полностью потерян
   Зеллара".

   О'кей. После того как мы послали эту телеграмму, я  сказал  Зелларе:  она
может смываться; и добавил: она мне очень не нравится  и  что  мне  доставит
большое удовольствие, если бы сбросить ее в Тихий океан; сам же я  не  делаю
этого только из уважения к акулам.
   Я также сказал ей: если я когда-нибудь где-нибудь встречусь с ней,  я  ей
такого надаю, что каждый раз, когда она будет садиться, ей  будет  казаться,
что на ней одеты штанишки из наждачной бумаги.
   Потом я смылся из Мехико-Сити.
   И вот что там, по-моему, произошло после моего отъезда.
   Пинни Ятлин после того, как какой-нибудь сердобольный парень  приложил  к
его затылку кусок льда, чтобы он очухался от моего  удара,  вероятно,  выпил
несколько стаканчиков и отправился  к  Зелларе,  выяснить,  почему  она  его
предала.
   Вероятно, она сказала ему, что она и не собиралась его предавать, что все
это дело моих рук, и только моих, что я  очень  много  знаю  и  заставил  ее
послать телеграмму боссу.
   Затем она рассказала Ятлину содержание  телеграммы.  После  этого  Ятлин,
вероятно, побежал в первый же переговорный пункт и заказал разговор с Джеком
Истри, чтобы все ему рассказать.
   Джек Истри, уже получивший телеграмму, спрашивает: в  чем  тут  дело,  он
ничего не понимает.
   Ятлин, вероятно, ответил ему, что телеграмма  вообще  не  имеет  никакого
смысла, что это Коушн заставил Зеллару послать ее. В то же время он сообщает
Джеку Истри, что Коушну известно, но что у него нет никаких доказательств  и
он только блефует.
   Тогда  Джек  Истри  спрашивает  себя:  за  каким  чертом   Коушн   послал
телеграмму? Он начинает нервничать. Будет ждать, что после моего  отъезда  в
Чикаго разыграется колоссальная драма.  Поэтому  он  решит  приготовиться  к
моему приезду и на случай, если наш с ним разговор примет чересчур серьезный
оборот, он подготовит какую-нибудь липу.
   Потому что даже самый первоклассный и прожженный бандит, такой, как Истри
например, здорово трусит, когда узнает, что  в  дело  ввязались  официальные
органы, и что феды (работники Федерального бюро) проявляют особый интерес  к
его личности.
   Но какую бы комедию он ни разыграл, какую бы липу он  мне  ни  рассказал,
мне всегда удастся что-нибудь выловить из его сказок. Потому  что  какую  бы
продуманную липу ни городил самый опытный мошенник,  он  обязательно  выдаст
себя, пусть какой-нибудь мелочью, но обязательно выдаст.
   Он до того старается надуть тебя, все свое внимание направляет только  на
это,  и  какая-нибудь  мелочь  обязательно  проскользнет.  Теперь  вам   все
известно. Может быть, я дал вам в руки улику.
   А может быть, это просто обыкновенный банан.
   Я вышел из самолета на чикагском аэродроме (предварительно  договорившись
со стюардессой встретиться как-нибудь, когда у нас появится к тому желание),
подозвал такси и велел шоферу отвезти меня в один  очень  тихий,  хороший  и
комфортабельный отель, где я люблю останавливаться, когда  мне  не  хочется,
чтобы о цели моего визита знал слишком широкий круг лиц.
   Я долго договаривался с  шофером,  поставив  на  ступеньку  одну  ногу  и
внимательно поглядывая в смотровое  стекло,  не  появится  ли  кто-нибудь  с
повышенным интересом к моей персоне.
   Оказывается, есть. Среди  выстроившихся  такси  стоит  парень  в  отлично
сшитом пальто и модных ботинках, и делает вид, что единственный человек,  на
кого он не обращает никакого внимания, это я.
   Я сел в такси и сказал: я отнюдь не тороплюсь, но я очень нервный  парень
и боюсь быстрых крутых поворотов, поэтому прошу ехать помедленнее.
   Я уселся, поглядел в заднее стекло. Тот тип  в  сером  пальто  тоже  взял
машину и поехал вслед за мной. Значит, парень интересуется, где я  собираюсь
остановиться.
   Я зарегистрировался в отеле  как  Уилл  и  Т.  Хеллуп,  поднялся  наверх,
распаковал свой чемоданчик и велел  бою  принести  мне  бутылку  канадского,
после чего принял сначала горячий, потом холодный душ и лег  в  постель,  не
думая ни о чем серьезном, а так, обо всем вообще.
