Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
х вырезок, никаких междугородных
заказов, никаких ночных выходов на балкон и так далее, - а всего-навсего
ты сидишь у себя в лаборатории, опершись щекой на руку, сидишь, задумался
и слегка вздремнул, и вот-вот попечительная Алевтина Викторовна подойдет,
громыхнет чем-нибудь на полке, вроде невзначай, и напомнит, что через пять
минут у шефа заседание. И ты проснешься, и все станет на свои места...
Можно, можно себе такое доказать, можно себя уверить! Но что делать, когда
все никак не проснуться, когда убедительнее другое - не поддающееся
пробуждению, невероятное..."
Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Все больше вопросов и все меньше
ответов. Ах, морока! Но ведь это только кажется, только мерещится, что
всякие там вопросы и ответы. На самом же деле, если уж совсем серьезно, то
никаких таких взрослых, обстоятельных вопросов и ответов нет, а - так все,
пустяки воображение, застоялая фантазия. Есть только один солидный вопрос
- как туда? И значит - нужен Андромедов или кто-нибудь другой, кто в
состоянии его заменить. Вопрос один, а ответа - ни одного. И поэтому -
бездействие, выжидание, присматривание. И поэтому - Тоня.
"Неужели и Тоня поэтому?.."
Если бы сейчас он превратился в того благодушного и веселого визиноида,
который недавно, всего каких-то три дня назад, всем ослепительно улыбался,
он пошел бы и немедленно разыскал Тоню. Или бы он пошел и весело
побеседовал с директором местного краеведческого музея Б.И.Етлуковым. А то
приискал бы себе какого-нибудь нового волюнтариста или гладильщика, и
время было бы скрашено. Благодушный и жизнерадостный визиноид не
растерялся бы, он бы знал, что сказать, и не изобретал бы проблем. Да, он
прилетел не в Париж, на черта ему Париж, ему надо было в Долгий Лог, и -
вот он тут, и, стало быть, нужно действовать, шевелиться, разворачиваться,
поскольку уж решил двигаться в энном направлении к энной цеди... Но тот
визиноид скончался уже в самолете, и потом уже никакие реанимации не
помогли, - его напрочь доконали демонологи, антропологи, фаунологи,
очкастый студент и эта дура с золотой копной над ушами, говорившая "кофэ,
мармалад, волнительно". Его, того визиноида, правда, поддерживала вначале
эта переменчивая стюардесса, напоминавшая в отдельные моменты Лину, -
которая, может быть, обыкновенная авантюристка, - но потом она почему-то
оставила его, и он скончался. И на зеленом аэродроме Долгого Лога
приземлился уже совсем другой визиноид - напуганный, измотанный,
недоверчиво на все поглядывающий. И тот факт, что он принимал разные
обличия, - то хама, то гусара, то ловеласа и т.д., - ровным счетом ничего
не значит: напуганному и опасливому визиноиду ничего не остается, как
прибегнуть к маскировке... Но - нет-нет-нет! Тоня - не маскировка! Тоня -
искренне!.. Почему, почему бы ей сейчас в самом деле не взять и не
прийти...
Произошло бы вот что. Он сказал бы ей:
- Послушай меня. Тоня! Я понимаю: все может со стороны показаться
банальным. Возможно, все и в самом деле выглядит как обычный гостиничный
романчик. Но знаешь...
- Знаю, милый, успокойся, - сказала бы она. - Я люблю тебя.
- Мне сейчас так одиноко, так одиноко, - сказал бы он. - Я отторгнул
себя от всех. Этого не объяснить никакими словами.
- Понимаю, дорогой, - сказала бы она. У тебя есть я.
- Мне, в сущности, ведь совершенно некуда деться. Я все оставил. Я не
мог не оставить. Мне страшно пусто и тяжело.
- Да, дорогой мой, да, - сказала бы она.
- Я был ученым. В этом заключалась вся моя жизнь. Я взлетел. Меня
выделили. Я стал самоуверенным. Но потом эта самоуверенность была
подорвана.
- Понимаю, родной мой, понимаю. Я - с тобой.
- А это так неожиданно, так страшно, когда в тебе, ученом, подорвана
самоуверенность ученого. Это - крах.
