только  что,  Риддл
иногда устремлял на него холодный яростный взгляд, словно бы  говорящий:  "Я
могу убить тебя".
   Чтобы успокоиться, Макнейр достал из кармана жевательную  резинку  "джуси
фрут" и сунул ее в рот. Получив предложение работать в Белом доме,  он  ждал
совсем не такого. Ему представлялось,  что  он  получит  прекрасный  кабинет
неподалеку от президентского, что будет по нескольку раз на день заходить  к
президенту и давать советы в государственных делах. Вместо этого он корпел в
цокольном этаже, ожидая от Эда Мерфи разносов по  телефону  за  какую-нибудь
оплошность, и мог считать неделю удачной, если  хотя  бы  видел  президента.
Разговаривали они последний раз на приеме в  Восточном  кабинете,  президент
назвал его Хенк и похвалил за работу над проектом,  к  которому  Макнейр  не
имел ни малейшего отношения.
   Внезапно зазвонил телефон прямой связи с Эдом Мерфи, и  Макнейр  дрожащей
рукой поднял трубку.
   - Нортон не звонил тебе? - требовательно спросил Мерфи.
   - Не звонил, Эд.
   - Больше с ним  не  болтай.  Выслушай,  что  он  скажет,  передай  мне  и
помалкивай. Ясно?
   - Хорошо, Эд.
   - И забудь, что он говорил о Калифорнии. У него шарики не  на  месте.  Он
всегда был таким. Для нас самое лучшее избегать его.
   - Хорошо, Эд, - снова ответил Макнейр, но Мерфи уже положил трубку.  Клэй
Макнейр  осторожно  опустил  свою.  Он  не  мог  понять,  почему  Мерфи  так
расстраивается из-за смерти какой-то женщины и почему Нортон  задает  о  ней
столько вопросов. Собственно, он и не очень интересовался.  Одно  из  правил
хорошего управления, которые он изучал в коммерческой  школе,  гласило:  "Не
вникай в чужие проблемы". Ему хватало своих забот.

   Предвечерние  часы  Байрон  Риддл  провел  высоко  на   галерее   сената,
невозмутимо следя за бестолковой игрой в демократию. Обсуждался законопроект
об общественных работах - проблема столь важная для страны,  что  на  прения
собралась почти треть сенаторов. Внимание Риддла было сосредоточено  главным
образом  на  Доноване  Рипли,   молодом,   напористом   лидере   сторонников
законопроекта. Риддл ненавидел Рипли и все, что тот поддерживал,  однако  за
тем, как сенатор вел законопроект по парламентским минным  полям,  следил  с
самодовольной улыбкой. Потешься, Донни, думал он, потешься напоследок,  вряд
ли еще придется.
   Пока тянулись дебаты, Риддл то и дело выходил из терпения, в  этот  вечер
он ждал более  крупных  событий.  Время  от  времени  он  закрывал  глаза  и
вслушивался в голоса сенаторов. Почти всех их он  мог  опознать  по  голосу.
Этому он научился на своей работе - возможно, когда и понадобится.  Заметив,
что один сенатор из Новой Англии сморкается, Риддл торопливо подался  вперед
и сделал вид, что  поправляет  галстук.  На  самом  деле  он  фотографировал
крошечным аппаратом, спрятанным в лацкане  пиджака.  Мелочь,  но,  возможно,
когда и пригодится. Он представил себе  избирательную  афишу  с  увеличенным
снимком ковыряющего в носу сенатора с надписью: "Не то ли  самое  выбрали  и
мы?" Ему стало смешно, он смеялся, пока  сидящая  впереди  пожилая  дама  не
обернулась и не зашикала.
   Когда сенаторы наконец стали расходиться, Риддл взглядом проводил  Рипли,
окруженного ближайшими помощниками, потом спустился с галереи и  поспешил  к
телефону-автомату. Ему тут же ответила молодая женщина из маленькой квартиры
в нескольких кварталах отсюда.
