шь еще пива? - спросил он.
   - Конечно.
   Филдс вернулся с двумя банками и протянул одну Нортону.
   - Слушай, я хочу задать тебе пару вопросов.
   - Спрашивай.
   - Для чего ты говоришь мне все  это?  Что,  по-твоему,  Уитмор  обрюхатил
Донну и знает, кто ее убил? Что, собираешься идти к Кифнеру? Не боишься, что
я позвоню Уитмору, или Эду Мерфи, или кто там заправляет всем этим и передам
все, что ты сказал?
   - С Мерфи я разговаривал. Он знает, что  я  думаю.  Сейчас  мы  играем  в
покер. Они ставят на то, что я не смогу доказать свою правоту, я  ставлю  на
то, что смогу. А ты находишься между нами.
   Солнце клонилось к закату, и от пальм на траву падали длинные тени. Филдс
встал и передвинул шезлонг на освещенное место. Нортон остался в тени.
   - Бен, у тебя не было ощущения, что ты сражаешься с ветряными мельницами?
Что в руках твоего противника полиция, ФБР и прокуратура и что тебе никак не
пробить эту стену? Не ведешь ли ты игру - вовлекая в нее и меня  -  с  очень
малой надеждой на выигрыш?
   - Конечно, такое ощущение было, - ответил Нортон. - В Вашингтоне я  давно
и знаю, какой порочной и продажной может  быть  наша  политическая  система.
Однако, Джефф, в глубине души я в нее верю. На мой  взгляд,  она  похожа  на
старого мула. Он ленив и упрям, эгоистичен и глуп, но  эта  проклятая  тварь
может работать! И если дать ей хорошего пинка, то будет. Вот и  все,  что  я
хочу сделать, - дать пинка и заставить этого старого мула двигаться в нужном
направлении.
   - А если мул будет лягаться, Бен?
   - Пусть лягается. Я так же упрям, как и он.
   - Я не шучу. По-моему, кое-кто  хочет  заткнуть  тебе  рот,  и,  если  не
удастся сделать это одним способом, они прибегнут к другому. На твоем  месте
я бы думал, куда иду и  к  кому  поворачиваюсь  спиной.  У  меня  был  друг,
кинорежиссер, он не поладил с мафией. Мелочь,  карточный  долг,  восемь  или
десять  тысяч  долларов.  Полиция  обнаружила  его  в  мусорном   ящике   за
Браун-дерби, на теле было восемьдесят три раны, нанесенные пешней.
   - Мы имеем дело не с мафией, Джефф.
   - Вот как? А тот старик сенатор? Думаешь, он упал с обрыва случайно?
   - Не знаю, - признался Нортон. - Хочется думать, да.
   Филдс горько рассмеялся.
   - Тогда не называй меня дураком, приятель. Может,  ты  еще  глупее  меня.
Если это возможно.
   - Может быть, - сказал Нортон. - В конце концов мы это выясним. Сейчас  я
хочу знать, будешь ли ты меня поддерживать. Хочу знать,  кто  в  Белом  доме
велел тебе сочинить эту выдумку. И зачем Донна отправилась  в  Вашингтон.  И
что ты знаешь об убийстве. Без умолчаний. Что скажешь?
   Филдс смял банку из-под пива и швырнул в сторону. Она  упала  в  траву  и
лежала, поблескивая на солнце.
   - Черт возьми, не знаю, как и быть, - сказал он.
   - Расскажи правду,  Джефф.  Правдой  нельзя  причинить  зло.  Актер  чуть
заметно улыбнулся.
   - Хочешь, скажу тебе смешную вещь? Я верю в  Уитмора.  И  вовсе  не  хочу
создавать  ему  проблем.  По-моему,  если  кто  и   может   исправить   нашу
свихнувшуюся страну, то это он.
   - Я тоже так думаю, - сказал Нортон. - Но мы не создаем ему  проблем.  Он
создал их себе сам. Тебе  надо  подумать  о  своих  интересах.  О  проблемах
Уитмора заботятся многие.
