овек, - сказала  Джози,  в  голосе  ее  звучало
жгучее любопытство. - Он сказал только, что вы с  ним  знакомы  и  что  дело
очень важное. Будешь говорить?
   - Почему бы нет? - вздохнул Нортон.
   Джози щелкнула переключателем - или она собиралась подслушать? - и Нортон
приготовился услышать хриплый, заговорщический  шепот  Гейба,  но  в  трубке
раздался чей-то знакомый, мягкий смущенный голос:
   - Бен, я не могу назвать себя. Мне нужно с тобой поговорить.
   - Ну что ж, заезжай ко мне  на  работу,  приятель,  -  сказал  Нортон.  -
Приемные часы у нас с двенадцати до двух.
   - Я не могу приехать.  У  меня  на  то  есть  причины.  Давай  где-нибудь
встретимся. Дело срочное.
   Нортону  хотелось  бросить  трубку,  но  его  заинтриговал  голос.  Этого
человека он знал. И не так давно разговаривал с ним. Но где, хоть  убей,  не
помнил.
   - Может, ты думаешь, что мой телефон прослушивается? -  уклончиво  сказал
он, наслаждаясь своим юмором висельника.
   - Не исключено.
   - Верно, не исключено. Но если ты параноик,  мой  друг,  то  будь  им  до
конца. Если мой телефон прослушивается, то за нами последуют до места  нашей
встречи. Эти гады торчат повсюду.
   - Можешь ты быть серьезным? - спросил тот  человек.  -  Дело  срочное.  В
полдень я буду  на  Лафайет-сквер.  Придешь?  Плечи  Нортона  затряслись  от
беззвучного смеха.
   - Конечно, - сказал он. - Почему бы нет? Кому придет в голову искать  нас
на Лафайет-сквер?
   - Хорошо.
   - Если ты не знаешь меня, - продолжал Нортон, - то за мной футах в десяти
будут следовать двое в темных костюмах. Но его таинственный  собеседник  уже
положил трубку.

   Лафайет-сквер, солнечный майский полдень. Чиновники делятся  завтраком  с
бесстрашными  белками.  Секретарши-негритянки  на  бетонных   скамьях   едят
бутерброды с рыбой. Энди Джексон в вечном торжестве сидит  верхом  на  коне,
голуби целятся в него сверху, а туристы с японскими фотоаппаратами -  снизу.
Белый   дом,   безмятежно   равнодушный,   сверкает   на   другой    стороне
Пенсильвания-авеню. Нортон нашел  пустую  скамью,  развернул  первый  выпуск
"Стар" и стал искать  сообщение  об  аресте  Гейба.  Вскоре  к  нему  подсел
стройный молодой человек, загорелый,  без  галстука,  в  дорогой  спортивной
куртке и больших темных очках. Нортон не сразу узнал его. Когда они виделись
в последний раз, лицо его не было таким озабоченным.
   - Привет, Джефф, давно не виделись, - сказал Нортон. Ему показалось,  что
он сходит с ума, что Лафайет-сквер, люди и  Белый  дом  -  часть  гигантской
кинодекорации, и он единственный, кто не читал сценария.
   - Послушай, - нетерпеливо сказал Джефф Филдс, - мне нужно многое сказать,
а времени у меня мало.
   - Для начала скажи, почему твой бандит треснул меня тогда по затылку?
   - Таких инструкций он не получал, - сказал актер.  -  Вышла  промашка.  Я
извиняюсь. Ты удовлетворен?
   - Конечно, - сказал Нортон. - Все забыто. Что  привело  тебя  в  цитадель
демократии?
   - Подожди, - прошептал актер и кивнул на скамейку напротив. Седой  старик
в мятом костюме и галстуке с суповыми пятнами плюхнулся на нее и стал читать
книгу в бумажной обложке под заглавием "Рассказы о могуществе".
   - Пойдем отсюда, - сказал Филдс.
   - Ты сам выбрал этот парк, приятель, - запротестовал Нортон, но актер уже
поднялся. Нортон вздохнул и пошел за ним по гравийной  дорожке,  за  статуей
Энди Джексона они нашли  свободную  скамейку.  Неприметный  молодой  негр  в
рубашке с короткими рукавами сидел неподалеку на  траве.  Едва  увидев  двух
белых, он встал и ушел.
