Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
-
вместо того чтобы склониться перед волей небес, я бросил ей вызов.
Божественный приговор свершился: на меня обрушились несчастья, я был на
волосок от смерти. Постигшие меня наказания были суровы, одно из них
навсегда меня смирило. Ты знаешь, как я гордился моей силой, - но где она
теперь, когда я должен прибегать к чужой помощи, как слабое дитя? Недавно,
Джен, - только недавно, - начал я видеть и узнавать в своей судьбе перст
божий. Я начал испытывать угрызения совести, раскаяние, желание примириться
с моим творцом. Я иногда молился; это были краткие молитвы, но глубоко
искренние.
Несколько дней назад... нет, я могу точно сказать когда, - четыре дня
назад, в понедельник вечером, я испытал странное состояние: на смену моему
бурному отчаянию, мрачности, тоске явилась печаль. Мне давно уже казалось,
что раз я нигде не могу тебя найти - значит, ты умерла. Поздно вечером,
вероятно между одиннадцатью и двенадцатью, прежде чем лечь, я стал молить
бога, чтобы он, если сочтет это возможным, поскорее взял меня из этой жизни
в иной мир, где есть надежда встретиться с Джен.
Я сидел в своей комнате, у открытого окна; мне было приятно дышать
благоуханным воздухом ночи; правда, я не мог видеть звезд, а месяц
представлялся мне лишь светлым туманным пятном. Я тосковал о тебе, Дженет!
О, я тосковал о тебе и душой и телом. Я спрашивал бога в тоске и смирении,
не довольно ли я уже вытерпел мук, отчаяния и боли и не будет ли мне дано
вновь испытать блаженство и мир? Что все постигшее меня я заслужил, это я
признавал, но я сомневался, хватит ли у меня сил на новые страдания. Я молил
его - и вот с моих губ невольно сорвалось имя, альфа и омега моих сердечных
желаний: "Джен! Джен! Джен!"
- Вы произнесли эти слова вслух?
- Да, Джен. Если бы кто-нибудь услыхал меня, он решил бы, что я
сумасшедший, с такой неистовой силой вырвались у меня эти слова.
- И это было в прошлый понедельник около полуночи?
- Да, но не важно время; самое странное то, что за этим последовало. Ты
сочтешь меня суеверным, - правда, у меня в крови есть и всегда была
некоторая склонность к суеверию, тем не менее это правда, что я услыхал то,
о чем сейчас расскажу.
Когда я воскликнул: "Джен, Джен, Джен!", голос (я не могу сказать
откуда, но знаю, чей он) отвечал: "Иду! Жди меня!" - и через мгновение
ночной ветер донес до меня слова: "Где ты?"
Я хотел бы передать тебе ту картину, то видение, которое вызвал во мне
этот возглас; однако трудно выразить это словами. Ферндин, как ты видишь,
окружен густым лесом, и всякий звук здесь звучит глухо и замирает без
отголосков. Но слова "где ты?" были произнесены, казалось, среди гор, ибо я
слышал, как их повторяло горное эхо. И мне почудилось, будто более свежий,
прохладный ветер коснулся моего лба; мне представилось, что я встречаюсь с
Джен в какой-то дикой, пустынной местности. Духовно мы, вероятно, и
встретились. Ты в этот час, Джен, конечно, спала глубоким сном; быть может,
твоя душа покинула комнату и отправилась утешать мою: ибо это был твой
голос, - это так же верно, как то, что я жив! Это был твой голос.
Вы знаете, читатель, что именно в понедельник, около полуночи, я
услышала таинственный призыв; как раз этими словами я на него ответила. Я
выслушала рассказ мистера Рочестера, но ничем на него не отозвалась.
Совпадение было так необъяснимо и так меня поразило, что я не могла говорить
о нем и обсуждать его. Это неизбежно произвело бы глубочайшее впечатление на
душу моего собеседника, а эту душу, которая столько пережила и поэтому имела
особую склонность к мрачности, не следовало сейчас уводить в глубокую тень
сверхъестественного. Итак, я затаила все это в своем сердце.
- Теперь ты уже не будешь удивляться, - продолжал мой хозяин, - почему,
когда ты так неожиданно предстала предо мной вчера вечером, мне было трудно
поверить, что ты не видение и не один только голос, который замрет и
растворится в тишине, как замерли в тот раз твой шепот и горное эхо. Теперь,
благодарение богу, я знаю, что все это другое. Да, я благодарю бога.
Он благоговейно обнажил голову и, опустив незрячие глаза, склонился в
безмолвной молитве.
