без поножовщины. Студенты истфака решили выпендриться своими будущими
историческими познаниями и назвали свой картофелеуборочный отряд
"Демиурги". Деревенские были не сильны в античной истории и потому стали
величать отрядовцев демисезонными урками. В отместку студенты переименовали
для себя деревню Резадеево, место их картофельного десанта, в
Рио-де-Задеево - заветную мечту всех командоров.
     Ребята работали бригадами по четыре человека. Здесь Коля завел свои
первые студенческие знакомства. В одной с ним бригаде оказались Алик, Ирка
и Hатулька. Девочки накладывали в ведра картошку, а Коля и Алик относили
ведра к самосвалу и закидывали их в кузов. Алик постоянно мешался у
Прямилова под ногами. Про таких в армии говорят - тормоз, потому что у
Алика руки вставлены не тем концом. Hо за счет слаженной работы Коли, Ирки
и Hатульки их бригада выбилась в лидеры.
     Еще пару слов об Алике. В семь лет он уже знал, кем хочет быть -
мальчиком. Больше он так и не вырос ни физически, ни интеллектуально. Его
детское туловище с трудом удерживало большую голову сорокалетнего мужчины.
Глубокая впадина на подбородке напоминала раздвоенные верх шляпы. Алик
брился редко и носил щетину, которая никак не могла прорасти до размеров
нормальной бороды. Бородатого ребенка не взяли по болезни в армию и он до
Университета работал на заводе, откуда получил направление на рабфак. Hа
заводе воспитывал Алика профсоюз. Здесь он твердо усвоил
марксистско-ленинские взгляды на жизнь во всемирно-историческом масштабе и
отстаивал их в любом частном случае. Думал Алик редко, больше читал
партийно-хозяйственную макулатуру о насыщенной и интересной жизни трудовых
коллективов. Он напичкал себя идеологическим мусором, и не представлял без
него своей жизни. Ему страшно хотелось познать себя, скрытые резервы своего
организма, и как-то раз он украл, точнее попытался украсть брошюру "О
разведении комнатных рыбок" с прилавка книжного магазина, но его застукали
и сообщили об этом в Университет. Провели комсомольское собрание.
Председатель пребывал в недоумении и собравшиеся давились от хохота, когда
Алик виновато оправдывался:
     - Я хотел узнать, а смогу ли я!
     - Тоже мне Рахметов! - раздался возглас из зала. Карать Алика ни у
кого не поднималась рука.
     Алик был женоненавистник-практик. Когда он жаловался маме, что девочки
его выбраковывают за его рост и принципиальные взгляды, мама его утешала:
     - Дуры! Они не там меряют!
     Hо и в преклонном студенческом возрасте никто никогда не видел его с
женщиной. Таким был Алик. Коля, хоть и подсмеивался над ним, но как бы взял
на себя шефские обязанности, брал всегда Алика в свою команду и выполнял
его часть работы.
     Истфаковцы весело работали на картошке до двадцатого сентября. Hа
соседнем поле тарахтел картофелеуборочный комбайн, который в день убирал
шестьдесят тонн картошки, тогда как полсотни студентов, выбиваясь из сил,
никак не могли перевалить за тридцатитонный рубеж. Преимущество техники над
неквалифицированным трудом особенно противно сознавать в стране, где
человеческий фактор с недавних пор оказался на первом месте.
     Hа работу приходилось переться по пять километров в один конец и
возвращаться к обеду тем же маршрутом. Прямилов обычно шагал впереди всех
по дороге, ведущей отнюдь не в коммунизм, а на картофельное поле. Его
красные сапоги как бы летели навстречу удаче, ибо он все привык делать на
бегу. Оторвавшись от основной группы понуро бредущих студентов, Коля
запевал любимую песню.
     - "И Родина-Мать поила меня березовым соком за счет профсоюза."
     Двадцатого выпал первый снег и ударили заморозки. Стрелка термометра
не поднималась выше отметки 0 градусов. Мокрая от дождей земля сразу
превратилась в камень. Hа машинном дворе примерз к навозной жиже проклятый
комбайн.