   - Кругом либо охотники, либо дичь, Филдс, - сказал Нортон. -  Даже  белки
снабжены микрофонами. Единственное спасение - бормотать под нос.
   -  Слушай,  Бен,  я  много  передумал  с  тех  пор,  как  мы  виделись  в
Палм-Спрингсе. Ты вел со мной честную игру, а я с тобой - нет.  Теперь  буду
откровенен. То, что я скажу, может тебе и не  понравиться,  но  это  правда.
Только прошу, пусть все будет между нами.
   - Ничего не  обещаю,  -  сказал  Нортон.  -  Никаких  обещаний  тем,  кто
приказывает швырять своих гостей в канавы.
   - Я был с Донной ближе, чем говорил тебе, - сказал  актер.  Казалось,  он
так сосредоточился на своей роли, что не слушал Нортона. - Обо мне  говорят,
что я бабник. И, в общем, не зря. Почти все женщины,  что  мне  встречались,
ничего, кроме секса, не знают, ничем больше не интересуются и ничего  больше
не хотят. Но Донна была совсем другой.  Познакомились  мы  с  ней  во  время
кампании - главная моя ошибка, что я пытался играть в эту игру. Сперва  было
забавно, но я оказался не в своей лиге. Уитмор просто  использовал  меня.  В
конце концов я это понял. Я был вроде обезьяны, которой привлекают толпу.  И
собрал немало зрителей. Но мне было одиноко. А потом я сблизился  с  Донной,
она была единственным порядочным человеком в этом бродячем  цирке.  Я  любил
поговорить на политические темы, а она, в отличие  от  всех  прочих  женщин,
разбиралась в политике не хуже меня. Даже лучше, черт возьми. Я привязался к
этой цыпочке. После кампании, когда она уехала в  Кармел,  я  несколько  раз
наведывался к ней. Она жила одиноко, мы недурно проводили время, и  в  конце
концов я уговорил ее приехать ко мне в Палм-Спрингс. Послушай, все это  я  к
тому, что у меня было намерение жениться на ней. А она  отказалась  наотрез.
Спасибо, не надо. Я даже не поверил. Ты  не  представляешь,  что  выделывали
некоторые цыпочки, стремясь выйти за меня. Адвокаты мои говорят, что если  я
не сделаю вазэктомию, то мне до восьмидесяти лет придется быть ответчиком  в
делах по установлению отцовства.
   - Раз невтерпеж, берись за нож, - пробормотал Нортон.
   - Слушай, прекратишь ты свои шутки? Пойми, что эту  цыпочку  я  любил  не
меньше, чем ты.
   - Тогда чего ж ты называешь ее цыпочкой? И почему бы не  перейти  к  сути
этой душераздирающей истории?
   - Суть в том - тебе это может не понравиться, но я с тобой откровенен,  -
что если, как я слышал, она была беременна, то от меня. Вторую неделю января
мы провели вместе. Она приезжала ко мне. Должно быть, тогда все и произошло.
   Филдс умолк, его жилистое тело напряглось, изящно очерченные губы  плотно
сжались, знаменитые карие глаза сверкали за темными очками. Нортон  подумал,
что актеру невозможно играть в темных очках, потому что глаза выражают очень
много эмоций.
   - Зачем ты носишь очки, Джефф? Скрываешься от поклонников или от Старшего
Брата?
   - Это и все, что ты можешь сказать?
   - А что бы ты хотел услышать?
   - Ты не хочешь послушать дальше?
   - А что может быть дальше?
   - Слушай, мне понятны твои чувства, но я  не  знал,  что  она  беременна.
После той январской недели мне пришлось на  три  месяца  уехать  в  Испанию.
Возвратясь, я позвонил ей. Тогда она и спросила, можно ли ей пожить  в  моем
вашингтонском доме. Я говорил тебе, что Донна не сказала, зачем  едет  сюда.
Это вторая  ложь.  Она  сказала,  что  хочет  повидать  знакомых  и  навести
кое-какие справки для своей книги. Упоминала она и тебя. Она слышала, что ты
должен вернуться из Парижа, и хотела устроить тебе сюрприз. Слушай, я  знал,
что какое-то время они с Уитмором тянулись  друг  к  другу,  и  спросил,  не
влечет ли ее в Вашингтон и это. Она ответила, что та история  здесь  ни  при
чем, что все давно забыто.
