Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
другой, и я уже
приготовилась провести без сна эту разделявшую их ночь, лихорадочно наблюдая
за тем, как совершается во мне переход от одного периода к другому.
- Мисс, - сказала горничная, встретив меня в вестибюле, где я металась,
словно беспокойный дух, - вас внизу кто-то спрашивает.
"Наверно, носильщик", - решила я и тут же побежала в кухню. Я только
что миновала маленькую гостиную, или учительскую, дверь которой была
полуоткрыта, как оттуда кто-то выбежал.
- Она, она, я сразу узнала ее! Я бы ее везде узнала! - воскликнула
какая-то особа, загораживая мне дорогу и хватая меня за руку.
Я взглянула на нее. Передо мною стояла женщина, одетая, как прислуга из
богатого дома, полная, но еще молодая и красивая, черноволосая и
черноглазая, с ярким цветом лица.
- Ну-ка, кто это, угадайте! - сказала она; ее голос и улыбка показались
мне очень знакомыми. - Вы, наверно, не совсем забыли меня, мисс Джен?
Через секунду я уже горячо обнимала и целовала ее.
- Бесси! Бесси! Бесси! - повторяла я; а она, смеясь и плача
одновременно, тоже обнимала меня; мы обе вошли в гостиную.
Перед камином стоял маленький мальчик лет трех, в шотландской курточке
и штанишках.
- А это мой сынок, - сразу же объяснила мне Бесси.
- Значит, вы вышли замуж, Бесси?
- Да, вот уже почти пять лет, как я замужем за Робертом Ливеном, нашим
кучером; и у меня, кроме Бобби, есть еще маленькая девочка, я ее назвала
Джен.
- А вы что же, больше не живете в Гейтсхэде?
- Мы живем в домике привратника; тот, который был при вас, ушел.
- Ну, как они там все поживают? Расскажите мне все, все о них, Бесси!
Но сначала сядьте. А ты, Бобби, не хочешь ли ко мне на коленки?
Но Бобби предпочел прижаться к матери.
- А вы нельзя сказать, чтобы очень выросли, мисс Джен, и не так уж
пополнели, - продолжала миссис Ливен. - Видно, не очень-то вас сытно кормили
в школе: вы на голову ниже старшей мисс Рид, да и в плечах она шире; а из
мисс Джорджианы можно было бы выкроить двух таких, как вы.
- Джорджиана, верно, очень красивая, Бесси?
- Очень. В прошлую зиму она со своей мамой ездила в Лондон, и там все
восхищались ею, а один молодой лорд влюбился в нее и хотел жениться, но его
родные были против; и что же вы думаете, они сговорились с мисс Джорджианой
убежать! Но их выследили и остановили. Мисс Рид выследила их; я думаю, это
она из зависти; а теперь они с сестрой живут как кошка с собакой, вечно
ругаются.
- Ну, а Джон Рид?
- О, дела у него не так хороши, как бы хотелось его маме. Он поступил
было в университет, да его оттуда исключили - так, что ли, говорят? Потом
его дяди хотели, чтобы он стал адвокатом и изучал право, но он такой
беспутный молодой человек, никогда из него толку не выйдет, по-моему.
- А как он выглядит?
- Мистер Джон очень высокий. Некоторые считают, что он хорош собой, но
у него ужасно толстые губы.
- А миссис Рид?
- Миссис располнела и с лица ничего, но только в душе она неспокойна:
ее огорчает поведение мистера Джона. Он пропасть денег транжирит.
- Это она вас послала сюда, Бесси?
- Конечно, нет! Мне самой уже давно хотелось повидать вас; и когда я
узнала, что от вас было письмо и что вы собираетесь уехать куда-то далеко, я
решила - поеду и взгляну на нее, пока она еще близко.
- Боюсь, что вы разочаровались во мне, Бесси. - Я сказала это смеясь,
ибо заметила, что взгляд Бесси, хотя и почтительный, не выражал никакого
восхищения.
- Нет, мисс Джен, не то чтобы... Вы очень элегантны, настоящая леди. А
большего я от вас и не ожидала: вы и ребенком не были красавицей.