- Успокойся, милый. Все образуется. Я люблю тебя.
- Не знаю, как оно образуется. Но когда осознаешь вдруг, что всю жизнь
занимался чепухой, что никогда, ни одной минуты не чувствовал себя
полноценным человеком... И ты рвешь со старым, а нового ничего нет, или
все - фантасмагории...
- Я люблю тебя...
- И я знаю теперь, знаю - только ты одна, только ты!
- Я люблю тебя, - повторила бы она. - Я очень люблю тебя. Я люблю тебя
навеки.
- Люби меня! - горячо сказал бы он. - Люби! Это - все! Ведь это -
бессмертие!
- Я люблю тебя навеки...
- Оставайся со мной навсегда! - сказал бы он.
- Да! - восторженно ответила бы она...
Визин вздрогнул, взметнул головой, словно избавляясь от наваждения. Ему
сделалось стыдно, как будто кто-то подслушал его сентиментальные мысли,
как будто поймал себя на том, что публично исповедался в пошлости. И он
вслух, нарочито громко произнес:
- Литература!
Он достал черную папку, развязал ее; там, в самом конце, был помещен
любопытный кроссворд; в клетки следовало вписать имена авторов различных
изречений и афоризмов.
ПО ГОРИЗОНТАЛИ:
1. У случая бывают капризы, а не привычки.
2. Не трать время, раскаиваясь в ошибках, просто не забывай их.
3. Понимание ценнее знания.
4. Наука отняла у человека испытанное оружие сравнений.
5. Я гипотез не измышляю.
6. Число - основа сущего.
7. Счастье человека где-то между свободой и дисциплиной.
8. Мы бедны знанием наших собственных богатств.
9. Жизнь - постоянная пропажа ошеломительного.
10. Невежество - лучшая в мире наука, она дается без труда и не печалит
душу.
11. Детское живет в человеке до седых волос.
12. Есть правила в литературе - гибнет литература; нет правил в
государстве - гибнет государство.
13. Бремя не помеха в царстве воображения.
14. Морщины дарует нам природа, о гладкой коже печалится суетность.
ПО ВЕРТИКАЛИ:
1. Вся история человечества - погоня за невозможным, и притом нередко
успешная. Тут нет никакой логики: если бы человек неизменно слушался
логики, то до сих пор жил бы в пещерах и не оторвался бы от Земли.
2. У каждого из нас есть родные во всех царствах природы, созданные ею
по одной идее с нами.
3. Истина перестает быть истиной, как только о ней начинают кричать на
всех углах.
4. Боль и веселье не исключают друг друга.
5. Если сердце в груди бьется уж очень сильно, то это - бог.
6. Всякое ожидание кончается, стоит только подождать подольше.
7. Делать не всегда трудно. Трудно желать. По крайней мере, желать то,
что стоит делать.
8. Кто втерся в чин лисой, Тот в чине будет волком.
9. Если человек сам стал хуже, то все ему хуже кажется.
10. Где нет общности интересов, там не может быть единства целей, не
говоря уже о единстве действий.
11. Разум дан человеку, чтобы он разумно жил, а не для того только,
чтобы он видел, что он неразумно живет.
12. Человек должен верить, что непонятное можно понять; иначе он не
стал бы размышлять о нем.
13. Раз человек желает избавиться от своего жалкого состояния, но
желает искренне и вполне - такое желание не может оказаться безуспешным.
14. Дело превыше недосуга.
Визин сидел, избавляясь с помощью мэтровского фокуса от томительности
ожидания, и время от времени взглядывал на темнеющее озеро. Почти никого
из авторов изречений он не мог вспомнить... В который раз зашевелилась в
голове назойливая мысль, что кто-то его морочит, и он подумал, что если
эта мысль утвердится, то будет окончательно и навсегда перечеркнуто то,
что до сих пор было "Визиным". Он решил, что в таком случае обязательно и
внешне изменится - ведь когда человек сходит с ума, то он, говорят, внешне
перестраивается настолько, что даже близкие не сразу узнают его...
Тоня не пришла ни вечером, ни ночью. Никто не пришел. И не позвонил.
6
Уже с утра было жарко.