   На лбу у  актера  сверкали  мелкие  капельки  пота,  и,  подумал  Нортон,
несколько капелек истины сверкало в том, что он сказал.
   - Как тебе стало известно?
   - О чем?
   - Что Донна была беременна?
   - Это разузнал мой адвокат. Как, не знаю. Я  плачу  ему  большие  деньги,
чтобы он разузнавал всякую всячину.
   Мимо них проходил косматый парень в комбинезоне, он нес гирлянду  детских
воздушных шаров.
   - Почем они? - спросил Нортон.
   - По доллару, братец, - сказал парень.
   - Это грабеж, братец, - в тон ему ответил Нортон.
   - Цены поднимаются вверх, дружище. Тонна резины сейчас стоит  восемьдесят
долларов.
   - А они поднимаются?
   - Что?
   - Шары. Поднимаются они над этим жадным миром? Ну, летают?
   - А, конечно. Так высоко, что не углядишь.
   Нортон вручил парню потемневшие полдоллара с профилем Кеннеди, две монеты
по двадцать пять центов и выбрал ярко-голубой шар. С  минуту  он  забавлялся
им, дергал за веревочку, .заставляя плясать перед глазами, потом выпустил  и
стал смотреть, как шар поднимается над  деревьями.  Через  несколько  секунд
ветер подхватил его и понес к Белому дому.
   - Что это должно означать? - устало спросил Филдс.
   - Проверяю локаторы Белого дома, - ответил Нортон.  -  Смотри,  сейчас  в
небо взовьются десять "фантомов", и  шарику  конец.  Слушай,  почему  ты  не
приехал ко мне на работу?
   - Что?
   - Почему ты не захотел  приехать  ко  мне  и  рассказать  это  у  меня  в
кабинете? Почему выбрал парк? Очень любишь белок?
   - Не люблю юридические конторы, - ответил Филдс. - Я провел в них слишком
много времени. Видеть их не могу.
   "Это, - подумал Нортон, - самое разумное из того, что сказал актер".
   Филдс достал из кармана платок с монограммой, снял очки и вытер лоб.  Под
глазами у него появились круги, а на  лице  морщинки,  которых  при  прошлой
встрече не было.
   - Бен, последний месяц был у  меня  тяжелым.  Но  теперь  я  сказал  тебе
правду, и на душе стало легче. Делай, что хочешь, хоть  убей  меня,  но  это
правда!
   Нортон зевнул.
   После долгой паузы актер спросил:
   - Черт возьми, скажешь ты что-нибудь?
   - Что тут говорить? Рассказ замечательный. Только я тебе не верю.
   - Не веришь? - Филдс, казалось, совсем упал духом.
   - Не обижайся.
   - Слушай, я даю тебе слово...
   - Вот что, Джефф, может быть, именно может быть, я поверил бы тебе,  если
бы ты выложил свою историю под дулом пистолета. Но я не верю данайцам,  дары
приносящим.
   - Бен, право же, я не понимаю тебя. Я прилетел черт знает  откуда,  чтобы
сказать тебе правду, а ты...
   - Ладно, ладно, не начинай все сначала. Дальше дело мое. Пока, Джефф.
   Нортон встал, потянулся и пошел прочь, но актер догнал его.
   - Подумай, Бен, у тебя есть основания для подозрений, но  подумай.  Я  не
хочу, чтобы мы были врагами.
   - Мы не враги, - сказал Нортон. - Ты мой  любимый  актер.  И  еще  У.  С.
Филдс. Вы не родственники?
   - Бен, я  должен  сказать  тебе  еще  кое-что.  Подожди  минутку.  Нортон
повернулся к актеру и  увидел  за  его  спиной  статую  редко  вспоминаемого
польского патриота. "Вот  что  нужно  Америке,  -  подумал  он,  -  побольше
польских патриотов. Где ты, Костюшко, теперь, когда мы нуждаемся в тебе?"
   - Я приобрел киностудию, - сказал актер. - У нас закончено пять  фильмов.
На каждом надеемся заработать от двух до  десяти  миллионов.  Денег  у  меня
столько, что я подумываю основать какой-нибудь благотворительный  фонд.  Вот
только адвокаты сводят меня с  ума.  Они  приспособленцы  -  алчные,  мелкие
реакционеры...
   - Молодцы, - сказал Нортон.
   -  Слушай,  мне  нужен  молодой,  умный,  порядочный  человек,  способный
наблюдать за всем делом, человек, которому я могу доверять,  способный  дать
толковый совет...
