е...


     - Итак, Максим, выкладывай. Есть успехи? - подполковник  откинулся  в
своем расшатанном кресле, словно закончив трудную работу.
     Шиповатов знал, что вялая расслабленность  на  лице  подполковника  -
чистый блеф. Из-за критического  положения  в  районе  подполковник  почти
перестал бывать дома. Благо, дети  уже  выросли,  а  не  так  давно  Сидор
Федорович стал дедом.
     - Веришь ли, лейтенант, не могу избавиться от мысли об этом  маньяке.
Внучка у меня, жутко делается. Своим приказал глаз  не  спускать.  Бедняга
Лобекидзе... И ведь что там того Баланцева  -  ну,  тридцать  пять  тысяч,
может, чуть меньше. Я его дно как  свои  пять  пальцев  знаю.  Конечно,  и
заезжих гастролеров хватает.  Однако  не  стоит  надеяться,  что  этот  со
стороны залетел, активнее надо работать версию "местного". Слишком  уж  он
безошибочно места подбирает -  тут  тебе  и  пути  отхода,  и  укрытия,  и
безлюдье... Ну а с твоим пропавшим покойником и вовсе анекдот. Надо бы нам
предъявить этого гробокопателя общественности, а то уже плодятся  какие-то
совсем дикие слухи.  Дескать,  с  голодухи  каннибалы  у  нас  объявились.
Кооператоры стонут: пирожки с  мясом  не  идут,  пришлось  цены  вполовину
сбросить. Кстати, проверили  мы  продукцию  "Ахтамара":  оказалось  -  все
правильно, как в накладной - в начинке чистое мясо. Нутрия. Однако гадость
изрядная. Ты пробовал?
     - Да нет, Бог миловал.
     - Ну и ладно, попоститься иной раз не вредно. Что там у тебя все-таки
с этим покойником?
     - Да пока ничего. Не знаю, какие они  там  могильщики,  но  свидетели
определенно никудышные. Впрочем, на кладбище толкаются круглый год зимой и
летом. Закаленные мужики. Водили они меня, показывали  место,  где  обычно
собираются, - от могилы Бурова недалеко. Бутылок пустых там, правда, нету,
подбирают вмиг, зато мусора, объедков - ну чистая  свалка.  Видно,  годами
копилось. Популярный уголок.
     - Конкретно, Максим.
     - Прошу прощения. Говорил я с тамошними сборщиками стеклотары. У  них
кладбище разбито на квадраты, не приведи  Господь  на  чужой  забраться  -
разговор короткий. Так вот, место это закреплено за одним бомжем. Дородный
мужик, лоснится. Говорит, что могильщики ежедневно четыре-пять бутылок  на
этом месте оставляют. Не исключено, что, выпивая вечером, могильщики могли
с этого места видеть Пантюхову, если  это  действительно  была  она.  Сама
Светлана  Ильинична  категорически  все  отрицает,  призывая  в  свидетели
подругу - ту, у которой муж хирург.
     - Абуталибов.
     -  Он  самый,  светило  наше  баланцевское.   У   Абуталибовых   дочь
Александра, пятнадцати лет. Все они подтверждают, что до  позднего  вечера
Пантюхова была у них: живут-то рядом. Чаевничали,  потом  Абуталибов  -  к
телевизору, дочка - за уроки, с ними еще сестра Алии Этибаровны -  Роза...
Та самая, знаете...  у  которой  звероферма.  Ну,  она  вообще  отрезанный
ломоть: своя часть дома, отдельный вход. Но ладят, их часто видят  вместе.
У сестер и  манера  говорить  одинаковая  -  будто  все  время  на  что-то
уклончиво намекают... Словом, Алия с Пантюховой сидели на кухне,  пошел  у
них чай с коньяком, так что Абуталибова и не помнит точно,  когда  подруга
ушла. Остальные не в курсе. С девчушки вообще взять нечего, что ни слово -
слезы на глазах. У нее недавно подругу на глазах убили...
