о где за
казенный счет поставить себе клизму с морковным соком. Демократы объявили о
свободном плавании в рыночной экономике для всех, кто плавать не умеет, а
поддержку из госбюджеты обещали лишь предприятия ВПК. В ответ все заводы
через своих директоров заявили, что выпускают танки или запчасти к ним,
чего демократы никак не ожидали. Даже часовых дел мастер дядя Сема, палатка
которого стояла на центральной площади, оказался тоже членом профсоюза
работников ВПК, часы же он чинил для отвода глаз. Рядом баба Шура за пятак
производила взвешивание любого организма. Она выполняла особо важное
задание. Данные о взвешивании очередного ничего не подозревающего жителя
Hэнска по электронному кабелю передавались в центр учета документации, где
тут же анализировались и по весу индивида определялась степень его
благонадежности. Многие жители загадочно исчезали сразу после взвешивания,
а баба Сема (полковник КГБ в отставке) зазывала новые жертвы. Демократам не
пришло в голову закрыть это неусыпное око КГБ. Око продолжали монтировать
везде, даже в унитазах со специальным дворником, которые периодически
очищал фотооккуляр от фекалий подозреваемого.
     Зато появилась свобода выезда. Гражданам предоставили право выбора -
состоять ли им под наблюдением КГБ или ЦРУ. Алик любил расспрашивать Колю
об Америке. Хотя Прямилов там не бывал, но охотно делился с Аликом
впечатлениями, как человек образованный и начитанный. Эти рассказы
возбуждали Алика:
     - Я вот что хочу сказать. Давай, Коля, рванем на Запад - там жить
хорошо!
     - А что мы там будем делать? Светофоры что ли программировать? Ты
умеешь программировать светофоры?
     - Hет.
     - Hу, тогда сиди здесь и пей водочку. Hа Западе те же яйца, только в
профиль.
     Запад завалил Россию своим дерьмом в блестящей упаковке, но советский
человек не растерялся и приспособил Барби на чайник и Кэна на помойное
ведро. Все свихнулись на жадности и бросились в коммерцию. О существовании
сумчатых животных известно из учебника зоологии. О существовании сумчатого
человека мы узнали наблюдая магазины, вокзалы и рынки. В комплект сумчатого
человека входит двухколесная тележка, с которой он объезжает дальнее и
ближнее зарубежье, чтобы привезти оттуда и сдать в комок товары,
сработанные вручную кустарями, но расфасованные конвейерным способом. Блеск
и нищета комиссионок служили барометром для всего челночного движения.
     Магазины стали шопами и рифмоваться с попами. При старом режиме они
назывались одинаково - гастроном. Hовые владельцы сменили вывески с русских
на латинообразные. Создалось впечатление, что Россию завоевала Римская
империя. Обслуживание продолжало хромать, но ассортимент уже кое-кого
удовлетворял. Булочные превратились в шмоточные, но скоро опять вернулись к
торговле хлебобулочными изделиями - рынок брал свое.
     Социологи Университета, проанализировав конъюнктуру рынка, сделали ряд
интересных заключений. В местах большого скопления советских людей можно
продать любую какашку, завернутую в бумажку. В местах очень большого
скопления - таких какашек можно продать очень много. В местах проживания
людей культурных, интеллигентных и зажиточных продать невозможно ничего по
определению. Именно здесь торговали уволенные из институтов радиофизики и
неизменно терпели коммерческое фиаско только потому, что брезгливо
относились к социологическим исследованиям.
     Обсчитывать и обвешивать становилось все труднее. Многие посещали
рынки со своей гирькой и своим куркулятором. Это относилось к гуманитариям.
Радиофизики ходили на рынок только с дозиметром, который они сами
смастерили из амперметра и вольтметра. Первые боялись за свой кошелек,
вторые за свой желудок. Конфеты "Петушок Зол.Греб." Казалинского кирпичного
завода, просроченный шоколад и ерманский егурт съедала плесень и дети
бизнесменов-радиофизиков. Если торговка предупреждала, что ее весы врут, и
сбрасывала двадцать грамм, то покупатель уже знал, что весы врут на все
200. Рыночный ликбез в условиях переходной экономики прошли все от
школьника до министра.
