а ее  существования  в  прошлом.  Заслуга  Бахофена  в  том  и
заключается, что он выдвинул на  первый  план  исследование  этого  вопроса
[Называя это первобытное состояние гетеризмом, Бахофен  показал  этим,  как
мало он понимал, что именно он открыл или, вернее, угадал. Гетеризмом греки
обозначали, когда ввели в употребление это слово,  связи  мужчин,  холостых
или живущих в единобрачии, с незамужними женщинами; это предполагает всегда
существование определенной формы брака, вне которой имеют  место  указанные
связи, и подразумевает, по крайней мере уже как возможность, проституцию. В
ином смысле это слово никогда не употреблялось, и в этом смысле  употребляю
его и я вместе с  Морганом.  В  высшей  степени  важные  открытия  Бахофена
повсюду до невероятия мистифицированы  его  фантастическим  представлением,
будто  источником  исторически  возникавших  отношений  между  мужчиной   и
женщиной были всегда соответствующие религиозные представления людей, а  не
условия их действительной жизни.].
     С недавнего времени [Текст данного и последующих  абзацев  до  раздела
"Кровнородственная семья" добавлен Энгельсом в  издании  1891  года.  Ред.]
вошло в моду отрицать эту начальную ступень половой жизни  человека.  Хотят
избавить человечество от этого "позора".  И при этом ссылаются не только на
отсутствие  какого-либо  прямого  доказательства,  но  особенно  на  пример
прочего животного мира; относительно последнего Летурно ("Эволюция брака  и
семьи",  1888)  собрал  множество  фактов,  показывающих,  что   совершенно
неупорядоченные  половые  отношения  свойственны  и  здесь  низкой  ступени
развития. Однако из всех этих фактов я могу вывести лишь то заключение, что
они абсолютно ничего не доказывают в отношении человека и  его  первобытных
условий  жизни.  Длительное  парное  сожительство  у  позвоночных  животных
достаточно объясняется физиологическими причинами: например,  у  птиц  тем,
что самка нуждается в помощи в период высиживания птенцов; встречающиеся  у
птиц примеры прочной моногамии ничего не доказывают в отношении людей,  так
как люди происходят ведь не от птиц.  И  если  строгая  моногамия  являетс
вершиной всяческой добродетели, то пальма первенства по  праву  принадлежит
ленточной глисте, которая в каждом  из  своих  50  -  200  проглоттид,  или
члеников тела, имеет полный женский и мужской половой аппарат  и  всю  свою
жизнь только и делает, что в каждом из этих члеников совокупляется  сама  с
собой. Если же мы ограничимся млекопитающими животными, то найдем здесь все
формы половой жизни - неупорядоченные отношения, подобие группового  брака,
многоженство, единобрачие;  недостает  только  многомужества,  до  которого
могли  дойти  только  люди.  Даже  у   наших    ближайших    родственников,
четвероруких, обнаруживаются все возможные разновидности группировок самцов
и самок; если же взять еще более узкие рамки и рассмотреть лишь четыре рода
человекообразных обезьян, то тут Летурно в состоянии только сказать, что  у
них встречается то моногамия, то полигамия, между тем как Сос-сюр, согласно
Жиро-Тёлону,  утверждает,  что  они   моногамны.    Новейшие    утверждени
Вестермарка ("История человеческого брака", Лондон,  1891)  о  моногамии  у
человекообразных  обезьян  также    еще    далеко    не    могут    служить
доказательствами.  Словом,  имеющиеся  данные  таковы,  что  добросовестный
Летурно признается:

     "Впрочем, у млекопитающих животных совсем  нет  строгого  соответстви
     между степенью умственного развития и формой полового общения".

     А Эспинас ("О сообществах животных", 1877) прямо говорит:

     "Стадо - это высшая социальная группа, которую мы  можем  наблюдать  у
     животных.  Она составляется, по-видимому, из семей, но  уже  с  самого
     начала семья и стадо  находятся  в  антагонизме,  между  их  развитием
     существует обратная зависимость".