   Филдс поднялся и стал расхаживать вдоль бассейна.
   - Черт побери, - сказал он. - Я ни на что не  напрашивался.  Это  не  моя
забота. Все из-за той проклятой пленки. Нортон замер.
   - Какой пленки, Джефф?  -  негромко  спросил  он.  Актер  остановился  и,
казалось, вышел из транса.
   - Что? А, ерунда. Забудь.
   - Джефф, какой пленки? О чем ты говоришь?
   Филдс сел на край шезлонга и обхватил голову руками.
   - Сейчас ничего не скажу, - пробормотал он. -  Мне  надо  подумать.  Надо
поговорить с адвокатом. Не знаю, как и быть!
   - Времени у  нас  мало,  -  сказал  Нортон.  -  Завтра  я  возвращаюсь  в
Вашингтон. Мне нужно знать, куда ты повернешь.
   - Приезжай утром в девять, - сказал Филдс. - К тому времени я все решу.
   Нортон встал, потом сделал последнюю попытку.
   - Пленка, Джефф. Скажи, что ты имел в виду?
   - Утром, - ответил актер, и Нортон сдался.
   Он поднялся по  склону,  потом  остановился  у  особняка  и  взглянул  на
бассейн. Филдс стал купаться. Немного проплыв, он  влез  на  белый  надувной
матрац, качавшийся на воде, и теперь лежал  вверх  лицом,  словно  в  полном
покое. Это было приятное зрелище: худощавый, загорелый  молодой  человек  на
белом  матраце  в  бирюзовой  воде,  фоном  были  кабина,  пальмы,  горы   и
бесконечное небо; Нортон подумал, что этот  вид  был  бы  хорошей  концовкой
фильма, если бы в кино еще существовали хорошие концовки.
   Филдс открыл глаза, увидел Нортона и помахал на прощание рукой.
   - Плывешь своим путем, Джефф? - крикнул Нортон.
   - Может быть, - ответил актер. - А может, по течению. "А может, и  то,  и
другое", - подумал Нортон, помахал рукой и пошел к своей машине.
   25
   Возвратясь в отель, Нортон зашел в бар, заказал джин с тоником и попросил
бармена включить вечерние новости. Без новостей Нортон не мог  жить:  в  тот
вечер, когда пропускал Уолта Кронкайта, он начинал  дрожать  и  потеть,  как
наркоман без своей дозы. Бармен как-то странно поглядел на него, но  включил
большой цветной телевизор над стойкой. Никто больше в маленьком темном  зале
не интересовался новостями, и Нортон заметил, что  несколько  человек  хмуро
поглядели на него.
   Почти все новости в тот вечер были из Вашингтона, и все  были  скверными.
Цены  растут,  безработица   увеличивается,   продовольствия   не   хватает,
специалисты в недоумении. Еще один конгрессмен обвинен в  сокрытии  доходов,
сенат скован обструкцией. Госдепартамент предвещал новый  взрыв  насилия  на
Ближнем Востоке, Пентагон требовал еще денег, министерство финансов намекало
на очередное повышение налогов.  Плохие  новости  одна  за  другой  плыли  с
экрана, и Нортон стал чувствовать себя неловко,  стал  видеть  их  с  новой,
тревожной, не  вашингтонской  точки  зрения.  В  Вашингтоне  он  воспринимал
политические мытарства нации как повседневное явление, как  лос-анджелесский
смог. Более того, он  и  большинство  его  знакомых  либо  так,  либо  иначе
наживались на политических бедах. Но здесь, в этом шикарном небольшом  баре,
в пустынном раю, вашингтонские  безрадостные  известия  казались  совершенно
неуместными. Он заметил, что посетители начинают ворчать, сердито  указывать
на него, и внезапно ему  пришла  ошеломляющая  мысль:  "Как  же  они  должны
ненавидеть нас!" Хемингуэй называл Париж праздником, который всегда с тобой,
но Вашингтон был несчастьем, которое всегда с тобой,  ежедневно  рассылающим
свои гнетущие сообщения на всю беспомощную, непонимающую страну.