   Я просто  думал  о  том  типчике,  который  приходил  встречать  меня  на
аэродроме и которому теперь известно, где я остановился.
   Через некоторое время я встал и выглянул в окно. Семь  часов  вечера.  На
улицах сверкают огни, в небе горят звезды. Я подумал,  что  в  конце  концов
Чикаго далеко не плохое местечко.
   Потом я выпил еще один стаканчик на дорожку и оделся в роскошный смокинг,
который я взял с собой на всякий случай. Так же на всякий случай  засунул  в
плечевую кобуру люгер, спустился вниз, прошелся беспечной походкой по  холлу
и остановился в дверях, чтобы дать возможность  тому  типу  в  сером  пальто
увидеть меня.
   Потом  вышел  на  улицу,  подозвал  такси  и  поехал  на  почту.  Там   я
перебросился парой словечек с начальником, показал  ему  свою  бляху,  после
чего он разрешил мне пользоваться  прямым  проводом  в  Федеральное  бюро  в
Вашингтоне. Вот что я написал в своей телеграмме:

   "Секретная. Правительственная.

   СА./Л.Х.Коушн
   Федеральное бюро расследований.
   Срочно.

   Прошу  сообщить  мне   что   известно   о   Зелларе   испано-американской
актрисе-танцовщице-певице в настоящее время работающей в Эльвире Мехико-Сити
тчк Пеппер хранил образец  почерка  Зеллары  возможно  подозревая  судимости
прошлом тщательно проверьте в Соединенных  Штатах  и  Мексике  тчк  Сообщите
связь Зеллары с Пинни Ятлином ранее работавшем этом городке с  Джеком  Истри
последний раз видел его Мехико-Сити тчк Сообщите  что  известно  о  Фернанде
Мартинас испано-мексиканской певице выступающей в кабачках Сен Луи Потоси  и
других районах Мексики тчк  В  данном  случае  необходимо  сотрудничество  с
мексиканскими властями последний раз видел ее в Темпапа Мексика тчк Сообщите
замужем ли она если да кто ее  муж  тчк  Работаю  в  строгой  тайне  никаких
официальных контактов, сообщайте все кодом  через  начальника  почты  округа
Розенхольм".

   Потом я отправился в  бурлеск.  Я  не  из  тех  парней,  которые  скромно
опускают глазки на спектаклях бурлеска. Нет. Я  много  видел  интересного  в
этих театрах.  Я  получаю  огромное  удовольствие,  любуясь  очаровательными
ножками девчонок. А вы?
   Сидя в комфортабельном кресле, я вспомнил, что мне когда-то говорила  моя
мама. Она говорила, если бы я за изучением верхней половины  женской  фигуры
провел столько же времени, сколько я провожу, любуясь их фундаментом,  я  бы
далеко пошел.
   А когда я сказал ей, что мне это занятие нравится гораздо больше первого,
она разразилась целым потоком упреков: мол, я точно такой же, как мой  отец,
даже хуже, и много хороших людей погубили свою жизнь только из-за того,  что
слишком  часто  бегали  в  мюзик-холлы,  а  возвращаясь  домой,   устраивали
скандалы, ибо их жены не похожи на третью справа в первом  ряду  девчонку  в
черном шелковом трико и коротенькой юбчонке.
   Если серьезно задуматься, мать Природа штука мудрая и чудесная.  Я  пойду
даже дальше и поставлю пару  бутылок  лучшего  канадского  против  блефового
флешрояля: когда природа создавала дамские ножки, она знала, что делала.
   Но надо сказать, эти ножки очень часто оборачиваются нам во  зло.  Хотите
верьте, хотите нет, но не будь очаровательных женских ножек,  в  мире  вдвое
меньше было бы различных преступлений.
   Я не знаю ни одного парня, который бы совершил какое-нибудь преступление,
ну, скажем, ограбил почту,  что  ли,  или  объявил  войну  китайцам,  только
потому, что какая-нибудь бабенка с лицом, ни на что не похожим,  и  фигурой,
являющейся кратчайшим расстоянием между двумя задними точками, попросила  бы
его об этом.
   Нет,  сэр.  Только  пышноволосые  блондинки  и  таинственные  брюнетки  с
огромными глазищами, прямым носом и  с  фигурой,  линии  которой  напоминают
первый рабочий чертеж ученика средней школы в  задачке  по  геометрии  круга
(причем она знает, какой походкой надо идти, чтобы эти линии колыхались  как
положено), так вот  только  именно  такие  бэби  заставляют  конов  работать
сверхурочно.
