,  за  госимущество  порядочно
дают, но к "стенке" не прислоняют.  Нет,  он,  Углов,  никогда  раньше  не
совался в подрасстрельные дела! Украсть, аферу построить - это дело... Да,
показал-таки Павел Петрович, кто  здесь  главный.  И  от  сладкого  бывает
оскомина. А вот за историю  с  мальчиком  точно  могут  "разменять".  Все,
казалось, рассчитал, да, видать, не до конца.  Верхнее  чутье  подсказало,
что боссы мафии недовольны. Когда полжизни прошло в уголовном мире, курсов
психологии не требуется. В добродушном взгляде без запинки читаешь  угрозу
похлеще, чем в автоматном  стволе.  Но  как  было  пройти  мимо?  Там,  на
толкучке этой автомобильной, "зверь" горный сам в руки шел вместе со своей
новехонькой снежно-белой "девяткой". Доллары ему, козлу,  подавай!  И  как
натурально возмущался: "Такого еще не было! Как это - ребенка в залог?  Мы
народ честный, сказал слово - камень!". Вот и кинул его  на  свою  голову.
Отдал ему мальчишку, а  потом,  своими  же  руками,  -  все,  что  за  год
наворовал. Да сгори они, эти деньги! Лучше бы в унитаз их спустить, чем  к
пацану этому прикасаться. Сам себя под расстрел подвел!  Но  как  же  было
устоять, когда за спиной такая крыша! Крыша... Крыша как раз и завалилась.
Пацана жалко, что поделать. Но себя - жальче...


     Не по-сентябрьски сырой и промозглый вечер. Транспорт лавиной прет по
трассе. Поток в Москву - более интенсивный. Едва не  доставая  друг  друга
бамперами, машины  суетливо  перестраиваются,  меняют  ряд,  обгоняют.  Из
столицы поток движется спокойнее, словно копя силы перед дальней  дорогой.
Здесь много профессионалов, дальнобойщиков, для кого дорога  -  жизнь,  и,
как ни торопись, время быстрее не побежит, а укорачивать отпущенное никому
не охота.
     В белесом сумраке габаритные огни на кабинах автопоездов сливались  в
прерывистые строчки.  Чем  ближе  к  условленному  часу,  тем  напряженней
становились лица команды,  готовившейся  к  встрече.  Две  черных  "волги"
прикрывали юркий светленький "запорожец",  на  котором  не  задержался  бы
ничей взгляд. Однако двигатель от  "шестой"  жигулевской  модели  придавал
невзрачной "мыльнице" некоторые  дополнительные  -  и  довольно  ценные  -
свойства.
     Мастер - золотые руки, специалист по волшебным преображениям угнанных
машин и  прочим  техническим  нуждам  мафии,  отрекомендовал  Углову  свое
творение: "Зверь - машина. Если водитель нормальный - "делает" на трассе и
"девятки", и иномарки. Про город и говорить нечего. Верткий, неприметный -
чего тебе еще надо? Конечно, девок катать на "мерседесе" сподручнее. Но по
сухому - лучше этой машины и не надо. Зимой, конечно, - ставь на прикол, с
печкой беда. Нету ее вовсе. Ставить некуда. Ну да ты парень битый, до зимы
заработаешь - будет у тебя и "мерседес". Ко мне  от  станка  не  приходят.
Налить тебе? Ну-ну, ГАИ боишься? Да они "мыльницы" не трогают. Я,  бывало,
вдребезги за руль садился, а никто не берет, аж обидно. Его за  машину  не
считают, тебя  -  за  человека.  Знали  б  легавые,  сколько  эта  тележка
повидала... Нет, деньги ты убери. Уже уплачено. Шеф сполна рассчитывается,
а сверху я не беру - не кусочник. На водку хватает".