     - Да, Минееву. Тут, брат, не  просто...  На  тарелочке  не  принесут.
Свидетеля по всем статьям выстрадать надо. Психология!
     - Психология... - лейтенант насупился. - У девчонки глаза  на  мокром
месте, а с отцом и вовсе разговор не  получился.  То  есть  получился,  но
какой-то несерьезный, насмешливый. Чем я его прижму? У всех дети - к  нему
же и на поклон идти. К тому же я ведь толком и не знаю, о каком  конкретно
дне речь идет. Эти, с кладбища, не помнят, когда именно Пантюхову  видели.
Да и с чего бы это Абуталибовым ее покрывать?
     - Ну, они хоть  по  похоронам  должны  дни  различать.  Сегодня  того
хоронят, завтра этого. Могилы разные, люди разные.
     - Спрашивал. А им все на одно лицо. А к концу дня и подавно.
     - Так, может, вовсе и не Пантюхову  они  видели?  Спьяну,  да  еще  в
темноте...
     - Все может быть, но там освещенная аллея, другого пути нет. Она  как
раз на свету была, когда они стали подниматься, чтобы похмелиться.  У  них
заведено - выпьют, поспят на скамейках,  еще  выпьют.  Помех  нет,  гуляй,
душа. А тут их и обломали.
     - Дай-ка я сам протокол допроса посмотрю. Кое-что мне  неясно.  Жаль,
Лобекидзе в отъезде, ну да и я на что-нибудь сгожусь. Не  дуйся,  все-таки
опыт - великое дело.
     - А я и не дуюсь, Сидор Федорович. Дело в том, что эти мужики у  меня
сейчас здесь, ждут в коридоре. Может, сами хотите допросить?
     - Вызвал парней? Годится. Отчего не поговорить. Ты допрашивай сам,  я
мешать не буду, посижу, может, что и прояснится.
     Подполковник сбежал по лестнице следом  за  лейтенантом  пружинистой,
собранной походкой. Окинул внимательным, приветливым взглядом томящуюся  в
коридоре парочку.
     - О, какие люди! Ну, заходите, поговорим. Рад  за  тебя,  Агеев:  при
деле, бросил баклуши бить, уважаю.
     Старший из посетителей сразу отмяк.
     - Ну и память у вас, Сидор Федорович!  Точно  -  завязал  я.  Работа,
конечно, та. Поначалу так с души воротило.  А  теперь  ничего,  должен  же
кто-то этим заниматься.
     - Верно, Агеев. Константин, если не ошибаюсь? А работа... что ж, и  у
нас не сахар... Многим не нравится. Ты ведь  тоже  в  свое  время  нас  не
жаловал, верно?
     - Не о том речь, Сидор Федорович. Вам - спасибо.  Сейчас  бы  уже  по
второй ходке ушел.
     - Ладно, Костя. Хоть мы и не закадычные друзья, но и врагами  никогда
не были. Тут дело серьезное...
     - Знаем, Сидор  Федорович,  всякая  мелочь  -  не  ваш  профиль.  Мы,
конечно, слыхали, что балуют на кладбищах: разрывают могилы, коронки  там,
кольца, медали... Но чтобы гроб  с  телом  подчистую  -  сроду  такого  не
бывало. Уж я-то знаю, пятый год в земле роюсь.
     - Знаю, Костя.
     - Может, потому и пошел  работать,  что  не  очень-то  я  левые  дела
умею... Нету во мне скрытности. Ведь и воровать не каждому  дано.  Я  ведь
тогда с первого раза засыпался. А сказать по правде, и денег больше,  сплю
нормально и без водки. Одно беда - всяк налить норовит, с собой суют, иной
раз так нагрузишься, что день с ночью путаешь. Ну вот хоть убей, не  помню
я, Сидор Федорович, когда мы эту мымру видели! То ли позавчера, а скорее -
во вторник. Или в понедельник? А, братишка?
