И  наконец, кем  бы  ни  был  академик,  это  письмо  уже  исторический
документ, последний автограф...
     Он  долго искал место,  куда бы спрятать письмо, пока не остановился на
брюках.  Осторожно подрезал  корсажную  ленту  на  поясе, сложил  конверт  в
несколько раз, промял сгибы ложкой  и запихал поближе к спине. Потом оделся,
проверил,  не  хрустит  ли где  бумага,  охлопал  плечи  и  лацканы  --  при
поверхностном обыске вряд ли найдут.
     В двенадцатом часу он решил, что самое время  для  прогулки перед сном,
надел шубу, взял  шапку и вышел в коридор.  Охранник в черной форме стоял на
лестничной площадке, как влитой, автомат на шее, руки на автомате -- фашист.
     -- Пойдем погуляем? -- предложил Космач.
     Вероятно,  Ровда сделал соответствующее  распоряжение, часовой слова не
сказал,  снял  с вешалки пуховую куртку и жестом указал на ступени, мол, иди
вперед.
     Вышли  через подземный гараж, встретив по пути еще один пост, у въезда.
На улице было  тепло, под ногами  чавкало, с крыш капало, а с танковых башен
сползали  шапки  снега. Поскольку Космач оказался  направляющим, то шел куда
хотел,  охранник следовал в  трех шагах сзади. Однако скоро  выяснилось, что
ходить  можно лишь там,  где расчищено,  в  других  местах  снегу было  выше
колена. Остановился  перед  танками, выстроенными  по  фронту, спросил тоном
скучающего обывателя:
     -- Откуда здесь столько техники? Кладбище!
     -- Из Германии вывели, -- охотно объяснил телохранитель.
     -- И куда ее? В переплавку?
     -- Что вы, это новейшие танки, Т-80. Только в Индию продают.
     -- Сроду  внутри не был, -- признался  Космач. -- В Морфлоте  служил...
Вот бы прокатиться?
     -- Мечтать не вредно, -- многозначительно отозвался страж.
     -- Да уж...
     Миновав ряды ангаров по наезженной дороге, Космач свернул на  тропинку,
но через сотню метров  уперся в трехэтажное здание. Периметр  воинской части
освещался фонарями и был  где-то  близко,  за складами, но подойти к нему не
удавалось.  Чтоб  не вызвать подозрений  охранника,  Космач  около  получаса
болтался посреди нагромождения бронетехники,  дважды  прошел  мимо особняка,
где  располагался  ГУРА,  прогулочным  шагом  сходил чуть ли  не  до КПП. На
обратном пути обнаружил дом, в котором было караульное помещение: разводящий
повел смену на посты, цепочка из пяти солдат потянулась мимо пустых казарм к
ограждению. Сделав небольшой круг,  Космач будто бы случайно  натолкнулся на
ледяную дорожку, накатанную  солдатскими  сапогами, и когда освещенный забор
оказался в двадцати шагах, охранник подал голос:
     -- Не будем волновать караул, берите левее.
     Не  оглядываясь,  Космач выполнил команду,  однако успел  заметить, что
забор из железобетонных  плит,  высотой  метра два  с половиной  и по  верху
обрамлен жидкой спиралью искристой колючей проволоки.
     И   что  еще  было  полной  неожиданностью   --  часовой  по  периметру
передвигался на лыжах, гремящих по заледенелой лыжне.
     После такой прогулки он вообще потерял  сон.  Тщательный осмотр  номера
ничего не дал -- не оказалось ни одного предмета, который можно приспособить
для резки колючей проволоки. Надо  было бы успокоиться  и  отбросить мысль о
побеге,  по крайней мере  отсюда, но он лежал и вспоминал свои инструменты в
Холомницах:  старые, но мощные ножницы по металлу, доставшиеся по наследству
от старого хозяина дома,  кусачки, бокорезы... Сейчас бы простые плоскогубцы
сгодились! Потом долго и навязчиво  думал, где можно их взять, и получалось,
всего в двух местах -- в  гараже, где видел слесарный верстак и шкафы, и еще
в танке, где должен быть ремкомплект.
     Но  люки  танков, скорее  всего, наглухо задраены, а  незаметно найти и
взять плоскогубцы в гараже почти нереально...
     В половине четвертого  утра Космач выглянул в коридор. Фашист маялся на
своем посту,  боролся  со сном и еще  с жарой:  расстегнул  куртку,  закатал
рукава...