- Я благодарю творца за то, что в дни суда он вспомнил о милосердии. Я
смиренно молю моего искупителя, чтобы он дал мне силы отныне вести более
чистую жизнь, чем та, какую я вел до сих пор.
Затем он протянул ко мне руку, чтобы я его повела, Я взяла эту дорогую
руку, на мгновение прижала ее к своим губам, затем дала ему обнять меня за
плечи: будучи гораздо ниже его, я одновременно служила ему и опорой и
поводырем. Мы вошли в лес и направились домой.
Глава XXXVIII
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Читатель, я стала его женой. Это была тихая свадьба: присутствовали
лишь он и я, священник и причетник. Когда мы вернулись из церкви, я
отправилась на кухню, где Мери готовила обед, а Джон чистил ножи, и сказала:
- Мери, сегодня утром я обвенчалась с мистером Рочестером.
Экономка и ее муж были почтенные, флегматичного склада люди, которым
можно было в любое время спокойно сообщить самую важную новость, не рискуя
услышать визгливые восклицания и быть оглушенной потоком недоуменных
расспросов. Мери взглянула на меня с удивлением; ложка, которой она поливала
соусом пару жарившихся цыплят, на несколько мгновений замерла в воздухе, и
на те же несколько мгновений Джон перестал чистить ножи. Склонившись затем
над жарким, Мери только сказала:
- Обвенчались, мисс! В самом деле? - и прибавила: - Я видела, что вы с
хозяином куда-то пошли, но не знала, что вы отправились в церковь венчаться.
- Сказав это, она продолжала поливать жаркое.
Обернувшись к Джону, я видела, что он широко улыбается.
- Я говорил Мери, что этим дело кончится, - сказал он. - Я догадывался,
что у мистера Эдварда на уме (Джон был старым слугою, он знал своего хозяина
еще когда тот был младшим в семье, и поэтому часто называл его по имени), и
был уверен, что он не станет долго ждать. Что ж, правильно сделал, как мне
сдается. Желаю вам счастья, мисс, - и он отвесил мне почтительный поклон.
- Спасибо, Джон! Мистер Рочестер просил меня передать вот это вам и
Мери. - Я вложила ему в руку пятифунтовый билет и, не ожидая, что они еще
скажут, ушла из кухни. Некоторое время спустя, проходя мимо двери кухни, я
услышала следующие слова:
- Она подходит ему куда лучше, чем какая-нибудь важная леди. - И затем:
- Правда, из себя она неказиста, но зато сердце у нее доброе и ничего
плохого про нее не скажешь; а что до него, то всякому ясно, что она кажется
ему первой красавицей.
Я сейчас же написала в Мурхауз и в Кембридж, сообщая об этой перемене в
моей жизни и объясняя, чем она вызвана. Диана и Мери одобрили этот шаг.
Диана прибавила, что, как только окончится медовый месяц, она приедет меня
навестить.
- Лучше ей этого не дожидаться, - сказал мистер Рочестер, когда я
прочла ему письмо, - а то она, пожалуй, никогда не приедет; наш медовый
месяц будет сиять нам всю нашу жизнь, и его лучи померкнут лишь над твоей и
моей могилой.
Не знаю, как принял Сент-Джон это известие; он так и не ответил на
письмо, в котором я извещала его об этом событии. Однако спустя полгода он
все-таки мне написал; правда, не упоминая ни о мистере Рочестере, ни о моем
замужестве. Его письмо было написано в сдержанном тоне, хотя и очень
серьезном, но ласковом. С тех пор мы обмениваемся с ним письмами не слишком
часто, но регулярно; он надеется, что я счастлива, и верит, что я не из
числа тех, кто живет в этом мире без бога и поглощен лишь земными
интересами.
Вы еще не совсем забыли маленькую Адель, не правда ли, читатель? Я о
ней ни на минуту не забывала. Вскоре я попросила у мистера Рочестера
разрешения навестить Адель в школе, куда он ее поместил. Меня тронула ее
бурная радость, когда она увидела меня. Девочка показалась мне худой и
бледной; она жаловалась, что ей живется трудно. И действительно, порядки в
этом заведении оказались слишком строгими и методы обучения слишком суровыми
для ребенка ее возраста; я увезла ее домой. Я собиралась снова сделаться ее
гувернанткой, но вскоре увидела, что это невозможно: мое время и заботы
принадлежали другому, - мой муж так в них нуждался!