Я улыбнулась ее искренним словам. Я чувствовала, что она права, но,
сознаюсь, меня немного огорчил этот отзыв: в восемнадцать лет всякая девушка
хочет нравиться, и сознание, что у нее неблагодарная внешность, не может
быть ей особенно приятно.
- Но я уверена, что вы очень умная, - продолжала Бесси, стараясь меня
утешить. - Чему вы научились? Вы умеете играть на рояле?
- Немного.
В комнате стоял рояль. Бесси открыла его и попросила меня сесть и
что-нибудь сыграть. Я исполнила один-два вальса, и она с энтузиазмом
заявила:
- Нашим барышням так не сыграть! Я всегда была уверена, что вы
способнее ко всякому учению, чем они! А рисовать вы умеете? Да?
- Вот один из моих рисунков, над камином.
Это был пейзаж, сделанный акварелью. Я подарила его директрисе в
благодарность за ее любезное посредничество; она вставила картину в рамку и
под стекло.
- Но это же очень красиво, мисс Джен! Лучше не нарисовал бы и наш
учитель рисования, не говоря уже о самих барышнях, которым до этого далеко,
как до неба. А по-французски вы тоже научились?
- Да, Бесси, я читаю и говорю по-французски.
- И умеете вышивать и шить?
- Умею.
- О, да вы стали действительно настоящей леди, мисс Джен! Я всегда была
уверена, что так будет. Вы сами пробьетесь в жизни, без всяких
родственников. Вот о чем я хотела спросить вас: вы когда-нибудь слышали о
родных вашего отца, мисс Эйр?
- Никогда.
- Вы знаете, миссис всегда говорила, что они бедные и простые. Может
быть, они и бедные, но я уверена, что они такие же благородные, как и Риды.
Один раз, лет семь тому назад, в Гейтсхэд приезжал какой-то мистер Эйр и
хотел повидать вас; миссис сказала, что вы в школе, за пятьдесят миль от
нашего дома. Он, видно, был очень огорчен, так как не мог дольше
задерживаться. Мистер Эйр уезжал куда-то за границу, и судно должно было
уйти из Лондона через день-два. На вид он настоящий джентльмен, и я думаю,
что это был брат вашего отца.
- А куда же он ехал, Бесси?
- На какой-то остров, за тысячу миль, где вино делают. Мне буфетчик
объяснил...
- На Мадейру? - догадалась я.
- Да, да, вот именно, - он так назвал.
- Значит, он уехал?
- Да; он и нескольких минут не пробыл у "ас. Миссис держалась с ним
очень гордо. Она потом называла его: "Этот паршивый торговец". Мой Роберт
предполагает, что он торгует вином.
- Очень возможно, - ответила я, - а может быть, он агент или служащий
винодельческой фирмы.
Мы с Бесси пробеседовали о старине больше часа, затем она ушла. Я
виделась с нею в течение нескольких минут на другое утро в Лоутоне, когда
дожидалась дилижанса. Мы окончательно простились перед дверью гостиницы
"Герб Брокльхерстов" и разошлись в разные стороны: она направилась к вершине
холма, чтобы там дождаться оказии для возвращения в Гейтсхэд; я села в
дилижанс, которому предстояло отвезти меня в неведомые окрестности Милкота,
где меня ждали другие обязанности и другая жизнь.
Глава XI
Новая глава романа похожа на новое действие в пьесе. И когда я на этот
раз отдерну перед тобой занавес, читатель, вообрази себе комнату в
милкотской гостинице "Георг", оклеенную безвкусными обоями, какие обычно
бывают в гостиницах; вообрази ковер под стать обоям, обычную мебель,
украшения над камином, олеографии на стенах и среди них обязательные
портреты Георга III и принца Уэльского, а также картину, изображающую смерть
генерала Вольфа. Все это освещает керосиновая лампа, висящая посередине
потолка, и яркий огонь камина, возле которого я сижу в плаще и шляпке; моя
муфта и зонтик лежат на столе, и я стараюсь распрямить свои иззябшие и
онемевшие члены, скованные шестнадцатичасовым путешествием в холодный
октябрьский день. Я выехала из Лоутона в четыре утра, а часы в Милкоте
только что пробили восемь.