     И побрел развинченной походкой,  потеряв  интерес  к  несостоявшемуся
собутыльнику, с наполовину опорожненной чекушкой -  от  "запорожца"  туда,
где мягко сиял красавец "фольксваген-пассат". Огромный,  серебристо-серый,
он разместился в глубине  гаража.  Угнали  его  на  глазах  Углова.  Толпа
болгарских цыган ввалилась в "Пекин" с шумом и  гамом,  как  от  веку  все
таборные ватаги. Удачно угнанным "пассатом"  хвастались  в  открытую,  как
мировым рекордом по толканию ядра. Не опасались ни азиатов, сосредоточенно
жующих загадочные яства, ни широко известной не только в "Пекине" компании
баланцевских "деловых". Народ сидел солидный. Здесь даже Павел Петрович  с
его непререкаемым авторитетом был всего лишь первым среди  равных.  Однако
не быть бы ему  первым,  если  бы  не  мгновенная  реакция  и  способность
ориентироваться в любых обстоятельствах.  Коротко  бросил  что-то  на  ухо
сидящему  рядом  Георгию.  Тот  сейчас  же  вышел  своей  мягкой,  летящей
поступью,  ничьего  внимания  не  привлекая,  придерживая  полы   свободно
скроенного пиджака. Даже зная, что без "ствола" кавказец не выходит, Углов
ничего не смог заметить. За этот месяц он вообще многое узнал. А ведь срок
невеликий, и Георгий сыграл в этом особую роль. Навыки у кавказца  имелись
самые разнообразные. Вот и  теперь  дверь  "фольксвагена",  стоявшего  под
окнами ресторана, подчинилась ему,  словно  и  не  была  заперта.  Цыгане,
сидевшие вблизи окна, остолбенели. Тот, который еще  минуту  назад,  когда
Георгий  приближался  к  машине,  расписывал  приятелям   хитрую   систему
сигнализации  "пассата",  быстрым  шагом,  памятуя   о   респектабельности
заведения, направился к  выходу.  За  ним  двинулись  четверо,  засунув  в
карманы тяжелые лапы, унизанные перстнями.
     Павел Петрович словно втянул в  себя  вопросительный  взгляд  Углова,
успокаивающе усмехнулся. Собственно, Углов  и  сам  уже  заметил,  что  за
Георгием,  не  привлекая  внимания,  последовали  двое  из  охраны   ПэПэ.
Спортивные  парни,  не   расстающиеся   с   пневматическими   пистолетами,
незаменимыми в критических ситуациях. Углов  поморщился,  представив,  что
сейчас произойдет за окном. Дело пахло не только разборкой с цыганами,  но
и неминуемым столкновением с милицией. Вокруг "Пекина" ее  в  достатке.  В
горячке, конечно, можно этим  и  пренебречь,  да  только  потом  обернется
большими купюрами.
     Обнаруживать  любопытства  не  стоило,  но  все   равно   он   искоса
непроизвольно поглядывал сквозь стекло. Правда, смотреть уже  было  не  на
что. Одновременно с дверцей  Георгий  дернул  и  крышку  капота,  даже  не
оглянувшись на возникших позади и  справа  парней  из  прикрытия.  Замкнул
проводку, коротко махнул рукой, прыгнул в машину, и "фольксваген" рванул с
места.
     Один из цыган кинулся было  в  сторону  милицейского  поста,  но  его
удержали более рассудительные товарищи.
     Поднимать шум из-за краденого автомобиля резона не было, как не  было
резона настраивать  против  себя  могущественную  группировку  ПэПэ.  Если
обыватели  к  цыганам  относились  с  известной  опаской,  то  мафия  -  с
нежностью, как к легкой добыче, которая всегда под рукой.
     Миновала всего неделя, а "фольксваген", перекрашенный в солидный цвет
серого асфальта, с выправленными документами был  почти  готов  перейти  в
полное  и  безраздельное  владение   к   Георгию.   Еще   день-другой,   и
мастер-золотые руки выдаст кавказцу из гаража машину  -  новенькую,  ни  у
кого не вызывающую сомнений.
     Однако Углов оглядывал аэродинамические зализы "пассата"  без  особой
зависти. "Наверх" он уже не стремился, а драпать  из  этой  истории  и  на
"запорожце" в самый раз. В блатном мире человеческую  ценность  не  маркой
машины меряли. Достаточно было одного слова  Павла  Петровича  -  и  Углов
занял  место  руководителя  операции,  где  была  задействована  отчаянная
братва.
     Камазовский автопоезд причалил к месту встречи  точно  в  назначенное
время, мягко и для такой громадины почти бесшумно. Грузный пожилой  киргиз
на удивление легко выпрыгнул из  высокой  кабины,  с  наслаждением  размял
затекшие плечи.  Из  глубины  кабины  настороженно  ощупывали  встречающих
взглядами двое сопровождающих.
     Груз не располагал  к  шуткам,  все  держались  настороже,  и  Углов,
невзирая на радость, стремился избегать резких движений, сказал коротко:
     - Привет. Точность - вежливость королей. На компьютере режим движения
просчитывали?  Минута  в  минуту,   просто   не   верится.   Сразу   видно
профессионалов. Так, это - вам... Зарплата. Не  густо,  прямо  скажем,  за
такую дальнюю поездку.