   А почему? Они всегда хотят доказать, что любой парень готов пойти на все,
чтобы угодить им. И в девяти случаях из десяти они оказываются правы на  все
сто процентов.
   Пока я  предавался  этим  глубокомысленным  философским  размышлениям,  я
уголком глаза все время следил за тем  типчиком  в  сером  пальто  и  модных
ботинках, который сейчас сидит у самой стены в том же ряду, что и я.
   Через некоторое время два парня из моего ряда встали и вышли из  зала.  Я
немного передвинулся  по  направлению  к  стенке  и  оказался  рядом  с  тем
типчиком.
   Я уронил на пол зажигалку, а  когда  наклонился,  чтобы  поднять  ее,  он
уголком рта сказал:
   - Мне надо поговорить с вами, Коушн, и я хочу,  чтобы  все  было  тихо  и
спокойно. Может быть, мы с вами и договоримся. Я улыбнулся.
   - О'кей, - сказал я ему. - Я сейчас возвращаюсь, ты придешь вслед за мной
в отель. Только предупреждаю тебя: ты, дурацкая башка, не вздумай прихватить
с собой своих приятелей, я ведь могу и обидеться.
   - Я приду к вам, - сказал он.
   Я зажег сигарету  и  медленно  докурил  до  конца.  Что  ж,  может  быть,
выяснится что-нибудь интересное.
   Бросив окурок, я вышел из театра, сел в такси и  поехал  прямо  в  отель.
Когда я вошел в вестибюль, этот типчик уже стоял возле лифта, углубленный  в
чтение газеты. Я подошел к нему. И тут как  раз  спустился  лифт,  открылась
дверца и мы оба вошли в кабину.
   Поднимаясь с ним в лифте, я внимательно рассматривал его. Мне показалось,
что он немного чего-то боится.
   Он снял пальто, я даю ему стакан чистого виски и на закуску глоток  воды.
Костюм у него отлично сшит и аккуратно выглажен. Судя  по  роже  -  длинной,
прямой и несколько суровой, - его можно принять за кого угодно,  начиная  от
преуспевающего гробовщика до мальчика из шайки мелких мошенников.
   Он садится и закуривает. Я стою у окна, молчу.
   - Разрешите мне задать вам один вопрос, Коушн, - сказал он. -  Вы  будете
говорить со мной откровенно?
   - Ну, уж это дудки, дорогуша! Я приехал сюда не для того, чтобы заключить
какие-нибудь договоры с мошенниками и бандитами. Я готов тебя  выслушать,  и
если мне понравится то, что ты мне скажешь, я, может быть, и не  смажу  тебе
по роже, а как раз именно этого мне сейчас и хочется.
   Я хочу также, чтобы ты понял, - продолжал я, - что я не такой  дурень,  к
которому в любой момент может обратиться любой пижон с таким длинным  носом,
как у тебя. И я очень сержусь на людей, которые вытаскивают меня из  театра,
где я любовался очаровательными ножками, для того, чтобы заключить  со  мной
какую-нибудь нужную им сделку.
   Вот так-то!
   Ну, давай, выкладывай все сразу!
   Он немного подумал, потом сделал  глубокую  затяжку.  Кажется,  он  чемто
обеспокоен.
   - Разговаривая с вами, я иду на большой риск, Коушн, -  сказал  он.  -  Я
слышал, вы вмешались в это дело и понял, что вы обязательно  прилетите  сюда
на самолете. Поэтому я дежурил на аэродроме, чтобы  встретиться  с  вами.  Я
проследил вас до этого отеля. Сегодня вечером я зашел  за  вами  в  театр  и
решил, что там у нас будет возможность обо всем договориться.
   - А в чем дело-то? - сказал я. - Я все это и без тебя знал. За  последние
шесть лет за мной вечно кто-нибудь следит, и я так привык к этому, что  если
теперь за мной не следует какая-нибудь тень, я прямотаки начинаю нервничать.
   О'кей. Ну, ладно, теперь ты здесь, - я  решил  немного  блефануть,  -  и,
вероятно,  собираешься  сообщить  мне,  что  Джек  Истри   хочет   со   мной
договориться.
   Я испугался, что парень  у  меня  сейчас  загнется.  Он  как-то  боязливо
огляделся, как будто ожидал, что за его спиной кто-то стоит,  потом  оттянул
пальцем воротник сорочки и начал тяжело дышать.