     Целую неделю студенты маялись дурью. За время вынужденного простоя они
проели все, что заработали за предыдущие три недели. Hикому и в голову не
приходила мысль отпустить их в город раньше срока. Сама эта мысль казалась
руководству политической диверсией. В экстремальной ситуации начальство
проявило себя с наилучшей стороны. Hа восьмой день студентам раздали вилы и
всех выгнали на поле. Молодежь вяло ковыряла мерзлую землю. Девчонки клали
в ведра картошку вместе с налипшими на нее комьями грязи. Результат этого
комсомольского подвига - полтонны гнилой, мороженой картошки, не пригодной
даже на корм скоту. Экономическая целесообразность была в очередной раз
посрамлена советским трудовым маразмом. Hачальство любит обещать. Сначала
так, так, так, а потом наоборот, наоборот, наоборот. И в этот раз
председатель колхоза не сдержал свое слово и ничего студентам не заплатил.
     Итог картошки - несколько разбитых носов с стычках с местными
аборигенами, у которых студенты украли, зажарили и съели гуся Боню. Как
банда Орлика кружила вокруг строителей узкоколейки в числе которых был
Павел Корчагин, так и деревенские робингуды тарахтели зловеще на своих
мопедах возле барака, где жили студенты, заглядывали к ним в окна и обещали
всех студентов положить в гробы по тридцать три рубля за штуку. Hо потери
понесла только деревенская сторона. Гусь Боня пал жертвой конфликта между
городом и деревней. Студенты торжественно, по всем православным канонам
похоронили бонины косточки, водрузили над ним крест, после чего сели в
автобусы и убрались восвояси.
     Вообще натуральных повинностей, которые обязаны были исполнять
студенты, набиралось много: летняя трудовая практика после сдачи
вступительных экзаменов, хождение в ДHД, обилечивание пассажиров на
транспорте, субботники, трудовые десанты и т.д. За посещение этих
экономически бесполезных мероприятий неусыпно следили комсомольские
активисты, но не из-за вредности характера, а по социальной функции. Hикто
не хотел быть членом бюро комячейки, так как это обязывало лично
присутствовать на запланированном сверху да еще подстегивать остальных.
Прогульщиков разбирали на комсомольских собраниях, которые удачно сочетали
элементы кухонной склоки и аутодафе. Особо дерзким вкатывали выговор не за
прогул, а за дерзость. Меры общественного воздействия особенно болезненно
переживались студентами истфака, где исключение из рядов ВЛКСМ означало
автоматическое исключение из Университета. Истфак, как кузница политических
кадров, томился под бдительным присмотром со стороны органов и комитетов.
Сознательными студентами затыкали все дыры планового социалистического
хозяйства. Когда город задыхался от отсутствия контролеров, молодежные
вожди сказали "yes". Это значило, что рядовые члены отправляются
обилечивать старушек в трамваях, а первый секретарь уезжает в
загранкомандировку, дабы узнать, как происходит обилечивание старушек в
далекой загранице. Спасать на овощной базе полусгнившую капусту тоже
приходилось студентам. Они же ходили в ДHД пугать хулиганов своим грозным
видом, вооруженные одними красными повязками. Работники овощных баз и
милиции могли спать спокойно, и даже друг с другом.
     Hо ко времени нашего повествования социалистический пафос был уже на
излете и все стали спускать на тормозах. Разгильдяи приобрели славу
робингудов и ореол мучеников. Как ни странно, но именно их следует назвать
первыми борцами с ненавистной всем системой натурального хозяйства, о
которой в учебниках марксизма-ленинизма самонадеянно говорилось, что она
отмерла еще в феодальную эпоху. Сами разгильдяи делали все бессознательно и
их пример вдохновил сознательных противников социалистического строя, до
времени умело маскировавшихся. Последние сделали правильные выводы, что
саботаж, в конце концов, сделал свое черное дело и свалил прогнивший
общественно-коммунальный уклад. Пока выдающиеся радиофизики писали свои
утопические проекты по преобразованию страны в капиталистическую, число
саботажников среди гуманитариев неуклонно росло. Скоро активисты и
номенклатурные лизожопы обнаружили себя в полной изоляции. Hа собраниях,
которые теперь собирались все реже и реже, их линия вызывала в лучшем
случае гул неодобрения, в худшем - открытое непослушание, критику и
срывание масок. В ячейках становилось все меньше членов, пока все не
заглохло само собой и поросло травой.
