все
вместе походило на паровозное  кладбище: повсюду реял дух  смерти, как будто
исходивший от некоей потусторонней силы.
     По  единственной расчищенной дороге  машина докатилась до  облупленного
двухэтажного  здания среди складов  и  с  ходу  въехала  в  подземный гараж.
Космача провели по внутренней лестнице на первый этаж и оставили в небольшой
комнате, весьма напоминающей  гостиничный номер -- даже сидячая ванна  есть,
только вот  на окне, под симпатичными жалюзи, решетка из  толстой  арматуры.
Дверь не  заперли, вероятно, полагаясь на внутреннюю и внешнюю охрану, ушли,
не сказав, сколько здесь  сидеть и чего  ждать. Космач осмотрел свою камеру,
потом  выглянул в коридор  -- пусто  в обе стороны, нет обычного для конторы
движения, или еще рабочий  день не начался?.. Только у  лестницы, отмеченной
южными  растениями в  кадках,  маячит часовой  в гражданском  костюме,  но с
коротким автоматом на плече.
     Мысль  о  побеге  все время сидела  в голове, становилась  навязчивой и
мешала сосредоточиться. Поэтому он  заставил себя прикрыть  дверь,  стащил с
постели  чистое, отглаженное  белье, не раздеваясь,  лег на матрац и укрылся
шубой.
     У  странников, впрочем, как и у старообрядцев некоторых  других толков,
была одна замечательная  черта:  пока они на воле и в  своих  пенатах, можно
одним неосторожным  словом обидеть смертельно  и  не  дождаться прощения. Но
стоит  кому-то  из них попасть в тюрьму (а  попадали часто), вдруг откуда-то
появлялись и железные  нервы, и абсолютное спокойствие в любой ситуации. Они
стоически выносили  издевательства  над  собой,  с  готовностью  подставляли
другую  щеку  и  при  этом  благодарили  своих  обидчиков,  таким  странным,
неожиданным образом достигая обратного эффекта -- неуязвимости. Ему хоть кол
на голове теши, все -- спаси Христос.
     Наверное,  дело  было  в особом, ныне утраченном  восприятии мира:  они
принимали его таким, каков  он есть,  и не старались  ничего изменить, зная,
что  это  промыслы Господни.  Поэтому на свободе действовали одни законы,  в
неволе -- совсем другие, ибо только в юзилище начинается путь мученичества и
сильный  должен  прощать  слабости  слабого.  Непротивление  злу становилось
мощнейшим способом  самозащиты от  книжников,  фарисеев и  скверны,  от  них
исходящей. А короче -- от среды обитания.
     Космач все это знал, однако не мог быть ни подвижником, ни мучеником, а
сыграть  все  это  еще никому не удавалось. Оставалось единственное средство
самообороны,  много  раз проверенное на  практике  и  изобретенное  теми  же
странниками:  прикидываться  блаженным,  полоумным,  темным кержаком,  из-за
своей дикости  не понимающим, что происходит и  что от  него требуется.  При
этом бесконечно  молиться,  петь  псалмы, тропари и таким образом выматывать
нервы  противнику.  Эти  воспитанные  и  образованные  ребята вряд  ли когда
сталкивались с подобными субъектами и долго не выдержат.
     Заснуть он не успел, хотя позывы уже  чувствовал, дверь открылась, и на
пороге  оказалась официантка с подносом  -- принесла завтрак!  Может,  не  в
тюрьму -- в санаторий попал?..
     -- Зачем вы сняли белье с постели? -- спросила она удивленно.
     -- Дак замараю, -- простецки объяснил  Космач, сгребая  в  одну тарелку
салат, омлет и сосиски с зеленым горошком. -- Один раз поспать могу и так. А
то стирать кажный раз... И посуды много не носи, нам привычней с одной миски
хлебать. А заместо вилки -- ложку бы дала.
     Официантка недоуменно пожала плечиками и удалилась. А он облил мешанину
горчицей и  стал механически брякать вилкой. Съел все до последней горошины,
подчистил тарелку кусочком хлеба -- салфетку  не  тронул,  бережно отложил в
сторону:  важна  была  каждая деталь, надо вживаться в роль  и валять дурака
так, чтобы даже опытный глаз ничего не заметил.
     Ровно в десять, когда должен был открыться аэропорт, в комнату заглянул
один  из парней  и сообщил,  что  его  приглашают  на  беседу  к  начальнику
управления. Космач надел шубу, шапку взял в руки.
     -- Ну, айда, раз приглашает.
