ортовал Вадику:
     - Все сделали. Завтра ЖЭК работает с утра. Идем выписываться.
     Вадик назначил встречу у себя дома, в нашей бывшей квартире на Никитском бульваре.
     - Жду в четырнадцать ноль-ноль. Формальности закончены, по документам квартира моя. Покажете паспорта с выпиской, получите деньги. Теперь диктую адрес. Додик вам за кольцевой дорогой секцию присмотрел.
     Мы втроем вышли на улицу, взяли такси и поехали осматривать новое жилище. Я не раз слышал, как люди из периферии называют квартиры в новых домах секциями. Что-то безумно тоскливое слышалось в этом определении.
     Новый дом из светлого кирпича, к удивлению, нам очень понравился. Квартира на порядок лучше теперешней. Стеклянные двери из холла, большая светлая кухня, вместительные стенные шкафы. Главное - тепло, из щелей не дуло. У нас словно камень с души свалился.
     - Что ж, - сказал папа, - завтра получим деньги с Вадика, оплатим новое жилье и станем деревенскими жителями. Начнем читать областные газеты.
     Лес рядом, заведем собаку и будем каждый день выгуливать ее в лесу. Лыжи пригодятся. Сколько лет зря пылились...
     - Все не так уж плохо, - согласился я. - Мы мечтали о загородном доме. Вот вам и загородный дом. Только удобства городские. Камина, жаль, нет.
     - С камином вы живо пожар мне устроите, - впервые за последние дни улыбнулась мама.
     - Давайте, родители, сразу договоримся: на часть денег из тех, что у нас Останутся, купим машину. С машиной заживем как белые люди. Захотел в центр - пожалуйста. Без толкучки и мытарств.
     Родители не возражали.
     Утром мы втроем чинно сидели с паспортами перед дверью начальника ЖЭКа. Перед нами старуха долго и бестолково выясняла, почему ей прибавили квартирную плату.
     - Пенсии и так не хватает, - кричала она в кабинете. - На хлебе сижу. Спасибо, сноха из деревни картохи подбросит.
     - У вас, гражданка Тимофеева, и так льготы, - отвечал ей монотонный женский голос. - За вас государство доплачивает. И проезд вам бесплатный в Москве Лужков ввел. Все недовольны. Неблагодарный вы народ...
     Бабка не унималась:
     - Ты, дочка, поработай с мое - тридцать пять лет на фабрике! А потом сядь на черный хлеб с картохой. Бесплатным проездом попрекаешь, а куда мне ездить? На кой мне твоя Москва?
     Наконец бабка освободила кабинет. Наша выписка прошла гладко. Никаких козней в ЖЭКе нам не чинили. Мы вышли и переглянулись - вот чудо, неужели фортуна повернулась к нам лицом?
     Ехать к Вадику за деньгами было рано, я решил отправиться в Москву прямо сейчас:
     - Папа, давай встретимся в два часа в Доме полярников. У меня есть дела.
     Мы попрощались:
     - Привет, бомжи!
     Папа улыбнулся:
     - Дошутишься. Остановит милиция, спросит документы, а прописки нет. Загремишь в кутузку...
     Я спешил до встречи с Вадиком посетить ресторан на Беговой. От работы отказываться не буду. Как рантье мы уже пожили... Довольно. Мне, пианисту с консерваторским образованием, отбарабанить несколько романсов вроде "Отцвела уж давно хризантемы в саду" труда не составит.
     Не повезло. Администратор, отвечавший за музыкальную часть, на работу не вышел.
     - Вчера Николай Прокопыч сильно гулял. Сегодня болеют, - доверительно сообщил гардеробщик"
     Я поднял руку, подловил частника и доехал до Белорусского вокзала. Хотелось пройти по улице Горького пешком. Времени полно, а по центру Москвы я очень давно не бродил. Улица Горького, ныне опять Тверская, сильно изменилась. Выстроенные на импортный манер отели, дорогие шикарные магазины, казино - передо мной открывалась незнакомая улица, новая столица. Пришла странная мысль, что Москва уже не мой город. Сейчас я бомж без прописки, а завтра - областной житель. Стало грустно. Что за ерунда! Неужели жалкий чернильный штамп в паспорте что-либо меняет? Я был и буду настоящим коренным москвичом. Мне известны такие вещи, о которых может знать только истинный москвич. Я могу дать справку, какая акустика в любом из известных концертных залов. На память покажу, как развешаны картины в Музее Пушкина и старой Третьяковке.
     Я вас проведу такими дворами и закоулками, о которых ни один приезжий и не подозревает. "Я на Пушкинской площади. Привет, Александр Сергеевич!"