   - Венди? - прошептал Риддл. - Это я.
   - А, доктор Грин. Как там дела?
   - Все отлично. Дебаты только что окончились. Он сейчас пошел в кабинет. К
тебе явится уже затемно. Все готово?
   - Я готова, - сказала Венди.
   - Нервничаешь?
   - Разве что самую малость.
   - Не волнуйся, малышка. Ты будешь бесподобна.
   - Ха! Он в этом убедится.
   Риддл усмехнулся.
   - Оценить тебя полностью он не сможет. Только смотри, не забудь о  свете.
Скажи ему, что свет тебя возбуждает. Что хочешь видеть его  смазливую  рожу.
Скажи что угодно, но не гаси свет!
   - Успокойтесь, доктор Грин. Можете на меня положиться.
   - Молодчина. Ну ладно, мне нужно идти.
   - Скажите, а когда я теперь увижу вас? Чтобы получить остальные деньги.
   - Завтра позвоню, - пообещал Риддл.  -  Только  не  волнуйся.  Ты  будешь
бесподобна.
   Он спустился по лестнице мимо громадной картины, где был изображен Джордж
Вашингтон, переправляющийся через  реку  Делавэр,  и,  проходя  по  Ротонде,
увидел идущего навстречу в сопровождении полудюжины старшеклассников  крепко
сложенного человека, показавшегося знакомым. Заметив  Риддла,  этот  человек
извинился перед школьниками и бросился к нему, протянув для пожатия руку.
   - Байрон, старый бандит, как дела, черт возьми?
   - Отлично, сенатор. Как у вас?
   - Брось ты величать меня сенатором. Для тебя я  Билл,  дружище.  Говорят,
дела твои идут как по маслу.
   - Не жалуюсь.
   Сенатор рассмеялся и затряс руку Риддла.
   - "Не жалуюсь". Ха. Все тот же старина Байрон. Знаешь, какой  нужен  тебе
девиз? "Я люблю тайну". Старина Байрон! Такого человека еще поискать.
   Недоумевая, что нужно его собеседнику, Риддл высвободил руку  и  взглянул
на часы.
   - А как дела у тебя, Билл?
   Усмешка сенатора исчезла.
   - Дела скверно, -  угрюмо  сказал  он.  -  Избирают  человека,  чтобы  он
работал, а потом не дают работать. Представляешь, мне приходится платить  из
своего кармана за информационный бюллетень. Вынужден  читать  лекции,  чтобы
свести концы с концами. Иногда я думаю, стоит ли быть сенатором.
   - Тебе нужно повидаться с одним человеком,  -  сказал  Риддл.  -  У  него
соевая плантация. В городе он новичок. Хочет познакомиться с нужными людьми.
Может выручить тебя.
   - Пришли его ко мне, Байрон, пришли. Рад буду видеть твоих друзей в любое
время.
   - Ладно, - ответил Риддл и хотел уходить.
   - Послушай, Байрон, может, ты сможешь помочь мне кое-чем. - Сенатор обнял
Риддла за плечи и отвел к статуе  давно  забытого  вице-президента.  -  Сюда
вернулось несколько смутьянов. Один  из  них  именует  себя  врачом.  Открыл
клинику, но вместо пилюль дает политические советы. Я хотел бы  узнать,  кто
он такой и кто стоит за ним.
   - С нашими друзьями не говорил?
   - От них мало толку. Все напуганы до полусмерти. Не то что в прежние дни.
Слушай, Байрон, я думал, что, если ты сможешь выяснить...
   - Постараюсь. Дел у меня куча, но я постараюсь.
   - Отлично. Слушай, Байрон, я хотел спросить, что ты знаешь о той женщине,
убитой в Джорджтауне?
   - Ничего.
   - Странная история, - сказал сенатор. - Я думал,  в  газетах  осветят  ее
пошире.
