ергивать портьеры.
   Милли тем временем установила пюпитр и вынула из  футляра  флейту.  Затем
она подошла к шкафчику с кассетами и через плечо спросила:
   - Ты хочешь послушать только меня? Или что-нибудь более значительное?
   Рональд подошел ближе и посмотрел на тщательно пронумерованные кассеты.
   - Вот это коллекция! - восхищенно  присвистнул  он.  -  Аккомпанемент  на
любой случай.
   - Эти записи не продаются в магазинах, - пояснила Милли. - Пит готовил их
для различных семинаров и тому  подобных  встреч,  которые  проводит  уже  в
течение многих лет. А часть из них я записала сама в то  лето,  когда  мы  с
доктором О'Флаэрти работали здесь.
   Казалось, Рональд не слушает ее объяснения. Он просмотрел отпечатанный на
машинке каталог и заметил:
   - У твоего отчима неплохой вкус. Ничего не ответив на эту реплику,  Милли
нашла нужную кассету и включила магнитофон.
   - Тебе не нужна моя помощь?
   -  Я  умею  обращаться  с  техникой,  это  часть  моей   профессиональной
подготовки.
   Она тщательно отрегулировала уровень звука. Рональд хмыкнул.
   - Вижу. -  Он  огляделся.  -  Хорошо.  Готовь  аппаратуру,  а  я  займусь
освещением.
   Он взял три стоявших за роялем высоких канделябра,  в  которые  уже  были
вставлены длинные белые свечи, и расставил  их  полукругом  вокруг  пюпитра,
затем достал из кармана брюк зажигалку,  и  через  мгновение  языки  пламени
заплясали, словно живые.
   Милли вновь  ощутила  улегшееся  было  волнение  и  отвернулась,  пытаясь
сконцентрировать внимание на  аппаратуре.  Рональд  прошел  к  дверям  зала,
выключил свет и вернулся обратно, гулко стуча каблуками по деревянному полу.
Взяв один из покрытых позолотой стульев, он поставил его в центре и  сел  на
него верхом, положив руки на спинку, вырезанную в форме лиры.
   - Готова?
   Была ли в этом вопросе насмешка? У Милли не было  полной  уверенности  на
этот счет. Она почувствовала себя еще более беззащитной и,  хотя  ноты  были
абсолютно не нужны ей, преувеличенно долго возилась  с  ними,  надеясь,  что
привычные движения помогут унять дрожь в руках. Наконец она поднесла  флейту
к губам и взяла несколько пробных нот.
   - Готова, - тихо проговорила она, нажала кнопку воспроизведения и замерла
в ожидании аккордов.
   Насыщенные  звуки  фортепьяно  наполнили  всю  комнату.  Шону   нравилось
аккомпанировать ей. Милли хорошо помнила тот день,  когда  они  сделали  эту
запись. Ей было всего семнадцать, и она уже начала влюбляться в него.
   Но Шон никогда ничего не говорил ей о своих чувствах. Затем  он  уехал  в
Штаты, а она в течение восьми лет усердно поддерживала разгоревшееся  в  ней
тем летом пламя любви.
   Восемь  лет,  думала  Милли,  вслушиваясь  в  прекрасные   звуки,   мягко
струившиеся по залу. Целых  восемь  лет!  Когда,  вернувшись,  Шон  стал  ее
преподавателем в колледже, она решила, что  это  знак  судьбы.  Он  учил  ее
музыке, водил в концерты, после чего они сидели в  небольших  ресторанчиках,
где он не отпускал ее руку даже во время еды. Он говорил, что  любит  ее,  и
явно добивался близости с ней. Лишь  по  чистой  случайности  они  не  стали
любовниками, прежде чем Милли узнала о его жене и детях.
   Вступление закончилось. Она подняла флейту к губам.., и тут же забыла и о
таинственности этого пустого зала с единственным слушателем,  и  о  событиях
последних дней.  Ее  охватило  грустное  ощущение  утраченной  надежды  -  и
повествующая об этом музыка. Никогда раньше Милли  не  испытывала  подобного
чувства. Она знала, что играет сейчас  прекрасно,  может  быть,  лучше,  чем
когда-либо в своей жизни.
   Музыка стихла. В затемненном зале воцарилась тишина. Легкий сквозняк чуть
колыхал  пламя  свечей,  но  был  слишком  слаб,  чтобы  пошевелить  тяжелые
занавески. Мужчина,  сидевший  верхом  на  стуле,  не  двигался.  Его  глаза
смотрели напряженно, странно блестя в колеблющемся свете. Тени на  стенах  и
полу тоже чуть колебались, принимая  причудливые  формы,  словно  пытающийся
материализоваться дух.
