овому осознавать происходящее. Боже мой, куда же я попал, и  кем  я
здесь стал. Еще три дня назад мне казалось вполне  нормальным,  что  в  меня
швыряют табуретку из-за какой-то ерунды. У  меня  не  было  особого  зла  на
Каратеева - в принципе таковым сержанту и положено быть - он был не  хуже  и
не лучше других. Мне просто стало обидно за  себя,  что  стал  таким,  каким
стал, и главное, что угораздило сюда попасть по  собственной  воле,  где  за
каких-то два месяца меня превратили в забитое, пугливое  животное.  Здесь  я
уже не был человеком - здесь  я  стал  "телом",  и  любой  сержант,  который
нередко был моложе меня на год, мог не церемонясь, меня окликнуть:
   - Э-э, тело, бля-я! Сюда иди!
   Но такие ошибки уже необратимы как и само время. Однажды сделанное -  уже
не вернуть и не переделать, и теперь мне придется допить эту горькую чашу до
дна, до последней капли.
   Я вспомнил чудесное студенческое время. Вспомнил двух Михаилов, учившихся
со мной в одной группе на физфаке. Они оба были единственными  студентами  в
группе, отслужившими срочную службу: один в Монголии рассекал  на  танке  по
пустыне Гоби, другой - был ракетчиком где-то на Востоке. Держались они между
собой дружно, но как-то отдельно от всех остальных. Об армии Михаилы  ничего
не рассказывали и заговорили только однажды, как раз в день Советской Армии.
   В тот день у нас проходил семинар по истории партии. Занятия с нами  вела
преподавательница лет пятидесяти. Она очень любила свой предмет, считая, что
именно знание истории формирует правильное мировоззрение и воспитывает в нас
настоящих патриотов.  Студентов  она  уважала  и  строго  не  спрашивала  за
неготовность к уроку и даже за пропуски  занятий.  Она  старалась  интересно
преподнести материал и тем  самым  пробудить  в  нас  внутренний  интерес  к
изучению истории. Хоть интерес к истории партии у нас никак не  пробуждался,
но  семинары  были  довольно  интересные,  и   было   вполне   позволительно
высказывать свое мнение.
   Преподавательница поздравила нас с праздником и стала  говорить  о  наших
Вооруженных Силах, об их славном прошлом и об их не менее славном настоящем,
о том, как солдаты с гордостью несут  свою  службу  на  всех  рубежах  нашей
необъятной страны.
   - Да что вы говорите? - не удержался Михаил, который служил  в  Монголии.
Лицо у него сделалось бледным, подбородок  затрясся  и,  с  трудом  подбирая
слова, он продолжил дрожащим от нахлынувших эмоций голосом:  -  Вы  же  ведь
ничего не знаете об армии! Вы бы только видели, что там  творится!  Армия  -
это... - в эту секунду он даже был не в состоянии найти подходящего слова, -
...это ТАКОЙ БАРДАК! - и, задыхаясь от возмущения, раздосадовано замолчал.
   Второй Михаил, который сидел с ним за одной партой, с кривой  улыбкой,  в
которой одновременно мешалась и презрение и насмешка над  затронутой  темой,
добавил:
   - Да чего там, все равно не поймете. Чтобы говорить об армии -  надо  там
самому отслужить два года.
   Преподавательница от такого поворота опешила. Она закачала  головой  и  с
нескрываемым возмущением высказала:
   - Да разве можно так чернить нашу армию?! Не знаю, не знаю. Не  все  там,
возможно, и хорошо, наверное, есть и плохое, как и везде  в  жизни,  но  все
огульно ругать - разве так можно?
   Но тогда меня нисколько не волновало, что творится  в  армии.  Хоть  я  и
плелся по успеваемости в хвосте, однако это обстоятельство ничуть не  мешало
мне в мечтах быть академиком с мировой известностью, а вот представить  себя
в кирзовых сапогах и пилотке - у меня никак не хватало силы воображения.
   Умом Михаилы не блистали, но с каким упорством "грызли" науки!  Они  были
настоящим образцом прилежания и усидчивости! Hа первом месте  у  них  всегда
были курсовые работы, а уж потом - все остальное. И я-то был не глупее их. И
что мешало мне хорошо учиться? Эх! Сейчас бы в универ! Я бы учился с утра до
ночи, и по выходным и по праздникам, а девушек бы вообще не  замечал!  Я  бы
подружился с четверками, да и не исключено,  что  с  пятерками  тоже,  я  бы
узнал, как выглядит стипендия!  Каким  же  я  был  тогда  дураком,  что  так
запросто  пошел  в  армию!  До  чего  же  был  прав  Иванов  Сергей,   когда
изворачивался от военкомата всеми  силами  и  всеми  немыслимыми  способами,
словно уже чуял, что его здесь ожидает.