     Мне показалось, что великий поэт с сарказмом поглядывает на американский "Макдональдс". Ему смешно глядеть на ресторан для быстрого поточного питания. Пушкин знал толк не только в русской кухне.
     Помните: "Пред ним roast-beef окровавленный, роскошь юных лет, французской кухни лучший цвет". Я с Пушкиным накоротке. С детства читал наизусть всего Онегина и Руслана с Людмилой.
     И не по одним стихам я вас знаю, господин камер-юнкер. Мне ведомы и интимные подробности. Довелось заглянуть в письма Арины Родионовны своему воспитаннику: "Приезжай, барин. Крепостная Акулина подросла и сделалась красавицей, а Парася давно в соку", - знала "добрая старушка", чем подманить великого поэта России.
     Я подмигнул Пушкину и свернул на Тверской.
     Прохожу Пушкинский театр. В детстве я глядел тут сказку. Потом, через много лет сидел за столом с артистом Торсенсеном, ветераном театра. Артист помнит самого Таирова. В сказке Торсенсен играл небольшую роль лешего. Леший катал на себе дородную Бабу Ягу. Я смотрел на это и жалел лешего... Налево новое здание МХАТа. Нелепое сооружение с китайским привкусом. Я никогда не принимал этот театр за ""Художественный". Настоящим оставался театр с чайкой на фронтоне в проезде МХАТа.
     Пора поздороваться с Тимирязевым. Швы от бомбежки еще заметны. Из бесед отца с маминым дедушкой я знал, что раньше Никитский бульвар начинался четырехэтажным домом красного кирпича. В один из последних налетов немецкой авиации в дом угодила бомба. От взрывной волны в соседних зданиях вылетели стекла. Осколок бомбы разрушил памятник.
     Сам дом обвалился и сгорел. Потом, после победы, еще долго торчали остатки стен с пустыми глазницами окон. Однажды ребятишки обнаружили в полузасыпанных подвалах десять трупов. Развалины оцепила милиция. Бандиты, которых после войны в Москве обитало великое множество, складывали туда тела своих жертв. После этого случая дом сровняли с землей.
     Я перешел улицу Герцена. Вот и начало Никитского бульвара. На месте разрушенного дома теперь гуляют мамаши с колясками. Сегодня первый день припекает солнце. В Москве дают весну. С крыши кинотеатра "Повторный" сбрасывают сосульки. Пенсионеры на скамейках подкармливают голубей. Шустрые московские воробьи успевают стащить крошку прямо из-под носа драчливого и жадного сизаря. Никогда не понимал, как эта тупая и драчливая птица могла стать у нас символом мира. Там, в Палестине, библейская горлица стройна и женственна. По-моему, нашего европейского сизаря в символ мира превратил испанский француз Пикассо. Я всегда веселился, когда читал, как Пикассо вступал в партию коммунистов, потом обижался и выходил... И так много раз. Зачем все это художнику...
     Я посмотрел на часы на Никитской площади. Часы стояли. На моих стрелки показывали час дня. Есть время прогуляться по старому Арбату. Я миновал Никитский бульвар, перешел по подземному переходу под Калининским проспектом и вышел к ресторану "Прага". Папа рассказывал, как любил в детстве ходить на первый этаж кафе "Прага". Это было первое в Москве кафе-"стоячка" с самообслуживанием. Чтобы получить особые по вкусу пражские сосиски с тушеной капустой, требовалось выстоять длинную очередь.
     От ресторана "Прага" начинался старый Арбат.
     Покойный мамин дедушка восхищался чистотой и отменной дисциплиной старого Арбата прежних времен. На каждом перекрестке дежурил постовой в белых перчатках с милицейской палочкой в руках. Пешеходы переходили улицу только по переходам. По этой улице сам Сталин в автомобиле ЗИС-110 часто ездил из Кремля на ближнюю дачу в Кунцево. Этот факт придавал улице священную торжественность с долей мистического страха. Теперь Арбат превратился в ярмарку живописи и постсоветского лубка. Topговали матрешками с лицом Ельцина, Горбачева и других новых политиков. По стенам домов художника расставляли холсты, предлагая меню на любой вкус. От полотен "под голландцев" до сублематических абстрактных шарад. Старенький Арбат я жалел.
     Грубо подкрашенные фасады и бездарные бетонные ящики-вазы для цветов и елок отдавали бутафорщиной. Арбат со своими псевдостаринными фонарями походил на продажную девку не первой свежести. Два жлоба снимались в обнимку с президентом. В качестве партнера для интимного снимка, кроме лидера государства, фотограф предлагал огромную страшную обезьяну. Автомобильное движение по улице прикрыли. По старому Арбату гулял народ...
     Я забрел под колонны Вахтанговского театра и вспомнил свое первое свидание с Галей. Галя, родом из Липецка, училась в "Щуке" и жила в общежитии.