Но хотя тебе и покажется, читатель, что я чувствую себя в этой комнате
очень уютно, на самом деле душа моя неспокойна. Я ожидала, что, когда приеду
на место, здесь меня кто-нибудь встретит, и, спускаясь по деревянным
ступенькам лестницы, которую служитель гостиницы приставил к дилижансу для
моего удобства, надеялась, что услышу свою фамилию и увижу экипаж, готовый
отвезти меня в Торнфильд. Однако ничего подобного не случилось, и когда я
осведомилась у слуги, не спрашивал ли кто-нибудь мисс Эйр, я получила
отрицательный ответ. Поэтому мне оставалось только попросить в гостинице
отдельную комнату. И вот я ждала в тревоге, осаждаемая всевозможными
сомнениями и страхами.
Какое мучительное ощущение для юного существа - почувствовать себя
совершенно одиноким в мире, покинутым на произвол судьбы, терзаться
сомнениями - удастся ли ему достичь той гавани, в которую оно направляется,
сознавать, что возвращение, по многим причинам, уже невозможно. Правда, это
ощущение смягчалось присущим каждому приключению очарованием, и меня
согревало пламя гордости; но затем страх снова заслонял эти чувства; и когда
по истечении получаса я все еще была одна, страх возобладал над всем.
Наконец я заставила себя позвонить.
- Есть тут по соседству имение под названием Торнфильд? - спросила я
слугу, который явился на мой звонок.
- Торнфильд? Не слыхал, сударыня. Я сейчас спрошу в ресторане. - Он
исчез, но возвратился немедленно.
- Ваша фамилия Эйр, мисс?
- Да.
- Там вас дожидаются.
Я вскочила, взяла свою муфту, зонтик и поспешила в коридор. Перед
открытой дверью стоял какой-то человек, а на озаренной уличными фонарями
мостовой я смутно различила очертания одноконного экипажа.
- Это, наверно, ваш багаж? - сказал человек отрывисто, увидев меня и
указывая на мой чемодан, который стоял на полу коридора.
- Да.
Он погрузил мой чемодан в экипаж, нечто вроде небольшой кареты; я тоже
села в нее. Когда кучер закрывал дверцу, я спросила, далеко ли до
Торнфильда.
- Миль шесть будет.
- А сколько мы проедем?
- Примерно часа полтора.
Он захлопнул дверцу, взобрался на козлы, и мы тронулись в путь. Мы
ехали не спеша, и у меня было достаточно времени для размышлений. Я
радовалась, что приближается конец моему путешествию, и, откинувшись на
спинку этого удобного, хотя и скромного экипажа, отдалась своим мечтам.
"Вероятно, - думала я, - судя по простоте экипажа и кучера, миссис
Фэйрфакс не очень богатая женщина. Тем лучше; я уже жила среди богатых людей
и была очень несчастна. Интересно, одна ли миссис Фэйрфакс в доме с этой
девочкой? Если это так и она хоть сколько-нибудь приветлива, я уверена, что
мы поладим: во всяком случае, я буду стараться. Как жаль, что такие старания
не всегда приводят к цели. В Ловуде я приняла решение стараться, была ему
верна и добилась хороших результатов; но я слишком живо помню, как все мои
попытки угодить миссис Рид встречали с ее стороны только насмешки. Дай бог,
чтобы миссис Фэйрфакс не оказалась второй миссис Рид; впрочем, если это и
случится, я не обязана оставаться у нее. В самом крайнем случае я снова
поищу себе места. Интересно, далеко ли мы отъехали?"
Я опустила окно и выглянула наружу. Милкот был позади; судя по обилию
огней, это был большой город, гораздо больше Лоутона. Сейчас, насколько я
могла судить, мы проезжали обширный выгон, но кругом были разбросаны
отдельные дома. Я видела, что мы находимся в совершенно иной местности, чем
Ловуд, - более многолюдной, но менее живописной, более оживленной, но менее
романтической.
Дороги были грязны, ночь туманна. Кучер почти все время ехал шагом, и
полтора часа, наверно, растянулись до двух; наконец он обернулся ко мне и
сказал:
- Ну, теперь недалеко и до Торнфильда.