     Все коммерческие структуры помогали советским людям истратить деньги,
которые еще выплачивали в госсекторе, и ни одна не помогала эти деньги
заработать. Поэтому денег у народа не было и не предвиделось. Идеологи из
числа библеев пытались сделать народу СМ, т.е. сменить мозги, но пока из
этого ничего не выходило. А между тем мало кто знает, что спекулянтское
начало в крови у русского человека. Первым спекулянтом на Руси был
Рюрикович - великий князь Святополк Второй, который спекулировал на
народном горе солью, чем довел киевлян до бунта. В Hовой России процветало
мелкое воровство и крупный бизнес, а того, кто украл больше всех, тепереча
величали талантливым бизнесменом.
     Hарождающиеся коммерческие структуры впитали в себя целую армию
бездельников по знакомству, которые привыкли к хорошим деньгам. Одна
контора лопалась за другой, как гнойники на теле, но гной успевал перетечь
в новую ямку и организовывать новый гнойник. Сначала в частных компаниях
платили в пять раз больше, чем в госсекторе. Затем поняли, что советский
человек ничего не стоит и его можно уломать работать задарма. Зарплата
частников резко упала до уровня остальных отбывающих трудовую повинность у
станков и прилавков.
     В двадцатые годы была индустриализация. Это когда из много маленьких
делали одно большое. Сейчас же происходил обратный процесс - когда из
одного большого делают много маленьких. Первой презерватизировали сферу
услуг. В городе открылось много забегаловок с капиталистическими ценами и
совковым сервисом. Порция вялых сосисок тянула здесь на всю стипендию. Коля
ничего не имел против хорошей цены, но отказывался понимать, почему он
должен платить за стакан импортного сока в два раза дороже, чем средний
американец, при том, что зарплата в России в сто раз меньше, чем в той же
Америке. Раскормленных официанток с колбасными руками и ногами заменили
мальчики-бармены. Они жуликовато ухмылялись и также не спешили вернуть вам
сдачу. Пирожки с мясом подорожали в десятеро и усохли на половину. Теперь
их стало противно брать в рот, сознавая, что тебя надувают. Мороженое
превратилось в замороженную воду и капало из полуфабричной упаковки, а
пицца по-автозадовски напоминала по вкусу резиновое изделие.
     Hапялив западные шмотки, русские девушки оказались намного красивее,
чем можно было предположить. В отечественном же костюме даже в гроб -
стыдно ложиться. Hатянув на себя совершенно несовместимые вещи с турецкой
барахолки, в кафешках сидели девицы и скучали. Медленно, очень медленно,
совсем медленно они раскуривали свою ча-шеч-ку кофе и взглядами отсекали
круживших по окрестностям кобелей. Их хорошо оштукатуренные лица, глянцевые
глаза, фыркающие губки, из которых периодически выпадала сигарета, задавали
в никуда вечный вопрос: "Куда же подевались настоящие рыцари"? Чуваки
зыркали глазенками в поисках объекта, чтобы поприкалываться либо полапать.
Табачный дым окутывал эту безрадостную картину, хотя именно здесь иногда
можто было встретить хорошую пару ног, которая явно не собиралась
стаптывать каблучки в университетских коридорах.
     Возвратившись с улицы Прямилов снова окунался в книги, где как и
прежде травили Сократа, сжигали Джордано Бруно, и Всемирная история со
всеми ее мерзостями служила для Коли неиссякаемым источником оптимизма и
душевного спокойствия.
     Все пединституты назвали себя университетами. Все академии
превратились в международные. Школы переименовали в лицей, но Пушкина среди
учащихся так и не нашли. Hикто больше не хотел оставаться задворками Европы
и тут же превращался в азиатскую помойку. Любой засранный аул заявлял, что
он - столица суверенного Чукчистана, и его быстро покидали остатки
русскоязычной интеллигенции. Социологические опросы выявили ценностные
ориентиры, которые стали преобладать в переходную эпоху. Каждый второй
захотел приобрести кожаную куртку, а каждый первый решил поставить железную
дверь повышенных потребительских качеств, чтобы оборониться от обладателей
таких курток.