     Не меняя выражения изрытого крупными оспинами лица,  водитель  принял
оторванную  половинку   сторублевки,   осветил   узким   лучом   фонарика,
внимательно проверил номер. Пробежал взглядом по  водяным  знакам  и  лишь
тогда, удовлетворенный, соединил со своей половиной. Совпадали до мелочей.
Довольный, сунул бумажник в карман мятой, припачканной смазкой телогрейки.
Такого обращения Углов не стерпел.
     - Стоп, приятель.  Экзамены  не  так  держат.  По-моему,  ты  еще  не
предъявил свой пропуск, - и, заметив, что киргиз недоуменно  уставился  на
него, резко добавил: -  Дай-ка  и  мне  на  купюру  поглядеть.  Парень  ты
хороший, только нет такой профессии.
     - Смотри, пожалуйста, смотри. Читай, считай, только не  очень  долго.
Груз портится. Яблоки - товар нежный.
     И действительно, торопились все. В перевалке ящиков приняли участие и
оба сопровождавших груз охранника, оставившие  в  кабине  короткоствольные
автоматы. Проверка прошла нормально, и напряжение спало. Да и  при  прямом
контакте два ствола, даже таких крутых, как "узи", погоды не делали.
     Водитель автопоезда утомленно развалился  за  рулем,  отдыхал.  Углов
промолчал - было кому таскать тяжести. Мужик, может, и знать не хотел, что
там под этими яблоками. Что ему до денег в ящиках, которые  день  ото  дня
теряют покупательную способность и только вот так - сотнями килограммов  -
что-то еще значат. Везут их сюда фургонами, назад - теми  же  фургонами  -
тонны товара.
     К физическому труду, пусть и в блатных мастях, Углов всегда относился
с отвращением, и сознание того, что  таскает  он,  в  сущности,  миллионы,
грело лишь поначалу. Последние штабеля воняли уже  совсем  омерзительно  -
испорченным сыром, затхлостью, овощной гнилью и мерзлой землей.
     - Холодно у нас в горах - через всю страну  проехали,  а  денежки  не
оттаяли, - один из охранников, видно, тоже не  в  восторге  от  работенки,
замедлил шаги. - У нас в аулах по сберкассам не  бегают.  В  земле  -  оно
надежнее. Без процентов, зато не приходится потом месяцами свое  же  назад
выклянчивать. А у каждого серьезного хлопца - не меньше миллиона.
     И, словно подтверждая свои слова, энергично перебросил  ящик  в  руки
детины, стоящего, пригнувшись, в кузове микроавтобуса. Как и рассчитывали,
ящики с деньгами заполнили  как  раз  три  "рафика",  которые  по  сигналу
подтянулись к группе на обочине. Казалось, операция длится долгие часы, но
неумолимо точная "сейка" на  запястье  Углова  свидетельствовала,  что  не
прошло и четверти часа. За всей процедурой следили со стороны  вооруженные
охранники,  да  и  себя  Углов  числил  не  подарком.  И  хотя  милиция  в
действительно  крупные  дела  без  особой  надобности  не  лезла,  но  все
облегченно вздохнули, лишь когда  ящики  с  их  специфическим  грузом  под
внушительным конвоем укатили по назначению. Погрузка компьютеров и  прочей
техники для братской Киргизии шла уже без Углова. Его задача -  обеспечить
этап с деньгами. Ответственность за наличные всецело лежала на нем.


     Павел Петрович восседал в своем любимом кресле, уставившись невидящим
взглядом в лист бумаги с перечнем многоразличных, но непременно дорогих  и
дефицитных предметов. Казалось, он отрешился от всего. Однако те, кто знал
его получше, не сомневались, что роскошь  предаваться  чистому  созерцанию
деятель такого масштаба позволить себе не мог.  Иначе  бы  ему  просто  не
вскарабкаться на верхнюю ступеньку, и тем более на ней не удержаться.
     Георгий возник как всегда бесшумно, легким покашливанием давая  знать
о себе.
     - Прибыл. Какие распоряжения будут, Павел Петрович?
     - Ты же знаешь. Деньги - на  базу,  Угла  -  на  ковер.  Справился  -
молодец, честь ему и хвала. Впусти.
     Георгий презрительно сощурился. Помедлив, осторожно заметил,  как  бы
себе под нос.
     - Оно, конечно - неслыханный подвиг. Машину с деньгами, видите ли, он
встретил! Там и близко опасностью не пахло. Кто бы лапу поднял на ваше?
     - На наше, Георгий. Я пока манией величия не страдаю. В этом и  сила.