Улица повела Визина к базару. Она была сегодня довольно людной: шли с
сумками, мешками, шли семейно и в одиночку, ехали на мотоциклах, на
велосипедах, то и дело проносились на трескучих мопедах мальчишки.
Чем ближе подходил Визин к базару, тем на улице становилось теснее. Тут
уже было большинство явно деревенского люда: загорелые руки и лица, сапоги
и кепки у мужиков, а на женщинах - платочки; им, по-видимому, не было
жарко. Иные здоровались друг с другом, пожимали руки, обнимались, заводили
разговоры: они тут, в райцентре, могли встретиться, поделиться новостями
своих сел и деревень; они, конечно, приехали сюда по делам - на базар, в
больницу, в райисполком, в суд, на эпидстанцию, на базу и так далее, но
всегда не исключалась и вероятность случайной встречи с знакомым, что,
надо думать, приятно, если уж остановились и говорят; а кто-то конечно
навещал своих друзей или родственников - жителей Долгого Лога. Одни уже
докончили со своими делами, другие только принялись за них; шли
удовлетворенные и неудовлетворенные, усталые и бодрые, трезвые и навеселе,
и может быть, сейчас была среди них и сама Екатерина Кирилловна Кравцова,
хотя и маловероятно, если информация экс-председателя объективна. Они шли
и шли, и им не было никакого дела до бородатого субъекта в джинсовом
костюме, мрачновато поглядывающего из-под белесых бровей и то и дело
вытирающего носовым платком мокрое лицо.
А за домами, за палисадами, за горбатыми огородами поблескивало озеро,
однако никакой свежести оно уже не несло: опять уже накалился воздух, жара
вступала в полную силу.
Вот улица расширилась, и на противоположной стороне Визин увидел арку
на кирпичных столбах, и на ней - крупные, продолговатые буквы дугой -
"Районный колхозный рынок". Визин прошел мимо.
Автостанция располагалась в небольшом зеленом домике с зарешеченными
окнами; справа был въезд с улицы, слева - выезд, а за домиком -
просторный, в ямах и рытвинах двор, забитый пыльными, разномастными
автобусами. Иногда одна из машин оживала и, рыча и переваливаясь, ползла к
выезду, и к ней устремлялась цветастая, энергичная толпа.
В домике было душно. Повсюду - на скамьях вдоль стен, на полу, - сидели
люди, преимущественно немолодые женщины, старушки и деды сельского
обличья. Возле окошечка с надписью "Касса" теснился народ. Из невидимого
динамика то и дело раздавался оглушительный женский голос, оповещающий об
очередном рейсе.
На Визина смотрели; он был нездешним, и эта нездешность в маленьком
помещении бросалась в глаза, она была неминуемой приманкой. Он старался не
замечать взглядов - от них было неприятно - и все внимание сосредоточил на
карте-схеме с автобусными маршрутами. Коричневые лучи, ломаясь,
разбегались во все стороны от большого красного кружка, изображавшего
Долгий Лог. Один из лучей отстреливал прямо на север и упирался в кружочек
с названием "Рощи". Над головами людей у кассы висел щит с расписанием: до
Рощей ходило два автобуса - в 6:45 и 14:20. Визин спросил у сидевшей на
мешке женщины, сколько туда километров, - она не знала. Не знала и другая
женщина, и старик, и шнырявший рядом мальчишка.
Визин вышел. Только что подали автобус, и на скамейке в тени
освободилось место. Он сел. Делать было нечего.
Он просидел минут сорок. И справа, и слева слышалось о недавнем
стихийном бедствии... "Картошку - как катком... Дорогу завалило
бревнищами... А у нас электричество уже на другой день наладили... А наш
председатель приказал бросить радио налаживать и - всем на покос: без
радио, говорит, проживем, а без сена - каюк... В Прутове семью в
собственном доме придушило..." Старухи, передавая друг дружке подробности,
крестились машинально - "Господи Исусе, спаси и помилуй..."
