е догадался, - она в него безнадежно  влюблена.
Она не сомневается: если бы он хотя бы на секунду заподозрил нечто подобное,
он давно бы отшвырнул ее, как раскаленный уголь. Ему нужен  только  надежный
тыл, и он совершенно однозначно дал ей понять, что  любовь  для  него  -  не
более чем слово из шести  букв,  которое  в  далеком  прошлом  действительно
что-то для него значило, но давно уже стало мертвым, как латынь. Он раздавит
ее и даже не заметит.
   - Прости, Маршалл. - Она с трудом подняла голову и увидела, что его карие
глаза неотрывно следят за выражением ее побледневшего  лица.  -  Я  не  могу
согласиться. - Ее гнев вдруг куда-то улетучился,  и  ей  страшно  захотелось
разрыдаться.
   - Слов "не могу" в моем лексиконе не существует. - Его голос из холодного
превратился в совсем ледяной. -  Подумай.  Я  не  требую  ответа  до  своего
отъезда в четверг.
   - Это совершенно бессмысленная отсрочка, - бесцветным  голосом  возразила
она.
   - Я сказал: подумай. - Лицо Маршалла вновь мгновенно изменилось: он вдруг
улыбнулся, а в глазах заискрилась самоирония.  -  Приятно  для  разнообразия
превратиться из дичи в охотника.
   Его слова подтвердили самые худшие ее предположения. Он хочет ее  потому,
что она его не хочет; ему до смерти надоели женщины, которые  сами  вешаются
ему на шею. Эта мысль еще больше укрепила ее решимость. Замуж  за  него?  Да
это же самоубийство - дичь превратится в жертву, а волк не щадит  тех,  кого
настиг. Она почувствовала,  как  болезненный  спазм  перехватил  дыхание,  и
отпила глоток портвейна, чтобы смочить горло. Спазм прошел, но  его  причина
осталась.
   Они еще немного посидели в теплом, наполненном ароматами  саду,  и  когда
пришла пора  уезжать,  Келси  с  удивлением  отметила,  что  день  уже  стал
клониться к вечеру.
   - А я и не заметила, как время прошло. - Она бросила  быстрый  взгляд  на
его помрачневшее лицо.
   - Только не вздумай сказать, что ты не заметила, как бежит  время,  из-за
полученного удовольствия, - мрачно пошутил Маршалл, и от его слов Келси  так
и передернуло.
   Они вышли на палящее солнце - улыбающийся хозяин долго кланялся  и  махал
им вслед, и ей стоило немалых усилий придать своему лицу вежливое выражение.
Они молча подошли к "рейндж-роверу". Хотя Маршалл припарковал машину в  тени
огромного раскидистого платана, в салоне оказалось, мягко говоря, жарковато,
и Келси далеко не  сразу  смогла  прислониться  к  нагретой  кожаной  спинке
сиденья.
   - Говорят, жара скоро спадет,  -  нарушил  молчание  Маршалл,  когда  они
помчались по каменистой дороге; встречный  поток  воздуха,  бивший  в  лицо,
приятно холодил ее разгоряченные щеки. - Средняя  температура  в  это  время
года здесь -  около  шестидесяти  пяти  градусов  по  Фаренгейту  плюс-минус
градус-другой, но в этом году у  них,  похоже,  настало  бабье  лето.  -  Он
взглянул на нее сбоку, ожидая  ответа,  но  она  лишь  рассеянно  кивнула  и
продолжала рассматривать пейзаж за окном..
   - Мы ехали сюда другой дорогой, - сказала Келси, подозрительно  глядя  на
Маршалла.
   - Я еще не намерен возвращаться. - Видимо, ее мнение в расчет не бралось!
- Боюсь, тебе придется скрипнуть зубками и еще некоторое время побыть в моем
гадком обществе. - Маршалл сидел, не оборачиваясь к ней, и упорно глядел  на
дорогу через лобовое стекло.
   Похоже, у него здорово испортилось  настроение,  удивилась  Келси,  ломая
голову над тем, отчего это красивое лицо  в  зеркале  заднего  обзора  такое
хмурое.
   - Ладно, мне все равно, как ехать, - вполголоса проговорила она.
   - Как это чертовски мило с твоей стороны, - съехидничал Маршалл.
   Он вел машину через низкие покатые холмы  и  сонные  долины,  изредка  за
окном мелькали городки - старинные каменные дома с  белеными  стенами.  Один
раз они миновали мраморный  карьер  -  единственный  за  весь  путь  признак
наличия какой-то промышленности в этой сонной стране,  а  потом,  когда  уже
стало  темнеть  и  силуэты  высоких  изящных  сосен,   величавых   дубов   и
многочисленных апельсиновых  и  лимонных  рощ  расплылись,  Маршалл  наконец
притормозил на крохотной площади  маленького  городка,  затерявшегося  среди
холмов. Во время поездки они оба хранили напряженное молчание.