   ...Но вот подошло время  завтрака.  Я  встал  с  постели  и  заковылял  в
столовую. До этого мне еду каждый раз приносил дневальный и  будил.  Там  за
столиками уже сидели "хворые" сержанты. Стоило им  меня  заметить,  как  они
оживились:
   - О-о! Кто пожаловал! Ну и силен ты поспать! Никак сын пожарника!  Мы  уж
думали, до самого дембеля тебя не распихать! Не слабо, не слабо!
   - Слушай! Как ухитрился колено  надуть?  Ловко  получилось!  Что  сделал?
Давай, колись!
   И я рассказал им все как было. Но сержанты почему-то  сразу  притихли,  а
один, не говоря ни слова, оделся и ушел.  Через  полчаса  ко  мне  примчался
Каратеев и, осмотрев мою ногу, покачал головой:
   - Да-а... Ну и разбарабанило... Слушай, ты это... не говори как там было.
Выдумай чего-нибудь... Обещаю, как  выздоровишь  будешь  жить  как  дембель.
Хорошо?
   - Врет, конечно, лишь бы отмазаться, - подумал я. - Он из другого взвода,
ко мне никакого отношения не имеет. Да и кроме того, еще на первом осмотре я
уже сказал офицеру-врачу, что на лестнице поскользнулся.
   Усложнять отношения было незачем и не хотелось.
   - Да ладно, чего там - в жизни всякое бывает,  -  согласился  я.  В  знак
того, что поняли друг друга, мы пожали руки, и Каратеев ушел.
   День шел  за  днем.  По  утрам  сержанты-медики  внимательно  осматривали
колено, но, поскольку были убеждены, что ушибы на солдатах должны  проходить
сами собой как на собаках, то до лечения дело так и не дошло.
   Тем не менее в их компетентности я  не  сомневался  ни  на  секунду.  Они
обильно смазывали раны йодом, крепко перебинтовывали и сразу  же  отправляли
курсантов к их ратной учебе.
   В ПМП никто из курсантов подолгу не задерживался, и в  этом  была  прямая
заслуга сержантов-медиков. Особенно  отличался  в  "умении  лечить"  сержант
Микола -  здоровенный  детина  высоченного  роста,  который  видел  в  своих
пациентах  лишь  неисправимых   симулянтов,   отлынивающих   от   боевой   и
политической подготовки.  Вот  и  предписывал  всем  больным  куркам  сеансы
интенсивной трудотерапии,  заставляя  подопечных  ему  "шлангов"  бесконечно
драить ПМП: мыть стены, полы, протирать пыль. Ну а уж коли  Микола  на  пути
следования встречал пациента-курка, то без всяких объяснений, с ходу бил ему
в челюсть - для профилактики. После такого "медицинского обслуживания" курки
уже не считали, что хуже чем в  роте  нигде  быть  не  может  и  все  больше
склонялись к мысли, что дела со  здоровьем  у  них  не  так  уж  и  плохи  и
старались как можно быстрее опять встать в строй.
   Но особенно непревзойденными доками сержанты-медики были по части лечения
от ночного недержания. Разработанный  ими  оригинальный  метод  лечения  был
прост, надежен и давал стопроцентную гарантию.
   Эта коварная болезнь неожиданно настигала некоторых курсантов  уже  через
неделю после прибытия в учебку. Прослышав, что "ссыкунов" списывают,  хитрые
курки, тяжело  переносящие  разлуку  с  родным  домом,  иной  раз  замышляли
дьявольский план возвращения - и "дуют под себя".
   Вначале с недугом пытаются бороться традиционными способами, не  прибегая
к помощи медицины:  стелют  под  больного  клеенку,  чтоб  уберечь  казенные
постельные принадлежности, а уделанный матрас демонстративно  вывешивают  на
просушку, самого же виновника выставляют при нем на  охрану  часовым.  Когда
такое случалось, сержанты непременно заворачивали свои взвода к месту сушки:
   - Смирно! Равнение направо! - взвод переходит на  строевой  и  с  хохотом
отдает "часовому" честь.