Визин как бы искоса, нехотя поглядывал на это жизнетечение, однако
чувствовал, что его понемногу засасывает, и у него не было энергии
сопротивляться: струйки, пылинки, комочки местного бытия внедрялись в него
спокойно и неназойливо; он не заботился о том, сколько и чего осядет, он
понимал: все равно таким, каким он сюда прибыл, он уже не останется. По
временам, правда, все в нем вдруг сжималось, как будто рядом была
опасность, а он по легкомыслию забыл об осторожности, но то лишь были
мгновенные вспышки - в следующую секунду уже становилось очевидным, что
все идет, как и должно идти, и по-иному не может; запущен пребывавший до
определенных пор в бездействии какой-то мудреный механизм, и его уже не
остановить, а управлять им приходится только еще учиться.
Рядом с ним опустился юноша на костылях; левая нога его была в гипсе;
он спросил, который час.
- Половина одиннадцатого, - ответил Визин.
- Ого! Час еще до автобуса. - Юноша засмеялся. - Знаете, как будет
стекло во множественном числе?
- Стекла.
- Нет. Будет - вдребезги. - Юноша засмеялся громче. - Это-то и
случилось с моими часами. И с ногой.
- Несчастный случай? - догадавшись, что от него ждут такого вопроса,
спросил Визин.
- Как сказать! - Юноша задумался только для вида. - Правильно, наверно,
будет: жертва творчества. Мы сделали воздушный шар. И все, вроде бы, шло
ничего. И поднялись хорошо. А тут этот ураган. И сразу, в один миг...
- Зачем? - спросил Визин.
- Что зачем?
- Шар.
- Как зачем? Летать!
Визин посмотрел на него с подозрением. И юноша сразу потускнел, интерес
его к бородатому незнакомцу убывал на глазах. Визин увидел в стороне двух
мальчишек, с откровенным восхищением разглядывающих его увечного
собеседника.
- Вы хотели начать с нуля? - спросил он.
- С себя, - буркнул юноша.
- Есть самолет.
- Есть идея бесшумного полета.
- Жук и тот гудит.
- Птица не гудит. И бабочка не гудит.
- Резонно, - сказал Визин. - Что ж вас так рано из больницы выпустили?
- Загипсовали и - о'кей! А валяться я и дома могу.
- Тоже верно. Не знаете, случайно, Екатерину Кравцову?
- Артистка?
- В своем роде. Но неважно. Сколько километров до Рощей?
- Девяносто семь. Вы - в Рощи?
- Да.
- Знаю Рощи. У вас там родные?
- Нет, Можно сказать, путешествую. - И увидев ожившее лицо юноши, Визин
добавил: - Я специалист по флоре.
Юноша теперь смотрел с любопытством.
- А от Рощей до Макарова сколько?
- Тридцать километров.
- Автобусы тоже ходят?
- Нет. Там проселок.
- Ясно, - сказал Визин.
- И мне тоже ясно. - Юноша улыбнулся.
- Что вам ясно?
- Сонная Марь, да?
- Какая Марь?! - Визин соорудил удивленные глаза.
- Ладно, чего уж... - Юноша подмигнул. - Понятно, какой специалист по
флоре...
В это время донесся рык репродуктора, подошло сразу три автобуса, из
дверей автостанции повалил народ, скамейки мигом опустели. Визин кивнул
юноше, поднялся и пошел в пустой теперь зал. "Или они тут все ясновидящие,
- подумал он, - или этот Андромедов растрезвонил..."
Окошечко кассы было закрыто. Визин постучал, дверца скрипнула,
образовалась щель.
- Перерыв на обед! - раздался низкий сильный голос.
Этот голос насторожил Визина, а через мгновение он уже знал, почему
насторожил, и когда он попытался шире открыть дверцу и, чувствуя, что ее
упорно придерживают, нажал, он уже знал, кого увидит в кассе.
И он увидел. За столом, заваленным бумажками, картонками, талонами, с
допотопным кассовым аппаратом посредине, сидела молодая, каштановолосая,
зеленоглазая женщина в зеленом рабочем халате. Она недовольно смотрела на
Визина.
- Вы что?!
Это была Лина и не Лина. Та, которую он встретил в институтском
коридоре, а затем в аэропорту, была как будто несколько моложе; вообще же
и те, две первые, не были адекватны: институтская помнилась более крупной,
более смуглой, с загадочным и в то же время каким-то жалеющим выражением
лица; аэропортовская же казалась тоньше, ниже ростом, отчужденней и
холодней, и голос ее был холодней, чем тот, первый, "телефонный. И
все-таки сходство было разительным, хотя Визин уже предчувствовал, что и
теперь ему скажут "обознался".