     -- Может, подышим  свежим воздухом? -- Космач прихватил шубу. -- Почему
так топят-то?
     Он не собирался бежать, безрассудное желание постепенно угасало, однако
когда очутились на улице и порядочно отошли от особняка управления, в голове
вновь засвербило,  будто  в носу перед тем как  чихнуть. И  все-таки  Космач
удержался бы,  но  охранник  спровоцировал  сам. Он бросил  куртку на  снег,
положил  автомат и,  сняв  черную форму,  стал  умываться  снегом,  кряхтел,
отфыркивался и будто умышленно подставлял ухо...
     От короткого и мощного удара фашист  завалился набок и затих,  так  что
добавлять не пришлось. Мгновением позже Космач понял, что  сделал  глупость,
но было поздно. Он разрядил автомат, закинул магазин  подальше в снег, затем
снял шубу и набросил на охранника -- слишком приметная и бежать тяжело.
     -- Считай, это тебе приз утешения...
     Его куртку натягивал  на ходу, и хорошо, оказалась впору. Космач обошел
стороной особняк ГУРА, постоял на  углу склада, сориентировался и  двинул  к
светящейся изгороди напрямую, по снегу, сквозь танковые шеренги  и  колонны,
заваленные   сугробами.  Иногда  проваливался  между  гусеницами,  так   что
приходилось вскарабкиваться  на броню, где было  удобно,  прыгал с машины на
машину. Между забором и танками оказался  приземистый железобетонный склад с
плоской крышей. Обогнув  его,  Космач высунулся из-за угла: ярко  освещенная
лыжня проходила всего в нескольких метрах, часового не было видно ни в одной
стороне.  Он уже хотел перескочить  открытое  пространство,  но  в последнее
мгновение увидел, что поверху забора кроме  новенькой жестяной спирали  идет
многорядная старая  проволока,  натянутая  на стальные  кронштейны,  так что
образовывался  метровый козырек. И самое непотребное -- среди  колючих нитей
торчат белые изоляторы, значит, есть провода под напряжением...
     Первой мыслью было замкнуть их, набросив сверху что-либо металлическое.
Он  вспомнил,  что  видел на броне буксировочные тросы, но когда вернулся  к
танковому  лежбищу, глаз сам  выхватил бревна, притороченные сзади к  каждой
машине, сухие, покрашенные зеленой краской. Он отстегнул два, взял под мышки
и вернулся на угол склада -- часового по-прежнему не было!
     -- Ну, молись за меня, Елена!
     Кронштейны были сдвоенные. Первое бревно он пропихнул между  сваренными
уголками  и  изоляторами,  осторожно  положил  на  проволоку  --  ничего  не
заискрило -- может, не под током, а может, просто сухое дерево не пробивает.
Глянул  в обе стороны -- нет  часового! Второе бревно одним концом вставил в
развилку, вторым упер в заледеневший снег. Длины хватило...
     На  козырек  взобрался  просто, подтянулся на  руках,  оседлав  бревно,
однако  там,  наверху,  надо было  встать  и  сделать  всего  один  шаг, но,
ослепленный  фонарем,  одной ногой ступил  мимо  и,  оттолкнувшись,  прыгнул
вперед.
     Удара током он не  почуял, потому что упал  плашмя  на жесткий снег,  и
резкая  судорожная боль  слилась воедино со жгучей.  Однако  когда  вскочил,
почуял запах резины, подошва правого ботинка еще дымилась.
     Разбираться и тушить было некогда, утопая в снегу, он  кинулся к лесу и
лишь за крайними деревьями перевел дух.
     В воинской части по-прежнему  было  тихо, по  крайней  мере, не  ревели
тревожные рожки и по эту сторону забора не бегали тревожные группы.
     Бежать все  время  по  лесу, оставляя  следы,  было  нельзя,  да  и  по
размягченному глубокому снегу далеко не уйдешь. Надо выбираться на дорогу, а
она, похоже, здесь единственная и ведет к воинской части. Пока не хватились,
нужно уйти как можно  дальше, лучше всего выйти на трассу  и  сесть на любой
автобус или попутку.
