалось в порыве ярости - "А он похож на Жана!" Хотя он и  не  решился
произнести эти грозные слова, но взгляд, который он переводил  с  живого
лица на портрет, был достаточно красноречив.
   Конечно, у них имелись общие черты, та же борода, тот же лоб, но  ни-
чего достаточно резко выраженного,  что  позволило  бы  утверждать  "Вот
отец, а вот сын" Это было скорее фамильное сходство, что-то общее в  об-
лике, присущее людям одной и той же крови Но для  Пьера  гораздо  убеди-
тельней, чем этот склад лица, было то, что мать встала из-за стола,  по-
вернулась спиной и с нарочитой медлительностью стала убирать в буфет са-
харницу и наливку.
   Стало быть, она поняла, что он догадался или, по крайней мере, подоз-
ревает!
   - А ну-ка, покажи мне, - сказал Ролан.
   Пьер протянул отцу миниатюру, и тот, придвинув свечу, стал  разгляды-
вать ее, потом проговорил растроганно:
   - Бедняга! Подумать только, что он был таким, когда мы с ним познако-
мились. Черт возьми, как быстро летит время! Ничего не скажешь, в ту по-
ру он был красивый мужчина и с такими приятными манерами. Правда, Луиза?
   Так как жена не отвечала, он продолжал:
   - И какой ровный характер! Никогда я не видал его в  плохом  настрое-
нии. И вот все кончено, ничего от него не осталось... кроме того, что он
завещал Жану. Что ж, не грех будет сказать, что он был добрым  и  верным
другом до конца. Даже умирая, он не забыл нас.
   Жан, в свою очередь, протянул руку за портретом. С минуту он рассмат-
ривал его и потом промолвил с сожалением:
   - А я совсем не узнаю его. Я помню его только седым стариком.
   И он вернул миниатюру матери. Она бросила на нее быстрый,  как  будто
испуганный взгляд и тотчас отвела глаза;  потом  сказала  своим  обычным
ровным голосом:
   - Теперь это принадлежит тебе, Жано: ты  его  наследник.  Мы  отнесем
портрет на твою новую квартиру.
   И так как все перешли в гостиную, она поставила миниатюру  на  камин,
около часов, на прежнее ее место.
   Ролан набивал трубку, Пьер и Жан закуривали папиросы. Обычно один  из
них курил, расхаживая по комнате, другой - сидя в кресле,  положив  ногу
на ногу. Отец же всегда садился верхом на стул и ловко сплевывал  издали
в камин.
   Госпожа Ролан в низком креслице, у столика с лампой, вышивала, вязала
или метила белье.
   В этот вечер она начала вышивать коврик для спальни  Жана.  Это  была
трудная и сложная работа, требующая, особенно вначале, пристального вни-
мания. Все же время от времени, не переставая считать стежки, она подни-
мала глаза и поспешно, украдкой, бросала взгляд на прислоненный к  часам
портрет покойного. И Пьер, который с папиросой в зубах, заложив руки  за
спину, ходил по комнате, меряя четырьмя-пятью  шагами  тесную  гостиную,
каждый раз перехватывал этот взгляд матери.
   По всей видимости, они следили друг за другом, между ними  завязалась
тайная борьба, и щемящая тоска, тоска невыносимая, сжимала сердце Пьера.
Истерзанный сам, он не без злорадства  говорил  себе:  "Как  она  сейчас
должна страдать, если знает, что я разгадал ее!" И каждый  раз,  проходя
мимо камина, он останавливался и смотрел на светловолосую голову Мареша-
ля, чтобы ясно было видно, что его преследует какая-то неотвязная  мысль
И маленький портрет, меньше ладони, казался живым, злобным, опасным нед-
ругом, внезапно вторгшимся в этот дом, в эту семью.
   Вдруг зазвенел колокольчик у входной двери. Г-жа Ролан, всегда  такая
спокойная, вздрогнула, и Пьер понял, до чего напряжены ее нервы.
   - Это, наверно, госпожа Роземильи, - сказала она, снова  бросив  тре-
вожный взгляд на камин.