   - Послушайте, мистер, вы еще  смотрите?  -  спросил  бармен.  -  Кое-кому
хочется посмотреть игру в гольф.
   - Отличная мысль, - сказал Нортон, и Уолтера  Кронкайта  внезапно  сменил
Джонни Миллер, загоняющий мяч в лунку с тридцати футов. Общий вздох пронесся
по залу, и даже Нортон почувствовал облегчение.

   На другое утро, когда Джефф Филдс  вышел  из  особняка,  Нортон  как  раз
ставил "форд" рядом с его  "ягуаром".  Подойдя,  Нортон  встретил  актера  у
подножия лестницы. Филдс был в теннисных  туфлях,  белых  льняных  брюках  и
зеленой спортивной рубашке, выглядел он нервным и рассеянным.
   - Привет, Джефф.
   Актер поглядел на Нортона и рассмеялся.
   - Бен, на тебе лица нет.
   - Я почти не спал, - согласился Нортон. - До рассвета все думал  об  этой
истории. Да и ты выглядишь неважно.
   Актер сунул руки  в  карманы,  угрюмо  уставился  в  подъездную  аллею  и
рассеянно пнул камушек.
   - Сейчас произошла странная вещь, Бен, - сказал он. - Едва я  решил,  как
мне быть, произошла очень странная вещь.
   - Какая?
   - Слушай, я буду откровенен с тобой, насколько  могу.  Вчера  ты  говорил
дело. После твоего ухода я позвонил адвокату, и мы долго  беседовали.  Потом
позвонил в Вашингтон одному человеку - кому, не скажу - и поговорил с ним. В
конце концов я решил, что ты прав,  что  мне  следует  рассказать  прокурору
правду об этой истории, и будь что будет.
   - Отлично, - сказал Нортон.
   - И буквально десять минут назад этот сюрприз, - сказал Филдс. - Позвонил
командир армейской базы,  она  тут  рядом,  за  городом.  Говорит,  чтобы  я
немедленно приезжал, мне звонят из Белого дома.
   - Что за чертовщина? - запротестовал Нортон. - Чего им нужно? И почему не
позвонили сюда?
   - Насколько я понял, звонит  президент  и  хочет  говорить  по  надежному
телефону - на базе телефон надежен, а мой нет.
   - Значит, ты едешь?
   - А как же иначе?
   - Джефф, даже если это президент, что бы он ни сказал,  ничего  не  может
измениться.
   - Видимо, нет. Но поговорить с ним хотя бы из вежливости надо.
   - Да, конечно, - подтвердил Нортон. - Только  не  поддавайся  на  уловки.
Твоя позиция очень проста: ты намерен рассказать правду.  Не  слушай  всякую
чушь, будто западная цивилизация рухнет, если Уитмор окажется  замешанным  в
скандале. Это их проблема.
   - Да, пожалуй, - неуверенно проговорил актер.
   - Вот еще что, - сказал Нортон. - Кажется, сейчас я  туго  соображаю,  но
почему именно в это время?
   - Единственное, что можно предположить: после того, как  я  поговорил  со
своим адвокатом, он в Лос-Анджелесе, и с моим человеком в Вашингтоне, кто-то
из них позвонил в Белый дом и донес о моих намерениях. Это - самое скверное,
Бен. Все карты у них в руках. Что бы ты ни делал, они на шаг впереди тебя.
   - Оставь такие мысли. Не поддавайся этим прохвостам.
   - Слушай, меня ведь ждут. До базы минут двадцать езды. Хочешь поехать  со
мной? Нортон развел руками.
   - Не знаю. Ну, поедем.
   - Думаю, нас пропустят вдвоем, -  сказал  Филдс.  -  Там  какой-то  центр
связи. Совершенно секретный. Пошли, поедем на "ягуаре".