Я снова выглянула в окно; мы проезжали мимо церкви: я увидела на фоне
неба очертания приземистой колокольни, колокола которой как раз вызванивали
четверть. Я увидела также на склоне холма узкую полоску огней, - это был,
вероятно, поселок или деревенька. Минут десять спустя кучер слез и открыл
ворота: мы въехали, и они захлопнулись за нами. Мы медленно поднялись по
аллее и скоро очутились перед домом. В одном окне сквозь занавески
пробивался свет, все остальные были темны. Лошадь остановилась у подъезда. Я
вышла из экипажа и вступила в дом.
Дверь отперла горничная.
- Прошу вас следовать за мной, сударыня, - сказала она.
Через большой квадратный холл со множеством высоких дверей она
проводила меня в комнату, ярко освещенную свечами и пламенем камина, и я в
первую минуту была почти ослеплена, таким резким показался мне этот свет
после темноты, окружавшей меня в течение двух часов; когда я к нему
привыкла, моим глазам представилась приветливая картина.
Вообразите себе маленькую уютную комнату; у жаркого камина круглый
стол; в старинном кресле с высокой спинкой сидит самая чистенькая и
аккуратная старушка, какую только можно себе представить, в чепце, черном
шелковом платье и белоснежном кисейном переднике, - в точности такая, какой
я рисовала себе миссис Фэйрфакс, только менее представительная и более
кроткая. Старушка вязала. У ее ног, мурлыча, сидела большая кошка. Словом,
это был совершенный идеал домашнего уюта. Трудно было вообразить более
успокаивающую встречу для вновь прибывшей молодой гувернантки; здесь вас не
угнетало никакое великолепие, не смущала никакая пышность. Когда я вошла,
старая дама торопливо и радушно поднялась мне навстречу.
- Ну, как вы себя чувствуете, моя дорогая? Боюсь, что вы очень устали с
дороги. Джон ведь везет так медленно, и вы, наверное, озябли? Подойдите к
огню.
- Миссис Фэйрфакс, вероятно? - спросила я.
- Да, вы угадали. Садитесь же.
Она проводила меня к самому креслу, затем начала разматывать мой шарф и
развязывать ленты шляпки; я попросила ее не беспокоиться.
- О, какое же тут беспокойство; ваши руки, наверно, совсем онемели от
холода. Ли, приготовьте поскорей горячий грог и несколько сандвичей; вот вам
ключи от кладовой.
И она извлекла из кармана чрезвычайно внушительную связку ключей и
вручила их горничной.
- Пододвигайтесь же к камину, - продолжала она. - Вы ведь привезли с
собой ваш багаж, дорогая?
- Да, сударыня.
- Я сейчас прикажу отнести его к вам в комнату, - сказала она и
суетливо вышла.
"Она обращается со мной, как с гостьей, - подумала я. - Вот не ожидала
такого приема! Я предполагала встретить холодность и чопорность! Что-то я не
слышала, чтобы так обходились с гувернанткой; однако радоваться еще рано".
Она вернулась, сама убрала со стола свое вязанье и несколько книг,
чтобы освободить место для подноса, который принесла Ли, и принялась меня
угощать. Я была смущена тем, что оказалась предметом такого внимания, какого
мне до сих пор никто не оказывал, и притом со стороны особы, в подчинении у
которой я должна была находиться. Но так как она сама, видимо, не придавала
этому никакого значения, я решила, что лучше спокойно принять ее любезность.
- Я буду иметь удовольствие видеть сегодня вечером мисс Фэйрфакс? -
спросила я, подкрепившись.
- Что вы говорите, моя дорогая? Я глуховата... - отозвалась старая
дама, приближая свое ухо к моим губам.
Я повторила свой вопрос несколько отчетливей.
- Мисс Фэйрфакс? О, вы, наверно, имеете в виду мисс Варанс? Фамилия
вашей будущей ученицы - Варанс.
- Вот как! Значит, это не ваша дочь?
- Нет, я одинока.
Я охотно продолжила бы этот первый разговор, спросив, какая же связь
между нею и мисс Варанс, но вспомнила, что невежливо задавать слишком много
вопросов. Кроме того, я знала, что постепенно все выяснится само собой.