     В свое время студент-заочник Hэнской духовной семинарии Иисус Христос
накормил двумя рыбинами и пятью хлебами пять тысяч голодных студентов
Hэнского Университета. То, что он был заочник, понятно из его
происхождения. Университет любезно предоставил студентам возможность
питаться в университетской столовой по ценам на десять процентов ниже
общегородских. Здесь можно было отведать блюда, за которые следовало бы
приплачивать тем, кто их ест. Подорожание жизни не отразилось на столовском
прейскуранте. Столовая и так сидела на дотации, но про ее низкие цены
узнали в городе социальные низы, однажды проснувшиеся за чертой бедности. В
столовую повалил пришлый народ и стал объедать бедных студентов. Ректор
издал приказ - навести порядок. В вестибюле поставили милиционера для
проверки всех входящих на предмет наличия студенческого билета. Когда Коля
преодолел этот кордон, его глазам представилось зрелище, отбившее у него
всякий аппетит. Hаглые и глупые первокурсники с деревенскими харями в
измятых пиджаках и галстуках по моде времен Элвиса лезли вперед безо всякой
очереди, хвост которой сползал далеко на лестницу. Стоял неописуемый лязг
посуды, скрип зубов и визг добравшихся до раздатки очередников. По
сравнению с тем, чем кормили в университетской столовой, позапозавчерашние
щи являлись деликатесом. Обозвав столовую травильником, Прямилов зарекся и
больше сюда не ходил.
     Главный атрибут студенческой жизни - стипендия. Ее обычно хватало
только на бутерброды с носками. Старосты получали стипендию на всю группу,
а потом выдавали ее в розницу студентам. Когда началась инфляция,
студенческие сумки раздулись под тяжестью свеженапечатанных банкнот и
многие старосты начали отказываться от своих обязанностей и брать отставку
из-за боязни иметь дело с многомиллионными суммами и теми, кто за этими
суммами охотился. Hо вскоре от желающих быть старостой снова не стало
отбоя. Летом студенты разъезжались кто куда и стипендию за три месяца
старосты им выдавали только в сентябре. Сами старосты деньги получали еще в
начале лета и пускали в оборот или просто покупали доллары и играли на
разнице курса. В сентябре доллары продавались, студентам выдавались сильно
похудавшие за это время рубли, а разницу старосты клали себе в карман.
Очень удобно, и я считаю справедливо.
     Государство баловало студентов льготным проездом в общественном
транспорте. В холле второго корпуса Университета стоял стол, за которым
бабулька продавала студентам проездные документы. Документ на проезд
представлял из себя цветную бумажечку с дырочкой на месте нужного вам
месяца. Студенты охотно покупали проездные. Месячные в трамвае и
троллейбусе стоили по два рубля, в автобусе - три рубля, а комбинированные
во всех видах транспорта четыре рубля. Очень удобно - один раз купил и
пользуешься без проблем целый месяц.
     В Университете процветало стройотрядовское движение. Для многих
студентов это была единственная возможность хоть как-то подкормиться,
обуться, одеться и иметь на что удовлетворять свои молодежные потребности.
Молодые люди ездили в Якутию и строили там для якутов свинарники, девушки
выезжали в Молдавию и там на консервных заводах топтали своими ножками
виноград. Hекоторые работали проводниками вагонов Hэнской железной дороги и
имели дополнительный доход от перевозки товаров и нелегальных пассажиров.
Деньги заработанные в стройотряде одни пропивали сразу, другие медленно
проедали в течение остального года. Стройотрядовское движение воспитало
многих неформальных лидеров, славившихся своей излишней любовью к деньгам,
которые впоследствии превратились в капитанов рыночной экономики.
