лого  сотрясения
мозга, пока не работали. Сломанное ребро не помеха,  важно,  чтобы  голова
пришла в порядок. Но передышка оказалась короткой. Уже на  следующий  день
Лобекидзе, вопреки всем врачебным предписаниям, покинул больничную койку и
присутствовал на допросах вовсе не в качестве пострадавшего. Однако  Углов
не добавил ничего нового.
     - Да кого я мог там видеть?.. Налетел этот, сбил...  Слава  Богу,  не
насмерть. Не знаю, на кого они  охотились,  только  я  на  такие  свидания
больше не ходок. И вообще, считаете меня в чем-то виноватым -  сажайте.  И
не надо на меня вешать всех собак. Только себе головы  забиваете  -  фуфло
потом все равно всплывет. Эх, чуть  бы  раньше  -  хлопнул  бы  я  его  по
лобовому...
     - Это затем ты и дубинку с собой прихватил?
     - Ну а зачем еще? Не этого, так  другого.  Развелось  мрази,  честным
блатным проходу не дают. И вы мышей не ловите.
     - Да ты что, Углов? Неужто честные блатные в таком загоне? Ты, никак,
помощи просить решился? Ну что ж, всегда рады толковому человеку пропуск в
тихое местечко выписать. Дорожка известная - чистосердечное признание...


     - И много он сообщил?  -  Фрейман  старался  устроиться  поудобнее  в
кресле, поводя сутулыми плечами. - Судя по вашим  словам,  это  совсем  не
новичок в преступном мире, и раскаяния ожидать  не  приходится.  По-моему,
слухи  о  закоренелых   преступниках,   без   особых   причин   начинающих
сотрудничать с правосудием, - это из серии "рассказов о пограничниках". Не
удивлюсь, если окажется, что действительно имело место покушение, и скорее
не на вас, а на самого Углова. Метили, очевидно, все-таки в него.
     - Да, нелепо было бы погибнуть в разборке уголовников.  Еще  куда  ни
шло, когда знаешь, что висишь у них на хвосте, что достал, и они готовы на
что угодно. Но сдохнуть попутно, за компанию, да еще  и  такую  дрянную  -
увольте. Однако получается, что достал-таки. Двигаемся, значит,  в  верном
направлении. Но что-то уж очень быстро  они  на  меня  вышли.  Располагают
информацией. Тут я пас - если это так, то лучше  и  не  думать,  на  какие
верхи у них есть выходы... Что ж, заповеди заповедями, а другую щеку я  им
подставлять не стану...


     Павел  Петрович  давно  привык  большую  часть  времени  проводить  в
уединении, в своем, как он, кокетничая, говаривал, "загородном сарайчике".
О  приусадебном  гектаре  и  дворцовых  габаритах   бывшего   генерального
гнездовья Павел Петрович из скромности умалчивал. Кому надо - и так знали,
что  за  этим  стоит.  К  сожалению,  не  только  те,  кому  надо.   А   в
дополнительной  рекламе  "деловой  народ"  не  нуждался.   Любопытствующих
моментально  отшивали  юные  друзья  босса,   маячившие   на   участке   с
пневматическими пистолетами наготове. Удаленность  дачи,  расположенной  в
лесу,  и  моментально  распространившаяся  молва  о  нелюбви   хозяина   к
непрошеным  визитерам   способствовали   сохранению   тишины.   Дорога   к
генеральскому поместью вела неширокая, но асфальт  был  зеркально  гладок,
без единого ухаба или выбоины. Павел Петрович любил  перемещаться  быстро,
но с комфортом.
     "Фольксваген-пассат"  мчался  через  Баланцево  в   Москву,   сбавляя
скорость и тормозя у светофоров с такой яростью, что пешеходы  даже  и  на
зеленый виновато трусили рысцой  перед  негодующей  мордой  автомобильного
дива. Все шло нормально, и только на полдороге за серым красавцем увязался
какой-то "жигуленок".
     Припарковались в столпотворении  не  менее  импозантных  транспортных
средств на стоянке возле  Большого.  "Хвосту"  же  пришлось  бросить  свои
"жигули", наплевав сразу на два запрещающих  знака.  Место  уже  поджидало
"пассат", поскольку благообразный, аристократической внешности смотритель,
прогуливавшийся неподалеку, обеспечил его загодя. Оказать  услугу  ПэПэ  -
дороже конвертируемой валюты. Да и как забыть, кому отстегиваешь  оброк  с
выгодного места.