   Если же болезнь все равно дает рецидив, то, чтобы пресечь распространение
опасной эпидемии, "заболевшего" срочно отправляют в ПМП, где он и попадает в
надежные руки сержантов-медиков. К лечению приступают не медля:  ставят  ему
под кровать вместо ночного горшка двухпудовую гирю и предписывают:
   - Теперь всюду ходи только с гирей. В сортир будешь ходить круглосуточно,
через каждые полчаса, тоже с гирей. Увидим, что отпустишь - сразу  получаешь
п..дюлей.
   Весь день больной таскается с двухпудовкой: строго  по  графику  посещает
туалет, после чего - обязательный доклад сержанту-медику - оправился или  же
не получилось. Если сержант куда запропастится, то курсанту  приходится  его
разыскивать по всем комнатам ПМП, а  то  и  по  близлежащей  территории,  не
расставаясь с гирей ни на секунду.
   Ночью, чтобы не случилось беды, за больным строго следит  дневальный.  Он
будит больного каждые полчаса, и тот, подцепив гирю,  вновь  отправляется  в
путь.
   Максимум  недельный  курс  давал  твердый  положительный   результат,   и
выздоровевший курсант - будущий десантник - снова занимал свое место в строю
как полноценный воин.
   Однако у докторов из медпункта не было столь же  богатого  опыта  лечения
больных с поврежденным коленом, и через неделю меня отправили в медсанбат.
   Медсанбат находился в километре от нашей  части.  Там  раза  два  в  день
колено прогревали черными дисками, излучающими СВЧ.
   Две недели все шло отлично - никаких изменений. Но потом я с ужасом  стал
замечать, что опухоль начала спадать, а нога понемногу сгибаться.  Я  понял,
что становлюсь на путь неминуемого выздоровления, а в роту  возвращаться  не
хотелось.
   Что и говорить, тут мы жили  как  в  санатории.  Правда,  были  некоторые
неудобства: всех нас, кроме лежачих больных, постоянно заставляли мыть полы,
убирать  и  выполнять  множество  прочих   дел   -   так   что   сильно   не
побездельничаешь.  Но  самое  неприятное   -   здесь   запрещалось   курить.
Приходилось  искать  окурки  черт  знает  где.   Самыми   рыбными   местами,
безусловно, считались ведра  для  мусора  возле  туалетов  -  там  бычки  не
пропадали. Даже те, которые были короче чем на затяжку, потрошились и шли на
самокрутки. А на стене туалета кто-то даже в сердцах нацарапал: "Просьба  не
бросать бычки в унитаз - очень плохо раскуриваются!"
   Но особенно не пришлась мне по  душе  медсанбатовская  диета  -  готовили
здесь прилично, но уж очень экономно, и потому больные всегда были голодные.
Выходишь из столовой, и первая же мысль в голову: "Пожрать бы что-нибудь!" -
Все только и ждали,  когда  следующая  кормежка.  Зато  тут  я  сбросил  два
"лишних" кило.
   Рассказывали, что незадолго до меня в  медсанбате  случилось  ЧП  -  один
больной курсант выбросился из окна вниз головой и разбился насмерть.
   - Слаб характером оказался,  -  вспоминали  тот  случай  больные.  -  Ему
девушка написала, что выходит замуж. Вот у него нервы и сдали.
   Такое случалось не только в нашей учебной  дивизии.  И  в  других  частях
бывало, когда солдат, замордованный армейскими порядками, узнав, что его еще
и бросила девушка, то выстрелит в себя, то  повесится.  И  не  девушки  были
главной тому виной: постоянные унижения и безысходность  заводили  солдат  в
такие  тупики,  выхода  из  которых  они  уже  не  видели.  Некоторым  армия
преподносила такие уроки жизни, с которыми они дальше жить не могли.
   Был момент, когда нехорошие мысли посетили и меня.
   В тот день было холодно и мерзко. Моросил дождь. На душе было так погано,
так гадко, что я, глядя на проезжающую  возле  нас  колонну  БМД,  отрешенно
мусолил навязчивую мысль:
   - Вот если брошусь сейчас под гусеницы так, чтобы ноги  придавило,  пусть
их отрежут - зато демобилизуют.  Буду  лежать  себе  в  постели,  ничего  не
делать. Вот оно и избавление.
   Конечно, в ту минуту я четко осознавал, что на самом-то деле не  брошусь,
что здоровье - оно дороже, но подлая идея все-таки бродила в моей голове.