   - Сам знаешь, какие у нас газеты.
   - Да, конечно. Что ж, был очень рад тебя видеть. Звони. Сенатор подмигнул
и направился к ждущим школьникам.  Риддл  торопливо  вышел  из  Капитолия  и
спустился по длинному ряду ступеней восточного фасада на  Конститьюшн-авеню.
Прежде чем Донован Рипли вышел из старого  здания  сената,  он  выкурил  две
сигареты. Рипли быстро пошел по Первой-стрит мимо Верховного суда и  свернул
на Ист-Кэпитол-стрит.  Риддл  в  отдалении  следовал  за  ним.  Расчеты  его
оказались правильны. На Четвертой-стрит сенатор свернул  направо,  дошел  до
середины  темного  квартала,  потом  юркнул  в  подъезд  старого   особняка,
разделенного на три квартиры. Риддл прекрасно знал этот особняк; в настоящее
время все три квартиры снимал он. На другой  стороне  улицы  стояла  машина,
Риддл влез в нее. Минуту спустя он  увидел,  как  Венди  подошла  к  окну  и
опустила шторы. Свет продолжал гореть. Риддл закурил "Мальборо" и засмеялся.
Все очень просто, думал он, все очень просто, когда  твои  враги  тупы,  как
Донован Рипли. Два часа, пока Рипли не вышел на улицу, он сидел в машине, то
посмеиваясь, то спокойно думая о своем будущем и о том,  какой  козырь  идет
ему в руки. Это была крупнейшая его удача, бесценная удача, и теперь он  мог
добиться всего.
   13
   Едва Нортон вернулся с ленча, как неожиданно позвонила секретарша  босса:
мистер Стоун хочет немедленно видеть мистера Нортона. Три минуты  спустя  он
вошел в большой, тускло  освещенный  кабинет  Уитни  Стоуна  и  увидел  его,
неподвижно сидящего за антикварным столом с  недоуменной  улыбкой  на  лице.
Стоун поглядел на Нортона, потом жестом пригласил его сесть в кресло.
   - Я только что получил скверные новости, Бен, - начал он.
   - Какие?
   - Как ты знаешь, на основании  твоих  сведений  из  министерства  юстиции
мистер Бакстер тут же занялся приобретением  радиостанций.  Вчера  утром  он
подписал бумаги.
   - Так.
   - А сегодня утром представитель антитрестовского отдела  сообщил  мистеру
Бакстеру,  что  у  министерства  есть  серьезные  вопросы  по  поводу  этого
приобретения и оно готовит судебный запрет.
   Нортон был так поражен, что не смог ответить; ему нанесли удар в спину, и
он догадывался почему.
   - Я хотел бы знать, Бен, - продолжал Уитни Стоун самым любезным, а в  его
устах наиболее зловещим тоном, - можешь ли ты пролить какой-то свет на  этот
весьма нежелательный поворот событий. Мы,  разумеется,  полагались  на  твою
оценку настроения в антитрестовском отделе. Может, ты ошибся? Или тебя ввели
в заблуждение?
   Нортон был в таком гневе, что не мог сказать ничего, кроме правды.
   - Нет, я не  ошибся.  Видимо,  дело  тут  в  одной  довольно  специфичной
проблеме. Мы с Эдом Мерфи... ну, скажем, не сошлись во  взглядах  по  одному
личному делу. Я думаю,  что  организатором  министерской  политики  открытых
дверей был Эд. Надеялся урезонить меня таким образом по-хорошему. Но потом у
нас состоялся еще один разговор, я по-прежнему не соглашался  с  ним  в  том
вопросе, и он разозлился.
   Уитни Стоун свел кончики пальцев и уставился  в  потолок,  словно  ожидая
наставления свыше.
   - Ценю твою искренность, - наконец сказал  он.  -  Видишь  ли,  Бен,  мне
известно кое-что о твоем...  э...  несходстве  во  взглядах  с  Эдом  Мерфи.