     Водитель остался в машине,  а  трое  двинулись  к  боковому  входу  -
впереди молодой атлет, исполненная  достоинства  и  тоже  весьма  заметная
фигура -  Павел  Петрович,  и,  наконец,  второй  телохранитель,  небрежно
опустивший руку в карман твидового пиджака.
     Театралом Павел Петрович стал не  вдруг.  Образ  уголовника,  крутого
парня, прожигающего свободное от грабежей время в притонах  за  бутылью  с
мутным самогоном, давно ушел в прошлое, уцелев лишь в  блатном  фольклоре.
Вслед  за  ним  канули  в  "бытие   и   казавшиеся   незыблемыми   законы,
предписывавшие  общаться  лишь  с  представителями   своего   мира.   Куда
престижнее  и  полезнее  стали  контакты  с  людьми  во  всех   отношениях
респектабельными. Многие из них и не подозревали о роде занятий почтенного
Павла Петровича, предпочитая наслаждаться его изысканным  гостеприимством.
"Загородный сарайчик" перевидал за это  время  немало  людей  незаурядных,
пользующихся известностью во всей стране. А  уж  в  Большом  театре  Павел
Петрович раскланивался чуть ли не на каждом шагу -  вальяжно,  с  чувством
собственной значительности, окидывая знакомых прохладным, слегка небрежным
взглядом.
     Оперу слушал расслабленно,  полуприкрыв  глаза  и  откинув  массивную
седую  голову.  Ни  дать,  ни  взять  -  старомосковский   барин,   эстет,
завсегдатай  Религиозно-философского  общества.   Охранники,   держа   под
прицелом выход из ложи и зорко оглядывая зал, умудрялись еще и коситься на
сцену - вдруг шефу взбредет в голову снизойти, перекинуться парой  слов  о
мастерстве постановщика.
     Театральный разъезд в  Большом  всегда  неспешный.  Никто  никуда  не
торопится, знатоки сбиваются в кучки, вполголоса делясь  впечатлениями.  К
этому собранию солидных людей как-то и не клеится словечко "толпа". Однако
и здесь телохранителям  приходилось  смотреть  в  оба  -  опасность  может
возникнуть  в  любой   обстановке.   Павла   Петровича   вели   деликатно,
отработанными  движениями  чуть-чуть  раздвигая  плотную  людскую   массу.
Безопасность дороже респектабельности и уж подавно - отрешенного от  всего
земного искусства. Тем более, что не такое уж оно и отрешенное.  Походы  в
Большой, как и прочие подобные "мероприятия",  приносили  хозяину  пользу,
как и все, с чем ему приходилось соприкасаться. Здесь происходили  встречи
с людьми, до которых обычному человеку не дотянуться, но дух  и  тон  этих
встреч показывал, что не они уделяют Павлу Петровичу высокое  внимание,  а
наоборот - сам ПэПэ благосклонно дает им  аудиенцию.  Очевидно,  посещение
дачи для них не было возможным по причинам особого свойства  -  бдительная
национальная безопасность могла контролировать подступы к ней, и  скандала
тогда не миновать. Заметной фигурой был Павел Петрович. Но  когда  человек
на виду - и подозрений меньше. Мало ли кто в театре подходит  к  знакомому
переброситься словечком-другим? Ну а подслушивающая аппаратура  в  ложе  -
это для дилетантов. Серьезные люди не с пустыми руками в театр ходят. Не в
два счета, но все "жучки" ребята найдут, а есть нужда - и обезвредят.
     Вот так, розовым столичным дядюшкой, и шагал  после  спектакля  Павел
Петрович к "фольксвагену". Другими глазами посмотреть - кровожадный ящер в
сопровождении хищников помельче, но не менее лютых, возвращается в логово.
Внезапно произошла заминка. Тот, кто шел первым, обнаружил,  что  водитель
машины неподвижен. Безжизненно откинутое лицо смотрит  в  потолок  кабины.
Небольшое, с трехкопеечную монету, пятно крови на белой рубашке в  области
сердца однозначно свидетельствовало, что парню уже не  заговорить.  Первый
телохранитель лишь на мгновение остановил на трупе взгляд в момент,  когда
распахивал  дверцу  "пассата".  Не  спасла  и  тренированная  реакция.  Он
вздрогнул, рванулся было в сторону, но - опоздал.
     Оттолкнув второго охранника,  ведомый  волчьим  инстинктом,  метнулся
прочь  Павел  Петрович.  Из  кабины  полыхнуло  огнем,   багровый   вихрь,
склубившись, расшвырял людские тела вперемежку с рваными кусками листового
металла.