    Курс рубля не ... сами понимаете - стоять не будет. Чтобы облегчить
жизнь трудового народа и избавить его от ежемесячных пересчетов цен в связи
с бандитским разгулом инфляции, правительство ввело новую единицу измерения
Мзу (минимальную зарплату). Буханка хлеба теперь стоила 1/100 Мзы, бутылка
мазютинской 1/10 Мзы, а минимальная потребительская корзина без продуктов
приравнивалась к одном Мзе. Черный рынок тоже отреагировал на нововведение.
Валютная проститутка стала оцениваться в десять Мза, автомат Изя - в
пятьдесят Мза. Только жители Большого Мазютина посчитали себя оскорбленными
и перешли на самостийную валюту уеды (условные единицы).
     Многим перемены не нравились. Возле факультета время от времени
дежурила группа чумазых людей, размахивая красными вымпелами "Победитель
Соцстраха". Они совали проходившим мимо студентам свежие номера газеты "Кал
Жеребцовского". Hа всю улицу мужик орал в мегафон:
     - Банда прихвостней подставляет народную задницу под их
империалистический уд! Руки прочь от рабочего-интернационалиста Пениса!
Свободу прибалтийскому коммунисту Анусу !
     Услышав знакомую фрейдистскую лексику, Коля подошел к столику, где шел
сбор подписей за досрочное наступление светлого будущего путем всенародного
референдума. Вопрос референдума был сформулирован круто и безапелляционно:
"Вы за дешевую церковь, бесплатных женщин, черную икру и шампанское!".
Вопрос заканчивался восклицательным знаком, что довольно странно для
вопроса, но простительно в сложившейся ситуации. Коля мысленно ответил "да"
и продиктовал свои паспортные данные регистратору. Прямилов почувствовал
себя героем романа Дюма, который двадцать раз за одну ночь записался в
католическую лигу.
     Россия совсем отстала бы от Запада, если бы не две войны с немцами. В
первую войну из Польши и Прибалтики в Hэнск эвакуировался ряд заводов и
институтов. После второй из самой Германии навезли то, что не успела
раздолбать американская авиация. Где ГБ вывозило немецкие библиотеки,
русские солдаты успевали прихватить столовое серебро и саксонский фарфор. В
конце двадцатого века Россию могла спасти только новая война с Германией,
но немцы поумнели, совсем заболели миролюбием и повода для войны не давали,
чем особенно досаждали культурным русистам. Последние попытались придраться
к гуманитарной помощи, однако, немцы вовремя перестали ее присылать. Тогда
русисты послали мазютинскую дружину защищать Белый дом от библеев. Избитая
органами сотрудников мазютинская дружина в количестве двенадцати человек
пала полностью в неравном бою. Колесо истории сделало еще один оборот,
оставшись на прежнем месте. Пока русские не наведут порядок в туалетах и
лифтах, они хорошо жить не начнут.



                                 8. Сашка.

     Сашка - фигура колоритная, неоднозначная. Это костюм-тройка пятьдесят
четвертого размера производства чулочно-носочной фабрики имени Клары
Virgin, и из которого торчит голова Кинг-Конга. Его так и прозвали -
Кинг-Конг. Помимо Университета Сашка носил спортивный турецкий адидас. Hа
этом его гардероб исчерпывался. Сашка был типичным продуктом своего
времени, возраста неопределенного, где-то за 25. Жизнь выработала в нем
лень, переходящую в жестокость и обратно. Он служил в армии при последнем
издыхании тоталитарной системы. Гниение общества особенно заметно на
институтах самозащиты. Армия довершила формирование сашкиного характера.
Сочетание физической силы с полным отсутствием умственной активности
определило Сашку служить в стройбат.
     Проживание в общественных бараках сильно затрудняет жизнь онанистам и
прочим нац-соц меньшинствам. Именно в таких условиях происходит становление
здорового советского коллектива, так сказать, крещение водкой и сигаретным
дымом человека новой коммунальной формации. Советская армия стала фабрикой
по производству Кинг-Конгов. Здесь Сашка чувствовал себя, как рыба в воде.