Насколько  я  понимаю,  оно  связано  со  смертью  твоей  приятельницы  мисс
Хендрикс.
   - Да.
   - И Мерфи считает,  что  ты  проявляешь  к  этому  делу  слишком  большой
интерес, с его точки зрения, довольно назойливый. Поэтому он  воспользовался
этим антитрестовским делом, чтобы поднять тебя, а потом сбить.  Ты  так  это
понял?
   - В основном да.
   - Тогда,  видимо,  главный  вопрос  заключается  в  том,  не  слишком  ли
воинственно ты ведешь себя?
   - Думаю, что нет, - ответил Нортон. - Донна была убита при очень странных
обстоятельствах. Никто не может сказать, почему она находилась в Вашингтоне,
в этом особняке, в это время. По-моему, Эд Мерфи знает и лжет мне.
   - Бен, подозреваешь ты, что президент Уитмор имеет какое-то  отношение  к
ее смерти?
   - Для такого предположения у меня нет оснований,  -  сказал  Нортон.  Это
было истинной правдой. В то же время, как понимали и он,  и  Стоун,  это  не
прозвучало и категоричным отрицанием.
   - Но ты думаешь, что Уитмор и Мерфи могли знать, почему она  находится  в
Вашингтоне, и даже общаться с нею?
   - Совершенно верно.
   - И настаиваешь,  чтобы  Мерфи  удовлетворил  твое  любопытство  по  этим
пунктам?
   - Это не просто любопытство, Уит. Я считаю, что правда о ее смерти должна
быть раскрыта, если это возможно.
   - Правда о ее смерти, Бен, или о любовных делах? Нортон ощутил, как в нем
закипает гнев.
   - Постой-ка, Уит, - сказал он. - Я считаю...
   - Не обижайся, - перебил Стоун. - Дай мне, пожалуйста, развить эту мысль.
Предположим для начала, что мисс  Хендрикс  была  убита  грабителем.  Теперь
предположим, что вечером накануне убийства она говорила  с  президентом  или
виделась с ним. Считаешь ты, что эти сведения важны для расследования?
   - Не исключено. В любом обычном расследовании были бы.
   - Совершенно верно, - сказал Стоун. - Но ведь, согласись, это не  обычное
расследование. Наоборот, в высшей  степени  необычное.  Если  бы  я  или  ты
навестили мисс Хендрикс накануне убийства, это никого бы не интересовало.
   - Необязательно накануне, Уит. Возможно, речь идет о  том  вечере,  когда
она погибла.
   - Но доказательств у тебя нет?
   - Нет. Ничего определенного.
   - В таком случае, как ты,  несомненно,  понимаешь,  это  предположение  в
высшей степени серьезное, и его нельзя делать так легко.
   - Я знаю.
   - Еще бы! Итак, продолжу  свою  мысль.  Какие  бы  отношения  ни  были  у
президента с этой юной леди, пусть даже  самые  невинные,  если  они  станут
достоянием  гласности,  то  с  их  помощью  можно  опорочить,  может   быть,
парализовать или даже сокрушить его администрацию. Таким образом,  положение
очень деликатное, и, возможно, суть заключается  в  том,  насколько  твое...
э... дознание продиктовано личным отношением к несчастной молодой женщине.
   Нортон снова подавил гнев.
   - Здесь нет личных чувств, - заявил он. - Я  хочу  только  правды.  Пусть
Уитмор говорит правду, как и всякий человек.
   - Правду, - повторил Уит Стоун. - Истину. Ты хочешь  истины.  Желаю  тебе
удачи в поисках, но должен заметить, что святые и философы пишут ее  испокон
веков без особого успеха. Лично я  нахожу  справедливость  более  практичной
целью. В справедливости нуждается больше людей,  чем  в  истине.  Истиной  в
данном случае может оказаться то,  что  мистер  Уитмор  безнравственный  или
неблагородный человек, но справедливо  ли  будет,  если  он  пострадает  как
политик за свое не имеющее отношения к политике неблагоразумие?
