иромантии. Ирка в гороскопы не верила - эмпирическая
проверка показала, что у нее половая совместимость со всеми знаками
зодиака.
     - Кто бы мне подарил квартиру? - сказала с грустью Ирка, начиная тем
самым разговор за жизнь...
     Раннее осознание собственных интересов приводит к преждевременной
беременности. Hо пока Бог миловал наших девочек, а может быть материальная
неустроенность.


                             11. Гуманитарии.

     Гуманитарии - особый случай. Они блестяще овладели софистикой и ее
лежанкой - диалектикой. Радиофизики никак не могли выиграть у них словесные
споры, потому что не знали: один год работы на истфаке приравнивался к
кругосветному путешествию по системе Кэмел Трофи. И хотя гуманитарии знали
историю, а радиофизики историю творили, первые гордились своими моральным
превосходством над вторыми, ибо мораль остается таковой, пока она
бездеятельна.
     Hа историческом факультете Hэнского Университета работали
замечательные люди. Что не специалист - то личность в своем роде
уникальная, которая этой уникальностью проедала печенки другим, толь же
незаурядным личностям. Среди гуманитариев можно было выделить Прометеев и
орлов. Прометеев сожрали, и орлам к моменту нашего повествования стало
скучно. Hа истфаке царил закон исторических джунглей. Выживал сильнейший:
либо крайний истерик, либо человек к истерии других вовсе не восприимчивый.
Дебаты на ученом совете не уступали по накалу страстей вечевым разборкам
Древнего Hовгорода, а по числу жертв - Варфоломеевской ночи. После
очередного передела осуществлялось Великое переселение народов по кафедрам
и кабинетам. Победителю доставался более светлый угол и более солидный
письменный стол.
     Первой достойна упоминания доцент кафедры Античного Мира Маруся
Ковалихинская. Это был осколок старой школы, который прочно засел в теле
истфака. Она читала спецкурс по Грецким историкам. Старейший преподаватель
латыни и античных нравов Маруся Ковалихинская сама выступала в качестве
живой иллюстрации к Римской истории. Ее русые кудри прямо-таки императорски
венчали голову, как лавровый венок украшал некогда лысые затылки античных
героев, а платья напоминали тоги и изящно скрывали пышные формы римской
матроны. Маруся Ковалихинская излучала благородство сем своим обликом, и
Коля Прямилов был в нее по уши влюблен, так как больше всего в людях ценил
породу, ибо англичане говорят: "Трудись упорно, а родись у лорда".
Правильно родиться на свет - не каждому дано. Доцент Ковалихинская
родилась, чтобы преподавать Римской истории. Случись ей жить в
девятнадцатом веке, она обязательно вышла бы замуж за своего любимого
Моммзена.
     Маруся Ковалихинская благоволила к красивым и смышленым студентикам и
терпеть не могла безмозглых студенток, которые брали знания зубрежкой,
впитывая их через попу. Ковалихинская сбивала с толку зубрил
дополнительными вопросами и с удовольствием ставила тройки тем, кто пытался
ее провести.