- Что? - повторила она.
Он продолжал молчать; он пока ничего не мог ответить. И только, когда
она в третий раз произнесла свой вопрос - "Ну что?" - уже не так сурово,
не так резко, а всего лишь с мягкой досадой, озадаченная, по всей
вероятности, его загипнотизированным видом, он сумел пролепетать:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте! - ответила она, и уголки ее полных, покрытых легким
темным пушком губ дрогнули - то было предтечей усмешки, веселой и
извиняющей.
- Простите, видимо, я обознался, - сказал он.
- Видимо, - уже откровенно улыбнулась она.
- Неужели где-нибудь еще есть такая красавица, как ты? - Это спросила
другая женщина, из глубины кассы; Визин не видел ее.
- Наверно, есть! - Кассирша засмеялась. - Если товарищ ученый так
засмотрелся.
- На тебя, как в песне поется, засмотреться не диво, - заметила другая
женщина. - Только что прибыла, а засмотревшихся уже целый взвод.
- Вы, значит, в курсе, что я товарищ ученый? - спросил Визин, все еще
не оправившись от картины такого таинственного сходства.
- Кто же не в курсе будет тут, в нашем Долгом Логу!
- Вы, как я только что слышал, недавно прибыли, а говорите "в нашем
Долгом Логу". Он так быстро стал вашим?
- Тутошняя она, тутошняя, - сказала невидимая женщина. - Только
непоседа. Уже сто раз отбывала и прибывала. Ни с того, ни с сего сорвется
вдруг - и улетела. Она у нас с особинкой.
- А, извините, - сказал Визин. - Быстро же у вас новости разносятся.
- Ну еще бы! Тут удивляться нечему.
- К нам не часто приезжают такие знаменитости! - иронично произнесла
кассирша, и Визину показалось, что всем известно не только про его приезд,
но и про все остальное. - Ладно. Вы же не пожаловали сюда просто на меня
посмотреть!
- Да, - кивнул Визин. - Я хотел спросить, сколько километров до Рощей и
когда отходят автобусы.
- Километров - девяносто семь, а остальное - в расписании. В шесть
сорок пять и четырнадцать двадцать.
- А билеты заранее можно?
- Можно. За пятнадцать минут до отправления.
- Почему так жестко?
- Потому что вдруг автобус поломается. Или распутица.
- Спасибо.
- И все? - спросила кассирша. - А я-то думала... Ну, хорошо. У нас
обед. - Окошечко понемногу стало закрываться.
- Подождите! - Визин собрался с духом. - Все-таки как ваше имя? Не
Лина?
- Ну и ну! - воскликнула напарница кассирши. - Да он сомнамбул! Вот это
ученый, я понимаю!
Улыбка сползла с зеленоглазого лица в окошечке, оно стало замкнутым.
- Вы опять ошиблись. - Таким же тоном она обратилась к нему вначале со
своим "что вам".
- Извините, - сказал Визин и отступил.
- Да Полина она, Полина! - раздалось из глубины кассы.
Окошечко захлопнулось. Когда Визин выходил из дверей автостанции, до
него донесся заливистый смех двух женщин.
Юноша с костылями сидел на прежнем месте и мечтательно смотрел в небо.
- Привет монгольфьерам! - потрудившись, чтобы прозвучало непринужденно
и беззаботно, крикнул Визин.
Юноша кивнул и приветливо помахал рукой.
"Вот так, - вертелось в мыслях Визина. - Не Лина, а Полина... Не Лина,
а Полина..."
7
Со стороны озера, неторопливо и зловеще завоевывая небо, наползала
черная туча. А базар шумел себе. Видно, прибывший из района да и местный
люд не закончил еще здесь своих дел, и потому туча ничуть не убавляла его
деловой и торговой ретивости. Как будто такая туча была обычным явлением,
примелькалась, как будто с ее сестры несколько дней назад не начался тот
шабаш. Неужели опять ураган?.. Ведь и в прошлый раз ему предшествовала
неимоверная, многодневная жара, адово пекло... Одна беда тянет за собой
другую. "