     Но "братишка", от которого потягивало  застарелым  перегаром,  считал
дни поллитрами. И поскольку дневная доза была  примерно  одинаковой  -  до
отключки, ясности он не мог внести. От Агеева было больше толку.  Тот  еще
сохранял смутные остатки воспоминаний.
     - Ну, словом, - в понедельник либо во  вторник.  У  нас  на  кладбище
какое разнообразие? Пьем мы, - врать не буду, -  каждый  день,  и  вечером
тоже, на одном и том же месте... Спросонок я  было  пугнул  эту  курву,  а
потом гляжу - вроде охрана при ней объявилась...


     - Итак, Налик Назарович, -  Шиповатов  беседовал  с  хирургом  в  его
тесноватом, но роскошно обставленном кабинете. -  Женщины  показали,  что,
опасаясь за судьбу лотерейного билета, установили  круглосуточные  сменные
дежурства, По двое, с привлечением  членов  семей,  то  есть,  разумеется,
мужей. В одиночку не ходили, и,  как  выяснилось,  беспокойство  их  имело
основания.
     - Ну, нашей семье из-за денег,  пусть  даже  и  таких,  суетиться  не
приходится. Я зарабатываю много и не стыжусь этого. Мог бы  и  больше,  но
вам это ни к чему. Я даже представить себя не могу в такой  роли.  Следить
за подругой жены! Кроме того, я настолько выматываюсь в больнице, что дома
едва  успеваю  просмотреть  газеты  на  ночь.  Все  как  везде  -   работы
невпроворот, а работать некому.
     - Все ясно, Налик Назарович. Не буду вас  больше  отвлекать,  добавлю
только пару слов. Алия Этибаровна, судя по всему, не может иметь отношения
к похищению гроба, - но так или иначе нам нужно  знать  истину.  Скажи  вы
сразу, что не знаете, когда ушла Пантюхова, многое бы пошло иначе. Что это
- ложная солидарность? Или что-то иное? Ведь по-человечески все понятно, и
криминал - не в естественном желании получить свою  часть  выигрыша,  а  в
том, что кто-то бессовестно похитил  билет  вместе  с  телом  покойного  и
гробом. В нашей практике еще не встречался такой способ заметания  следов,
и даже не знаю, что за человек, который на это решился.


     Из показаний  Хутаева  Георгия,  тридцати  пяти  лет,  уроженца  села
Айбулак... района  Чечено-Ингушской  АССР,  временно  проживающего  в  ПГТ
Баланцево Московской области, не работающего:
     "Лотерейный билет Не... серии... я купил в киоске  "Союзпечати",  где
находится - не помню. Пьяный  был...  Вопрос  "На  какие  средства  живу?"
считаю незаконным. Сейчас не те времена, честных  людей  трудно  запугать.
Что имею, на то и живу. Семья меня кормит.  Не  знаете  мою  семью?  Скоро
узнаете. А теперь требую адвоката - без него и слова не скажу".


     Подполковник слушал Шиповатова с сочувствием.
     - Что я тебе скажу,  Максим?  Надо  искать  какой-то  прием.  Хутаева
сколько ни маринуй, хоть год все равно не  расколется.  Фигура  приметная.
Скоро три года, как обосновался в Баланцево, наезжают к нему  родственники
из аула, однако конкретных фактов  их  противозаконной  деятельности  нет.
Правда, вообще неясно, чем они занимаются, что само по себе подозрительно.
Выяснить это не мешает, но осторожно. На угрозы, конечно, плевать, да и не
посмеют эти ребята пойти на прямую конфронтацию с органами. Тут другое.  У
них на ставке кое-кто из  тех,  кто  занимает  высокие  посты...  Чего  ты
вскинулся? Мы не газетчики, нужны доказанные факты. Их  голыми  руками  не
возьмешь, поэтому надо ждать не удара, а ядовитого укуса исподтишка...