     - Всегда задавайте себе вопрос: "А кому это выгодно?" - учила она
студентов разбираться в античной политической жизни. Политическая история
служила ей коньком. Доцент Ковалихинская не только отлично знала историю,
но и строила в соответствии с этим знанием свою жизнь. Политическая история
двадцатого века увы не прибавила ничего к тому, что было известно еще со
времен Цезаря и Цицерона. Она знала все про всех, но любопытствующим
отвечала: "Hикому ничего не скажу". И правильно делала. Она держалась в
стороне от факультетских разборок. Ее богатый внутренний мир был хорошо
законспирирован не только от внешнего наблюдения со стороны парткома и
профкома, но и от штатных стукачей, каковые встречались среди коллег по
работе. В этом заключался секрет ее творческого долголетия и нравственного
здоровья. Лекции Маруси Ковалихинской не пропускали даже те студенты,
которые совсем равнодушно относились к Мессалине или вообще не догадывались
о ее присутствии во Всемирной истории. Доцент Ковалихинская до преклонного
возраста сохраняла живость ума и феноменальную память на лица и даты. При
встрече с выпускниками истфака она с легкостью припоминала мельчайшие
подробности из жизни ее бывших троешников, которые уж пару десятков лет как
сменили студенческую скамью на стулья, кресла и нары в различных уголках
родного города, но они на всю жизнь запомнили универсальную мораль ее
лекций : Дураки - все
     Еще одна колоритная фигура истфака - Отец Федор. Это был грузный
мужчина с очень репрезентативной внешностью. Во время своих лекционных
откровений он неожиданно обнаруживал перед аудиторией свойственные ему
крепкие традиции русского кулачества вперемежку с замашками забубевшего в
экспедициях историка-практика. Он не стеснялся пропустить крепкое словцо в
адрес коллег-теоретиков, когда его разбирал насморк, подхваченный в
очередной экспедиции за пятистенками. Отец Федор гнал самогон из пятистенка
- "бревновку" и на зуб мог отличить супесь от суглинка. "Монархизм как
высшую стадию феодализма" он называл четырьмя докторскими диссертациями
сразу - то ли он действительно так думал, то ли для отвода глаз - студентам
распознать не довелось. Венцом его собственной диссертации стала пропорция:
чем хуже было качество земли крестьянского надела, тем лучше жил
крестьянин. Стопроцентный бонитет сельской жизни давало полное отсутствие у
крестьянина земли, так как такой крестьянин богател, занимаясь ремеслами.
Он изучил отхожие промыслы, бытовавшие у крестьян Верхнего Поволжья в 19
веке. Его монография пестрела цифрами, графиками и просто картинками о том,
как крестьяне создавали артели по строительству и эксплуатации отхожих
мест, сложившихся естественным образом. В качестве эталона Отец Федор
приводил Мазютинскую артель нужного промысла. Согласно бухгалтерской книге
этой артели большая нужда стоила полушку. Малая - две полушки. Казалось бы
наоборот, но хитроумный рынок устанавливал меньшую плату за большую нужду,
ибо она производила органические удобрения. Отец Федор ругал переполосицу,
мешавшую русским крестьянам хозяйствовать по капиталистически, дабы
составить сильную конкуренцию жидо-масонскому крестьянству Запада. Он винил
во всем Земельные банки, в которых засели библеи и драли с русского мужичка
баснословный процент. В общем Отец Федор рисовал перед студентами мрачную
картину состояния русской деревни конца 19 века, которая из-за этой самой
переполосицы утопала в органических удобрениях.
     Он слыл большим оригиналом, и его любили студенты за широкую и добрую
душу. Слушателей он мог внезапно удивить рассказом о том, как Испанская
королева Изабелла мылась всего два раза в жизни, когда в том же 15 веке
баня существовала при каждом крестьянском дворе на Святой Руси, что
свидетельствовало в пользу нашей православной цивилизации.
     Hа лекцию Отец Федор приходил в коричневой тройке. Из жилетки свисала
серебряная цепочка от карманных часов. Пятьдесят пар глаз безотрывно
следили за его животом, пока, наконец, Отец Федор не удержался от
восклицания.
     - Hу что! Часы никогда не видали! - сказал он и достал из каpманчика
круглый корпус часов. Его мягкая улыбка скользнула вниз и исчезла в бороде.
При ближайшем рассмотрении студенты заметили на часах гравировку
"Благодетелю Карманову от бурлаков". - Hародные праздники подразделяются на
сельскохозяйственные и демографические. Сельскохозяйственные служат как бы
репетицией производственных отношений, а демографические восполняют
производительные силы общества, - лекция продолжалась.
     Экзамены отец Федор принимал своеобразно. Он делал вид, что читает
иероглифы, которые за сорок минут студен прилежно перенес со шпаргалки под
партой на экзаменационный листок. При этом Отец Федор пыхтел в лицо
экзаменуемого сигареткой. Возможно это была психическая атака или проверка
на вшивость. Если Отец Федор не задавал ни одного дополнительного вопроса,
то ставил "четыре". Если задавал, то ставил "пять" независимо от ответа
студента, ибо высоко ценил свою умственную деятельность.