Поэтому я нашла более подходящую школу, в нашей местности, где могла
часто навещать Адель и иногда брать ее домой. Я заботилась о том, чтобы у
нее было все необходимое, и скоро она там освоилась, почувствовала себя
вполне счастливой и стала делать быстрые успехи в учении. С годами
английское воспитание в значительной мере отучило девочку от ее французских
замашек; и по окончании ею школы я приобрела в ее лице приятную и услужливую
помощницу, покорную, веселую и скромную. Своими заботами обо мне и о моих
близких она давно уже отплатила мне за любовь и внимание, которые встречала
с моей стороны.
Моя повесть подходит к концу. Еще несколько слов о моей замужней жизни
и о судьбе тех, чьи имена встречались в моем рассказе, - и я кончаю.
Уже десять лет, как я замужем. Я знаю, что значит всецело жить для
человека, которого любишь больше всего на свете. Я считаю себя бесконечно
счастливой, и моего счастья нельзя выразить никакими словами, потому что мы
с мужем живем друг для друга. Ни одна женщина в мире так всецело не
принадлежит своему мужу. Нас так же не может утомить общество друг друга,
как не может утомить биение сердца, которое бьется в его и в моей груди;
поэтому мы неразлучны. Быть вместе - значит для нас чувствовать себя так же
непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе. Весь день
проходит у нас в беседе, и наша беседа - это, в сущности, размышление вслух.
Я всецело ему доверяю, а он - мне; наши характеры идеально подходят друг к
другу, почему мы и живем душа в душу.
Первые два года нашего брака мистер Рочестер оставался слепым. Быть
может, это обстоятельство особенно нас сблизило, особенно нас связало; ведь
я была тогда его зрением, как до сих пор остаюсь его правой рукой. Я была в
буквальном смысле (как он нередко меня называл) зеницей его очей. Он видел
природу и читал книги через меня; никогда я не уставала смотреть за него и
описывать поля, деревья, города, реки, облака и солнечные лучи - весь
окружающий нас пейзаж; передавать впечатления от погоды; доверять его слуху
то, в чем отказывали ему глаза. Никогда не уставала ему читать, не уставала
водить туда, куда ему хотелось, и делать для него то, о чем он просил. И эти
услуги доставляли мне всю полноту радости, утонченной, хоть и немного
грустной, ибо мистер Рочестер просил о них без мучительного стыда и без
гнетущего унижения. Он любил меня так глубоко, что, не колеблясь, прибегал к
моей помощи; он чувствовал, как нежно я его люблю, и знал, что принимать мои
заботы - значило доставлять мне истинную радость.
Однажды утром, в конце второго года, когда я писала письмо под его
диктовку, он подошел, наклонился надо мной и сказал:
- Джен, у тебя на шее какое-то блестящее украшение? На мне была золотая
цепочка, я ответила:
- Да.
- И на тебе голубое платье?
Это было действительно так. Затем он сообщил мне, что с некоторых пор
ему кажется, будто темная пелена у него на глазу становится более
прозрачной: теперь он убедился в этом.
Мы обратились в Лондоне к выдающемуся окулисту, и мистер Рочестер через
некоторое время стал видеть этим глазом. Он теперь видит не очень отчетливо,
не может подолгу читать и писать, но может передвигаться один, и нет
надобности водить его за руку; теперь уже небо для него не пустая бездна, и
земля не кажется ему мраком. Когда ему положили на колени его первенца, он
увидел, что мальчик унаследовал его глаза - такие, какими они были прежде, -
большие, черные, блестящие. И он снова с глубокой благодарностью признал,
что бог обратил на него свою милость.
Итак, мой Эдвард и я - мы оба счастливы; счастливы также и наши любимые
друзья. Диана и Мери Риверс обе замужем; поочередно, раз в год, они
приезжают погостить к нам, и мы изредка посещаем их. Муж Дианы - капитан
флота, храбрый офицер и прекрасный человек. Муж Мери - священник, школьный
товарищ ее брата, по своим дарованиям и моральным качествам он достоин своей
избранницы. И капитан Фицджемс и мистер Уортон любят своих жен и взаимно
любимы. Что касается Сент-Джона, то он покинул Англию и уехал в Индию. Он
вступил на путь, который сам избрал, и до сих пор следует этой стезей.
Он так и не женился и вряд ли женится. До сих пор он один справляется
со своей задачей; и эта задача близка к завершению: его славное солнце
клонится к закату. Последнее письмо, полученное от него, вызвало у меня на
глазах слезы: он предвидит свою близкую кончину. Я знаю, что следующее
письмо, написанное незнакомой рукой, сообщит мне, что господь призвал к себе
своего неутомимого и верного слугу.