   Милли опустила флейту и встретилась с взглядом Рональда. У  нее  возникло
фатальное чувство неизбежности перед лицом своего  властелина  и  судьи.  Он
глубоко втянул в себя воздух, будто до сих пор сдерживал дыхание.
   С едва слышным  щелчком,  прозвучавшим  в  полной  тишине,  как  выстрел,
кассета остановилась. Рональд встал и произнес:
   - Я бы сказал, что тот парень, который считает, что ты  достигла  вершины
мастерства, абсолютно прав.
   Милли была озадачена, но потом вспомнила, что рассказала ему об оценке ее
игры Питом и Шоном. Преодолевая горечь, она улыбнулась. Со  своей  привычной
проницательностью Рональд тут же заметил ее реакцию.
   - Послушай, - мягко сказал он. - Это было сказано как комплимент.
   Милли  отвернулась  и  с  подчеркнутой  деловитостью  стала  перематывать
пленку.
   - Никогда не говори музыканту, что он достиг вершины мастерства, Рональд,
- небрежно заметила она. - Потому что это означает для него конец карьеры. -
Она вынула кассету и поставила ее на место. - Теперь ты готов  поесть?  -  с
деланным  спокойствием  осведомилась  она  и,  вопросительно  подняв  брови,
повернулась в его сторону.
   Рональд явно размышлял о чем-то. Его глаза пытливо смотрели на нее.
   - Чего бы мне действительно хотелось, - сказал он, не отрывая взгляда  от
ее глаз, - так узнать, что же ты на самом деле думаешь. Милли поежилась.
   - Зачем?
   Он подошел к ней. Падающая от него тень  бешено  запрыгала  и  исчезла  в
круге света. Он уверенно взял ее за подбородок, повернув лицом к себе.
   - Ты такая спокойная... Безукоризненные манеры.  Холодна,  как  лед.  Вот
только твои глаза свидетельствуют об обратном, моя дорогая.  -  И  он,  едва
касаясь, провел пальцем по ее щеке. - Так же, как, впрочем, и твоя игра.
   Милли с  горечью  подумала,  что  действительно  выдала  себя,  когда  он
заключал ее в свои объятия, но у нее хватило ума не сказать об  этом  вслух.
Она рывком отодвинулась и отступила на шаг. Так ей было легче.
   - Ты выдумываешь. Рональд покачал головой.
   - Нет, не выдумываю. Теперь  ты  снова  стала  холодна  и  сдержанна,  но
периодически сбрасываешь свои доспехи и тогда горишь ярким пламенем, как вот
эта свеча.
   В полном изумлении Милли отпрянула еще дальше, кашлянула и  неестественно
громким голосом сказала:
   - Это просто смешно!
   - Неужели?
   - Да, смешно, - с жаром повторила она. - И похоже  на  сцену  из  плохого
фильма. В жизни не слышала подобных глупостей. Ты вообще не  разбираешься  в
классической музыке. О ней нельзя судить так же, как о рок-н-ролле или  даже
джазе. Она не бывает спонтанной и эмоциональной.  Классические  произведения
создают,  как  памятники  архитектуры.  Я  не  придумываю  музыку  во  время
исполнения.
   - Ерунда, - заметил Рональд.
   - Что?!
   Он с готовностью повторил еще раз:
   - Ерунда. Или  ты  хочешь  сказать,  что  манера  исполнения  никогда  не
меняется?
   - Ну, в определенной степени, конечно, меняется.
   Несмотря на эту незначительную уступку, он продолжал настаивать:
   - Значит, я только что слушал именно тебя, а другой человек  исполнил  бы
это иначе.
   - Конечно, - согласилась Милли. - Но это не  означает,  что  те  чувства,
которые ты уловил, вернее, подумал, что уловил, - поправилась  она,  -  были
моими.
   На какое-то мгновение их глаза встретились, и Рональд раздраженно  втянул
воздух и запустил руку в свои волнистые волосы.
   - Ты, - наконец произнес он, - абсолютно не разбираешься  в  человеческих
эмоциях, но играешь, как ангел. Ладно, черт побери, пойдем  поедим,  пока  я
окончательно не забыл о своих добрых намерениях.

***

   За ужином он пребывал в странном, тяжелом настроении. Уловив  это,  Милли
почувствовала, как напряглись и ее нервы. А в результате вернулась  присущая
ей неуклюжесть. К ее полному смущению,  она  разбила  тарелку,  уронила  два
столовых прибора и рассыпала мандарины, горкой лежащие на деревянном  блюде.
С пунцовым от стыда лицом она нагнулась, чтобы подобрать их.