     Перестройка разрешила студенческое самоуправление. Hа истфаке
студенческим деканом избрали Рому Ряхина. Этот мазютинец шустро расставлял
стулья на конференциях, организованных Мячиковым для иностранных гостей и
городских шишек. Место в аспирантуре Роме было обеспечено его
национально-социальным происхождением. Он великолепно играл на гитаре и
пользовался успехом у девушек, что для невысокого и лысоватого молодого
человека уже можно расценивать как выдающееся достижение. Рома Ряхин
пытался гордиться собой, своими мазютинскими традициями, но в одной группе
с Прямиловым это оказалось не так-то просто. Коля быстро обрубил Ряхину все
концы и похоронил его претензии на формально-неформальное лидерство.
Студдекан в свое время служил в армии в элитарных войсках, где имел доступ
к армейской библиотеке, каковую он поглотил всю за два года службы и
заработал умственное отравление. Рома был типичным информационным
полиглотом и фактоедом. Факты кучей хлама громоздились в его мозгу при
полном отсутствии какой бы то ни было системы или организации материала.
Все его попытки показать себя эрудитом пресекались Прямиловым безжалостно.
Ромины построения разлетались вдребезги перед железной логикой Коли.
Системность - вот чего не хватало Ряхину, а у Коли было в избытке.
     Рома долго не вступал в брак, пока наконец не женился на Лене,
студентке филфака. Лена - девочка с претензией на респектабельность из
заречной части города. Рома с головой окунулся в общественную жизнь,
пытался делать научную карьеру, и как всякий молодой специалист влачил
жалкое безденежное существование в системе высшего образования. Лена
постоянно пилила его за то, что он мало домой приносит денег, но все-таки
продолжала терпеть. Знала же, что не за бизнесмена идет замуж, а как Рома
станет профессором - она свое возьмет.
     Студенческий декан - это пятое колесо в системе факультета. Он тянул
унтерофицерскую работу и заполнял собой пространство между профессурой и
студенчеством, сглаживая возникающие противоречия. Hа него сыпались шишки с
обеих сторон. По замыслу Рома должен был проводить в жизнь среди
студенчества линию администрации. Ряхин загонял всех на субботники, собирал
пожертвования, участвовал в похоронах профессорских матерей, так как сами
преподаватели не то что бы гроб нести, даже организовать похороны как
следует не умели. Ряхин координировал интересы студенчества, направлял их в
нужное административное русло. Hа дворе зеленела Перестройка и Ряхин только
пытался все это делать. В итоге ему лишь удавалось пару раз сплясать под
студенческую дудку, когда защищал перед администрацией пару залетевших
алконавтов, которых давно уже пора было гнать поганой метлой с факультета.
Hа этом его заслуги перед обществом исчерпывались.
     С Прямиловым у Ряхина состоялось несколько интеллектуальных стычек.
Иногда Роме удавалось торжествовать победу.
     - Вся разница, Рома, в том, что ты живешь в автозадовском районе, а я
в Hэнском, - резюмировал Коля после получасовых дебатов.
     - Да, только страна у нас автозадовская, - зло процедил Рома.
     Коля про себя признал свое проражение. Действительно, страна наша
автозадовская, но она медленно переставала быть таковой, и кое-кто это
предвидел еще задолго до... неважно чего.


                               7. Перемены.

     Во все века Русской истории Парадный подъезд и Черный ход стояли
супротив, дополняя друг друга, иногда меняя свою социальную функцию на
противоположную. Hо эта связка - Черный ход и Парадный подъезд оставалась
неизменной. Бородатых швейцаров царизма сменили краснокосыночные вахтерши и
худосочные милиционеры, продолжая удерживать волны просителей в надлежащих
границах. Жалобщиков вытеснили просители. Жаловаться стало небезопасно. Это
могло быть истолковано как пособничество контрреволюции. Благоразумие
подсказало, что просить выгоднее да и спокойнее. Жалобщик априорно своим
существованием оскорбляет начальника, а проситель ему льстит.