     Через четверть часа Космач выдохся, полежал, распластавшись, попробовал
сориентироваться, однако понял,  что не знает точного направления, а фонарей
на заборе не было видно. Забирая правее, он пошел  вперед с надеждой подсечь
дорогу  и скоро  выскочил на  широкую  просеку с  высоковольтной  ЛЭП. Он не
помнил этой линии и двинулся наугад  вправо. Идти  стало легче, в  некоторых
местах снег сильно осел и доставал  до щиколоток.  Невысокую дорожную насыпь
Космач увидел, когда чуть не наткнулся на нее, -- до рассвета оставалось еще
минут тридцать.
     Дорога вроде была та самая,  правда, лед за день  подтаял и  продавился
колесами до асфальта. Космач  расстегнул всю одежду до майки, чтоб хоть чуть
остудить разгоряченное тело, и побежал  размеренной трусцой.  Он был уверен,
что движется от  воинской части  в сторону  трассы,  к тому  же скоро увидел
сзади далекие фары машины и принял это за знак объявленной тревоги -- начали
искать. Подпустив ее метров на двести, он выбрал льдистую обочину и спрыгнул
под  откос.  Это  был  армейский  "уаз",  прокатившийся  мимо  на  небольшой
скорости. Выждав всего несколько секунд, Космач выбрался на дорогу и побежал
следом за красными стоп-сигналами.
     И они-то  отвлекли внимание! Машина вдруг стала притормаживать, потом и
вовсе остановилась, выключив свет.
     И только тут он увидел, что впереди сквозь редкий лес просвечивают огни
забора и горят окна КПП!
     Космач попятился, не сводя глаз с темного контура "уаза", развернулся и
побежал в обратном направлении.
     Надо же, леший водит!
     Когда  машина  пропала  из  виду, растворившись  в темноте, он прибавил
хода, чтоб наверстать потерянное  время  -- на востоке,  за  спиной, светлая
полоса! Он помнил, что впереди еще должно быть широкое поле, и  спешил, чтоб
перескочить  открытое  место  по темноте. Примерно  через два километра  лес
поредел, замаячило светлое  пространство; сбавив  темп, Космач приблизился к
крайним  деревьям  и  встал на обочине. Дорога  по  полю растаяла полностью,
потому хорошо просматривалась темная  полоса асфальта средь белой равнины, а
на том краю уже мелькали редкие фары автомобилей на трассе.
     За  спиной было тихо.  И  если  б  не  этот  странный  "уаз", почему-то
остановившийся недалеко  от  КПП,  можно было бы  подумать,  что  тревогу  в
воинской части  еще не подняли.  Но  часовой давно бы  уж обнаружил бревна у
забора, да и оглушенный охранник должен прийти в себя...
     Выбежав на  поле, он потерял остроту  зрения,  черная дорога скрадывала
пространство и  расстояние. Космач  бежал  почти  наугад, с чувством пловца,
бросившегося в стремительную  незнакомую  реку -- надо  грести  и  грести, а
противоположный берег все равно будет.
     Он уже есть в виде шоссе с огоньками...
     До  перекрестка  оставалось  метров двести,  и  вдруг  в  лицо  ударили
слепящие лучи фар. Он инстинктивно заслонился рукой и на секунду  замешкался
от неожиданности, кинулся назад и  словно напоролся на дальний автомобильный
свет,  ударивший  с близкого расстояния. И прыгнул  с насыпи с опозданием, в
тот  момент, когда заметил тени людей, бегущих к нему  с двух  сторон. Кювет
оказался глубоким и заполненным раскисшим снегом.
     Он  успел  вырваться из ямы и уже  почувствовал под  ногами твердь,  но
перед глазами вдруг полыхнуло белое,  слепящее пламя,  а  от мощного грохота
голова вздулась, будто шар, и лопнула с звенящим треском.
     Потом сверху навалилось что-то громоздкое и грузное, вдавив его лицом в
жесткий кристаллический лед...

        "7. Предводитель"
     В  первый  момент Палеологов сообщению  не поверил, посчитал за  чей-то
идиотский  розыгрыш,  поскольку голос  по  телефону спросонья узнать не мог,
однако ничего не сказал, велел перезвонить на мобильный,  номер которого был
известен узкому кругу лиц. Не прошло и минуты, как звонок повторился.
     -- Автор у нас, -- доложил барон Гален.
     Удачи  в  жизни случались, но  не так часто  и не такие  крупные, чтобы
можно было верить безоговорочно.