   Пьер угадал или полагал, что угадал, причину  ее  страха  и  волнения
Взор у женщин проницателен, мысль проворна,  ум  подозрителен.  Та,  что
сейчас войдет, увидит незнакомую ей миниатюру и, может быть,  с  первого
же взгляда обнаружит сходство между портретом и Жаном. И она все узнает,
все поймет! Его охватил страх, внезапный, панический страх, что позорная
тайна откроется, и, в ту минуту когда отворялась дверь,  он  повернулся,
взял миниатюру и подсунул ее под часы так, что ни отец, ни брат не заме-
тили этого.
   Когда он снова встретился глазами с матерью, ее взгляд показался  ему
смятенным и растерянным.
   - Добрый вечер, - сказала г-жа Роземильи, - я пришла  выпить  с  вами
чашечку чаю.
   Пока все суетились вокруг гостьи, справляясь  об  ее  здоровье,  Пьер
выскользнул в дверь, оставшуюся открытой.
   Его уход вызвал общее удивление. Жан, опасаясь, как бы г-жа Роземильи
не обиделась, пробормотал с досадой:
   - Что за медведь!
   Госпожа Ролан сказала:
   - Не сердитесь на него, он не совсем здоров сегодня  и,  кроме  того,
устал от поездки в Трувиль.
   - Все равно, - возразил Ролан, - это не причина, чтобы  убегать,  как
дикарь.
   Госпожа Роземильи, желая сгладить неловкость, весело сказала:
   - Да нет же, нет, он ушел по-английски; в обществе всегда так исчеза-
ют, когда хотят уйти пораньше.
   - В обществе, может быть, это принято, - возразил Жан, - но нельзя же
вести себя по-английски в собственной семье, а мой брат с некоторых  пор
только это и делает.
 
 
   VI
 
   В течение недели или двух у Роланов не произошло ничего нового.  Отец
ловил рыбу, Жан с помощью матери обставлял свою квартиру. Пьер,  угрюмый
и злой, появлялся только за столом.
   Однажды вечером отец задал ему вопрос:
   - Какого черта ты ходишь с такой похоронной миной? Я замечаю это  уже
не первый день.
   Пьер ответил:
   - Это потому, что меня подавляет тяжесть бытия.
   Старик ничего не понял и продолжал сокрушенно:
   - Это ни на что не похоже. С тех пор как нам посчастливилось получить
наследство, все почему-то приуныли Можно подумать, будто у нас случилось
несчастье, будто мы оплакиваем кого-нибудь!
   - Я и оплакиваю, - сказал Пьер.
   - Ты? Кого это?
   - Человека, которого ты не знал и которого я очень любил.
   Ролан вообразил, что дело идет о  какой-нибудь  интрижке,  о  женщине
легкого поведения, за которой волочился сын, и спросил:
   - Конечно, женщину?
   - Да, женщину.
   - Она умерла?
   - Нет, хуже, - погибла.
   - А!
   Хотя старик и удивился этому  неожиданному  признанию,  сделанному  в
присутствии его жены да еще таким странным тоном,  он  не  стал  допыты-
ваться, так как считал, что в сердечные дела нечего  вмешиваться  посто-
ронним.
   Госпожа Ролан как будто ничего не слышала; она была  очень  бледна  и
казалась больной. Муж с недавних пор начал замечать, что иногда она  так
опускается на стул, словно ее ноги не держат, и  тяжело  переводит  дух,
почти задыхается; он уже не раз говорил ей:
   - Право, Луиза, ты на себя не похожа.  Совсем  захлопоталась  с  этой
квартирой. Отдохни хоть немного, черт возьми! Жану  спешить  некуда,  он
теперь богатый.
   Она качала головой и не отвечала ни слова.
   В этот вечер Ролан заметил, что она еще бледнее обычного.
   - Видно, старушка моя, - сказал он, - ты  совсем  расхворалась,  надо
полечиться - И, повернувшись к сыну, добавил: - Ведь ты видишь, что мать
заболела. Ты хоть выслушай ее.
   Пьер отвечал:
   - Нет, я не замечаю в ней никакой перемены.
   Ролан рассердился:
   - Да ведь это же слепому видно! Что толку в том, что ты доктор,  если
не видишь даже, что мать нездорова? Посмотри-ка, ну посмотри же на  нее!