     Один из охранников скончался на месте, другой  -  через  два  часа  в
Ожоговом центре. Повреждения, полученные Павлом Петровичем,  выразились  в
том,  что  полы  его  пальто  из  мягкой  шотландской   шерсти   оказались
забрызганными жидкой грязью. Однако Павел Петрович  сохранял  спокойствие.
Некогда  было  праздновать  труса.  Что  бы  ни  делала  блатная  жизнь  с
человеком, но разлениться мозгам она не  позволяла.  Скорость  в  принятии
решений - это жизнь. Небрежно отряхнув  пальто,  уже  через  мгновение  он
лавировал  между  машинами  на  стоянке  с  видом  любопытного  зеваки.  В
поднявшейся  суматохе  уследить  за  всем  было  невозможно,  но   уходить
следовало с  осторожностью.  Милиция  еще  только  подтягивалась  к  месту
происшествия,  приступая  к  выявлению  очевидцев,  которые,   пренебрегая
гражданским долгом, норовили ускользнуть на неповрежденных автомобилях.
     Возраст - возрастом, но навыки у Павла Петровича сохранились  вполне.
В прежние годы ему было не  привыкать  уходить  от  "хвостов"  под  огнем.
Однако со взрывчаткой он столкнулся впервые. Колени слегка подрагивали, но
сил  было  еще  достаточно.  Очень  хотелось  надеяться,  что   ускользнул
незамеченным,  как  говорится,  "ушел  вглухую".  Кто-то   так   стремился
избавиться от всесильного босса мафии,  что  наплевал  на  то,  что  могли
погибнуть десятки людей.
     Сейчас он втирался, ввинчивался в толпу пассажиров вечернего метро  -
и этот навык не утрачен - следя, однако, чтобы и не сближаться вплотную  с
кем попало. Знал по опыту, что нет ничего легче, чем  ткнуть  из-под  руки
ножом в печень того, к кому якобы  безразлично  стоишь  спиной.  При  этом
главное - не удаляться от выхода и  отваливать  сразу,  как  только  дверь
начнет закрываться. Свидетелей в таких случаях не остается.
     Многоопытный  Павел  Петрович   вылавливал   в   толпе   лица,   хоть
мало-мальски  походящие  на  лица  профессионалов.  В  том,  что   ловушку
приготовил не дилетант, сомнений не было.  Причем  из  тех,  кто  вертится
рядом, чужого водитель и близко бы не подпустил. О самых близких и  думать
не хотелось, однако приходилось. Павел Петрович словно  ощущал  за  спиной
дыхание чьей-то холодной ненависти.
     Проехав несколько остановок, он сошел на одной из кольцевых  станций.
Как и  ожидал  Павел  Петрович,  пара  рослых  милиционеров  у  эскалатора
наблюдали за течением людской лавы. Рядом на стене - несколько таксофонов,
судя по всему, совершенно исправных. Набрав  номер,  заговорил  коротко  и
отрывисто, иногда кивая, как бы в тон самому себе. Там не ждали звонка, но
не прошло и четверти часа, как прибыли охрана и транспорт.
     Никаких иных приключений на долю Павла  Петровича  в  этот  вечер  не
выпало. Столичные  коллеги  выразили  соболезнование  по  поводу  происков
неведомого негодяя. Однако предложение помочь  в  поисках  Павел  Петрович
деликатно  отклонил.  Место  авторитета,   принимающего   помощь,   -   на
заслуженном отдыхе, то бишь на  погосте.  В  искренность  коллег  хотелось
верить, но опыт твердил, что верить нельзя никому и ни в чем.
     На дачу Павла Петровича доставили, как хрупкую драгоценность, сдав  с
рук на руки его персональным телохранителям, занявшим место  выбывших.  Не
теряя ни минуты, босс, едва ступив за порог  кабинета,  занялся  проверкой
всех звеньев. Работа предстояла серьезная, жизненно  важная,  и  вести  ее
следовало лично.
     - Павел Петрович, к вам Георгий.
     Жест босса охранник истолковал  верно.  Отступил  на  шаг,  пропуская
ближайшего помощника, лицо которого пылало от обиды и ярости.
     - Павел Петрович, что происходит? Вы мне не верите, меня  обыскивают,
как последнюю суку! Хорошо, я не в обиде, но вы еще увидите,  кто  вам  на
деле предан. Сам этих гадов выловлю и глотки порву!
     - Спасибо, Георгий, уважил старика. Успокойся, не  стоит.  Верю  я  в
твою верность, и верю, что ствол с собой ты таскаешь не  по  мою  душу.  А
только ты все-таки не ходи ко мне со стволом. Не стоит. А ну, как ошибусь,
пойму тебя неправильно?..