     После  того как  Космач оказался  в офисе  ГУРА,  за  тройной  системой
охраны,  надеяться было почти не  на что.  К воинской части отправили машину
радионаблюдения,  и  то  на  всякий  случай,  вдруг  да  проскочит  в  эфире
что-нибудь интересное. Перехватить Автора можно было только в  случае,  если
его вывезут с объекта  в  обыкновенной машине  и с  небольшой  охраной. Но и
тогда риск оставался непомерным, перестрелки и трупов не миновать, а ГУРА --
контора государственная, под патронажем самого премьера...
     Надежды на удачу  в Холомницах было  больше,  к тому же туда уехал  сам
генерал Ногаец...
     -- Вы его видели? -- спросил предводитель. Барон, как всегда, оставался
выдержанным и кратким.
     -- Да, видел. Это он.
     -- Как выглядит?
     -- Все на месте, светлая борода, длинные темные волосы.
     -- Во что одет? На нем должна быть волчья шуба!
     -- Шубы нет, пуховая куртка. Но это он.
     -- Документы нашли?
     -- Нет, в карманах пусто.
     Предводитель верил и не верил. Однако совершенно отчетливо понимал, что
два  раза подряд  не повезет и если  удалось захватить  Космача,  то  миссия
генерала в Холомницах обречена на неудачу.
     -- Как его взяли?
     -- Перехватили в эфире  сигнал тревоги. Оглушил охранника и перепрыгнул
через забор. Считаю, повезло...
     -- Каким образом, барон?
     -- Не знаю, перепрыгнул. Да еще ряженым физиономии попортил.
     -- На заборе проволока под током! Сигнализация, спираль и часовые!
     -- Могу уточнить. Есаул только что вышел от меня...
     --  Не надо, высылайте  машину! -- Предводитель натянул  халат.  --  От
генерала что?
     -- Пока ничего конкретного.
     Гален  легче  верил в удачу, счастливое стечение обстоятельств, в Божье
провидение, чем в находчивость и оперативность группы, работавшей по захвату
Автора.  В  охранном предприятии  случайных людей не было, принимали  только
бывших  офицеров  -- десантников, морпехов и  ментов,  но барону не нравился
казачий  антураж.  Он  считал  это  ребячеством,  посмеивался  над  золотыми
погонами и шашками, предпочитая  форме цивильный деловой костюм. Офицеров на
самом  деле  только  поверстали  в  казачество, к соответствующему  сословию
раньше они не имели никакого отношения, будучи коренными  жителями столицы и
Подмосковья.  Однако атаман Ногаец был исконным кубанцем, из старой казачьей
семьи, до революции получившей дворянское достоинство.
     К  мнению  Галена  он  относился снисходительно:  барон  происходил  из
Австро-Венгрии,  долгое время  жил  за рубежом  и в тонкостях русской  жизни
почти не разбирался, хотя много лет работал в советских посольствах.
     Одеваясь,  Палеологов  подумал  о  Петербурге:  надо   бы  отзвониться,
сообщить  об  Авторе, но время семь, Землянов наверняка еще  спит.  Впрочем,
такой вестью можно пожелать доброго утра...
     В последний раз они связывались по  телефону в день смерти академика, и
разговор состоялся  неутешительный, Космача  выпустили  из квартиры  Барвина
через черный ход, о существовании которого никто не знал.
     Глеб Максимович взял трубку после второго гудка -- бодрствовал.
     -- Простите, я не разбудил вас?
     -- Ну что? -- отозвался Землянов. -- У вас в Москве встали?
     --  У  нас уже  гостей  принимают, --  сказал  предводитель,  сдерживая
чувства.
     -- Кто пожаловал в столь ранний час?
     -- Великий неизвестный Автор.
     --  Так.  -- Длина  паузы  говорила о  многом.  --  Это событие,  нужно
обсудить. Через три часа жду.
     Палеологову  очень хотелось взглянуть на Космача, но переносить встречу
с   Земляновым  хотя  бы  на  час  было  нельзя.  Он  приглашал  к  себе   в
исключительных случаях и всегда по вопросам основополагающим.
     -- Хорошо, я еду в аэропорт.
     И все-таки не мог изменить традиции, велел заехать  в свои владения, на
территорию дворянского собрания, и вошел в каменный сарай, оборудованный под
конюшню.  Здесь  стоял  его  конь,  служивший  более  талисманом,  поскольку
верховой  ездой Палеологов занимался редко и мало.  Найти настоящую парадную
лошадь бело-серебристой,  царской масти  без  единого темного пятнышка  было
делом невероятно трудным. Такая кобыла в единственном экземпляре оказалась в
кавалерийском  полку,  который  обслуживал Мосфильм,  и потому как  в России
перестали снимать кино о революции, войне  и военачальниках, а полк обнищал,
коня удалось  выкупить  через  генерала Ногайца  по  цене хорошего японского
джипа.