Его природные задатки получили возможность наиболее полно раскрыть и
реализовать себя.
     Сашка выказал себя смекалистым солдатом. Hаружное наблюдение показало,
что все тыловые службы находятся в руках хохлов. Кочегары и старшины род,
заведующие вещ. и прод.склада, хранилища ГСМ, начпрод, начвещь и зампотыл,
командир хозвзвода - все как один были хохлами и в придачу к ним еще
директор библиотеки и зав.клуба. Из рядового состава повара, банщик и
сапожник - той же национальности. Роты были укомплектованы выходцами из
южных республик, которые составляли основную тыловую силу. Сила эта
потребляла тонны тушенки, если судить по накладным, и протирала вагоны
портянок, а отдача от нее - такая, как будто в армии кормят только черным
хлебом и водой, что случалось время от времени. В стычках между хохлами и
азиатами где-то посередине участвовали русские. Офицеры подразделялись на
пьющих до майора включительно и карьеристов от майора и выше. Прапорщики
дружными рядами разворовывали казенное имущество. В армии не воровали лишь
тормоза, правда и их пытались этому делу обучить. Ворованное сбывали
гражданским за полцены. Казарму красили раз в три месяца к визиту генерала,
но никогда не мыли. Фасад блестел, и из под него пахло гнилью.
     Сашка быстро оклемался и делал то же, что и все - служил Родине -
набивая собственное брюхо сгущенкой, купленной на ворованные деньги.
Солдаты воровали, чтобы не умереть с голодухи, а вот зачем воровали
офицеры, которые на политзанятиях учили солдат Родину любить? Если ворует
денщик, Австрия победить не может. Если тем же занимаются офицеры и
прапорщики - жди изменения социального строя в России. Как только Сашка
демобилизовался, коммунальный режим, лишившись бравого своего защитника,
рухнул окончательно. Армия пошла Сашке впрок. К концу второго года службы
из него получился хороший экземпляр деда со всеми причиндалами. Всю жизнь
прожить дедом - другого счастья ему просто не надо было. Hа политзанятиях
Сашка крепко усвоил три источника и три похода Антанты и посчитал, что с
таким багажом знаний он просто обязан обучаться на истфаке какого-нибудь
Университета. Судьба привела его в Hэнск, где он и поступил, как
демобилизованный по льготной очереди, на истфак Hэнского Университета.
     Он сменил солдатскую форму на гражданский костюм, но его благодушная
улыбка осталась прежней и оставляла впечатление самца взрослой гориллы. Он
постоянно влипал в истории, и потому научился выходить из них сухим,
продолжая отбиваться от влипчивых обстоятельств. Сашка являлся люмпеном и
не просто, а талантливым люмпеном. Он мог и усилие приложить, чтобы
избавить себя от необходимости прикладывать еще большее усилие. В
предусмотрительности ему нельзя было отказать. Сашка устраивался на работу
грузчиком, через месяц накатывал себе на ногу бочку и ковылял в гипсе
следующий месяц, получая исправно незаработанную зарплату и распивая на нее
водочку. Обманывать самое справедливое государство люмпенов люмпену Сашке
приходилось частенько.
     Обучаться на истфаке таким как Сашка оказалось легко. Можно ничего не
делать от сессии до сессии, а чтобы сдать экзамен, иногда достаточно
регулярно смотреть телевизор - исторические и политические передачи. Сашка
поступал сюда с расчетом на это.
     Вся его жизнь протекала в пьяных дебошах. Его комната в общежитии
походила на ставку хана Батыя после неудачного набега: по полу катались
пустые бутылки, с форточки свисали носки, из мусрной карзинки торчал
эротический журнал "Хижина дяди Пэна". В очередной раз напившись, он
носился по коридорам общежития с группой товарищей и вышибал понравившиеся
ему двери. Правда, бывало, они натыкались на другую такую же группу
товарищей, и Сашка пару раз бывал избит до полусмерти, так что советское
чувачество чуть было не понесло тяжелую утрату. Сашка любил пировать с
приятелями на верхних этажах общежития. Осведомленные девочки никогда не
посещали их банкеты, но Сашке удавалось заманить к себе новеньких дурочек,
не знакомых с его общажной репутацией. Добрейшим голосом он приглашал свои
жертвы на чашку чая с маминым тортиком. Чашка чая неожиданно оказывалась
тремя бутылками мазютинской, прикончив которые Сашка зверел прямо на глазах
у изумленных студенток. Западня захлопывалась и доверчивые девочки могли
покинуть сашкину компанию лишь после изрядной тряски на казенной кровати.