   - Знаешь, что это за место?
   Келси удивленно оглянулась по сторонам и, хотя всего лишь несколько часов
назад она плотно пообедала, вдруг  почувствовала,  что  умирает  от  голода.
Теплый  вечерний  воздух  был  пропитан  ароматами  отличной  кухни,  но  на
безмолвные улицы уже пала темным  шатром  ночь,  и  нигде  не  было  заметно
признаков жизни.
   - Здесь живет Энрике. Помнишь, я тебе о нем говорил?  Это  он  нашел  мне
дом. - (Она кивнула.) - Я обещал ему, что как-нибудь заверну сюда. Он  хочет
с тобой познакомиться.
   - Со мной? - удивилась Келси.
   - Да, с тобой. Что в этом странного? В этих краях у женихов  и  невест  в
обычае иногда бывать  вместе,  -  сухо  заметил  он;  его  лицо  еще  больше
помрачнело.
   - И где он живет? - осторожно справилась она.
   В ответ Маршалл указал на широкие облезлые ворота в высокой белой  стене,
которая тянулась вдоль главной улицы.
   - Ему принадлежит единственная таверна в этом поселке, и к девяти  вечера
сюда собирается чуть ли не вся округа. Сейчас еще рановато, зато ты  успеешь
поближе познакомиться с Энрике - это колоритная личность.
   Маршалл с силой постучал в ворота, и через несколько  минут  из-за  стены
что-то быстро спросил тонкий, похожий  на  детский  голосок.  "Это  Маршалл,
Амалия",  -  ответил  Маршалл.  Ворота  немедленно  распахнулись,  и  вместо
маленького ребенка, которого  ожидала  увидеть  Келси,  в  объятия  Маршалла
кинулась, тараторя что-то непонятное, высокая, стройная брюнетка.
   - Его жена, - объяснил Маршалл поверх ее блестевшей, как вороново  крыло,
черноволосой головы, и Келси молча кивнула. Она понимала, что это глупо,  но
видеть другую женщину в объятиях Маршалла ей было невыносимо.
   Она последовала за Маршаллом и, миновав  крохотный  дворик,  оказалась  в
полутемном, смахивавшем на  пещеру  зале,  который,  казалось,  простирается
куда-то в бесконечность; вдоль стен стояли  маленькие  столики,  на  которых
тускло мерцали свечи, но пока, кроме них троих, здесь никого не было.  Келси
зачарованно разглядывала чудесные росписи на каменных  стенах,  изображавшие
певцов, тореадоров и жанровые сценки - дети сидят вокруг накрытого стола или
играют, по-видимому, на деревенской площади, а их личики светятся радостью.
   Между тем Келси заметила, что  Амалия  далеко  не  сразу  отпустила  руку
Маршалла и  пошла  искать  мужа.  Может  быть,  это  и  счастливая  супруга,
терзалась Келси, однако она отнюдь не безразлична к чарам Маршалла, да и он,
кстати, тоже, видимо, весьма к ней расположен.
   - Какая красавица, - произнесла Келси, изо  всех  сил  стараясь  говорить
небрежным тоном, и Маршалл без тени улыбки кивнул в ответ:
   - Да. Энрике просто счастливчик. Келси почувствовала легкий укол в сердце
и поспешила отвернуться. Неужели они приехали сюда только для  этого?  Чтобы
он мог повидаться с Амалией? Внезапно устыдившись этих мыслей, она поспешила
себя одернуть. "Перестань, Келси, -  сердито  подумала  она.  -  Что  это  с
тобой?"
   Энрике  оказался  высоким,  статным  гигантом  с   изрытым   оспой,   но,
несомненно, привлекательным лицом и  озорными  огоньками  в  черных  глазах.
Келси сразу поняла, что они с Маршаллом старые друзья.
   - Так  это  и  есть  твой  английский  роза,  друг  мой,  -  одобрительно
проговорил он, окинув взглядом ее зардевшееся лицо. - Счастливчик!  -  И  он
изо всех сил хлопнул Маршалла по спине.
   - То же самое он сказал про вас, - с улыбкой  заметила  Келси,  и  Энрике
темпераментно закивал, а его лицо расплылось в широкой улыбке.
   - Да-да, мы оба счастливчик. Но у меня с моей Амалия, у нас восемь детей!