     Как уже видно из  сказанного  выше,  о  семейных  и  других  совместно
живущих группах человекообразных обезьян мы почти ничего  определенного  не
знаем;  имеющиеся  сведения  прямо  противоречат  друг   другу.    Это    и
неудивительно.  Как противоречивы и  как  сильно  нуждаются  в  критической
проверке и отсеве даже сведения, которые  мы  имеем  о  диких  человеческих
племенах!  А  сообщества  обезьян  еще  гораздо  труднее  наблюдать,    чем
сообщества  людей.  Пока,  следовательно,  мы  должны  отвергнуть    всякие
заключения, сделанные на основании таких абсолютно ненадежных сообщений.
     Напротив, приведенное выше положение Эспинаса дает нам  более  прочную
точку опоры.  Стадо и семья у высших животных не дополняют одно  другое,  а
противоположны друг другу.  Эспинас очень хорошо показывает,  как  ревность
самцов в период течки ослабляет сплоченность стада или  временно  разрушает
ее.

     "Там, где семья тесно сплочена, стадо  образуется  только  как  редкое
     исключение.  Напротив, там, где господствует  либо  свободное  половое
     общение, либо полигамия, стадо образуется почти  само  собой...  Чтобы
     могло образоваться стадо, семейные узы должны ослабнуть и особь должна
     снова  стать  свободной.  Поэтому  мы  так  редко  встречаем  у   птиц
     организованные  стаи...  Напротив,  у  млекопитающих  мы  находим   до
     известной степени организованные сообщества именно потому,  что  особь
     здесь не поглощается семьей...  Для чувства стадной общности не  может
     поэтому  быть  при  его  возникновении  большего  врага,  чем  чувство
     семейной  общности.  Скажем  прямо:  если  развилась  более    высока
     общественная форма, чем семья, то это могло случиться только благодар
     тому,  что  она  растворила  в  себе  семьи,  претерпевшие    коренные
     изменения. причем не исключается, что именно  благодаря  этому  те  же
     семьи  впоследствии  находили  возможность  снова  организоваться  при
     бесконечно  более  благоприятных  условиях"  (Эспинас,   цит.    соч.;
     приведено у Жиро-Тёлона, "Происхождение брака  и  семьи".  1884,  стр.
     518-520).