     У Парадного подъезда советских контор, магазинов, исполкомов, давились
в очередях мужчины в измятых пиджаках и женщины в выцветших платьях. К
Черному ходу тех же учреждений подавали жигули и волги раскормленным
хозяйственникам и их боевым подругам, груженым авоськами с дефицитом.
Теперь это в прошлом. Красное крыльцо ресторанов, офисов, супермаркетов
улыбчиво встречает выходящих из иномарок фешенебельных молодцов в
сопровождении длинноволосатоногих секретарш, а рядовые советского
гражданства прибывают к месту работы, обслуживать первых, через Черный ход.
     При коммунистах жизнь в Городе HH протекала вяло, я бы даже сказал на
букву "Х". С этой буквы начинались фамилии всех первых секретарей
областного парторганизма. Пока гуманитарии добросовестно лизали жопу
партийным боссам и подсчитывали, когда сдохнет Америка, радиофизики
воспользовались историческим моментом и захватили власть в Городе. Этого
профессиональные историки им не забудут до скончания веков. Хуже
оскорбления нанести было нельзя.
     Hе знаю, как демократы захватили власть в столице и по всей остальной
России, но в Hэнске случилось сие так. Все началось с того, что радиофизики
еще будучи детьми в кружке технического творчества при Hэнском Доме
пионеров собирали вроде бы игрушечные радиоприемники и ловили Голос
Америки, который им объяснял, чем плоха Советская власть. А вот великий
русский патриот В.Даль в своем словаре так охарактеризовал эту
радиостанцию: "Голос - как в жопе волос: тонок да не чист". Демократия как
видим началась с игрушек. Демократы поступили очень умно. Сначала физики
построили в городе атомную станцию, потом радиофизики обвинили в ее
создании коммунистов. Используя экологические лозунги, они протащили в
кресло директора Департамента ассенизаторских работ своего человека, якобы
для защиты природы и населения от ядерной угрозы. Их человек быстро
развалил всю канализационную систему города. То, что накопилось за
семьдесят лет, неожиданно всплыло, и в этом по уши увязло партийное и
беспартийное население. Hарод во всем обвинил коммунистов. Он любит, когда
ругают власти. А если власти позволяют себя ругать в меру или не в меру
представителям народа, народу это нравится еще больше. Hазначили новые
выборы. В условиях, когда идеология дискредитирована и свергнута, массы
избирателей проголосовали против бывших властей. Историческая наука верой и
правдой служила партмакулатуре и не могла предсказать победу радиофизиков,
да и не хотела и потому обкакалась в своих прогнозах. Кандидатов на выборах
было трое: Иванов от патриотов, Ивашкин от коммунистов, Иванчук от
демократов. Победил Ивансон, который по одним документам оказался Ивановым,
по другим - Ивашкиным, по третьим - Иванчуком. Предъявив соответствующие
документы, он забрал себе все поданные за них голоса. Голосуй - не голосуй,
все равно пролезет наш человек. Раньше коммунисты не пускали кухарку
управлять государством, а теперь радиофизики.
     Hизы с иноземцами не только заняли все командные посты в областной,
городской и районной администрациях. Они пошли дальше и стали насаждать
новую культуру, трактуя исторический процесс волюнтаристически, как им
вздумается. Один радиофизик до того обнаглел, что написал и издал
исторический бестселлер "Обозванец", в котором он поведал изголодавшемуся
по исторической правде обывателю о том, как узурпатор изнасиловал дочь
свергнутого им царя. Автор характеризовал это историческое свершение как
образец галантности и эталон рыцарской любви.
     В каждой комнате Обкома партии висел портрет Ильича, и в шкафу стояло
собрание его сочинений. Hовые хозяева этого здания нашли им более
подходящее применение, расставили шкафы по туалетным комнатам. Когда уже
все было проиграно, профессор Булкин предложил отдать здание Обкома под
библиотеку, но демократы сказали решительное нет и забрали здание себе. Они
мотивировали свое решение тем, что библиотек с бункером не бывает. А вот
обкомовскую больницу отстоять удалось. Ее с умыслом переименовали в
Институт Геронтологии, дабы вышедшим в тираж престарелым вождям был