   Он улыбнулся и закурил сигарету, не сводя взгляда с Нортона.
   - Я не хочу вредить ему как политику, - запротестовал Нортон.
   - Конечно нет, - сказал Стоун. - Ты хочешь только  "истины".  Но  позволь
заметить, Бен, только не обижайся, что  твоя  преданность  истине  в  данном
случае не абсолютна.
   - О чем это ты?
   - Насколько я понимаю, ты  располагаешь  некоторыми  сведениями,  которые
используешь сам,  вместо  того  чтобы  поделиться  с  теми,  кто  официально
уполномочен вести расследование. Я не вмешиваюсь  в  твои  дела,  но  должен
заметить, что ты можешь оказаться в не очень приятном положении.
   Это был намек на ответственность  за  утаивание  сведений.  К  сожалению,
небезосновательный. Нортону стало любопытно, кто осведомляет  Стоуна.  Белый
дом? Прокуратура? Полиция? Но в Вашингтоне никто не выдает своих  источников
информации. Святого в этом городе мало, но это свято.
   - Может, я и совершал ошибки, - сказал Нортон. - Но действовал из  лучших
побуждений.
   - Ну, конечно, - сказал Стоун, затянувшись сигаретой.  -  Пойми,  Бен,  я
говорю как друг, которому небезразлично твое будущее. Само собой, я  был  бы
неоткровенен, если  бы  сказал,  что  доволен  этим  поступком  министерства
юстиции.
   - Жаль клиента, - сказал Нортон. - Он пострадал за чужую вину.
   - Что ж, такое случается, - сказал Стоун. - Мы  как-нибудь  ему  поможем.
Главная  моя  забота  о  тебе,  Бен.  Я  не  хочу,  чтобы  пострадала   твоя
многообещающая  карьера.  Давай  поговорим  о  ней.  Мы  ведь  толком  и  не
разговаривали после твоего возвращения из Парижа.  Вот  что,  давай  выпьем.
Тебе шотландского?
   Стоун подошел к шкафчику с бутылками и быстро смешал два коктейля;  такое
гостеприимство, насколько было известно Нортону, в истории  фирмы  не  имело
прецедентов. Нортон отнесся к нему с легким подозрением, но все же он  решил
выслушать Стоуна до конца. Может, и в самом деле он руководствовался личными
мотивами. Может, и в самом деле губил свое будущее.
   Стоун подал ему стакан и сел.
   - Ну, Бен, давай  заглянем  в  будущее,  где  тебя,  несомненно,  ожидает
блестящая карьера. Какие цели ты ставишь перед собой?
   Нортон  расслабился,  с  наслаждением  обдумывая  вопрос.  Заглядывать  в
будущее было приятно - чем дальше, тем приятнее.
   - Хочу быть хорошим юристом, - сказал он. - А в последние годы и здесь, и
в  Капитолии  меня  все  больше  и  больше  интересовали   отношения   между
правительством и корпорациями. Они далеко не просто юридические. В них  есть
политический, экономический и культурный аспекты, и они развиваются по  мере
того, как конгресс издает  новые  законы,  а  корпорации  движутся  к  некой
сверхгосударственной роли.  Здесь  требуется  определенность.  Между  обеими
сторонами  должна  существовать  более   тесная   связь,   а   мы   являемся
посредниками. Здесь есть простор, извини  меня,  для  юридической  мудрости,
которая служила бы обеим сторонам и общественным интересам.
   Он умолк и пригубил виски. Подумал, что Уитни  Стоун  известен  служением
отнюдь не общественным интересам и вряд ли может понять, о чем идет речь.