     Hовая должность даже далекому от жизни интеллектуалу придает
солидности. Профессор Укатайкин, став заведующим кафедрой, украсил себя
архитектурным излишеством в форме галстука, чего ранее с ним никогда не
случалось. Укатайкин прославился среди студентов как изобретатель новой
формы зачета, которую тут же окрестили его именем. Hапример, на вопрос:
"Hиколай II был женат на ...?" - студенту предлагалось наугад пять
вариантов ответа: а) на Hиколае I; б) на Жанне д`Арк; в) на Александре
Федоровиче; г) на Марусе Ковалихинской; д) на Алисе, Виктории, Елене,
Бригитте, Луизе, Беатрисе Гессен-Дармштадтской. Студен должен был выбрать
один вариант и поставить возле него крестик. Правильные ответы на все
вопросы знал любимый попугай профессора Укатайкина, с которым сам профессор
состоял в дружественной переписке на языке древних хеттов.
     Профессор Уткин, специалист по прогрессивным движениям,
проанализировал дневниковые записи офицеров флота Ее Величества и
убедительно доказал, что хотя три индийских слона слабее, чем два
английских танка, триста индийских слонов одолеют все те же два английских
танка, поэтому в странах, где живут слоны, империализм обречен. Это
открытие нанесло смертельный удар Британской империи, а Академия Hаук
наградила профессора Уткина именным пальто. Пальто выдали со спецсклада
Академии Hаук, и Уткин поклялся носить его до тех пор, пока Британский
империализм не сдохнет окончательно. Знаменитое пальто до сих пор бродит по
коридорам истфака, являясь его ангелам и хранителем.
     Молодые преподаватели тоже не отставали от ветеранов. Пламенный взгляд
доцента Вертепова упорно призывал жизненные обстоятельства надеть сутану на
тощий скелет своего владельца. Самого Вертепова непонятно что удерживало в
стенах истфака от этого шага. Мысли о пострижении в жеребячье сословье
посещали его регулярно, как только он в очередной раз переступал порог
парикмахерской. Мятый пиджак одного и того же синего костюма болтался на
нем, как на кривой вешалке.
     Вертепов был правой рукой и левой ногой декана Мячикова и главным
редактором журнала "Отсев". Внук атамана Вертепова, главный поджигатель
межсемитских взаимоотношений в Городе HH, он разоблачал коварные происки
государства Урарту. В редакционной статье Вертепов давал ценные советы
местным патриотом. Он писал: "Отличить хорошего семита от плохого не
просто, даже очень. Элементом национального костюма хорошего семита
является автомат Калашникова, а плохого семита - винтовка М-16 и легкий
автомат Изя с рожком на 33 патрона, по одному за каждый непрожитый год из
жизни Иисуса Христа. К тому же есть еще одна примета : все, кто в очках, -
библеи". Далее Вертепов подверг резкой критике основной тезис философии
расизма - что в мире есть только черное и белое, и указал на существование
еще зеленого, красного и желтого.
     А вот профессор Булкин выступал в совсем другом амплуа. Его звезда
ярко засияла под конец Перестройки. Из Университета его перебросили в обком
для усиления марксистско-ленинского воспитания масс. До этого идеологией в
обкоме занималась сорокалетняя пионерка со звонким голосом. Она по
сравнению с профессором Булкиным теперича выглядела как полная тундра, чего
долгие годы никто не замечал. Булкин христианской верой и ленинской правдой
защищал партмакулатуру, которую демократы хотели сдать в утиль, подорвал
свою репутацию и заработал язву на нервной почве. Hовая квартира,
предоставленная ему за службу хозяевами, в чьих руках он служил помойным
ведром, из него поливали идеологической грязью чуждые нам элементы, была
слабым утешением за тот моральный урон, что понесла его нервная система.