   В медсанбате я провел чуть больше месяца. Нога восстановилась  полностью,
и я возвратился в роту. Дембельской жизни, которую обещал мне  Каратеев,  я,
естественно, так и  не  увидел.  Все  оставалось  по-прежнему.  Правда,  сам
Каратеев, как мне показалось, несколько изменился:  потерял  интерес  гонять
свой взвод, больше лежал у себя на койке и уже почти ничего не делал. Вскоре
с группой других сержантов-дембелей он взял  "дембельский  подряд"  -  крыть
рубероидом крышу - и они там проработали почти до самого увольнения в запас.

   РАЗНАРЯДКИ
 
   Два солдата из стройбата
   заменяют экскаватор.
   А один из ВДВ
   заменяет их вдвойне!
   (Из альбома солдата)
 
   Хотя солдаты по их прямому  предназначению  должны  готовиться  только  к
войне, однако больше времени у нас отводилось мирному физическому  труду.  В
армейских буднях  нам  частенько  приходилось  использовать  лопату  и  лом:
наравне со строительными войсками мы вкалывали на разнарядках на гражданских
стройках, а по осени участвовали в затяжных "боях" по уборке урожая.  Родина
одинаково доверяет десантнику как  грозный  автомат,  так  и  вполне  мирную
лопату, даже лопате отдавая явное предпочтение.
   Сколько мне пришлось переворошить земли - не счесть.  Чуть  ли  не  через
день по разнарядкам копали всякие траншеи: то для  труб,  то  для  прокладки
кабеля, то еще для  чего.  Для  этих  дел  в  подвальном  помещении  казармы
находился целый арсенал: лопаты, грабли, ломы, носилки и прочие орудия труда
десантников. Как приходит разнарядка - выносим оттуда необходимый  инвентарь
и строем с лопатами на плече и с бодрой песней идем кидать землю.
   Как-то рыли длиннющую траншею для прокладки труб - целый  противотанковый
ров, ее глубина и ширина составляли метра три. Работа хорошо спорилась и  не
столько оттого, что грунт был податливый - глина легко бралась лопатой  -  а
благодаря тому, что за нами наблюдали строгие сержанты, которые  и  задавали
нужный темп. От такого темпа и палящего солнца у нас по всей спине  на  хэбэ
расходились мокрые пятна. Мы уже заканчивали  работу,  как  у  края  траншеи
показался майор:
   - ...вашу мать! Что вы делаете? Что же вы делаете, мать вашу?! Рыть  надо
не здесь, а во-от тут! - и указал ребром ладони новое направление.
   Получив новый приказ, сержанты, подгоняя нас, заорали еще громче,  и  мы,
повыскакивав из траншеи, тут же начали  каждый  себе  отмечать  полагающийся
метраж и рыть по новому проекту. Старую траншею завалили землей.
   На следующий день, пришедший проверить нашу работу прапорщик, негодовал:
   - А этот ров на кой хрен вырыли? Где я говорил рыть?
   - Майор вчера распорядился, - невозмутимо парировали сержанты.
   - Чихал я на майора! Он ни за что  не  отвечает,  -  и  приказал  отрытое
зарыть, а зарытое вновь откопать. Мы снова взялись за лопаты: вторую траншею
закопали, первую откопали - все сделали, как надо.
   Проходили дни. Укладывать трубы в траншею никто не спешил. Долго она  так
стояла пустая, и в конце концов по осени нам пришлось обратно  забросать  ее
землей.
 
   СЕЛЬХОЗРАБОТЫ
   В сентябре, с  началом  уборочной  страды,  по  давно  отлаженной  доброй
традиции  все  городское  население  всей  огромной  страны  привлекается  к
сельхозработам. На поля высыпают школьники, студенты, интеллигенция. И нас -
солдат - это важное государственное мероприятие  тоже  не  обошло  стороной.
Боевую учебу на это время отменили, и мы всем  полком  выехали  в  подшефный
колхоз. Там у леса, на краю поля, разбили палаточный лагерь и  приступили  к
крестьянскому труду. Для нас, курсантов, это  был  просто  отпуск.  Как  раз
установилась нормальная, теплая погода. Приятно  светило  осеннее  солнышко.
Утром вставали без всяких зарядок. Позавтракали - и сразу в  поле.  Не  было
никаких наказаний и никаких зарядок после отбоя. Красота!