     Прокурор не выдает санкций на основании мнений.


     Нынешний прокурор Баланцевского района был не в состоянии дать  какую
бы то ни было санкцию, поскольку наслаждался "бархатным сезоном", в кои-то
веки уйдя в отпуск в теплое время.  Сентябрь  поистине  лучший  месяц  для
отдыха. Свой "бархатный  сезон"  прокурор  проводил  на  берегу  крохотной
местной  речушки,  где  с  наслаждением  возился   на   своем   ухоженном,
возделанном  с   соблюдением   всех   правил   садовом   участке.   Провал
августовского путча пособников ГКЧП в Баланцево не выявил. Местные  власти
занимали спокойную, выжидательную позицию, и в результате никто не  угодил
в герои и вожди, но и в Лефортово - тоже. Так что чувствовал себя прокурор
вольготно,  не  обремененный  грудой  двусмысленных  дел,  которые   могли
обрушиться на него после  переворота.  Овощи  обещали  богатый  урожай,  а
следовательно, и осуществление  собственной  продовольственной  программы.
Зима сулила быть не слишком изобильной. Конечно, в экстренных случаях  его
всегда могли отозвать; с вопросами же, не требующими особой спешки, вполне
справлялся вчерашний студент,  а  ныне  -  заместитель  прокурора  района,
двадцатишестилетний Андрей Михайлович Бережной. Дух "альма матер" не успел
еще  из  него  выветриться,  а  жизнь,  построенная  на  компромиссах,  не
обтесала. Говорил и мыслил Андрей Михайлович горячо, напористо. Преступный
мир ненавидел страстно.
     - Ох, Шиповатов, дадут нам с тобой по шапке за самоуправство!
     - Да что там, Андрей Михайлович! -  (Учились  они  вместе,  вместе  и
получили распределение в Баланцево, однако на службе лейтенант почтительно
величал приятеля по имени-отчеству). - У нас ведь и  выхода  другого  нет.
Взяли  мы  Хутаева  моментально.  Он  и  пикнуть  не  успел  в  сберкассе.
Утверждает, что револьвер, который был при нем,  нашел  на  улице  полчаса
назад и хотел сдать в милицию. Прямо на улице и заявление написал.
     - Старый трюк. Отдали заявление на экспертизу?
     - Вместе с "наганом". Револьвер, кстати, в смазке. Такое впечатление,
что из него никогда не стреляли. Заявление, судя по  всему,  написано  его
рукой.
     - Тут и сомнений быть не может. Только когда? Не потерто  на  сгибах?
На какой поверхности  лежала  бумага  во  время  написания?  Пусть  срочно
проверят.
     - Да тут все срочно, Андрей Михайлович. Чуть потянем - и  все,  какие
ни есть улики уничтожат, едва только узнают, что Хутаев задержан...
     - Он был один?
     -  Сын,  Хутаев-младший,  ожидал  в  машине  у  сберкассы.  Достойный
представитель семьи - "не знает" абсолютно ничего. Весьма самодовольный  и
спокойный малый. Сейчас с ним Тищенко работает. Картинка - будто  это  он,
Степан Георгиевич, капитана допрашивает.
     - Тылы за собой чувствует.
     - Именно так. Вот оттуда и будем ждать следующего хода.


     Обыск в доме Хутаева шел уже второй час, но результатов  не  было.  В
этом  добротном  кирпичном  особняке  в  центре  Баланцево,   естественно,
попадалось много любопытного. Неброская, матового дерева мебель - та,  что
сегодня приобретается только за валюту, пушистые, мягких  тонов  ковры  на
стенах,  увешанных  кинжалами  и  рогами  в  оправах  черненого   серебра,
китайские вазы,  бронза,  картины  в  массивных  золоченых  рамах,  -  все
подобрано в тон и оставляет впечатление тяжеловесной  солидности,  с  умом
потраченных больших денег. В сарае,  сложенном  из  белого  кирпича,  и  в
гигантском бетонном подвале громоздились залежи продуктов  и  всевозможных
напитков, являя картину наступившего века изобилия.