   Они пошли к желтому "ягуару", потом Нортон остановился.
   - Джефф, я не успел позавтракать и, если ты не против, останусь  и  выпью
кофе.
   - Как хочешь, - ответил актер. - Все, что тебе нужно,  на  кухне.  Можешь
сделать и "кровавую Мери".
   - Обойдусь кофе и яйцами, - ответил Нортон.
   - Ладно, где-то через час я вернусь. Не унывай. Актер  усмехнулся,  легко
подбежал к "ягуару" и грациозно влез на сиденье. Мотор завелся  сразу  же  и
негромко урчал, пока Филдс затягивал привязной  ремень.  Нортон  смотрел  со
ступеней, улыбаясь картине перед собой: безупречный профиль  актера,  четкие
очертания машины, свежеполитый, искрящийся под утренним солнцем  газон,  это
был миг почти совершенной красоты - и вдруг он  взорвался  столбом  пламени.
Нортона сшибло с ног. По всему фасаду особняка вылетели стекла. Над  газоном
поднялась  туча  дыма.  Желтый  "ягуар"  превратился  в  груду   обгорелого,
искореженного металла, над  ним  плясали  языки  огня.  Стоявший  в  воротах
охранник что то крикнул и побежал к  "ягуару".  Нортон  поднялся  и  побежал
тоже,  потом,  заметив  на  дорожке  что-то   розовато-белое,   остановился.
Наклонясь, увидел, что это большой палец. Нортон отвернулся, и  его  вырвало
на клумбу. Потом он заставил себя войти в дом и позвонить в полицию.

   Полицейские Палм-Спрингса отпустили Нортона  только  во  второй  половине
дня. Он сказал им, что приехал к Филдсу поговорить насчет работы. Упомянул и
о загадочном  звонке  с  армейской  базы.  Перед  его  уходом  из  отделения
полицейские установили по крайней мере один факт: никто из  Белого  дома  не
звонил на базу и никто с базы не звонил Филдсу.
   Приехав в аэропорт, Нортон еще не оправился от потрясения,  но  некоторые
факты стали складываться в картину. Бомбу подложили ночью,  охранник  Филдса
показал, что вечером ездил на "ягуаре". Значит, убийца как-то  прознал,  что
Филдс намерен рассказать правду о смерти Донны. Как? Может, актер  обращался
за  советом  не  к  тому,  к  кому  следовало?  И  кто   этот   таинственный
вашингтонский человек? Или, может, его телефон прослушивался? Так или иначе,
это стало известно, кто-то тайком  явился  и  установил  бомбу.  А  потом  в
девять,  как  раз  когда  Нортон  должен  был  приехать,  раздался  обманный
телефонный звонок, рассчитанный на то,  что  Филдс  бросит  все  и  сядет  в
"ягуар".
   Нортон поднимался в самолет потрясенным и  ошеломленным.  Убийство  Донны
могло быть непредумышленным. Смерть сенатора Нолана могла быть случайной. Но
убийство Филдса было тщательно продуманным преступлением. И еще: чем  больше
он думал над этим, тем больше убеждался, что убийца хотел разнести на  куски
и его вместе с несчастным актером.
   26
   Нортон  вылез  из  такси  на  широкой  бетонной  площадке  перед  зданием
федерального суда и зашлепал по лужам. Дождь хлестал  по  голове  и  плечам.
Почувствовав, что ноги промокли,  он  пожалел,  что  не  надел  плащ,  но  в
Вашингтоне он никогда не обращал внимания на погоду.  Не  то  что  раньше  в
Северной Каролине. Там  дождь  означал,  что  пикники  и  поездки  за  сеном
отменяются, бейсбольные матчи откладываются, в  футбол  придется  играть  на
грязном поле;
   и вечерами он смотрел в небо, чтобы узнать, какую угрозу  готовят  стихии
его молодой жизни. Но Вашингтон - другое дело. Нортон считал его городом без
погоды. Вместо нее в Вашингтоне были настроения, а политические комментаторы
были его подлинными синоптиками. Сегодня  настроение  Вашингтона  спокойное.