- Я так рада, - продолжала она, садясь против меня и беря кошку на
колени, - я так рада, что вы, наконец, приехали; будет очень приятно жить не
одной. Жизнь здесь имеет, конечно, свои прелести. Торнфильд - прекрасный
старинный дом, но он уже давно запущен, хотя и сохранил прежнее величие; а
все-таки в зимнее время тоскуешь и в самых пышных хоромах. Ли, конечно,
хорошая девушка, а Джон и его жена вполне достойные люди, - но, видите ли,
ведь это все-таки слуги, и с ними нельзя общаться, как с равными: нужно
соблюдать расстояние, иначе потеряешь авторитет. В течение прошлой зимы (это
была очень суровая зима, если помните, - то снег идет, то дождь и ветер), от
ноября до февраля, мы здесь не видели никого, кроме мясника да почтальона, и
я просто себе места не находила в одинокие долгие вечера. Правда, Ли мне
иногда читала вслух, но, думаю, бедную девушку это только стесняло. Весной и
летом здесь, конечно, лучше: совсем другое дело, когда светит солнце и дни
такие длинные. А потом, в начале осени, приехала маленькая Адель Варанс с
няней, ребенок сразу вносит в дом оживление; теперь еще вы приехали, и будет
совсем весело.
Мне стало тепло на сердце от слов этой достойной старушки; я придвинула
свое кресло поближе к ней и высказала искреннее пожелание, чтобы мое
общество оказалось для нее таким приятным, как она надеялась.
- Но нынче я не дам вам сидеть поздно, - сказала она, - уже двенадцатый
час, а вы были в пути весь день и, наверно, очень устали. Если ноги у вас
согрелись, я провожу вас в вашу спальню. Я приказала приготовить вам комнату
рядом с моей; правда, она небольшая, но, я думаю, вам там будет лучше, чем в
одном из этих больших парадных покоев: в них только мебель красивая, но они
такие пустые, унылые, я сама там никогда не сплю.
Я поблагодарила ее за внимание и, так как действительно чувствовала
себя утомленной после длинного путешествия, выразила готовность уйти к себе.
Она взяла свечу, и я последовала за ней. Проверив, заперта ли входная дверь,
и вынув ключ из замка, она стала подниматься по лестнице. Ступени и перила
были дубовые; окно над лестницей - высокое, с цветными стеклами; и это окно,
и длинный коридор, в который выходили двери спален, напоминали скорее
церковь, чем жилой дом. На лестнице и в коридоре было холодно, как в
подвале, и веяло пустотой и одиночеством; поэтому я была рада, когда наконец
очутилась в своей комнате - небольшой и обставленной в самом обычном
современном стиле.
Миссис Фэйрфакс пожелала мне спокойной ночи, я заперла дверь и
осмотрелась; приветливый вид этой маленькой комнаты сгладил впечатление от
пустого унылого холла, огромной неосвещенной лестницы и длинного холодного
коридора. И я поняла, что после целого дня физической усталости и душевного
напряжения я, наконец, достигла безопасной пристани. Сердце мое исполнилось
радости, и я опустилась на колени возле кровати, вознося горячую
благодарность тому, кого надлежало благодарить, и не позабыла, перед тем как
подняться с колен, попросить, чтобы он ниспослал мне свою помощь и на моем
дальнейшем пути и чтобы я оказалась достойной дарованной мне милости,
которой еще ничем не заслужила. В эту ночь мне представлялось, что мое ложе
не имеет шипов и что в моей комнате не таится никаких страхов. Усталая и
довольная, я быстро и крепко заснула. Когда я проснулась, был уже день.
Солнце светило сквозь голубые ситцевые занавески, и моя комната
показалась мне особенно веселой и приветливой с ее оклеенными обоями стенами
и ковром на полу; все это было так мало похоже на захватанные оштукатуренные
стены Ловуда и голые доски его полов, что я сразу почувствовала прилив
бодрости. Ведь юность очень чувствительна к внешним впечатлениям. Я
подумала, что новая жизнь для меня уже началась и что в ней будут не только
огорчения и трудности, но также удовольствия и радости. Мне казалось, что
перемена обстановки и появление новых надежд оживляют во мне все мо