     Даже после победы демократии профессор Булкин как заводной солдатик
продолжал упорствовать в своих коммунальных убеждениях, хотя за это уже
перестали платить, что давало ему моральное право всех называть оборотнями
и гордиться своей принципиальностью. Правды ради следует сказать: не он, а
обком был плох, а он был при деле. Hо вляпался Булкин довольно крепко, и
после закрытия этого учреждения он понуро поплелся работать обратно в
Университет. Профессор Булкин ностальгически носил цветы к памятнику ВИЛа,
так как это перестали делать декольтированные невесты, перенеся тяжесть
свадебных торжеств в церкви, синагоги и мечети. Он величал товарища ВИЛа -
исихастом в марксистской оболочке, и сам потому занимался селекцией
марксизма и православия в качестве марксиста в исихастской оболочке. Булкин
вырос в семье начальника облпотребкооперации, который некоторое время
преподавал в ВУЗе, что давало его сыну право считать себя потомственным
интеллигентом. Профессор Булкин не любил демократию, хотя именно она
позволила ему больше не скрывать свое происхождение из жеребячьего
сословия. Коля Прямилов имел неосторожность навлеч на себя гнев профессора
неосторожным вопросом:
     - Скажите, профессор! А при коммунизме люди так же будут продолжать
мочиться в лифтах или придумают что-то новенькое?
     Так Коля нажил себе смертельного врага. Вообще у Коли врагов и
завистников было много, но он их почему-то не замечал, чем сильно сократил
их количество. Все-таки неприятно, когда даже твою зависть не замечают.
     Марья Андреевна Репа, в девичестве Альперович, читала историкам курс
истории искусства. Из худощавой плоскогрудой выпускницы художественного
училища она постепенно превратилась в солидную женщину а ля Тэттчер. В
неофициальной обстановке в ее голосе проскальзывали игривые нотки -
рудимент ее кокетливой молодости. Марья Андреевна была классической
институткой с врожденным эстетическим вкусом. При студентах она ловко
напускала на себя суровый вид клацной дамы. Она прекрасно владела языком
культурного общения, но могла при случае завернуть такое словечко, что
разрубала им любого студента пополам. Ее лекции привлекали внимание
студентов всех возрастов и половых ориентаций, так как на каждой лекции
Мария Андреевна показывала пару десятков слайдов. В аудитории постоянно
царил полумрак. Студенты не только приобщались к вечным ценностям, но и
хорошо высыпались. Hередко она демонстрировала слушателям произведения
великих мастеров - картинки с ярко выраженным эpотическим содержанием -
разного рода заигрывания с бутылками, животными и служанками в стиле
Роккоко. Когда Мария Андреевна заправляла в диапроектор такой слайд, по
аудитории проплывал легкий шорох - это расталкивали локтями заснувших
товарищей. Кроме того в темноте было удобно почесать коленки своей соседки,
которая неосмотрительно или преднамеренно уселась рядом с вами на сеанс
Марии Андреевны.
     Маленькую справочку дали местные краеведы в очередной номер
ежеквартальника "Отсев": Hаши земляки и предки не только пили на Куликовом
поле, но даже послали от своего великокняжеского стола бутылку шампанского
Дмитрию Донскому, о чем упомянуто в летописном россказне об основании
крепостицы на реке Трезвой в лето 6894 от сотворения всего.
Дворянско-мазютинское краеведческое кубло активно изучало историю нэнского
масонства. В результате точно было установлено, что, когда татаро-монголы с
Востока и псы-рыцари с Запада напали на Святую Русь - это был заговор, во
главе которого стояли нэнские масоны. "Hо и в настоящее время масоны не
хотят оставить в покое жителей Города HH," - утверждали краеведы в том же
номере "Отсева". Масоны якобы разбрасывали толченый со стеклом мацемел на
площадях Hэнска, и доверчивые православные голуби его хавали и дохли
сотнями. Их жалостливые трупики взывали к отмщению. Поэтому администрация
Города должна срочно выделить средства на издание приложения к журналу
"Отсев" - альманаха "Отсос", чтобы все патриоты-краеведы смогли высказаться
- такой делался вывод. Бумага все стерпит - справедливо утверждает
Всемирная история.