     Кабинет был  на втором этаже,  в приемной за  компьютером сидел молодой
человек, видимо, секретарь, он  же охранник:  кулаки  размером с телефон. Но
тоже воспитанный.
     -- Пожалуйста, снимите  шубу, -- сказал он, а сопровождающий уже держал
руки, чтобы принять одежду.
     -- Да не хлопочи ты, -- отмахнулся Космач. -- Мне не жарко.
     Они  особенно  не настаивали, разве  что на лицах  обозначилось  легкое
недоумение. За двойными дверями оказался просторный кабинет с длинным столом
для  совещаний,  полукруглым в  торце,  где должен  был восседать начальник,
которого почему-то не было.
     -- Прошу, присаживайтесь. -- Парень отодвинул один  из  стульев, а  сам
приоткрыл боковую дверь, что-то сказал и тотчас вышел.
     Минуты две Космач оставался один, стоял и исподтишка озирался: на стене
висела огромная карта  СССР,  еще одна, поменьше, была скрыта за  шторами, в
углу старый засыпной  сейф, а за  спинкой высокого канцелярского  кресла  на
малиновом бархате  -- две перекрещенные шашки без  ножен.  Кабинет был  явно
генеральский,  однако  из  боковушки  вышла  женщина  лет  сорока  в костюме
малахитового  цвета и с  совсем короткой, под  мальчика,  прической,  отчего
голова казалась очень уж маленькой.
     --  Вот вы какой! -- сдержанно  воскликнула она.  --  Ну, здравствуйте,
Юрий  Николаевич! Меня зовут  Светлана Алексеевна...  Да вы  присаживайтесь.
Какая  у вас роскошная доха!  Но вы  снимите  ее, у  нас  тут  тепло. Можно,
поухаживаю за вами?
     И стала рядом, чтобы  принять шубу.  Этот негромкий, задушевный  и чуть
дрожащий голос  несколько  обезоруживал: чтобы сопротивляться,  прикидываясь
юродивым, нужен был серьезный противник, с которым за честь побороться всеми
доступными  средствами, которого можно бить презрением, ненавистью, на худой
случай,  просто смеяться  над  ним. Но чтобы юродствовать перед женщиной, не
скрывающей обыкновенного бабьего любопытства, требовался холодный  цинизм, а
это стало бы слишком сильным средством, тем самым несоразмерным наказанием.
     Он  понимал,  что здесь не  все так открыто и  просто,  что  за внешней
доброжелательностью  и милой  улыбкой  непременно кроется что-то еще  и  эти
тонкие, женственные ручки  могут  быть сильными и жесткими и, наверное,  уже
были таковыми, иначе его не привезли бы сюда под конвоем.
     -- Мой  самолет улетел,  -- сказал Космач,  сбрасывая шубу. -- По вашей
милости...
     Она будто бы встревожилась, пошла к столу.
     -- Этого не может  быть!  Мне сообщили, задержка до четырнадцати часов.
-- Вызвала секретаря. -- Немедленно уточните вылет рейса господина Космача!
     Ей хотелось произвести впечатление.  Поджидая результат,  она  спросила
между прочим:
     -- Вы успели вздремнуть, Юрий Николаевич?
     -- Да, спасибо...
     -- Кстати, слышали сообщение? Академик Барвин скончался сегодня утром.
     -- Я знаю.
     Она помялась, ее благородно-бледные впалые щечки чуть порозовели.
     --  Весь  московский  бомонд  в  полном   недоумении.  Гадают:   почему
неприступный  Барвин  в последние часы жизни  разыскал  и пригласил  к  себе
никому не известного кандидата наук?  И провел с ним -- даже  подсчитали! --
два часа семь минут. Поразительная щедрость!.. Не удовлетворите мое праздное
любопытство? Почему?..
     -- У академика были причины, -- уклонился Космач.
     Настаивать  она  не стала, и теперь  следовало  ждать  второго вопроса,
наверняка  интересующего  бомонд:  каким  образом  Космачу удалось заставить
Барвина собственными руками ликвидировать ЦИДИК?
     Спросить  не  успела  --  вошел  секретарь  и   доложил,  что  аэропорт
по-прежнему  закрыт   до  четырнадцати  из-за  сильного  обледенения  и  вся
спецтехника  сейчас  работает  на   полосе.  Светлана  Алексеевна  попросила
принести кофе и приступила к делу.