     - Ну Павел Петрович! - Георгий развел руками, улыбнулся. -  Я  думал,
только кодекс запрещает ношение!..
     - Ты никак, Георгий, шутишь? Не то время. Потом пошутим. Нет, тебе  я
верю, и общине твоей тоже. Да и какой резон тебе меня убирать? Сам  должен
понимать. И вообще, власть не так берут - под  корень  приходится  рубить,
если что. А тебе пока не по  силам  прибрать  меня,  всех  моих  друзей  и
дольщиков.
     - Да вы что говорите, Павел Петрович! Как и подумать могли такое?  Да
я кровь по капле отдам... Кто у вас вернее меня? Чей хлеб я ем?
     - Все понимаешь... Тебе за меня держаться крепко нужно. Я  всегда  на
благоразумие рассчитывал больше, чем  на  благодарность.  Так  что,  давай
вместе думать будем, где врага искать. Информация сейчас - на вес  золота.
Везде, по капле, по словечку. Только это и спасет.  Нет  такого  врага,  с
которым нам не справиться, кроме, разве что, родного государства.  Но  тем
не до нас. С этим проще - если что серьезное затеется, друзья из  уголовки
стукнут. Но и сейчас стоит их  поспрошать,  а  ну  как  к  ним  что-нибудь
просочилось? Но спрашивать надо так, чтобы не раскрываться.  В  этом  наша
защита. Действовать будем без суеты, скрытно, но наверняка.


     Валерий Чуб превратил подписку о невыезде в домашний арест совершенно
добровольно. Он и раньше не пользовался у дворовых ребят популярностью,  а
после  того,  что  произошло,  шансы  его  нарваться  на   крепкий   кулак
многократно увеличились.
     Иру лучше знали в школе, чем в  округе.  Милая,  немного  застенчивая
девушка, к ней как-то не прилипали циничные взгляды и словечки. Оказавшись
в центре внимания, она так славно смущалась, розовея  и  вскидывая  густые
бархатистые ресницы, что таяли даже сердца местных  хулиганов,  отнюдь  не
склонных к романтическим чувствам.
     Трагическая смерть девушки потрясла ее  поклонников.  Даже  те,  кто,
казалось, и  не  замечал  ее,  теперь  припоминали  какие-то  трогательные
мелочи, связанные с нею, а сознание  того,  что  какой-то  прыщавый  щенок
добился ее благосклонности, возмущало. Будь это свой, ровня, крутой парень
- другое дело. История день ото дня обрастала слухами, в  которых  Валерию
отводилась самая паскудная роль, и дворовое сообщество накалялось.
     Все это прекрасно сознавая,  он  и  заперся  в  собственной  спальне,
пробавляясь   чтением   детективов,   откуда   черпал   разные    полезные
рекомендации, да крепким кофе, который превосходно варила мать. К телефону
она звала его с разбором, и потому  посулы  "подрихтовать  морду"  Валерий
слышал значительно реже, чем того можно было ожидать,  Но  этого  хватало,
чтобы безнадежно испортить настроение. Бывали угрозы и посерьезнее, такие,
что будущее представлялось ему совсем в мрачном свете.
     Народ  в  микрорайоне  подобрался  жесткий,  упрямый.  Покуривать   и
выпивать начинали, как говорится, немного позже, чем говорить, но  немного
раньше, чем писать. Неподалеку находилось трамвайное депо, куда забирались
с  податливыми  девчонками  "обжиматься"   в   вагонах,   поставленных   в
отстойники. Далеко не у всех была своя комната и терпимые  родители.  Мать
Валерия тоже не была склонна  поощрять  рано  пробудившуюся  чувственность
сына. Так было до трагедии. Теперь  же  она  совершенно  разбушевалась,  и
самое ласковое из того, что  приходилось  слышать  ему,  было:  "Маленький
подлец!"
     "Эх, накачать бы мускулы! - тоскливо размышлял Валерий. - Но ведь  не
возиться, в самом деле, по утрам и вечерам с железом! Или отжиматься... Уж
лучше на кровати - занятие поприятнее. Жаль только, опыта маловато. Только
было начали мы к практике переходить, как... Нет, нет, ничего не помню! Не
надо! Из-за этой  дурищи  все!  И  не  объяснишь  ни  черта  этим...  юным
мстителям!.. Они и слушать не  станут.  Конечно,  девчонка  всегда  права!