Да тут подохнешь, пока этот доктор что-нибудь заметит!
   Госпожа Ролан стала задыхаться, в лице у нее не было ни кровинки.
   - Ей дурно! - крикнул Ролан.
   - Нет... нет... ничего... сейчас пройдет... ничего.
   Пьер подошел к матери и, глядя на нее в упор, спросил:
   - Что с тобой?
   Она повторяла прерывистым шепотом:
   - Да ничего... ничего... уверяю тебя... ничего.
   Ролан побежал за уксусом и, вернувшись, протянул пузырек сыну:
   - На, держи... да помоги же ей! Ты хоть пульс-то пощупал?
   Пьер нагнулся к матери, чтобы пощупать пульс, но она так резко отдер-
нула руку, что ударилась о соседний стул.
   - Если ты больна, - сказал Пьер холодно, - то дай мне осмотреть тебя.
   Тогда она протянула руку. Рука была горячая, пульс  бился  неровно  и
учащенно. Он пробормотал:
   - Ты в самом деле больна. Надо принять  что-нибудь  успокаивающее.  Я
напишу тебе рецепт.
   Он начал писать, нагнувшись над бумагой, но вдруг  услышал  негромкие
частые вздохи, всхлипывания, звук сдерживаемых  рыданий.  Он  обернулся:
она плакала, закрыв лицо руками.
   Ролан растерянно спрашивал:
   - Луиза, Луиза, что с тобой? Что с тобой такое?
   Она не отвечала и продолжала безутешно рыдать.
   Муж пытался отнять ее руки от лица, но она противилась, повторяя:
   - Нет, нет, нет!
   Он повернулся к сыну:
   - Да что с ней? Я никогда не видел ее такой.
   - Ничего страшного, - ответил Пьер, - просто нервный припадок.
   Ему становилось легче при виде терзаний матери, и гнев  его  остывал,
словно эти слезы смягчали ее позорную  вину.  Он  смотрел  на  нее,  как
судья, удовлетворенный делом своих рук.
   Но вдруг она вскочила и бросилась к двери так внезапно и  неожиданно,
что ни Ролан, ни Пьер не успели остановить ее; она убежала в  спальню  и
заперлась.
   Ролан и Пьер остались одни.
   - Ты понимаешь что-нибудь? - спросил Ролан.
   - Да, - ответил сын, - это просто легкое расстройство нервов, которое
часто дает себя знать в мамином возрасте. Такие  припадки  могут  повто-
риться.
   Действительно, они стали повторяться у нее почти каждый день, и  Пьер
умел вызывать их по своему желанию, точно владея  тайной  ее  странного,
неведомого недуга. Он подстерегал на ее лице выражение покоя и  с  изощ-
ренностью палача одним каким-нибудь словом пробуждал затихшую на мгнове-
ние боль.
   Но и он страдал, и не меньше, чем она! Он жестоко страдал оттого, что
больше не любил ее, не уважал, оттого, что мучил ее. Разбередив кровото-
чащую рану, нанесенную им сердцу женщины и матери, насладившись ее мукой
и отчаянием, он уходил из дому и долго бродил по городу, терзаясь раска-
янием, мучаясь жалостью, скорбя о том, что так унизил ее своим  сыновним
презрением. Уж лучше броситься в море, утопиться, чтобы  положить  конец
всему!
   С какой радостью он теперь простил бы ее! Но это было выше  его  сил,
он не мог забыть. Если бы хоть не мучить ее больше; но  и  этого  он  не
мог, - он сам мучился по-прежнему. Он приходил к семейному обеду, полный
добрых намерения, но как только видел ее, как только встречал ее взгляд,
прежде такой прямой и честный, а теперь виноватый, испуганный  и  расте-
рянный, он помимо своей воли наносил ей  новые  удары,  не  в  состоянии
удержать предательских слов, просившихся на уста.
   Постыдная тайна, известная только им двоим, подстрекала его. Это  был
яд, который он носил теперь в крови, и ему, как бешеной собаке, хотелось
кусаться.