   - Ради Бога, - сказал он. - Уверяю вас, Коушн, если Истри узнает о  нашем
с вами разговоре, он прикончит меня раньше,  чем  я  доберусь  до  дома.  Он
запихнет меня в парафиновую ванну и подожжет, что  он  уже  сделал  с  одним
парнем, я сам лично это видел, или выколет мне глаза.
   - А этот Истри довольно милый парень, -  сказал  я,  -  мне  он  начинает
нравиться.  Ну,  хорошо.  Истри  не  узнает,  что  ты  был  у  меня.  Давай,
выкладывай.
   Он проглотил виски и налил себе еще стакан. Я слышал, как бутылка стучала
по ребру стакана, уж очень здорово у него тряслись руки.
   - Я боюсь, - сказал он. - Игра становится для меня слишком жаркой. Я хочу
выйти из нее, но выйти надо по-хорошему. Я боюсь!
   Поверьте моему слову, ни одному парню не удалось выйти из банды Истри, он
со всеми расправлялся. Единственная возможность  уйти  из  этой  банды,  это
застрелиться.
   - Слушай ты, олух царя небесного, - сказал я, - а в чем тут вообще  дело?
Кажется, этот  парень  тебя  здорово  напугал.  А  мне  что-то  надоели  эти
разговоры. Я досыта наслушался всякой чепухи о гангстерах. Еще когда я бегал
в коротеньких штанишках, меня все пугали этими сказками.
   Я закурил.
   - Ну, пора кончать  это  драматическое  отступление,  приятель,  и  давай
говорить по существу. Иначе я позвоню бою и попрошу его отвести тебя домой и
сказать твоей матушке, чтобы она оставила тебя без сладкого.
   Он судорожно облизнул губы. Да, парень, здорово ты напуган.
   - Хорошо, - сказал он, - хорошо...  и...  Я  все  равно  должен  рискнуть
сейчас или никогда.
   Вы знаете, за последнее время, с тех пор, как в округе появились  феды  у
людей, подобных Истри, дела стали совсем плохи.
   Совершать какие-нибудь мошенничества стало почти невозможно. За последнее
время было ликвидировано уже несколько различных  банд.  Торговля  самогоном
прекратилась совершенно. Трудно стало и с похищением детей,  потому  что  не
успеешь приклеить марку на письмо, требующее выкупа, как  тебя  уже  хватает
полиция.
   Что же остается? Не очень много. Верно ведь?
   Но Истри старался сохранить ребят и любыми путями где-нибудь  выдавливать
хоть немного баксов, хотя, повторяю, теперь это стало очень трудно.
   Я хорошо знаю, потому что работаю с ним уже пять лет. С  торговлей  живым
товаром в Чикаго дела совсем плохи, резко сократились доходы  и  от  игорных
домов. Люди теперь почему-то не боятся обращаться к копам в случае, если  их
обманывают.
   У Истри есть один парень по имени Пинни Ятлин. Он работал у него по сбору
доходов с публичных домов. Этого  парня  разыскивала  полиция  по  какому-то
делу, и поэтому он решил устроить себе каникулы и смылся в Мексику.
   Я навострил уши.
   - Будучи в Мехико-Сити, Пинни нашел очень интересное  дело,  -  продолжал
он. - Он позвонил Истри и сказал, что он пронюхал кое-какие сведения о  двух
химиках. Один из них англичанин, другой работник морского министерства  США.
Эти ребята сделали какое-то научное открытие, изобрели новый газ.
   О'кей. Пинни также откуда-то узнал, что оба правительства решили поселить
этих  ребят  где-нибудь  в  уединенном  месте,  чтобы  они  могли   спокойно
продолжать свою работу. Было решено  найти  им  хату  где-нибудь  в  пустыне
Мексики.
   Истри этим делом здорово заинтересовался. Он решил, что если этих  парней
пристрелить, он сможет кое-что заработать. И он чертовски прав. Не так ли?
   Он рассчитывает, что никто не осмелится сделать что-нибудь с Истри,  если
он завладеет формулой производства этого газа, и  правительство  Соединенных
Штатов охотно согласится забыть о тех двух  убитых  химиках  -  ведь  всегда
можно сказать, что  их  убилли  мексиканские  бандиты,  если  Истри  продаст
правительству эту формулу.
   Истри рассчитал: феды не будут поднимать шум вокруг этого дела. Если  они
начнут кричать об убийстве химиков и необходимости ареста Истри,  то  другие
люди, из других стран, услышат, что появился какой-то новый газ.
   И что же тогда произойдет? Как только иностранцы узнают о новом газе,  на
сто процентов лучше всех предыдущих, они постараются любым путем, не брезгуя
самыми грязными средствами, украсть это изобретение. Так ведь?