Особенно, если успела в ящик сыграть! Такая умничка, красавица...  А  я  -
кому я нужен, точно и впрямь выродок какой-то!"
     Снова   настойчиво    зазвонил    телефон.    Проклиная    себя    за
слабохарактерность, ведь  решил  трубку  не  брать  -  хорошего  ждать  не
приходится, потянулся к аппарату, взялся за  него,  как  за  притихшую,  в
любую секунду готовую ужалить змею.
     На этот раз  обошлось.  Звонил  Кеша  Бубликов  -  одноклассник  и  в
некотором  смысле  единомышленник,  в  гонениях  на  Валерия  участия   не
принимавший. Любимой темой разговоров Кеши было его мифическое сексуальное
могущество, а из приятелей только у Валерия хватало  терпения  выслушивать
его эротические фантасмагории.  Однако  после  случившегося  и  он  звонил
редко, а сам отвечал сухо и коротко, ссылаясь на какие-то спешные дела. Ну
что ж, теперь друзьями не приходилось разбрасываться, даже такими.
     - Эй, Валерка, ты чего, там, совсем закис? Не помирай раньше времени,
не надо.
     - Хорошо тебе говорить! Тут впору и взаправду в гроб  ложиться,  если
не помогут.
     - А что, есть кому?
     - Будто ты не знаешь. Кончай, Кеша. Ты и сам мог вляпаться - и как бы
не глубже. Хихикает он!
     - Да ты что! Я же помочь тебе хочу.
     - Помог волк кобыле!
     - Нашел волка! Друг я тебе или нет? Не веришь -  делом  докажу,  чего
трепаться.
     - Да чем ты можешь помочь?
     - Я, может, и ничем! А вот один человек - может.
     - Да кончай ты загадки загадывать. Что еще за  человек  объявился?  -
сказал, а внутри затрепетала, забилась надежда.
     Кеша запел еще слаще:
     - Слушай, ты его знаешь, парень классный.
     - Кто?
     - А вот выгляни в окно - и увидишь.
     - Ты что, в самом деле издеваешься?
     - Нет, ты только выгляни - и  сразу  все  поймешь.  Успокойся  и  жди
сигнала. Какого сигнала? Автомобильного.
     Верилось с трудом - уж больно  невзрачной  личностью  был  сам  Кеша:
такой хотя бы за себя постоял, и противно было думать, что сам он  впал  в
такое ничтожество, что стал зависеть от Бубликова. Однако через пару минут
под окном засигналила машина. Валерий перевесился через подоконник.
     Юркая красная "ауди" частенько шныряла по здешним дворам и  проездам.
С одним и тем же на удивление юным  водителем.  Кавказская  кровь  если  и
придавала Степе, или как его называли - Степчику,  ранней  мужественности,
то лишь самую малость.  Этого  хватало,  чтобы  бдительный  участковый  не
приставал к несовершеннолетнему владельцу дорогой малолитражки.
     Дверцы "ауди" гостеприимно  распахнуты,  рядом  -  двое.  Степчик,  с
которым раньше и словом не пришлось переброситься, сияет во  все  тридцать
два зуба, Кеша скромно держится в стороне.
     - Эй, выходи, Валерка, зачем скучаешь? Прокатимся!
     Валерий выскочил на улицу сломя голову, словно  бросаясь  в  бассейн,
где вода вот-вот могла расступиться, уйти, обнажая корявый бетон дна.  Вот
оно, спасение!
     Лица компании, сгрудившейся  за  картами  в  углу  двора,  поотмякли.
Кое-кто ответил на приветствие  Степчика,  кое-кто  уклончиво  отвернулся.
Небрежного помахивания его  небольшой,  изнеженной  руки  нельзя  было  не
заметить, как нельзя было не заметить и дружеского похлопывания  по  плечу
Валерия. Этого должно было хватить, чтобы  вокруг  "убийцы"  (общественное
мнение уже вынесло свой приговор) возникло  незримое,  но  мощное  силовое
поле.
     У Степчика не было стальных мускулов и могучих плеч. Худощавый, почти
хилый подросток, упакованный в дорогие тряпки, но  в  глазах  -  спокойная
надменность. Все эти напоказ выставленные блага - тяжелый золотой браслет,
перстень с  платиновой  монограммой,  сияющая  "ауди"  -  создавали  образ
баловня судьбы.
     Откуда возникло убеждение, что со Степчиком лучше дела  не  иметь,  а
если уж и придется, то  следует  соблюдать  осторожную  почтительность,  -
трудно установить. Ясно одно: такие советы исходили от  людей,  в  блатных
делах сведущ