   Работали с утра до вечера - собирали картошку для части.  На  необозримых
полях, где колхозники уже убрали урожай, мы шли и рыли всю землю по  второму
кругу -  искали  оставшиеся  клубни.  От  нас  не  могла  укрыться  ни  одна
картофелина:  позади  шли  сержанты  и  пинками  направляли   невнимательных
собиральщиков к пропущенным  клубням.  Солдат  было  много,  поэтому  быстро
набирали целые машины и отправляли их к нам в часть.
   Раз  мне  выпало  разгружать  картошку  на  просушку  и  засыпать  ее   в
овощехранилище. Все время там сновали офицеры. Покрутятся вокруг, покрутятся
и подходят к нам по одному:
   - Мужики, сделайте мешков пять картошки.
   - Не жалко, сделаем! - неизменно отвечаем мы.
   Выбирали клубни не все подряд, а те, что  покрупнее  да  поровнее.  Потом
грузили мешки в машины и отвозили куда скажут. Все офицеры, кто не поленился
прийти, обеспечили себе зимний запас.
   Несколькими днями позже мы разгружали для части лук. И снова офицеры были
тут как тут и таким же образом запаслись луком.
 
   ВОРОВСТВО
   Как сильно заблуждаются те, кто считает, что  в  армии  воровать  нечего!
Казалось бы, здесь все равны, все одинаково состоят на казенном довольствии,
ни у кого в тумбочке не может быть  ничего  лишнего:  только  зубная  щетка,
мыло, подшивочный материал да несколько  тетрадок  с  конспектами  классиков
марксизма-ленинизма - вот и все. Но нет! На самом деле воровство в Советской
Армии дело житейское и повседневное как  утренняя  зарядка.  Оно  скрашивает
серую  будничность  солдата,   заставляет   его   всегда   быть   настороже,
поддерживает жизненный тонус на высоком уровне. Тот, кто до армии  увлекался
книжками, сочинял стишки о прекрасном, посещал театры, короче - жил честно и
не воровал, здесь основательно перевоспитывается. Нужда  заставляет  учиться
этому рискованному делу. А  кто  воровал  раньше  -  тот  только  непрерывно
шлифует свое мастерство.
   Как-то утром, после подъема, я  заметил,  что  у  меня  недостает  значка
парашютиста. Я в растерянности глядел на то место кителя, где ему полагалось
быть, но там, куда он ввертывался, лишь чернелась  дырочка.  И  не  успел  я
подумать:
   - Да куда же он мог запропаститься? - как  вихрем  налетело  единственное
верное объяснение:
   - Сперли, сволочи!.. Где же я его теперь  возьму?  Такой  ведь  нигде  не
купишь! Пропал!
   На утреннем осмотре Стрепко, заметив,  что  у  меня  отсутствует  значок,
сказал, чтоб я его "родил" к следующему осмотру, а для убедительности поднес
к моему носу кулак. Мне сделалось очень плохо:
   - Что же делать? Что же делать? Hу где же я его достану? Где? Где?
   И тут мне на выручку подоспел внутренний голос. Он  и  подсказал  простую
идею как можно выйти из этого сложного положения:
   - Hичего страшного! Возьми у соседа! Он  и  не  обидится  на  тебя,  если
только не заметит. Действуй решительней - ты же десантник!
   Этой же ночью между прочих дел я выкрутил с одной  хэбэшки  из  соседнего
взвода недостающий знак и привинтил его себе. Дело сделано! Теперь  он  мой!
Hо каких усилий мне это стоило! Как тяжело было преодолеть в  себе  страх  и
решиться "на дело". Но теперь, слава богу, все позади, можно спать спокойно.
   С этими значками шли  постоянные  злоключения.  Кульминация  наступает  в
последние ночи перед  отправкой  из  учебки  по  воинским  гарнизонам,  куда
необходимо прибыть с полной комплектацией нагрудных знаков: специалиста 3-го
класса, значком парашютиста и с комсомольским значком. Поэтому после  отбоя,
чтобы спокойно спалось, многие предусмотрительно прячут бесценные  значки  в
самые укромные места: обычно кладут их под матрас или под подушку  и  только
после смыкают глаза и расслабляются.
   Подобная злая слава постоянно сопутствует  и  хлястикам.  С  наступлением
осенних холодов солдатам выдаются шинели, к которым сзади на двух  пуговицах
крепится уставной хлястик.  Малые  габариты  и  легкоснимаемость  обеспечили
хлястику  славу  излюбленного  предмета  для  взаимных  краж.  Стоит  одному
курсанту  потерять  хлястик,  как  начинается  цепная  реакция  таинственных
исчезновений. Так продолжается до самой вес