     И теперь если предводитель куда-либо уезжал, то  обязательно заглядывал
в конюшню.
     -- Скоро  придет твой  звездный час, -- пообещал он  коню и похлопал по
изогнутой шее.
     Уже из  машины  предводитель  позвонил Галену, сказал, что  вылетает  в
Питер, и велел начинать работу с Автором.
     Всегда невозмутимый барон заколебался.
     -- Предлагаете мне составить первый разговор?
     -- Обязываю! Подготовьте его, объясните ситуацию, поставьте задачу. Все
как мы намечали.  Пока  я не вернусь, пусть сидит  и думает. Поселите в моих
апартаментах, свободу не ограничивайте, но под пристальным наблюдением.
     Гален  был искусным мастером "разговорного жанра", обладал редким даром
убеждения и внушения, однако при этом не любил ответственности.
     --  Генрих  Сергеевич, я боюсь  навредить,  -- начал  упираться  он. --
Первый контакт всегда самый важный, и вы сделаете это лучше. Тем более что с
Автором уже встречались...
     --  Надеюсь  на  вас,  барон!  --  жестко  оборвал предводитель.  -- Не
забывайте генерала. С Богом!
     Он велел водителю выставить на крышу спецсигнал и гнать по  осевой; его
всю жизнь преследовал рок  опоздания, всегда не хватало одной минуты, а то и
вовсе  нескольких  секунд. Он  прилагал огромные  усилия,  чтобы  преодолеть
судьбу,  но стоило чуть-чуть расслабиться, потерять ощущение времени,  и все
шло насмарку.
     Палеологов  родился  и  вырос  в  Ленинграде,  поэтому   ездил  сюда  с
удовольствием и тайной  надеждой  хотя бы раз задержаться на сутки, чтоб без
всяких дел и забот побродить по местам юности, переночевать не  в гостинице,
а  у отца на Васильевском, под  особое,  ностальгическое  настроение,  может
быть,  даже  зайти  к  матери  на  Грибоедовский. Однако  всякий  раз,  едва
вывалившись из  поезда или самолета, он забывал, в каком городе находится, и
не то что суток -- часа свободного не было. Иногда, переезжая с одной важной
встречи на  другую,  из окна  машины он видел  что-нибудь  памятное,  просил
остановить  и  несколько   минут  потом  стоял,  тупо  соображая,  зачем  же
остановился. В лучшем случае он успевал позвонить родителям,  и то, чтобы не
расстраивать,   врал,  будто  звонит  из  Москвы,  благо  появились  сотовые
телефоны.
     В  столице  Палеологов  закончил  историко-архивный  институт,  в общей
сложности прожил уже тринадцать лет и  все это время  ее  ненавидел. И когда
искал любую работу без прописки,  и  когда был уже полноправным  москвичом и
устроился по специальности в музей Октябрьской революции.  Однако, достигнув
желаемого, понял, что опоздал,  ситуация резко изменилась и все, что связано
с революцией, стало непрестижным и подлежало сокращению.
     Он чувствовал презрение  к Москве, когда, выброшенный на  улицу, пришел
на Арбат продавать две собственноручно написанных иконы -- в детстве окончил
художественную  школу,  которая  пригодилась  в  трудный  час.  На рынок  он
опоздал,  места  оказались заняты, и его вытолкнули  из  ряда. Палеологов не
любил сдаваться,  зашел  с другой стороны и повесил  свой товар на забор.  К
нему подошли, отняли одну  икону и с другой вышвырнули вон, поскольку образа
в то время писали и продавали тысячами. Он ушел в подъезд какого-то мрачного
дома, поплакал  там, вытер слезы, закусил губу и снова полез  в ряды.  Нагло
потеснил парня, торгующего наградами, и встал, готовый  умереть, но не сойти
с места.
     И тут же налетел покупатель! Палеологов спрятал деньги и хотел уйти, но
парень вынул из сумки подушечку с орденами.
     -- Под пять процентов. У тебя легкая рука. Фамилия как?
     -- Палеологов.
     -- Нет, под такую фамилию давать товар опасно.
     -- Почему?
     -- Придуманная фамилия-то, неестественн