   Истри считал, что поскольку формула будет  находиться  в  его  руках,  он
будет господином положения. Иметь формулу, это все равно, что иметь на руках
пять тузов. И тогда можно поплевывать на все и  на  всех,  потому  что  ведь
можно продать ее любому интересующемуся иностранцу. Понимаете?
   - Понимаю, - сказал я. - И что же из этого следует?
   Он еще раз оттянул пальцами воротничок сорочки,  выпил  еще  стаканчик  и
закурил, причем, я заметил, что руки у него здорово тряслись.
   - Вот слушайте, - сказал он. - Истри и Пинни во всю занялись этим  делом.
Пинни подобрал для этой цели соответствующих мальчиков в Мексике, но в самый
последний момент там что-то произошло.
   Англичанин Джеймсон приехал на гасиенду, и они почему-то поторопились его
убить. И этим совершили большую ошибку. Надо  было  подождать  убивать  его,
пока к нему не приедет  Грирсон,  химик  из  морского  министерства  США.  У
Джеймсона была только половина формулы, то есть данные только по той  части,
над которой он работал. У Грирсона вторая половина этой формулы. Он  вез  ее
на гасиенду Джеймсону, но так и не довез.
   В последний раз его видели на мексиканской границе. Истри не  знает,  где
он сейчас находится,  и  никто  не  знает...  за  исключением,  может  быть,
одного-двух человек...
   Он  сделал  довольно  многозначительную  паузу,  выпил   и   выразительно
посмотрел на меня. По его лицу струился пот.
   - О'кей, - сказал я. - Кто же эти два человека? Он допил виски.
   - Я, кажется, и так уж слишком много рассказал, - глухо сказал  он.  -  Я
еще никогда в жизни не говорил с коппами, и  всегда  был  чист.  Теперь  мне
совершенно необходимо...
   Он закурил.
   - Истри - настоящий Сатана, исчадие ада. Я долго  с  ним  работал,  но  в
последнее время у нас появились кое-какие расхождения  во  взглядах.  Причем
дело тут не в деньгах, он мне дает довольно кругленькую сумму. Тут  замешано
одно обстоятельство...
   Я улыбнулся.
   - Понимаю. Женщина?
   - Да. Но не в том  смысле,  в  каком  вы  думаете...  Речь  идет  о  моей
сестре... Жоржетте.
   Он   с   минуту   помолчал.   Кажется,   парень   собирается   впасть   в
сентиментальность.
   - Когда ей было всего три года, я отвез ее во  Францию,  в  монастырь.  Я
хотел, чтобы она была подальше от меня и от тех гангстеров, с которыми я был
связан. Она  получила  отличное  образование  и  практически  она  настоящая
француженка. О'кей.
   Два года назад она приехала сюда на каникулы и,  естественно,  мне  очень
хотелось посмотреть на нее. Она даже не знает,  что  я  ее  брат.  Я  с  ней
несколько раз встречался, ходил с ней в кино, в театр и вообще  появлялся  в
разных местах. Я сказал ей, что я друг ее отца.
   И вот однажды Джек увидел меня с ней. Ей было в то время 17  лет,  и  это
был настоящий персик. Я должен был знать, что этот грязный, так его  и  так,
обманет меня. В один прекрасный день он отослал меня по  делу  в  Денвер,  а
когда я вернулся обратно, меня ожидал удар.
   - Что, Истри подцепил девчонку? - спросил я.
   - Да, этот паршивый негодяй вскружил ей голову и женился на ней.  Вернее,
он ее припугнул, и она вынуждена была согласиться.
   Семейная жизнь у нее, конечно, была самая отвратительная,  и  если  бы  у
меня хватило нервов  и  я  был  уверен,  что  ей  пойдет  на  пользу,  я  бы
обязательно убил его. Но я этого не сделал.
   - Значит, это она все рассказала тебе о химиках? - спросил я.
   - Да. Джек доверяет ей. Он все ей рассказывает, конечно,  в  те  периоды,
когда не обманывает ее и не путается со своими дешевыми потаскушками. И  вот
ей пришла в голову замечательная мысль.
   - Ну-ну, я слушаю, - сказал я.
   - Она догадалась, где находится Грирсон, - сказал он. - Она  поняла,  что
Пинни Ятлин, находясь в Мексике, ведет двойную игру,  что  это  он  захватил
Грирсона, зная, что без его половины формулы формула Джеймсона  не  стоит  и
ломаного гроша