Не то бы уже давно все пайку жрали или сами друг друга перекололи.  Я  сам
от Угла не обмираю. Из него блатной - как из свиньи балерина. Фраерок,  но
пока полезный - пусть живет. Там посмотрим. И ты тоже без глупостей давай.
     - Вы же знаете - ваше слово...
     - Я-то знаю, главное, чтобы ты об этом не забывал. Не суетись. Дойдет
и до него очередь. Но тогда, когда я решу, а не потому, что ты его духа не
выносишь. Кстати, без всякого повода. Это  ему  обижаться  надо.  Как  его
наказали - мало кому доставалось. А история эта - его проблемы. Он  теперь
у нас на поводке. И оторвется только "в ящик". Не ссучится.  Паршивая  эта
порода: вроде - ворик, а тропинку  назад,  в  честняки,  сберегает,  крови
боится. Так что, все-таки не расслабляйся, сынок. Придет его час. Вот ты -
наш. И верю я тебе, и к советам твоим прислушиваюсь,  хоть  и  молодой  ты
еще.  Ладно.  Зови  своего  друга  заклятого,  хватит  ему  там  париться.
Волнуется, небось, на сколько долг уменьшится. А мы вот  выдадим  ему  еще
одно задание.
     - Ему, Павел Петрович?
     - Вам обоим, дорогой мой. Так что, на  время  действительно  придется
подружиться.


     Московский скорый проделал  уже  половину  пути  от  взбаламученного,
неспокойного Кавказа до столицы. Как ни печально это признавать, все,  что
так  влекло  раньше  в  дальних   поездах,   теперь   бесследно   исчезло.
Традиционное    кавказское    радушие    сменилось    косыми    взглядами,
подозрительностью,   недоверием.   Даже   уютные   СВ   стали    какими-то
замызганными, пропыленными, а в вагоне-ресторане по  соседству  официантки
лениво  предлагали  такое,  что  можно  было  проглотить   только   крепко
зажмурившись.
     Ну и само собой - чаю  не  допросишься,  а  если  и  удастся  уломать
горделивого проводника, то  в  стаканах,  которые  он  принесет,  плещется
мутная бурда, где чайного настоя не больше, чем в Куре весной,  не  говоря
уже о сахаре.
     Тем не менее во всем спальном вагоне, заполненном почти до отказа, от
чая отказался только один пассажир - тощий желтолицый мужчина с  какими-то
стертыми чертами лица и в довольно потрепанном костюме. Багаж его  состоял
из видавшего виды портфеля с обмотанной синей  изоляцией  ручкой,  который
изобличал в нем типичного командировочного,  пользовавшегося  "люксом"  на
казенный  счет.  Мужчина   с   жадностью   поглощал   лимонад   из   узких
трехсотграммовых бутылочек, не отрывая  взгляда  от  некоего  технического
издания, испещренного диаграммами. Вскоре, однако, он улегся, но не  спал,
впрочем, не поддерживая и разговор  с  соседом  по  купе  -  явно  деловым
человеком "из новых". На столике появились зелень, батон, салями и бутылка
"Арарата", но владелец портфеля на приглашение не откликнулся,  сославшись
на гастрит. Нисколько отказом не огорченный, солидный пассажир, отужинав в
одиночестве, довольно скоро захрапел. Командировочный же  долго  ворочался
без сна - то ли от раскатов могучего храпа, то ли от того, что его  мучили
неясные предчувствия.


     В следующем за "люксом" вагоне от едва теплого  чаю  отказались  двое
обитателей одного из купе. Тоже, судя по  всему,  измотанных,  задерганных
командировочных. Не привлекла их и беседа с расположившейся внизу  молодой
блондинкой с дочкой лет пяти. Словно по команде,  они  забрались  на  свои
полки и затихли. Уже на следующей станции  еще  одно  место  внизу  заняла
бодрая румяная старуха. Молодая мама потеснилась - у  них  с  дочерью  был
один билет на двоих,  угостила  старуху  яблоком,  в  ответ  получив  пару
печений для девочки. Утомленные командировочные,  казалось,  дремали...  В
соседнем  купе  компания  подобралась  сплошь  мужская.  Хотя  этих  столь
несходных между собой людей и  компанией  трудно  было  назвать.  Сходство
определялось одним - отношением к все тому же  чаю.  Едва  за  проводником
закрылась дверь, мужчины молчаливо  и  деловито,  с  легкой  брезгливостью
слили жидкость в пустую стеклянную банку.  Тщательно  закрыв  крышкой,  ее
отправили под нижнюю полку, чтоб не мозолила глаза.