- Он оттопырил на своих огромных руках восемь пальцев. - Не скоро  догоните!
- Увидев, как она изменилась в лице, он громко  захохотал,  и  даже  Маршалл
выдавил из себя кривую усмешку.
   Амалия  отправилась  укладывать  детей,  и  за  стаканчиком  вина  Энрике
объяснил, что каждый вечер здесь целиком зажаривают на вертеле тушу быка.
   - Будьте мои гости, ладно? -  радушно  сказал  он.  -  Немного  отдохнем,
повеселимся? - Он бросил одновременно вопросительный и озадаченный взгляд на
своего друга. - Этот мужчина слишком много работай, - медленно  объяснил  он
Келси. - Жизнь не надо принимать всерьез. Немножко работай, люби жена, рожай
дети... - Он обвел зал красноречивым широким жестом. - Вот и все дела.
   - Ты тысячу раз прав, Энрике, - согласился Маршалл,  а  Келси  между  тем
сидела как на иголках: ее терзала неловкость ситуации. Ей  вдруг  захотелось
выложить веселому, общительному португальцу, что все это  не  по-настоящему,
что Маршалл ей на самом деле не жених и их помолвка  ничего  не  значит,  но
это, конечно, было невозможно. Маршалл бы ей такого никогда не простил.
   - Он часто мне о тебе рассказывай, маленький  английский  роза,  -  бодро
продолжал Энрике. - Пора выбирай сети...
   - По-моему, Энрике, в дверь стучится первый посетитель, - холодно перебил
его Маршалл; до них действительно донесся громкий стук, и  Энрике  вышел,  а
Келси, у которой разыгралось любопытство, повернулась к Маршаллу.
   - Ты что, говорил с ним обо мне? - не удержалась она от вопроса.
   - Конечно, - безо всякого выражения ответил  Маршалл.  -  Энрике  знал  о
твоем отце и нашей с ним дружбе. Я часто рассказывал о его семье.
   - Понятно. - Келси вдруг почувствовала ужасное разочарование и непонятную
опустошенность, но она не успела углубиться в анализ своих чувств. Не прошло
и нескольких минут, как появившиеся в зале двое старших детей Энрике,  юноша
семнадцати и девушка шестнадцати лет, начали расставлять по  столам  красные
глиняные кружки и  раскладывать  сверкающие  столовые  приборы,  готовясь  к
вечернему веселью,  а  длинный  зал  потихоньку  начал  заполняться.  Энрике
поставил перед ними большой кувшин  красного  пенистого  вина,  оказавшегося
просто превосходным, и, глядя на красные губы Маршалла, Келси поняла, что  и
ее губы окрашиваются в такой же ярко-алый цвет.
   Над большим очагом посередине задымленного зала  медленно  поворачивалась
целая половина быка, распространяя вокруг себя характерный пряный  чесночный
запах соуса "пири-пири", и приблизительно через час Келси  начало  казаться,
что она перенеслась  в  далекое  прошлое  и  присутствует  на  средневековом
пиршестве.
   - Нравится? - Маршалл придвинулся и, обняв рукой за плечи, привлек  ее  к
себе. Ее охватило невыразимое блаженство, а когда он ласково коснулся губами
ее волос, она подумала, что этот день,  начавшийся  так  ужасно,  далеко  не
самый худший в ее жизни.
   В конце зала Жайме, старший  сын  Энрике,  запел,  аккомпанируя  себе  на
гитаре, протяжную, заунывную песню,  а  когда  его  сестра  стала  разносить
дымящиеся куски мяса и ломти свежего хлеба, а  также  мисочки  с  овощами  и
соусами, Энрике снова наполнил их кувшин вином.  Принявшись  за  еду,  Келси
слегка отодвинулась, и Маршалл приподнял ее голову за подбородок.
   - Крыша едет, правда? - беззаботным тоном спросил он, быстро целуя  ее  в
губы крепким поцелуем, она молча кивнула, и тогда он снова ее поцеловал - на
этот раз поцелуй затянулся надолго. - Ешь, девочка! -  В  его  глазах  снова
появился блеск, отсутствовавший всю вторую половину дня, с самого  разговора
в ресторане, и чем дольше они сидели, тем крепче прижимал он ее к себе, пока
она не услышала его сердце, бьющееся в такт со своим, и  ей  не  показалось,
что она тонет в свежем, бодрящем запахе его одеколона.