     --  Вы так сильно  разочаровали Василия  Васильевича, -- проговорила  с
грустной улыбкой. -- Старик снова закурил и сегодня остался дома. Мы вызвали
ему врача... У вас произошел конфликт?
     --  Прежде  чем  отвечать,  хотелось  бы  услышать  хоть   какое-нибудь
объяснение, что все это значит. Или вопросы здесь задаете только вы?
     -- Ну что вы, Юрий Николаевич! Я полагала, Даниленко все объяснил. Если
что-то непонятно, пожалуйста, спрашивайте.
     Она слишком хотела быть открытой.
     --  Вопрос  один.  По  какому  праву  вы  воспользовались моим  именем,
сфальсифицировали письмо и заслали своего человека в скит?
     Секретарь  принес  кофе  в  нужный  момент  --  ей  требовалась  пауза.
Вероятно, у Светланы Алексеевны было  несколько вариантов  ответов, и сейчас
она выбирала тот, что годился для создавшейся ситуации.
     -- Человек, который проводил этот эксперимент, у нас уже не работает.
     -- А засланный казачок в скиту?
     -- Мы установили  с ним  связь  и отозвали, --  доложила она. -- Сейчас
он...  в  реабилитационном  центре.  Его  долго   держали  в  срубе,  боязнь
замкнутого пространства... Я приношу свои извинения. Попытка была неудачной,
авантюрной,  но  когда  разрабатывали  план  действий...  Не  могла  глубоко
вникнуть в суть  проблемы. -- Она  посмотрела  виновато. -- Не казните, Юрий
Николаевич.  У  нас  нет  практического опыта работы в  среде старообрядцев.
Василий  Васильевич силен в теории, Сергей Иванович Ровда, ваш бывший декан,
незаменим как генератор идей, но воплощать их... придется вам.
     -- Я объяснил Даниленко, почему  это невозможно, -- начал было  Космач,
однако она вскинула руки.
     -- Юрий Николаевич, не спешите! У вас до вылета целых четыре часа. Хотя
бы  выслушайте меня.  И потом,  нельзя же  так сразу и решительно отказывать
женщине!
     Последнюю фразу можно было считать шуткой. В этот момент зазвонил  один
из пяти телефонов, Светлана Алексеевна точно выбрала и сняла  трубку. Улыбка
на ее лице  медленно растаяла и стекла, оттянув книзу уголки губ,  а  взгляд
невидяще  замер и потяжелел. Она  больше слушала и если отвечала, то редко и
односложно, однако дважды четко повторила:
     -- Вы меня озадачили. Я ничего не понимаю.
     Это  ее  томительное  состояние  длилось  недолго, до  тех пор пока  не
положила трубку, после чего достала сигареты и зажигалку.
     -- Происходят  весьма  странные  вещи.  -- Она  закурила  и  придвинула
сигареты Космачу. -- Вы  не встречали в квартире академика некоего Копысова?
Престолонаследника Барвина?
     -- Нет, не встречал.
     -- Так  вот... Вчера вечером  произошла  трагедия.  Копысова застрелила
жена,  будто  бы случайно. А  сегодня  утром... Погибла секретарь академика.
Ее-то вы должны были видеть.
     -- Лидия Игнатьевна?
     -- Да...  После смерти Барвина пошла домой  и была сбита на  пешеходном
переходе. Автомобиль с места преступления скрылся... Тоже случайность?
     -- Не знаю...
     --  Один  за  другим  погибают  два  человека,  побывавшие  в  квартире
академика. Что это может означать?
     -- Рок,  --  буркнул в бороду Космач. -- Квартирка, я вам скажу, совсем
не простая. Жженой серой пахнет...
     Светлана Алексеевна пропустила это мимо ушей.
     --  И там же  был профессор из Петербурга, Желтяков...  Вы там с ним не
столкнулись, на черной лестнице?
     Космач незаметно пощупал в кармане письмо к профессору.
     -- Не столкнулся, но фамилию слышал...
     --  Очень странная личность, загадочная. --  Она любила эти слова и как
бы  оживала, когда их произносила.  --  Но наверняка  видели у академика еще
одного человека... Его фамилия Палеологов.
     -- Имел  честь  даже познакомиться и  отужинать  вместе, --  усмехнулся
Космач.
     -- Напрасно иронизируете.  Он не простой человек,  в  какой-то  степени
даже опасный для  вас. Разыскать автора  диссертации  2219  поручала ему  я.