     Отсюда видно, что хотя сообщества животных и имеют известную  ценность
для ретроспективных умозаключений  относительно  сообществ  людей,  но  эта
ценность  только  негативная.  У  высших  позвоночных  животных   известны,
насколько мы знаем, лишь  две  формы  семьи:  многоженство  и  сожительство
отдельными парами; в обоих случаях допускается лишь  один  взрослый  самец,
лишь один супруг. Ревность самца, одновременно скрепляющая и ограничивающа
семью животных, приводит ее в противоречие со стадом; из-за  этой  ревности
стадо, более  высокая  форма  общения,  в  одних  случаях  прекращает  свое
существование, в других утрачивает сплоченность или  распадается  на  врем
течки, а в лучшем случае задерживается в своем дальнейшем развитии.  Одного
этого достаточно для  доказательства,  что  семья  животных  и  первобытное
человеческое  общество  -  вещи  несовместимые,  что   первобытные    люди,
выбиравшиеся из животного состояния, или совсем не знали семьи, или,  самое
большее, знали такую, какая не встречается  у  животных.  Такое  безоружное
животное, как находящийся в процессе  становления  человек,  могло  бы  еще
выжить в небольшом числе  даже  в  условиях  изолированного  существования,
когда высшей формой общения является сожительство отдельными  парами,  как,
по утверждению  Вестермарка,  опирающегося  на  рассказы  охотников,  живут
гориллы и шимпанзе.  Но для  того,  чтобы  в  процессе  развития  выйти  из
животного  состояния  и  осуществить  величайший  прогресс,  какой   только
известен в природе, требовался еще  один  элемент:  недостаток  способности
отдельной особи к самозащите надо  было  возместить  объединенной  силой  и
коллективными действиями стада. Из тех условий, в которых в настоящее врем
живут человекообразные обезьяны, переход к человеческому состоянию  был  бы
прямо необъясним; эти обезьяны производят скорее впечатление  отклонившихс
боковых линий, обреченных на постепенное вымирание  и,  во  всяком  случае,
находящихся в состоянии упадка.  Одного этого достаточно, чтобы  отказатьс
от проведения всяких параллелей между формами семьи у них и у  первобытного
человека.  Ведь взаимная терпимость взрослых  самцов,  отсутствие  ревности
были первым условием для образования  таких  более  крупных  и  долговечных
групп, в среде которых только и могло совершиться превращение  животного  в
человека.  И действительно, что находим мы в качестве древнейшей,  наиболее
ранней формы семьи, существование которой в  истории  мы  можем  неоспоримо
доказать и которую можно и теперь  еще  кое-где  изучать?  Групповой  брак,
форму брака, при которой целые группы мужчин и целые группы женщин  взаимно
принадлежат друг другу и которая оставляет очень мало места для ревности. И
далее, на более поздней ступени развития мы  находим  такую  представляющую
собой исключение форму, как многомужество, которое в  еще  большей  степени
находится в вопиющем противоречии с каким-либо чувством ревности  и  потому
не известно животным.  Но известные нам формы группового брака сопряжены со
столь своеобразно запутанными условиями, что они с необходимостью указывают
на более ранние, более простые формы полового общения, а вместе  с  тем,  в
конечном счете,  на  соответствующий  переходу  от  животного  состояния  к
человеческому период неупорядоченных половых отношений; поэтому  ссылки  на
браки у животных возвращают нас к  тому  именно  пункту,  от  которого  они
должны были нас раз навсегда увести.
     Ибо что же это значит: неупорядоченные половые отношения? Это  значит,
что запретительные  ограничения  нашего  или  какого-нибудь  более  раннего
времени не имели  тогда  силы.  Мы  уже  видели,  как  отпало  ограничение,
обусловленное  ревностью.  А  то,  что  ревность  -  чувство,   развившеес
относительно поздно, можно считать твердо установленным.  То же самое можно
сказать по поводу представления о кровосмешении.  Не только брат  и  сестра
были первоначально мужем и женой, но и половая  связь  между  родителями  и
детьми еще  в  настоящее  время  допускается  у  многих  народов.  Банкрофт
("Туземные племена тихоокеанских штатов  Северной  Америки",  1875,  т.  I)
свидетельствует о существовании таких отношении  у  кавиаков  на  побережье
Берингова пролива и у жителей  острова  Кадьяк  близ  Аляски,  у  тинне  во
внутренней части британской Северной Америки; Летурно дает сводку таких  же
фактов, встречающихся у индейцев-чиппевеев, у кукусов в Чили, у караибов, у
каренов на Индокитайском полуострове; о рассказах древних греков и римлян о
парфянах, персах, скифах, гуннах и др. нечего  и  говорить.  Пока  не  было
открыто, что такое кровосмешение (а это  -  открытие,  и  притом  в  высшей
степени ценное), половая связь между родителями и детьми могла вызывать  не
больше отвращения,  чем  между  другими  лицами,  принадлежащими  к  разным
поколениям, а это ведь и теперь случается в самых филистерских странах,  не
возбуждая большого ужаса; даже старые "девы" в возрасте за шестьдесят  лет,
если они достаточно богаты, выходят иногда  замуж  за  молодых  мужчин  лет
тридцати.  Если же от известных нам наиболее ранних  форм  семьи  отбросить
связанные  с  ними  представления  о  том,  что  является  кровосмешением,-
представления, совершенно отличные от наших и  часто  прямо  противоречащие
им,- то мы получим форму половых отношений, которую можно обозначить только
как  неупорядоченную.  Неупорядоченную  постольку,   поскольку    еще    не
существовало ограничений, установленных впоследствии обычаем. Но отсюда еще
отнюдь не следует неизбежность полного беспорядка в  повседневной  практике
этих отношений.  Временное сожительство отдельными парами, как  это  теперь
бывает  в  большинстве  случаев  даже  при  групповом  браке,  отнюдь    не
исключается.  И если Вестермарк,  новейший  из  исследователей,  отрицающих
такое первобытное состояние, называет браком всякий случай, когда оба  пола
остаются в парном сожительстве до рождения потомства, то  следует  сказать,
что такого рода брак вполне мог иметь место при  состоянии  неупорядоченных
отношений, отнюдь не  противореча  неупорядоченности,  то  есть  отсутствию
установленных  обычаем  ограничений  половых  связей.  Правда,   Вестермарк
исходит из взгляда, что

     "неупорядоченность включает  подавление  индивидуальных  склонностей",
     так что "ее самой подлинной формой является проституция".