     Здесь были люди разных национальностей,  наружности  и  одежды  -  со
всевозможным и у всех довольно объемистым багажом. Потертый, видавший виды
рюкзак бородатого геолога и футляр с аккордеоном, принадлежавшим очкастому
клубному работнику, уютно расположились по соседству с крепким старомодным
чемоданом  типичного   сельского   жителя   и   увесистыми,   облепленными
переводными    картинками,    баулами    молодого,    спортивного     вида
путешественника.
     Дорога убаюкивала. Сладко спал проводник. Казалось, весь вагон  полон
сонным дыханием. И только  эти  четверо  в  сугубо  мужском  купе  если  и
подремывали, то вполглаза, по очереди. Иногда  перебрасывались  короткими,
ничего не значащими, как и водится у случайных попутчиков, не  стремящихся
сблизиться, репликами.
     Внезапно из-за перегородки соседнего купе донесся осторожный стук,  и
одновременно где-то на второй полке, рядом с подушкой "геолога",  раздался
приглушенный зуммер. Бородатый мгновенно ответил, словно  только  этого  и
ждал. Коротко кашлянули все четверо.  Все  нормально,  полная  готовность.
Сухо щелкнули спущенные предохранители - один,  другой,  еще  -  казалось,
громко, будто сами выстрелы.
     Поправив  выбившийся  из-под  одеяла   короткий   автоматный   ствол,
"аккордеонист" приподнялся на левом  локте,  взглянул  на  верхнюю  полку,
неуверенно спросил:
     - Георгий, может, стоит выйти в коридор покурить,  прикрыть  снаружи?
Сигнал был точный. Сейчас эсвэ шерстят, сколько там  до  нас  осталось?  В
купе передавят, как в мышеловке. Наверняка кто-то из провожающих  гопников
навел.
     - Чтобы накрылись деньги? Сиди  где  сидишь.  Двоих  снаружи  хватит.
Прикроют. А если и идти, то не тебе. Может, и пронесет. Что ж  это  они  -
"на подъем", без наколки "люкс" выставляют? Ладно, еще  сорок  минут  -  и
Ростов. Там милиция, и вообще - Россия, гопничать не будут.  Все,  умерли.
Ждем.
     Минут через пятнадцать дверную  ручку  снаружи  осторожно  подергали.
Затем дверь бесшумно откатилась, споткнувшись на откинутом язычке стопора,
и в щели показались жесткие вихры и из-под  них  -  спокойный,  изучающий,
цепкий взгляд. Однако его обладатель, судя по всему,  был  разочарован.  В
этом купе на серьезную добычу  рассчитывать  не  приходилось.  На  столике
вразброс стояли бутылки  из-под  дешевого  вина,  виднелись  всклокоченная
борода и рваная тельняшка "геолога", пузатый рюкзак у порога,  под  лямкой
которого   торчали   заскорузлые   носки.    Отвалив    челюсть,    храпел
"культработник". Бодрствовал только  "селянин",  который,  свесив  ноги  с
верхней полки, торопливо хрустел луковицей, отхватывая  время  от  времени
солидные  куски  от  здоровенного  ломтя  желтоватого  сала.  Когда  дверь
приоткрылась, он торопливо сунул  еду  в  газетный  сверток  и,  глуповато
щурясь, уставился на тонкую полоску света, ворвавшуюся в купе.
     Новый проводник  осторожно  прикрыл  дверь  (прежний,  неповоротливый
толстяк, аккуратно связанный, был  выброшен  из  служебного  купе  еще  на
предыдущей станции). Движение это сберегло ему и его напарникам жизнь, так
что, даже и знай он о богатейшей  добыче,  которая  таилась  в  незавидном
багаже, ему следовало благодарить Бога.
     Перед Ростовом налетчики растворились в ночной тьме, унося добычу.  В
Ростове  по  вагонам  уныло  потянулось  ко  всему  безразличное  линейное
следствие, суля множеству пострадавших  "принять  все  зависящие  меры"  и
радуясь в душе, что на сей раз дело обошлось без крови...


     Москва встретила привычной суматохой, вокзальной грязью и  толкотней.
На  перроне  в  толпе  встречающих,  держась  несколько  поодаль,  маячили
знакомые лица,  принимая  иной  раз  самый  неожиданный  облик  -  скажем,
помятого носильщика в синей тужурке с жестяной бляхой или железнодорожника
с красной повязкой на рукаве.
     Честная компания вывалилась из поезда вразнобой.  Из  купейного  -  с