   Вскоре  после  полуночи  посетители  начали   расходиться,   и   Маршалл,
наклонившись,  шепнул  ей  на  ухо:  "Пора  уходить,   Келси.   Нам   далеко
добираться". Чувствовалось, что ему, как  и  ей,  не  хочется  покидать  дом
Энрике с его особой чарующей атмосферой, и она недовольно пошевелилась в его
объятиях: до чего же ей хотелось, чтобы это блаженство никогда не кончалось.
Здесь на несколько коротких, но  восхитительных  часов  время  остановилось.
Там, за воротами, снова навалятся проблемы  и  переживания,  а  она  хотела,
чтобы Маршалл все так же прижимал ее к себе, а она чувствовала все линии его
великолепного тела и знала, что пусть ненадолго, но все его помыслы - только
о ней.
   Когда они прощались с Энрике и Амалией, та сунула Келси в руку  маленькую
куклу, искусно вырезанную из дерева.
   - Тебе, - запинаясь сказала она на ломаном  английском.  -  Чтобы  сделай
большой сильный дети с твой мужчина.
   - Спасибо. - Келси не знала, куда деться от  смущения,  а  Маршалл  стоял
рядом и весь трясся от с трудом сдерживаемого смеха. Едва они сели в машину,
она, все еще пунцовая от смущения, потребовала у него объяснений. - Что  это
такое? - холодно спросила она.
   - По-моему, это амулет, дарующий женщине плодовитость, - спокойно ответил
Маршалл, хотя легкая дрожь в голосе выдавала, что его по-прежнему  разбирает
смех. - Амалия воспитана в старых традициях. Ее подарок ничего не  означает.
Она думала, что оказывает тебе любезность.
   - И выходит, она ошибалась? - Едва он напомнил ей, что все  это  -  фарс,
лишенный какой-либо реальной основы, как ей очень захотелось разбить куклу о
переднюю  панель  "рейндж-ровера",  а  то,  что  Маршалла  подарок   Амалии,
сделанный от чистого сердца, явно позабавил, еще больше усугубляло ее боль и
гнев. Все это для него только шутка, а она - просто игрушка в его руках!
   - Ну-ну, в чем дело? - Он уже было завел двигатель,  но,  повернувшись  и
увидев написанное на ее побледневшем  лице  возмущение,  снова  заглушил.  -
Амалия не хотела тебя обидеть. В  этих  захолустных  селениях  многодетность
по-прежнему считают главным признаком  женственности.  Не  думай,  она  и  в
мыслях не имела тебя оскорбить.
   Келси смотрела на его озабоченное лицо, а в ее голове  роились  горестные
мысли. "Неужели ты не понимаешь, что я бы отдала все на свете за  то,  чтобы
родить тебе детей? - думала она, а глаза ее пылали гневным огнем. -  Неужели
ты не видишь, что все это меня  просто  рвет  на  части?  Неужели  тебе  все
равно?"
   - Знаю, - холодно сказала она вслух, нечеловеческим усилием заставив свой
голос не выдать внутренней дрожи. - Только не кажется ли тебе, что в  данной
ситуации, учитывая, что я не намерена делить с тобой ни постели,  ни  жизни,
этот подарок, скажем так, несколько неуместен? - Фраза вышла более резкой  и
жесткой, чем она хотела, но, увидев, как выражение озабоченности  исчезло  с
его лица и оно окаменело, она поняла, что ей это приятно -  да,  она  хотела
причинить ему боль, хотела, чтобы ему стало не до  веселья.  Как  только  он
посмел смеяться над ней? Как посмел?!
   - Возможно, ты права. - Он бросил на нее последний долгий  взгляд  и,  не
говоря больше ни слова, завел двигатель; лицо - ледяная маска,  губы  плотно
сжаты.
   Я его ненавижу, он мне противен. Эти две мысли крутились у нее  в  голове
весь обратный путь, и стоило им подъехать к гостинице, она,  прежде  чем  он
успел пошевелиться, выскочила из машины, стремглав поднялась к себе в номер,
так что он едва за ней поспевал, и, отрывисто попрощавшись, хлопнула у  него
перед носом дверью.
   Оглушенная своим горем, она все еще  стояла  посреди  номера,  как  вдруг
через несколько минут  в  дверь  негромко  постучали.  Она  подошла  и  тихо
спросила:
   - Кто там?
   - Это Маршалл. - Он говорил вполголоса.
   - Что случилось?
   - Открой эту чертову дверь, женщина! - Теперь  она  уловила  в  его  тоне
сильное раздражение и, секунду поколебавшись, неохотно отодвинула задвижку.
   - Ну, так что? - спросила она, чуть-чуть приоткрыв дверь.
   - Пропади оно все пропадом, открой дверь как положено, а не то я  разнесу
ее в щепки! - Он был на пределе, и  она  сильным  толчком  распахнула  дверь
настежь.