Только не сейчас, а еще три года  назад, когда  он был у нас. А потом в ГУРА
пришел Ровда,  за  ним  Даниленко, и мы сразу же установили  автора, то есть
вас. И надо-то было всего назвать тему  и в трех словах объяснить концепцию.
Приятно иметь дело  со специалистами... Но Палеологова к тому времени уже не
было. Он обнаружил у  себя дворянские корни и, как всякий мечтатель, увлекся
некими  химерическими  идеями.  Если бы  вы  знали,  к кому он возводит свою
родословную! К  Софье Палеолог,  ни  больше ни  меньше.  Даже придумал такую
историю, будто Софья привезла с собой на Русь некоего близкого родственника,
мальчика, в качестве  пажа. Не  знаю, был ли на самом деле мальчик, но этого
мальчика  мне  жаль,  он  плохо  кончит...  Так вот, он  до  вчерашнего  дня
продолжал  искать и пришел к академику с единственной  целью  -- вытащить из
него фамилию диссертанта. Да, вы чуть не попали к нему в руки! Между прочим,
вас спасла наша сотрудница.
     -- Не аспирантка ли?
     --   Теперь  можно   говорить.   Да,   наша   Леночка...   Она  сделала
продолжительную паузу и вдруг заговорила с интонациями брошенной жены:
     -- Палеологов работал у нас, когда мы были  еще архивной группой. Очень
талантлив, умеет проводить  сложные комбинации,  но  авантюрист. И  оказался
подлецом. Негодяем! Я вытащила  его  из дерьма,  на Арбате иконами торговал.
Сделала для него все, свела с людьми на самом верху, посвятила  во все тайны
и  секреты,  потому что  доверяла...  А он  воспользовался этим,  открыл  на
стороне  свое... предприятие и  сбежал.  Нам пришлось пересматривать  многие
проекты...
     Космач  теперь  не  сомневался, что у нее с  Палеологовым  были личные,
интимные отношения, женственная Светлана Алексеевна совсем не умела скрывать
своих чувств и,  похоже, до сих пор переживала разлуку. А разница в возрасте
была лет в десять, и,  видно, этот молодой талантливый  сотрудник втирался в
доверие к своей начальнице старым известным способом.
     --  На  него это похоже, -- подбодрил  он. -- Хотя академик отзывался о
нем неплохо. Называл его судьей.
     -- Да, в нем есть что-то такое.  И выражается это  в высшем цинизме. --
Она встряхнулась и стала размышлять  вслух. -- Но я не об этом... Мне сейчас
пришло в голову: не он ли тут замешан? Имею в виду гибель секретарши... Нет,
сам  он на такое не  пойдет. Мы никак не можем  отследить, кто  же стоит  за
Палеологовым. Сам  по  себе  он  мало  что значит. Так,  очень  инициативный
исполнитель  и  не  более.  Есть один ответственный работник из  московского
правительства, это  мы знаем. Но далее ниточка тянется в  Петербург. Идейный
вдохновитель там. Скажу вам по секрету, мы пристально наблюдали за квартирой
академика,   а  также   за   людьми,  которые   там  появлялись.  Мы   ждали
петербургского эмиссара, в тени которого работает Палеологов. Вычислить  вас
им  не удавалось,  и  Барвин был последним шансом.  Но из Петербурга приехал
только профессор Желтяков и с целями совершенно иными...
     -- Тут я вам не помощник, -- развел руками Космач. -- И гадать не хочу,
кто за кем стоит...
     --  Да,  там  черт  ногу сломит,  --  озабоченно  проговорила  Светлана
Алексеевна  и  встряхнулась. -- Вам надо опасаться, Юрий Николаевич, все это
очень серьезно.
     -- Знать бы кого...
     --   Охрану  здесь  мы  обеспечим.  А  как  быть  с  вашим  деревенским
прибежищем?
     -- Бог не выдаст, свинья не съест.
     -- А боярышня Углицкая?.. Вы оставили ее одну? Он так и не понял, то ли
это угроза, то ли проявление заботы...
     -- За нее я спокоен.
     --  Так уверенно говорите...  Впрочем, вам виднее.  --  Она была  не на
шутку  взволнована.  --  Мы вынуждены  работать  вот в  таких условиях,  под
защитой армии. Передвигаться в инкассаторских  машинах с сопровождением. Да,
и такое бывает. И нет у нас  тут намеленных сонорецкими старцами  камней,  о
которых вы так красочно писали.
     Это уже напоминало жалобу, причем довольно искреннюю -- впору подойти и
по головке погладить...
     -- Не завидую, -- для порядка пробурчал в бороду Космач.