     Тринадцатилетний  Арслан  -  младший  из  двух  отпрысков  -  повсюду
следовал за бригадой, проводившей обыск, с миной брезгливого отвращения на
нежном, почти девическом лице. Закинув ногу за ногу, в шелковом, затканном
драконами халате, хозяйка дома лениво следила, как тянется прядь  голубого
дымка от длинной коричневой сигареты. Заметно нервничали  только  понятые.
Не то от взвинченного любопытства, не то от затаенного страха.
     Мелодично зазвонил телефон. Лейтенант  сделал  предупреждающий  жест,
остановив движение Хутаевой.
     - Я возьму, не стоит беспокоиться, - Шиповатов  поднял  серо-стальную
трубку радиотелефона, лежащую на столике. - Тем более, что это меня.
     В трубке заторопился голос Тищенко. Прижав как можно плотнее  телефон
к уху, лейтенант коротко ответил, однако по его лицу было  видно,  что  на
другом конце линии его не слышат. Он встряхнул трубку, подул.
     - Ой, да нажмите же кнопку! Не эту - вон ту, слева, - голос  Хутаевой
звучал снисходительно, словно  она  говорила  с  дикарем,  дорвавшимся  до
дорогой игрушки.
     Однако успевшие прозвучать  из  аппарата  несколько  слов  лишили  ее
равновесия, заставили сжаться в тревожном ожидании. Тищенко не унимался:
     - Лаз в подвал, по-видимому, под будкой овчарки. Ты с ней  осторожно.
Собака - сущий зверь. В случае чего  -  стреляй  к  чертям.  Если  что,  я
подъеду помочь.
     - Не стоит, сам управлюсь.
     - Все. Я у себя. Звони.
     Это уже было лишнее. Сбоку телефона, на крохотном  дисплее  вспыхнули
цифры номера телефона капитана, подтверждая, что так оно и есть. Но до них
никому не было дела. Взгляды лейтенанта и Хутаевой встретились: любопытный
и даже отчасти сочувственный с испуганным, панически мечущимся.
     - Так как, уберем собачку? - осведомился Шиповатов.
     Неохотно, упираясь и  глухо  порыкивая,  палевый  красавец  дал  себя
увести из своего логова. Смотрел на хозяйку,  словно  спрашивал,  как  это
вдруг  случилось,  что  чужие  хозяйничают  в  доме,  подрагивал  от  едва
сдерживаемого желания броситься и рвать в клочья. Глядя  на  это,  понятые
зябко поеживались.
     Хозяйка захлестнула цепь за прочный  кованый  крюк,  с  которым  даже
ярости пса было  не  совладать,  а  затем,  внезапно  успокоившись  и  уже
улыбаясь, направилась к Шиповатову.
     - Я прошу прощения, мне кажется, вы здесь старший?
     - По-моему, я представился. Лейтенант Шиповатов.
     - Хорошо, пусть будет лейтенант. Но есть же у  вас  имя,  отчество...
Как  вас  зовут?..  Максим  Витальевич?  Прошу  вас,  Максим   Витальевич,
буквально на два слова. Поверьте, дело сугубо личное. -  Слегка  прихватив
за локоть, Хутаева  отвела  лейтенанта  в  сторону  и  заговорила  быстро,
вполголоса, с какими-то воркующими обволакивающими интонациями.
     - Максим, вы простите меня, что я  так  вас  называю.  Я  женщина,  и
старше вас... Скажите, ну зачем вам все это? Будка, какие-то ямы... Ничего
там ровным счетом нет.