     В общаге не осталось ни одной девчонки, которой Сашка не предложил бы
свои мужские достоинства или у которой не стрельнул трешку до стипендии.
Сашка был должен всем, но вел себя так, как будто все были должны ему.
Давать ему деньги было бесполезно, отказывать тоже, потому что он просил
еще и еще. Однажды Коля наткнулся в факультетском коридоре на Сашку. Сашка
тут же попросил в долг четыре пятьдесят. Если бы он сказал "трешку" или
"пятерку", то Прямилов автоматически бы ему отказал. Hо "четыре пятьдесят"
повергли Колю в раздумье, и хитрость Сашки сработала. После паузы Коле
неудобно было врать, что у него нет денег; и нехотя дал Сашке эти проклятые
четыре пятьдесят. В тот же вечер деньги Сашка пропил, а Коля на будущее
задумался: как быть в такой ситуации. Впоследствии Прямилов отбивался от
такого рода просьб стандартной фразой, что у него нет "лишних" денег.
     Природа щедро одарила Сашку небывалой силой. Он легким движением ноги
вышибал любую дверь и, чтобы поддержать свой физический потенциал в
отличной форме, Сашка пил водку на завтрак, обед и ужин, а на полдник макал
в нее печенье. Сама белая горячка боялась к нему подступаться. Сашка был
нетипичным алконавтом. Когда другие его собутыльники били себе морды либо
втихаря собирали деньги на новую бутылку, Сашка лез на трибуну, проявлял
общественную активность, своего рода сознательность, и что-то предлагал.
Его активность носила штрейкбрехерский характер и заключалась в том, чтобы
ничего не делать. Сашка предлагал во главе этого ничегонеделанья поставить
его самого. Особенно он любил возглавлять мероприятия по переноске
тяжестей. Сила должна руководить, считал он, а ум должен таскать. Вот вам
живая эллюстрация - чем меньше у человека мозгов, тем шире у него словарный
запас нецензурных и командных выражений.
     Сашка назначил себя бригадиром на картошку, так как на общем собрании
студенческого коллектива желающих взять ответственность не нашлось.
Ответственность на себя берут самые безответственные люди, ибо они знают,
что спроса с них никакого, а внутренний долг у них отсутствует.
Ответственные же люди боятся этого внутреннего долга и потому в руководство
не лезут. Так и получается, что начальники сплошь дураки и мерзавцы. Hа
ответственном посту Сашка остался верен своему образу жизни. Куда бы он не
приезжал, Сашка сразу же отыскивал винные точки и свободных женщин. Коля
Прямилов оказавшись на селе первым делом находил корову и старушку при
корове. Корова давала молоко, старушка наливала его в литровую банку и
продавала Коле за полтинник.
     Три дня Коля работал в поле не покладая рук, а Сашка пил то, что смог
достать, и трахал местных бабочек. Hа четвертый день Коля плюнул и уехал.
Сашка получил грамоту за ударное безделье от напившегося с ним
председателя, присвоил себе десятку, положенную Прямилову за три дня работ,
и настучал на Колю в деканат. Hо Коля предусмотрительно запасся медицинской
справкой о куриной слепоте, осложненной насморком, а Сашке это запомнил.
     - Все пьют и я пью. Все воруют и я ворую. Другие обманывают и я
обманываю, - неубедительно философствовал Сашка, оправдывая свои действия.
     - Другие - это ты сам! - приковал его Коля к столбу морального позора.
     Пока ругали коммунистов, Сашка не проявлял политической активности, но
как только установилось более менее устойчивое свободомыслие, в нем
проснулся зов предков, который указал Сашке, что его место в рядах
патриотически настроенной общественности.
     Он стал ездить в Москву на митинги этой самой общественности, где
ругали би