     Девушке очень хотелось выйти замуж и перебраться из общежития ко мне в Дом полярников. Через три месяца нашего романа Галя заразила меня триппером. Я тогда учился на третьем курсе консерватории.
     Год назад я случайно встретил Галю. Мечта молодой актрисы исполнилась. Она жила в центре Москвы, на Трубной площади. Архитектор Миша взял Галю в жены и прописал в своей квартире. Теперь Галя в разводе, живет на Трубной. Где сейчас живет Миша, я узнавать не стал. Случайная встреча мне была не" приятна.
     Возвращался переулками. Я решил подойти к Дому полярников с черного хода. От знакомых до боли подъездов, арочек и особнячков защемило сердце.
     В новостройках у кольцевой дороги другая реальность. Вспомнились "Марсианские хроники" Рэя Бредбери. У него есть страшный рассказ: марсиане построили для землян ловушку - город их детства.
     Родные домики населили умершими родственниками. Люди расслабились от умиления, и марсиане перебили их по одиночке...
     Я вдруг ощутил страх героев Бредбери. В нашем дворе по-прежнему сидел бронзовый Гоголь. Его голова и плечи, убеленные пометом голубей, так же грустно вырисовывались на фоне неба. Вот и черный ход нашего дома. Маминому дедушке квартиру в Доме полярников подарил Сталин. Дом специально построили для покорителей Северного полюса. Теперь я шел в свою бывшую квартиру получать плату за то, что освободил для Вадиков Москву.
     Я поднялся по лестнице и позвонил в дверь черного хода. Долго никто не открывал. Затем дверь распахнулась, передо мной стояла женщина в грязном халате. Вглядевшись в опухшее от слез лицо, я с трудом узнал Лиду, жену Вадика. От прежнего лоска картинки из "Плейбоя" не осталось и следа. Передо мной стояла простая деревенская женщина с курносым носом и босыми, без накрашенных ресниц, глазами.
     - Вадик назначил нам с папой встречу в два часа, - сказал я, намереваясь войти.
     Лида преградила дорогу:
     - Его тут нет. Вадик в казино...
     - А где мой папа? - спросил я, чувствуя неладное.
     - Да оставьте меня в покое! - истерически крикнула Лида. - Все! Все! Все! Все в казино! - И женщина захлопнула передо мной дверь. Я постоял в недоумении несколько минут и потом со всех ног бросился на улицу. Ничего не видя перед собой, я мчался по переулку. В подземном переходе чуть не сбил с ног старушку. Вот и родильный дом имени Грауермана.
     В этом доме увидела свет вся наша семья. Еще минута - и я пробежал короткий переулок. Толпу праздношатающихся по Арбату людей я преодолел как неодушевленное препятствие. Кто-то крикнул мне вслед грязное ругательство. Еще один поворот. Казино "DOG-GROUND". Дверь заперта. Я что есть сил принимаюсь молотить в дверь. Слышу, как брякает замок. Дверь медленно открывается. Здоровенный верзила наводит на меня автомат:
     - Куда ломишься, козел?!
     - Я к Вадику!
     Верзила опускает автомат, я иду вглубь. Группками стоят люди. Говорят шепотом. Я подхожу к человеку с черной повязкой на рукаве.
     - Где Вадик?
     Человек ведет меня через зеркальные двери, сквозь зал с рулеткой и столами, покрытыми зеленым сукном. Маленький проход под арку.
     - Вадик тут.
     Я оглядываюсь. На огромном столе в сверкающем полировкой гробу дорогого дерева с бронзовыми ручками лежит Вадик. Его лицо не бледное, как у мертвецов, а живое, румяное. Кажется, сейчас он приподнимется и скажет:
     - Привет, пацан, все заметано...
     Ко мне подходит папа. Он бледен. На щеках красные пятна. Папа жмет мне руку:
     - Его вчера вечером из автомата у самого входа в квартиру. В нашем Доме полярников.
     Человек с траурной повязкой снова подходит к нам:
     - Вы пришли проститься или у вас есть проблемы?
     - У нас проблемы. Вадик нам должен двадцать пять тысяч долларов за квартиру.
     - Могу вам выразить свое глубокое соболезнование. Вадик - банкрот. После смерти все его имущество переходит к итальянским компаньонам, братьям Сагетти. - Человек с повязкой смотрит на нас с искренним участием.
     - А наша квартира?! - не выдержав, громко кричу я.
     - Если ваша квартира оформлена на покойного, то и квартира тоже.
     Я смотрю на человека с повязкой ,и в глубине его сочувствующего, участливого взгляда замечаю еле заметную усмешку...

     Жуковский - Москва, 1997