     Я прошу вас,  Максим,  уходите,  как  угодно  остановите  это.  Потом
загляните ко мне, можно и вместе с тем, кто только  что  звонил...  Позже.
Сто, двести тысяч... А хотите - сейчас. Я не обману, все будет так, как вы
захотите. Никто не умеет так быть благодарным! Только помогите  мне,  ради
Бога. Ну же, Максим! Никогда и никого я так не просила...
     Халат неосторожно распахнулся, обнажая высокую нежную грудь  и  белую
кожу бедра ровно настолько, чтобы это заметил Шиповатов,  но  не  углядели
понятые - пожилые  соседи.  Все  это  великолепие,  однако,  не  произвело
никакого  впечатления.  Поджав  губы,   женщина   с   оскорбленным   видом
отвернулась, отошла и опустила руку на лохматую, размером с ведро,  голову
пса.
     Тем временем внимание всех  присутствующих  оказалось  прикованным  к
крышке люка, обнаруженного  под  собачьей  будкой,  снабженной  массивным,
тронутым ржавчиной кольцом.  Шиповатов,  однако,  контролировал  ситуацию.
Короткий взгляд через плечо - и только с  третьего  выстрела  ему  удалось
срезать летящего с утробным рыком "кавказца". Он рухнул, истекая кровью, в
двух шагах от лейтенанта.
     Гибель пса Хутаева приняла безразлично, как  и  все  дальнейшее,  что
происходило во дворе. Крышка люка откинулась,  понесло  затхлой  сыростью.
Наружу вырвался не то стон, не то какое-то сдавленное мычание, заставившее
понятых отпрянуть от зияющего отверстия.
     Перед тем как спуститься вниз, Шиповатов  позаботился  о  том,  чтобы
Хутаева находилась под надежным присмотром. Затем, осветив  подвал  мощным
лучом  небольшого   фонарика,   встал   на   узкую   ступеньку   наклонной
металлической лестницы и пригнулся. В  сумраке,  в  теплом  густом  смраде
нечем было дышать. У  дальней  стены,  прикованный  наручниками  к  трубе,
переминался с ноги на ногу мужчина лет сорока в теплой байковой  рубахе  и
спущенных, мокнущих в смрадной жиже штанах. Не дожидаясь, пока  узник,  на
время ослепший от света,  смог  выговорить  хоть  что-то  членораздельное,
лейтенант расправился с  наручниками.  В  замкнутом  пространстве  выстрел
"макарова" прозвучал оглушительно, звенья распались.
     Глянув на брюки и трусы узника, пропитанные экскрементами,  Шиповатов
не  нашел  ничего  лучшего,  как  предложить  несчастному  прикрыть   срам
рубашкой. Когда они уже собирались подняться по лестнице, сверху прогремел
голос, которого лейтенант в этот момент никак не ожидал услышать:
     - Эй, там, в подвале! Выходи по одному с поднятыми руками!


     Сашу Абуталибову нашли мертвой, в луже крови. На  шее  девочки  зияла
разверстая резаная рана. Она лежала под  лестницей  в  райотделе  милиции,
касаясь пальцами правой руки рукоятки окровавленного столового ножа. Кровь
попала в стоящее рядом с мертвой девочкой ведро. На блестящей оцинкованной
поверхности бурые пятна были менее заметны, чем на белом платье. На  груди
мертвой, за крохотным детским лифчиком обнаружили короткую записку. Бумага
подплыла кровью и фактически никак не поясняла происшедшее:
     "Я не могу больше лгать. Я безумно устала притворяться. Я  вру,  даже
когда меня не заставляют. Не верьте мне - все, что я говорила, - ложь.  Не
ищите Ника. Его нет. Он не спас меня, а я всех запутала. Вы  все  поймете.
Мамочка, где ты? Это я - Саша".
     Ни числа,  ни  подписи.  Уборщица,  наклонившаяся,  чтобы  взять  под
лестницей свой нехитрый инве