   Ничто теперь не мешало ему истязать ее, потому что Жан уже почти  пе-
реселился на новую квартиру и возвращался домой только по вечерам - поо-
бедать и переночевать.
   Жан нередко замечал язвительность и раздражение брата и приписывал их
зависти. Уж не раз он решал, что пора осадить его и  образумить,  потому
что жизнь в семье из-за постоянных сцен становилась крайне тягостной. Но
он не жил теперь дома,  ему  меньше  приходилось  страдать  от  грубости
Пьера, а любовь к покою поощряла его долготерпение. К тому же  богатство
вскружило ему голову, и он думал теперь только о том, что непосредствен-
но касалось его самого. Он приходил домой, поглощенный мелкими заботами,
занятый покроем нового костюма, фасоном шляпы, размером визитных  карто-
чек. И он не переставал толковать о предметах обстановки, о полках стен-
ного шкафа в спальне, где будет лежать белье, о вешалке в передней и  об
электрических звонках, установленных для того, чтобы нельзя  было  тайно
проникнуть в его квартиру.
   В честь новоселья решено было устроить прогулку в Сен-Жуэн, а вечером
отправиться к Жану пить чай. Ролану хотелось поехать на "Жемчужине",  но
из-за дальности расстояния и неуверенности, что можно добраться туда мо-
рем, если не будет попутного ветра, от его предложения отказались, и для
прогулки был нанят открытый экипаж.
   Выехали около десяти часов, чтобы поспеть к завтраку.  Пыльное  шоссе
тянулось среди нормандских полей: окруженные деревьями  фермы  придавали
волнистой равнине сходство с огромным парком Две крупные лошади  ленивой
рысцой везли экипаж, семейство Роланов, г-жа Роземильи и  капитан  Босир
сидели молча, оглушенные шумом колес, зажмурив от пыли глаза.
   Стояла пора жатвы Оттененные темно зеленым клевером  и  ярко  зеленой
свекловицей желтые хлеба отливали золотом и словно  светились  Казалось,
они впитали в себя падавшие на них лучи солнца Кое-где уборка уже  нача-
лась, и на полях, наполовину скошенных, работали крестьяне; раскачиваясь
всем телом, они взмахивали у самой земли широкими  косами,  похожими  на
крылья.
   После двух часов езды экипаж свернул налево, миновал ветряную мельни-
цу - серую, полусгнившую развалину, обреченный последыш старых  мельниц,
- и, въехав на чистенький двор, остановился перед нарядным домом  -  из-
вестным во всей округе трактиром.
   Хозяйка, по прозвищу Красавица Альфонсина, вышла, улыбаясь, на  порог
и протянула дамам руку, чтобы по мочь им сойти с высокой подножки.
   Под парусиновым навесом, на краю лужайки, в тени яблонь, уже  завтра-
кали гости - парижане, приехавшие из Этрета, и в доме слышались  голоса,
смех и звон посуды.
   Пришлось завтракать в номере, так как все залы были переполнены.  Ро-
лан заметил прислоненные к стене сачки.
   - Ага! - воскликнул он. - Уж не ловят ли здесь креветок?
   - Как же, - отвечал Босир, - здесь самый лучший улов  на  всем  побе-
режье.
   - Ах, черт, не заняться ли нам этим после завтрака?
   Оказалось, что отлив бывает в три часа.  Поэтому  было  решено  после
завтрака отправиться всей компанией на берег ловить креветок.
   Ели мало, чтобы кровь не бросилась в голову, когда  придется  шлепать
босиком по воде Кроме того, надо было  сберечь  аппетит  для  роскошного
обеда, заказанного на шесть часов, ко времени возвращения с ловли.
   Ролану не сиделось на месте от нетерпения Он решил купить особые сач-
ки, употребляемые для ловли  креветок,  -  небольшие  сетчатые  мешочки,
прикрепленные к деревянному обручу на длинной палке,  очень  похожие  на
те, которыми ловят бабочек. Альфонсина, все так же улыбаясь, одолжила им
свои собственные сачки. Потом она помогла дамам переодеться,  чтобы  они
не замочили платьям Она дала им юбки, толстые шерстяные чулки и плетены