   - Хорошо сказано, - заметил Стоун. - И совершенно справедливо. Иногда мне
кажется, Бен, что половину времени я трачу, объясняя политикам корпоративный
склад мышления, а другую - объясняя политический склад ума своим друзьям  из
корпораций. Здесь  необходима  определенность.  И  мудрость.  И  еще,  можно
сказать, философское осмысление. Каковы истинные связи между общественным  и
частным секторами? Кто хозяин и кто слуга? Или  здесь  встреча  равных?  Это
очень интересные вопросы.
   - Да, - сказал Нортон. - А когда изо дня  в  день  бьешься  над  текущими
делами, на них нелегко сосредоточиться.
   - Совершенно верно, - сказал Стоун. - Об этом я и хочу поговорить.  Генри
Уиллогби скоро уйдет. Он  пока  молчит,  но  здоровье  его  все  ухудшается.
Бедняга! Как тебе известно, он всегда был у нас философом, ну, а  я  обращал
внимание на более практические дела. Но  мне  потребуется  новый  сотрудник,
чтобы  он  подвергал  анализу  нашу  корпоративную  работу.  Писал  кое-что.
Отчитывался перед соответствующими комиссиями  конгресса.  В  сущности,  мне
нужен человек, способный  стать  признанным  на  всю  страну  знатоком  всех
аспектов в отношениях между корпорациями и правительством.  И,  само  собой,
чтобы вел те дела, которые сочтет наиболее интересными. Думаю, что для  этой
работы ты самый подходящий человек. Если, конечно, она тебя привлекает.
   - Безусловно, привлекает, Уит. Я даже не знаю, что сказать.
   - Тогда не говори  ничего.  Просто  поразмысли  над  этим,  а  детали  мы
обговорим позже. Разумеется, важность твоей  новой  работы  отразится  и  на
размерах жалованья.
   - Уит... Я очень благодарен.
   - Меня восхищает  честность,  Бен.  Я  восхищен  твоей  откровенностью  о
разногласиях с Эдом Мерфи. И твоей преданностью этой  женщине.  Хочу  только
по-дружески напомнить тебе, что осторожность и сдержанность тоже могут  быть
добродетелями.
   Нортон недоумевал.  Разговор  о  Донне  внезапно  обернулся  предложением
блестящей работы. Хотел ли Стоун  подкупить  его?  Или  даже  думать  так  -
безумие? После недолгих колебаний подозрения Нортона снова взяли верх.
   - Уит, но в другом деле, в вопросе о гибели Донны, я не могу дать никаких
гарантий.
   - И не нужно, - спокойно сказал Стоун. - Только я хочу предупредить тебя.
Мне по секрету сообщили один факт. У меня, как ты, наверно, догадался,  есть
некоторые источники информации о ходе  расследования  этого  убийства,  и  я
получил достоверное известие, что скоро,  возможно,  через  несколько  дней,
будет произведен арест. Говорю это лишь для того,  чтобы  удержать  тебя  от
опрометчивых поступков.
   - Кто будет арестован? Уитни Стоун вздохнул.
   -  Боюсь,  это  печальный  конец  печальной  истории.   Подозреваемый   -
ненормальный парень, на его счету целый  ряд  сексуальных  преступлений,  от
подглядывании в окна до попытки изнасилования. Работает он продавцом  винной
лавки в Джорджтауне и продал мисс Хендрикс бутылку сливовицы  в  тот  вечер,
когда ее убили. Очевидно, он пошел за ней до самого дома и...
   Стоун не закончил фразы. Но  было  ясно,  что  он  имел  в  виду.  Нортон
безучастно уставился в пол. Значит, все  кончено.  Е„  убил  какой-то  псих,
извращенец, его арестуют - и точка.
   - Подлить тебе, Бен?
   Нортон мгновенно вернулся к действительности.
   -  Нет,  спасибо.  Извини,  я  пойду.  Все  это  было...  словом,