   - В чем дело? - Дверь  стала  медленно  закрываться,  и  Келси  отступила
назад.
   - Что, черт побери, с тобой происходит, женщина?
   - Абсолютно ничего! Спокойной ночи.  -  Она  уже  собиралась  было  снова
захлопнуть дверь, но Маршалл быстрым движением взялся одной рукой за  ручку,
а другой схватил ее за волосы и заставил поднять голову. Увидев, в какой  он
ярости,  она  испытала  минутный  страх,  но  его   тут   же   смела   волна
поднимавшегося в ней гнева.
   - Я не намерен тебя насиловать, Келси.  -  Он  был  просто  вне  себя  от
ярости, глаза метали молнии. - Я всего-навсего хотел сказать, что под дверью
моего номера оказалась записка от Пиреса и что завтра с утра он ждет нас  на
стройке. Там возникли проблемы. Ты сможешь подняться в восемь?
   - Думаю, да, - с трудом проговорила она дрожащими губами.
   - Договорились. - Он посмотрел сверху вниз в ее огромные янтарные  глаза,
перевел взгляд на зажатую у себя в руке  массу  золотисто-каштановых  волос,
подчеркнуто медленно разжал пальцы и опустил  руки  по  швам.  -  Значит,  в
восемь.
   С этими словами он отступил назад и с громким стуком  захлопнул  дверь  у
нее перед носом. Она простояла целую минуту, тупо  разглядывая  полированные
доски, а затем стала резкими движениями со злостью срывать  с  себя  одежду,
оторвав при этом две пуговицы.
   Это уже слишком! Хватит с нее этого холодного высокомерия. Она сыта им по
горло. Если он и дальше намерен разыгрывать  всех  встречных  и  поперечных,
пусть поищет себе в помощницы другую идиотку. С нее довольно. Завтра же  она
ему скажет, что выходит из игры, и немедленно.
   И лишь когда она уже лежала в постели, окруженная прохладной темнотой, ей
припомнилась первопричина всех обманов. Это  все  было  устроено  ради  нее!
Чтобы спасти ее от  клеветы,  которую  собирался  распустить  Грег.  Маршалл
сделал все это ради нее! Она  застонала  и  перевернулась,  отчего  простыня
обмоталась вокруг нее, и она оказалась спеленутой по рукам и ногам. И  зачем
она все это затеяла? Теперь ей казалось, что никогда в  жизни  она  не  была
такой несчастной, как сейчас.
   На следующее утро, несмотря на почти бессонную ночь, ровно в  восемь  она
уже была на ногах и ждала Маршалла. Стоило ему  негромко  постучать,  и  она
сразу же вышла в коридор с папкой эскизов и чертежей под мышкой.
   - Доброе утро. - Она старалась говорить эдаким беззаботным тоном и молила
Бога, чтобы Маршалл не заметил  темно-лиловых  кругов  у  нее  под  глазами,
которые не удалось скрыть никакой косметикой.
   - Мое мнение об этом утре я сообщу тебе позднее, - сухо ответил он и взял
у нее из рук тяжелую папку. Она заметила, как его  пронизывающий  взгляд  на
мгновение остановился на синяках у нее под глазами, но он тут же отвернулся,
кивком пригласив ее следовать за собой. Он не  вернул  ей  отобранные  вчера
очки, а она так и не смогла набраться мужества их у него попросить.  Они  бы
ей сейчас пригодились: Келси чувствовала себя выжатым лимоном.
   В напряженном молчании они доехали до стройки,  где  под  жаркими  лучами
утреннего солнца уже шла работа. Едва "рейндж-ровер" затормозил возле  дома,
к машине тут же подошел Пирес и повел их туда, где  лежала  целая  коллекция
разнообразных труб и муфт. Скоро выяснилось, что португальский строитель  не
правильно прочитал один из чертежей, и после безуспешной попытки разъяснить,
в чем его ошибка, Келси оставила объясняться с ним Маршалла.
   Бассейн уже начали сооружать, и возле  него  гудел  огромный  грузовик  с
бетономешалкой. Келси заметила, что Пирес снова привез на стройку двух своих
маленьких детей: у его жены должна была со дня на день родиться двойня, и ей
было не справиться с пятилетним мальчиком и его четырехлетней сестренкой.
   Несколько минут Келси стояла и  наблюдала,  как  они  играют  в  какую-то
сложную игру, понятную только им двоим, затем ее  окликнул  Маршалл,  и  она
вернулась к мужчинам. Келси объясняла  Пирес  планировку  кухни,  как  вдруг
почувствов