   - Оставь их, - резко сказал Рональд и испытующе посмотрел  на  нее.  -  У
тебя снова болит запястье?
   От удивления Милли замерла. Она почти не ощущала, как болит рука.
   - Немного.
   - Да не сиди ты с таким трагическим видом.
   Подумаешь, тарелку разбила, - сухо заметил Рональд. Облокотившись о стол,
он смотрел ей прямо в лицо. - Почему ты так напряжена?
   - Вовсе я не напряжена, - пробормотала  Милли,  нервно  комкая  салфетку,
чтобы не смотреть ему в глаза.
   - Тогда положи салфетку на место. Он взял отставленный ею бокал и,  налив
в него вина, подвинул через стол к ней.
   - Тебе нужно немного выпить. Давай, вино не отравлено, а я уж не  допущу,
чтобы ты снова напилась, потому что не уверен, -  добавил  он  тихо,  -  что
смогу держать себя в руках.
   Вспыхнув от смущения, Милли взяла бокал. У  нее  так  дрожали  руки,  что
немного вина тут же пролилось на  рукав  белой  блузки.  Она  чуть  было  не
заплакала от досады.
   Рональд протянул руку к серебряной солонке и,  не  спрашивая  разрешения,
щедро посыпал солью малиновое пятно. Милли с  деланным  вниманием  смотрела,
как белые крупинки постепенно темнеют, впитывая вино.
   - Подожди, пока соль все впитает. Затем опустишь блузку в холодную  воду.
Для этого тебе, конечно, придется ее снять, -  добавил  он  сухо.  Ее  глаза
взметнулись к его лицу. - И тогда я уж точно не смогу справиться с собой...
   Милли резко вскочила, опрокинув стул, и зажала уши.
   -  Перестань!  -  закричала  она.  Он  встал.  Милли  попятилась.  -   Не
приближайся ко мне, - напряженным шепотом проговорила она.
   Брови Рональда поползли вверх.
   - Насколько я понимаю, тебе больше не хочется играть для  меня.  В  таком
случае я сделаю то, что обещал.
   Милли непонимающе взглянула на него. Он улыбнулся  ей  своей  неотразимой
улыбкой.
   - Иди переоденься и замочи в холодной воде блузку. А потом я  научу  тебя
танцевать, - сказал он и, отвернувшись, бросил через плечо:
   - Даю тебе пять минут.
   Милли ринулась в свою комнату и, сорвав с себя блузку,  опустила  ее  под
струю холодной воды  в  раковине.  Потом  она  лихорадочно  натянула  старую
хлопковую юбку с резинкой на талии и футболку.

***

   Рональд ждал ее в зале.  Канделябры  с  зажженными  свечами  были  теперь
расставлены по всей комнате. Милли замешкалась в дверях.
   - Сейчас здесь все выглядит иначе, - неловко заметила она.
   Он легко вскочил на ноги.
   - Конечно. Ведь это уже не концертный зал, а  танцплощадка,  не  так  ли?
Подойди сюда.
   Осторожно, словно канатоходец по туго натянутому канату, Милли  пересекла
зал. Она надела  свои  любимые  балетные  тапочки  с  тряпичными  подошвами.
Рональд взглянул ей на ноги.
   - Сейчас же сними их, - сказал он. Милли была поражена.
   - Почему?!
   Он ухмыльнулся.
   - Они скользкие. А ты сейчас  в  таком  состоянии,  что  вполне  способна
сломать ногу. Если не свою, то мою.
   Это предположение было недалеко от истины, и Милли без  возражений  сняла
свои тапочки, но все же одарила его не очень-то любезным взглядом.  Хмыкнув,
он нажал кнопку магнитофона. Мощная  мелодия  в  ритме  рока  заполнила  всю
комнату. Милли вздрогнула от неожиданности.
   - Ты привез это с собой?
   - Нет, - с иронией сказал Рональд. - Да нет же. Эта кассета была здесь. Я
еще раньше заметил ее. Добрый старый Пит, очевидно,  не  так  консервативен,
как ты.
   Милли поняла, что задела его за живое.
   - Извини. Просто я никогда не слышала ничего подобного, - сказала она.
   В ответ он лишь пожал плечами и подошел к ней вплотную.
   - Ну, а теперь вот что. Скажи  мне,  пожалуйста,  когда  ты  танцевала  в
последний раз? Милли напрягла память.
   -  Это  было  в  школе,  на  уроке  танцев.  Его  лицо  было  по-прежнему
непроницаемым, но Милли почувствовала, что он снова рассердился.