Сегодня настроение Вашингтона  напряженное.  Сегодня  настроение  Вашингтона
пессимистическое. Над городом, где теперь жил Нортон, вместо грозовых туч  и
знойного марева плыли настроения. Климат здесь был политическим, и  барометр
все время падал.
   Забежав в здание суда, Нортон спросил у  охранника,  где  кабинет  Фрэнка
Кифнера. Ответить на  этот  вопрос  было  не  так  уж  легко.  Кифнер  менял
кабинеты, как змея кожу, и  каждый  новый  оказывался  больше,  внушительнее
предыдущего.  Начинал  Кифнер  чиновником  в  Верховном  суде,  потом   стал
юридическим советником сенатора,  следователем  при  разборе  уотергейтского
дела, помощником прокурора и вот теперь -  прокурором  округа  Колумбия.  Но
предела отнюдь не достиг. Амбиции у Кифнера  были  под  стать  способностям.
Впереди  его  ждала  частная  юридическая  практика,  а   потом,   возможно,
политическое поприще. Занятное продвижение - в этом году создать  себе  имя,
сажая людей в тюрьму, в будущем сделать  себе  состояние,  спасая  людей  от
тюрьмы, потом стать судьей, где можно делать и то  и  другое,  или  заняться
политикой, где можно устанавливать правила игры.
   Нортон     отыскал     нужную     дверь,     представился     расторопной
секретарше-негритянке, и через несколько секунд она впустила его в  большой,
почти без роскоши кабинет Кифнера.  Кифнер  приветствовал  Нортона  холодным
взглядом и  вялым  рукопожатием.  Это  был  невысокий  человек  с  редеющими
волосами, в очках без оправы, производивший  впечатление  абсолютно  точного
механизма.
   - Бен, я рад, что ты зашел, - сказал он. - Мы пытались связаться с тобой.
   - Я ездил на пару дней в Калифорнию.
   - Знаю. Нас известила полиция Палм-Спрингса.
   - Ты хочешь поговорить об этом?
   - Сперва давай разберемся с твоим делом. Ты представляешь мисс Карр?
   - Совершенно верно. И я в таком же недоумении, как Пенни. Является ли она
подследственной? Если да, в чем ее обвиняют? Мне нужны протоколы твоих бесед
с ней. И я хотел бы знать, почему ты не  уведомил  Пенни  о  ее  правах.  Вы
поступили с ней безответственно, Фрэнк.
   Кифнер был невозмутим. Он нетерпеливо  постукивал  пальцами  по  столу  и
неотрывно глядел на Нортона, казалось, даже не мигая.
   - Мисс Карр была уведомлена о своих правах, - сказал он. - Насколько  это
касается ее, следствие закончено. Если тебе нужны протоколы, обратись к моей
секретарше.
   "Гад, - подумал Нортон, - ты щелкаешь, будто компьютер, делая  перфокарты
из человеческих жизней".
   - Следствие закончено? - сказал он. - Потому что Джефф Филдс взорвался?
   - Закончено.
   - Насколько это касается меня, нет, - сказал Нортон. - Вы давили  на  мою
клиентку, не имея для того никаких оснований, кроме своих политических игр.
   Кифнер глядел на Нортона с отчужденностью,  очень  близкой  к  презрению.
Выражение его лица почему-то напомнило Нортону Уитни Стоуна.
   - Твоя клиентка призналась, что принимала наркотики...
   - Фрэнк, брось! Таких миллионы...
   - Она призналась, что посещала вечеринки, где было  много  кокаина.  Наше
расследование затрагивает  нескольких  крупнейших  торговцев  наркотиками  с
западного побережья.
   - Значит, вы подбирались к  Джеффу  Филдсу,  заработавшему  на  последнем
фильме восемь миллионов? Это он-то торговал наркотиками?