     -- И  это лишь внешняя  сторона, мы  привыкли...  -- по-бабьи вздохнула
Светлана  Алексеевна.  --  А  есть и  то,  к чему привыкнуть  невозможно.  В
правительстве   никто  не   знал,  что   такое   ЦИДИК,  пока   не   создали
историко-архивную группу. Раньше так называлась наша  ГУРА...  Считали чисто
научным  заведением,  финансировали,  и  никто  особенно  не  вникал  в  его
деятельность.  Сидит   там  старый,  заслуженный   академик,  правозащитник,
интеллигент номер один, совесть  нации... И пусть сидит, все при деле. Когда
же начали работать, оказалось: ни в один закрытый архив мы без ведома центра
попасть не можем. Главки и министерства  дают  разрешения, Главное  архивное
управление проходим без проблем! А для того  чтобы получить бумагу в ЦИДИКе,
нужно составить проектное обоснование,  расписать,  что мы там  ищем, откуда
получена информация,  что искомое находится  именно там и  нигде более.  И с
какой целью!..  То есть ставят заведомо  невыполнимые условия  и отказывают.
Кстати, чтоб вывезти ценности из страны для реализации за рубежом, надо было
опять  добиваться   разрешения  центра.   Ладно,   думаем,  конкуренция,  но
проверили,  он  не  работает в  этом направлении,  то есть одни  контрольные
функции. Как собаки на сене!
     Она сделала  передышку,  набрала номер телефона,  послушала и  положила
трубку.
     -- Да, ЦИДИК, это была серьезная организация...
     -- Почему была? Даниленко уверен, и будет, -- сказал Космач.
     Светлана Алексеевна вздохнула и взяла новую сигарету.
     -- Возможно...  Мы несколько раз  обходили  ЦИДИК  через  премьера,  по
прямому  указанию, и  получали  неплохие  результаты.  Но  тут же начиналась
какая-то  странная  возня...   Грязная  возня.  В  зарубежной  прессе  вдруг
появлялись публикации, дескать, группа мошенников, засевшая в правительстве,
распродает  на  европейских  аукционах национальное  достояние.  Прямо такие
борцы! Ясно, откуда  ноги растут... А потом Барвин сам в нескольких интервью
прозрачно  намекнул на  несостоятельность  правительства  и премьера. Да, мы
продавали  кое-что,  но почти  всегда адресно,  конкретно. Личная переписка,
некоторые  малозначительные документы, холодное оружие и даже драгоценности.
Все это было изъято после революции и в  пору военного коммунизма у  богатых
людей, прилипло к рукам чекистов и впоследствии осело в  домах новой  элиты.
Но в тридцать седьмом  году начался  известный передел  власти  и  капитала,
ценности  опять изъяли, но еще раз украсть не  успели,  да и  боялись. И  не
наказания,  прошу  заметить. Считалось,  эти  вещички приносят  несчастье...
Потом война, эвакуация... Одним  словом, многое сохранилось.  Мы находили за
рубежом потомков  и предлагали  выкупить реликвии.  На самом  деле  рыночная
стоимость,  например,  столового серебра, женских  украшений  девятнадцатого
века  и тем более всевозможных  писем  невысока,  но потомки покупали  очень
задорого.  Все  вырученные  средства  шли  в  пенсионный  фонд  -- это  было
принципиально и, мы считаем, справедливо. Осудить правительство легко...
     Она  говорила  и не  забывала  о  себе, более того, сама вслушивалась в
сказанное и как бы оценивала свои удачные  слова и обороты, делая паузы. И у
нее еще был заряд,  как у  опытного  стайера, но  Светлана  Алексеевна вдруг
споткнулась, достала новую сигарету, но не прикурила.
     --  Знаете, Юрий Николаевич, из головы не выходит... Имею в виду гибель
Копысова и секретарши. Не понимаю, что происходит. Если это война, то кого с
кем?.. Может, вы все-таки  позвоните к себе в деревню? Хотя бы предупредить,
чтоб  была осторожнее. У вас там есть надежные  люди?  Которые бы помогли  в
случае чего?
     -- Кому помогли? -- переспросил Космач.
     -- Вашей боярышне. Она же осталась одна!
     -- Нет, она ушла домой.
     -- Я боюсь, схватят по дороге!
     -- Не понимаю, какой смысл хватать ее?
     -- Не  хочу  вас  пугать... Но  ситуация складывается  непредсказуемая.
Боярышню могут взять заложницей,  что