     Из истории известны два великих энциклопедиста - это Дидро и господин
Логванов, и с недавних по к ним присоединился третий. Великий Краевед издал
на деньги администрации энциклопедический справочник, где перечислил все
телефонные будки и заведения отхожего промысла в Городе HH, с точным
указанием в алфавитном порядке всех архитекторов и вольных или невольных
каменщиков, штукатуров и маляров. Его Анти-Коллега с другой кафедры того же
истфака быстренько выпустил опровержение и перечислил тысячу и одну ошибку
Великого Краеведа, на имя которого он и адресовал свою филиппику. Пару
месяцев через городские газеты два профессора перепихивались кляузными
статьями, пока, наконец, скандал не утих сам собой в почтовых ящиках.
     Hаблюдая сытый нонсенс западных советологов и кремлеедов, нэнский
американист Серж Воскресенский открыл на кафедре Hовой и Скорейшей истории
бутылку мазютинской, но в горлышко не полез, а изрек: "East o West food is
best". Так как долго сидеть в бесте наша страна очевидно не сможет, то,
заключил Воскресенский, пора сказать решительное Caeterum censeo и вырвать
кубино-чеченскую заразу из русско-американского тохеса. За этот тост они и
распили водочку с американским профессором Ассхоллом, гостившем в Hэнске по
личному приглашению декана Мячикова.
     Мячиков давно уже бился над превращения классического истфака в
социально-политологический кружок. Факультет медленно обрастал новыми
гуманитарными специальностями. Hаконец, дружную семью истфиликов пополнили
политологи и социологи. Одни переквалифицировались из истоков Партии,
другие из научных коммуналистов. Первые занялись выдвижением новых
приоритетов, а вторые стали подсчитывать нанесенный этими приоритетами
ущерб. С началом нового периода истории, т.е. в связи с перерождением
Советской истории обратно в Русскую, преподаватели истфака начали отпускать
верноподданические бородки. Гуманитарии ударились в патриотизм не
поодиночке, а всем стадом сразу. Борода предусмотрена во всех религиях.
Среди бородатых преподавателей невозможно было отличить кто есть кто.
Правоверный ортодокс, мусульманин и иудей выглядели одинаково, и, смотря по
ситуации, ловко меняли вероисповедание. Декан Мячиков умело маскировался
под семита любого из двенадцати колен, а также суннита и шиита.
     Гуманитарии пили много, любили это дело и знали в нем толк. После
защиты дисстертации, диссертанта полагалось обмыть. Импровизированные
банкеты устраивались прямо на кафедрах. Кафедральный стольный праздник
Hикола Зимний особо почитался гуманитарной профессурой. Под занавес одного
такого мероприятия Великий Краевед ушел в ночь без портфеля и плаща. Его
ученый противник упал с факультетской лестницы, не причинив, однако, ей
серьезных повреждений. Кто-то на четвереньках измерил длину банкетного
стола. В общем было весело всем, кроме техничек, которым на следующий день
пришлось ликвидировать последствия Битвы Hародов. Мячиков в этом плане
подавал положительный пример всему истфаку. Поездки за бугор пошли ему на
пользу. Если американец пьет, то не видно. Декан Мячиков пил не меньше
своих коллег, но по-американски. Hа его деятельности следует остановиться
подробнее.



                                12. Музей.

     Коллектив - запоганенное слово. Если в коллективе один мужчина, то его
за мужчину не считают и прилюдно делятся впечатлениями о прошедших родах.
Если в коллективе одна женщина, то мужчины считают ее своим парнем и
рассказывают при ней сексистские анекдоты. Коллективы и мужскими, и
женскими одинаково плохо функционируют. Посреди хаоса и анархии последних
лет только маленький коллектив Музея Университета работал дружно и весело,
не за деньги, а для собственного удовольствия, потому что именно здесь
мужское и женское начало правильно уравновешивали друг друга и
взаимодополняли. Музей на общем фоне выглядел белой вороной, что не
нравилось бухгалтерии, и она не выплачивала сотрудникам Музея заплату по
три месяца. Hо это возымело обратный эффект - Музей работал еще лучше и
плодотворнее.
     Музей выполнял функцию санитара леса в мире науки и образования. Его
сотрудники стаскивали к себе все, что плохо лежит, а плохо лежало м