   - Он был звеном в цепи улик.
   Нортон закусил губу и подумал, верит ли Кифнер в то, что говорит.
   - Знаешь ли ты, что происходит, Фрэнк? - спросил он.  Кифнер  нетерпеливо
глянул на часы, словно отставал от своего распорядка на  пять  минут  вместо
того, чтобы опережать его на пять лет.
   - Почему бы тебе не просветить меня? - сказал он.
   - Начнем с того, что Донна Хендрикс, когда  погибла,  была  на  четвертом
месяце беременности. Полагаю, тебе это  известно.  А  старый  сенатор  Нолан
рассказал мне, что Уитмор приезжал к ней в Кармел в январе, за три месяца до
ее гибели. Я  думаю,  она  забеременела  от  него  и  приехала  в  Вашингтон
поговорить с ним. И думаю, что он или Эд Мерфи знают, кто ее убил. От Эда  я
добился только отговорок. Джефф Филдс несколько недель назад приезжал ко мне
и сказал, будто Донна забеременела от него. Это было бессмыслицей,  потом  я
поговорил с Пенни, узнал о следствии  по  поводу  наркотиков  и  понял,  что
затеяно оно для давления на Филдса, чтобы заставить его сказать  мне,  будто
это он наградил Донну ребенком. Филдс признался мне накануне  своей  гибели.
Поэтому я  предлагаю  тебе,  Фрэнк,  поменьше  интересоваться  стюардессами,
нюхающими кокаин, а побольше тем, убиты ли Филдс и сенатор Нолан потому, что
слишком много знали об убийстве Донны.
   - По всем трем убийствам ведется расследование, - спокойно сказал Кифнер.
   - Да? А кто руководит расследованием? Ты  или  Эд  Мерфи?  Глаза  Кифнера
сузились, но выражение лица не изменилось.
   - Такие замечания не помогут тебе, Бен.
   - Мне? Фрэнк, ты хоть слушал, что я говорил? Неужели ты  не  видишь,  что
творится?
   - Наше расследование движется вперед, - сказал Кифнер.  -  Сообщать  тебе
все подробности я не обязан. - И снова взглянул на часы.
   Нортон стал выходить из себя.
   - Фрэнк, ты знаешь, кто такой Байрон Риддл?
   - Да, знаю.
   - Ты допрашивал его?
   - На этот вопрос я не отвечу.
   - Так вот, допроси, потому что этот тип появляется всюду. Он подвел Пенни
под это расследование с наркотиками - не отрицай. Однажды вечером  я  видел,
что он следил за мной. Некто, очень похожий на  него,  приезжал  к  сенатору
Нолану незадолго до его гибели.  И  я  готов  поставить  все  до  последнего
доллара на то, что он был в Палм-Спрингсе, когда Джефф Филдс погиб.
   - Доказательства у тебя есть?
   - Нет, черт возьми. Добыть доказательства - дело твое. В этом деле  много
оборванных нитей, и твоя обязанность - связать их.
   - У тебя есть еще советы, Бен?
   - Да, есть. Возглавь это расследование сам, если не хочешь неприятностей.
Может, Белый дом водил тебя за нос, но теперь ты предупрежден.  Допроси  Эда
Мерфи, Риддла, может быть, Макнейра и  Гальяно.  Официально,  под  присягой.
Может, кто-то и расколется. Может, все они  ни  при  чем.  Может,  президент
находится в неведении - это я вполне допускаю, - и ты должен  обо  всем  ему
сообщить. Сейчас твой ход, Фрэнк. Все, что я сказал, я повторю под присягой,
но мяч сейчас на твоем корте.
   Наступила тишина, слышно было только, как Кифнер  барабанит  пальцами  по
столу.
   - Мне кажется, я знаю, как исполнять свои обязанности, Бен, -  сказал  он
наконец. - Хотя, несомненно, мне было бы зн