     Мне же, наоборот, кажется, что никакого понимания первобытных  условий
не может быть до тех пор, пока их рассматривают через очки дома терпимости.
Мы вернемся к этому вопросу при рассмотрении группового брака.
     Согласно Моргану,  из  этого  первобытного  состояния  неупорядоченных
отношений, вероятно, весьма рано развилась:
     1. Кровнородственная семья  -  первая  ступень  семьи.  Здесь  брачные
группы разделены по поколениям: все деды и бабки в пределах семьи  являютс
друг для друга мужьями и женами, равно как  и  их  дети,  то  есть  отцы  и
матери; равным образом дети последних образуют третий круг общих  супругов,
а их дети, правнуки первых,- четвертый круг.  Таким образом, в  этой  форме
семьи взаимные супружеские права и обязанности (говоря современным  языком)
исключаются только между предками и потомками, между родителями  и  детьми.
Братья и сестры - родные, двоюродные, троюродные и более  далеких  степеней
родства - все считаются между собой братьями и сестрами и уже в силу  этого
мужьями и женами друг друга.  Родственное отношение брата и сестры на  этой
ступени семьи включает в себя половую связь между ними как нечто само собой
разумеющееся [В одном письме, написанном весной 1882 г. 142, Маркс в  самых
резких  выражениях  отзывается  о  полном  искажении  первобытной  эпохи  в
вагнеровском тексте "Нибелунгов". "Слыхано ли было когда-нибудь, чтобы брат
обнимал сестру  как  супругу?"  143  По  поводу  этих  вагнеровских  "богов
сладострастия",  которые  совсем  по-современному  придают  своим  любовным
похождениям большую пикантность некоторой дозой  кровосмесительства,  Маркс
замечает: "В первобытную эпоху сестра была женой, и это было  нравственно".
(Примечание Энгельса к изданию 1884 года.)
     Один французский друг [Бонье] и почитатель Вагнера не согласен с  этим
примечанием и замечает, что уже в "Старшей Эдде",  на  которой  основывалс
Вагнер, в "Эгисдрекке" 144, Локи так упрекает Фрейю: "В  присутствии  богов
обняла ты собственного брата".  Отсюда будто бы  следует,  что  брак  между
братом и сестрой уже тогда был запрещен. Но "Эгисдрекка" отражает то время,
когда вера в старые мифы была полностью утрачена; это  -  сатира  на  богов
совсем в духе Лукиана.  Если Локи словно Мефистофель  бросает  здесь  Фрейе
такого рода упрек, то это скорее говорит против Вагнера. Притом несколькими
стихами дальше Локи говорит Нйордру: "Со своей сестрой породил ты  (такого)
сына" (vidh systur thinni gaztu slikan mog). Правда, Нйордр не ас, а ван, и
в "Саге об Инглингах" он говорит,  что  браки  между  братьями  и  сестрами
обычны в стране ванов, чего не водится у асов 145.  Это  могло  бы  служить
указанием на то, что ваны более древние боги, чем асы.  Во  всяком  случае,
Нйордр живет среди асов, как  среди  себе  равных,  и  потому  "Эгисдрекка"
скорее доказывает, что в эпоху возникновения норвежских саг  о  богах  брак
между братьями и сестрами, по крайней мере  среди  богов,  не  вызывал  еще
никакого отвращения.  Если  уж  оправдывать  Вагнера,  то,  пожалуй,  лучше
сослаться вместо "Эдды" на Гёте, который в балладе о боге и баядере  делает
подобную же ошибку относительно религиозной обязанности женщин отдаваться в
храмах, слишком сближая этот обычай с современной проституцией. (Добавление
Энгельса к изданию 1891 года.)].  Типичным примером подобной семьи было  бы
потомство одной  пары,  у  которого  в  каждом  последующем  поколении  все
являются между собой братьями и сестрами и как раз поэтому мужьями и женами
друг друга.
     Кровнородственная семья вымерла.  Даже у  наиболее  диких  народов,  о
которых рассказывает история, нельзя найти ни  одного  бесспорного  примера
ее.  Но то, что  такая  семья  должна  была  существовать,  нас  заставляет
признать гавайская система родства, остающаяся в силе еще и поныне во  всей
Полинезии  и  выражающая  такие  степени  кровного  родства,  какие   могут
возникнуть лишь при этой форме  семьи;  признать  это  заставляет  нас  все
дальнейшее развитие семьи,  предполагающее  существование  этой  формы  как
необходимой первоначальной ступени.
     2. Пуналуальная семья.  Если первый шаг  вперед  в  организации  семьи
состоял в том, чтобы исключить половую связь между родителями и детьми,  то
второй состоял в исключении ее  для  сестер  и  братьев.  Этот  шаг,  ввиду
большего возрастного равенства участников,  был  бесконечно  важнее,  но  и
труднее, чем первый.  Он совершался не сразу,  начавшись,  вероятно  [Слово
"вероятно" добавлено Энгельсом в издании 1891  года.  Ред.],  с  исключени
половой  связи  между  единоутробными  братьями  и  сестрами  (то  есть   с
материнской  стороны),  сперва  в  отдельных  случаях,  потом    постепенно
становясь  правилом  (на  Гавайских  островах  бывали  отступления  еще   в
настоящем столетии) и закончившись запрещением брака даже в боковых линиях,
то есть, по нашему  обозначению,  для  детей,  внуков  и  правнуков  родных
братьев и сестер. Это служит, по мнению Моргана,