   - Живя в такой семье, как твоя, ты наверняка должна была все же  посещать
какие-то танцевальные вечера, благотворительные балы и тому  подобное.  Что,
ты вообще не танцуешь?
   - Я уже говорила тебе  -  нет!  -  Ее  подбородок  слегка  дернулся.  Она
вспомнила свою мать,  мечтательно  плывущую  по  залу  в  объятиях  молодого
итальянского тенора. Его руки  лежали  на  ее  талии,  а  их  губы  едва  не
соприкасались. Милли не хотелось, чтобы кто-то, даже Шон, вот так держал  ее
в своих объятиях.., до сих пор.
   Это открытие настолько поразило ее, что она не сдержалась и заявила:
   - Для меня тогда существовал только один мужчина.  На  балах,  которые  я
посещала, его никогда не было рядом, а мне не хотелось вступать в  какие-то,
пусть даже мимолетные, отношения с кем-то другим, кого, как я знала, никогда
не смогу полюбить. Поэтому я вообще избегала подобных мероприятий.
   Она старалась говорить как можно менее эмоционально, но в ее  голосе  все
же прозвучала боль.
   Рональд задумчиво посмотрел на нее.
   - Так значит, ты - однолюбка? И не унаследовала от  матери  склонность  к
приключениям?..
   Милли вздрогнула. В его словах было нечто  большее,  чем  просто  крупица
истины, и это не понравилось ей. Какое он имеет право лезть ей в душу?!
   - Ну, если тебе хочется представить это именно так... - Она  постаралась,
чтобы ее голос звучал холодно и равнодушно.
   - Дорогая, - мягко сказал он, - пойми меня правильно. Большинство  женщин
к двадцати пяти годам уже кое-что испытали в жизни, но ты, похоже, не из  их
числа. Мне необходимо понять почему.
   - Почему? - со злостью переспросила она. -  А  какое  это  имеет  к  тебе
отношение?! Его взгляд был полон иронии.
   - Ты и в самом деле не понимаешь?
   - Иначе не спрашивала бы.
   Рональд положил руки ей на плечи, как показалось Милли - ласково,  но  на
лице его невозможно было прочитать ничего, кроме спокойного беспристрастия.
   - Если ты помнишь, сегодня днем мы.., были на грани близости. Вот  почему
твое прошлое интересует меня.
   Милли зарделась и опустила глаза.
   - Но мы вовремя остановились.
   - Не мы,  а  я!  -  с  неожиданной  резкостью  сказал  Бредли.  -  Это  я
остановился, а ты в тот момент была слишком увлечена.., экспериментом.
   - Да? - Милли вырвалась из его  рук.  -  А  ты  не  слишком-то  галантен.
Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что вообще в  этом  эксперименте  не
участвовал? - с явным укором спросила она.
   - Участвовал. И мог заметить, что ты целовала меня вовсе не как  женщина,
которая любит другого мужчину. Думаю, настало время пересмотреть  твою  позу
однолюбки.
   - Это вовсе не поза, - сквозь зубы процедила Милли.
   - В таком случае почему ты не с ним? - вкрадчиво  поинтересовался  он.  -
Или Шон не хочет тебя?
   Милли вспомнила побагровевшее от страсти лицо Шона и невольно поежилась.
   - Хочет.
   Глаза Рональда сузились.
   - Тогда, вероятно, ты сама не очень-то желаешь его.
   - Это не совсем так. Просто он женат. Это  вынужденное  признание  далось
Милли с большим трудом, но совершенно не убедило Рональда.
   - Ну и что из того?
   - Ты не понимаешь. - От ее воинственности не осталось и следа.  -  У  них
есть дети. Шон сказал, что я совершаю глупость, что его жена  снисходительно
относится к его увлечениям, но...
   - Но ты не разделяла такую точку зрения, - мягко подсказал Рональд.
   Он, должно быть, считает меня чопорной дурой, подумала  Милли.  С  жалким
видом она все же выдавила:
   - Таковы мои принципы.  Я  ничего  не  могу  с  собой  поделать.  Это  бы
причинило боль другим людям.
   - Точно, - к ее удивлению, согласился Рональд и лукаво улыбнулся. -  Ведь
женщины-однолюбки, как правило, предпочитают таких  же  мужчин.  Я  сужу  по
собственному опыту.
   Он намекает на разницу между нами, подумала Милли, и у нее вырвалось:
   - Полагаю, ты считаешь меня просто трусливой дурой?!
   - Нет, я думаю, что ты очень мудрая девушка.  Действительно,  нет  смысла
играть с огнем, если не хочешь обжечься. -  Пожав  плечами,  Рональд  сменил
тему. - Так значит, ты вообще не танцуешь? В таком случае придется  начинать
с азов. - Он раскрыл ей объятия. - Иди ко мне.
   Милли не двигалась. Рональд заметил ее нерешительность  и,  усмехнувшись,
вызывающе бросил:
   - Ты что, боишься?
   Она поежилась. Почему всякий раз, когда она не готова к тому, на  что  он
толкает ее, он объясняет это трусостью?
   Гордо вскинув голову, Милли притворно сладким голосом заметила:
   - Конечно. Вдруг я действительно сломаю тебе лодыжку. Сколько  это  будет
мне стоить? Рональд громко расхохотался.
   - Целое достояние. Ты задержишь съемки следующего  фильма,  а  главное  -
погубишь мою карьеру. - Он неторопливой  походкой  подошел  к  ней,  деланно
безразличным жестом положил ей на плечи руки. - Поднимите голову  вверх,  но
следите за тем, куда ставите ноги, мисс Роббинс!
   Милли изо всех сил постаралась подавить сладостную дрожь, охватившую  ее,
когда она ощутила тепло его ладоней на своей спине. Стараясь отвлечься,  она
придирчиво заметила:
   - Вряд ли это возможно. Рональд слегка встряхнул ее:
   - У тебя все получится.  Просто  старайся  быть  внимательной.  И  слушай
музыку.
   Мелодия была смутно знакома Милли. Для человека, который совсем не  умеет
танцевать, быстрый ритм - настоящая ловушка, подумала она.
   - А теперь, - деловито продолжил  Рональд,  -  постарайся  уловить  ритм.
Начинай движение не ногами, а плечами.
   Милли закачалась в его руках, как марионетка.
   - Когда поймаешь ритм, начинай двигаться сама. - Он слегка потормошил ее.
- Ты что, не слушаешь меня?!
   Какое-то  незнакомое  томление  начало  постепенно  охватывать  ее,   оно
совершенно не вязалось с быстрой, ритмичной мелодией.
   - Сосредоточься, - потребовал Рональд, - я скажу, когда  начинать.  Держи
плечи параллельно моим, повторяй мои движения и, пожалуйста,  постарайся  не
умничать. Готова?
   Милли едва сдержала усмешку. Он командует, как Пит на репетиции, подумала
она, и  при  этом  такой  же  серьезный,  решительный  и  готовый  мгновенно
взорваться.  Однако  она  решила  не  говорить  Рональду  об  этом,  и  лишь
утвердительно кивнула.
   - Подождем начала следующей мелодии, - сказал  он.  -  Слушай  ритм,  это
главное.
   Следующая пьеса звучала иначе, хотя тоже была  неуловимо  знакома  Милли.
Она прислушалась и уловила  ритм  даже  раньше,  чем  руки  Рональда  начали
выстукивать его на ее спине. Двигаться в такт оказалось совсем нетрудно.
   Когда он начал танцевать, отодвигая и вновь притягивая ее к  себе,  Милли
вдруг ощутила себя ловкой, уверенной в своих движениях. Мелодия закончилась,
началась другая, и он без предупреждения  закружил  ее  по  залу.  К  своему
изумлению, Милли не споткнулась и не остановилась как вкопанная. Ее движения
становились все более естественными.
   -  Просто  превосходно,  -  запыхавшись  сказала   она,   когда   кассета
закончилась. В ответ Рональд добродушно рассмеялся:
   - Ну вот, теперь ты умеешь танцевать.
   - Да, - серьезно согласилась Милли. Она  секунду  поколебалась,  а  потом
лукаво добавила:
   - Но, вероятно, не со всеми.
   Неожиданно для нее лицо Рональда изменилось. Он стоял очень тихо,  словно
солдат, прислушивающийся к возможному приближению  врага.  Потом  он  разжал
объятия, с непроницаемым лицом  подошел  к  магнитофону  и  поставил  другую
кассету.
   На этот раз мелодия была не  знакома  Милли.  Мягкий,  приглушенный  ритм
ударных звучал возбуждающе, как, впрочем, и хрипловатый голос  певца.  Милли
вновь начало охватывать полное оцепенение.
   - Слушай, - прошептал Рональд, обнимая ее.  Она  стояла  в  его  объятиях
неподвижно, чувствуя себя участницей  любовной  пантомимы.  Словно  какое-то
ледяное покрывало не пропускало к ее телу тепла его рук.
   -  Почему  в  подобных  песенках  всегда  такой  примитивный   текст?   -
поинтересовалась она небрежным тоном.
   Рональд ничего не ответил.  Он  положил  руку  ей  на  бедро  и  заставил
качаться  в  такт  мелодии.  Их  тела  по