     "прекрасной иллюстрацией того,  как  действует  принцип  естественного
     отбора".

     Не подлежит  сомнению,  что  племена,  у  которых  кровосмешение  было
благодаря этому шагу ограничено, должны были развиваться быстрее и  полнее,
чем те, у которых брак между  братьями  и  сестрами  оставался  правилом  и
обязанностью.  А  как  сильно  сказалось  влияние  этого  шага,  доказывает
непосредственно им вызванное и выходящее  далеко  за  рамки  первоначальной
цели  учреждение  Рода,  который  образует  основу  общественного   порядка
большинства, если не всех, варварских народов земли  и  от  которого  мы  в
Греции и Риме переходим непосредственно в эпоху цивилизации.
     Каждая первоначальная семья должна  была  раздробиться  самое  позднее
через несколько  поколений.  Первобытное  коммунистическое  общее  домашнее
хозяйство, которое без всяких исключений  господствует,  вплоть  до  самого
расцвета  средней  ступени  варварства,  определяло  максимальные   размеры
семейной общины, изменявшиеся в  зависимости  от  условий,  но  для  каждой
данной местности более или  менее  определенные.  Но  как  только  возникло
представление о непозволительности половой связи между детьми одной матери,
это должно было сказаться  при  дроблении  старых  и  при  основании  новых
домашних общин (которые  при  этом  не  обязательно  совпадали  с  семейной
группой). Ряд или несколько рядов сестер становились ядром одной общины, их
единоутробные  братья  -  ядром  другой.  Таким  или  подобным  путем    из
кровнородственной  семьи  произошла  форма  семьи,    названная    Морганом
пуналуальной.  По гавайскому обычаю известное число  сестер,  единоутробных
или более дальних степеней родства (двоюродных, троюродных и т.  д.),  было
общими женами своих общих мужей, из числа которых, однако,  исключались  их
братья; эти мужья называли уже один другого не братом, они и не должны были
более быть братьями, а "пуналуа", то есть близким товарищем,  так  сказать,
associe [компаньоном.  Ред.]. Равным образом ряд братьев, единоутробных или
более дальних степеней родства, состоял в общем браке  с  известным  числом
женщин, но только не своих  сестер,  и  эти  женщины  называли  друг  друга
пуналуа.  Такова классическая форма семейного уклада, которая  впоследствии
испытала ряд видоизменений и  главной  отличительной  чертой  которой  была
взаимная общность мужей и жен  внутри  определенног