   - И этот человек будет грести бешеные деньги, а я  самый  подходящий  для
этой работы, так ведь? О, Джефф, Джефф,  как  данаец,  дары  приносящий,  ты
новый Аристотель Онассис.
   Актер как-то осел, словно получив пинок  в  живот.  Нортон  осознал,  что
очень рад этому, что в нем пробуждается садист. Над ним  уже  столько  людей
брало верх, что было истинным наслаждением взять верх над  кем-то,  хотя  бы
над этим несчастным дурачком.
   - Вот что я скажу тебе, Джефф. Ты просчитался. Или тот, кто толкнул  тебя
на этот обман. Ты говоришь,  я  молод,  умен  и  порядочен.  Нет.  Может,  я
сравнительно молод и относительно умен для юриста, но не  порядочен.  Я  был
порядочным, это правда. Но в последнее время преобразился. Будто Кларк Кент,
входящий в телефонную будку и выходящий оттуда сверхчеловеком.  Полная  луна
восходит, мой друг, и доктор Джекил превратился в мистера  Хайда.  Под  этой
кроткой внешностью таится кровожадный зверь, готовый за цент разорвать  твое
прекрасное горло. Больше никто не возьмет надо мной верх, приятель.  Передай
это тем, кто послал тебя сюда. Скажи, что терпение у меня лопнуло и на  луне
будет кровь. А теперь убирайся, пока я не сломал тебе шею.
   Он  оставил  актера  и  пошел  через  Джексон-плейс  на   красный   свет.
Проезжавший автомобиль с визгом затормозил, и водитель обложил Нортона всеми
словами. Однако Нортон пропустил их мимо ушей. Его пьянила вновь  обретенная
ярость, и впервые за долгое время он чувствовал себя прекрасно.
   21
   К вечеру, когда Нортон вернулся  домой,  охватившее  его  чувство  ярости
почти угасло. Он попал под  внезапный  ливень,  не  смог  поймать  такси  и,
насквозь мокрый, последние пять кварталов  до  дома  шлепал  по  лужам.  Уже
подойдя к подъезду, он заметил, что в доме горит свет. Это могли  быть  либо
Гейб, либо полиция. Ни та, ни другая  перспектива  Нортона  не  вдохновляла.
Открыв дверь, он увидел лежащего на  диване  Гейба,  репортер  то  откусывал
заусенцы, то потягивал нортоновское пиво. Одет он был  в  грязный  костюм  с
жилетом, на лбу красовался багровый кровоподтек.
   - Как ты вошел? - спросил Нортон и, сняв  мокрый  пиджак,  бросил  его  в
спальню.
   - Поставь на двери приличные замки, - ответил Гейб, - а  то  какой-нибудь
вор подгонит грузовик и очистит квартиру. Нортон плюхнулся в кресло  и  стал
снимать ботинки.
   - Ладно. Гейб, что произошло вчера ночью?
   - Включи радио, - прошептал репортер. - В доме могут быть микрофоны.
   Нортон включил приемник, настроился на музыкальную программу, и в комнате
зазвучал концерт Моцарта. Потом придвинулся с креслом поближе к Гейбу.
   - Произошло то, бестолковый ты сукин сын, что я чуть не погиб из-за тебя,
- сказал Гейб. - Там был какой-то молодчик с пистолетом.
   - Черт возьми! Кто такой?
   - Он не представился. Может быть, ты знаешь его?
   - Как он выглядел?
   - Рост пять футов восемь-девять дюймов. Вес сто пятьдесят фунтов.  Волосы
черные, коротко остриженные, справа пробор.  Лет  сорока  пяти.  Косоглазит,
рожа какая-то самодовольная.
   Нортон покачал головой.
   - Это описание подходит ко многим.
   - В одном из кабинетов горел свет. Должно быть, он сидел там.
   - Гейб, когда я уходил, свет везде был  погашен.  В  каком  кабинете,  ты
говоришь?
   - Слева за поворотом, возле мужского туалета.
   - Этот кабинет пустует. Там слышно, как в туалете шумит вода. Обычно  его
отводят новичкам.
   - У этого типа резкий гнусавый голос. Он говорит, как гангстеры в  старых
фильмах: "Ты у меня на мушке", и прочее в том же духе.
   В памяти у Нортона что-то шевельнулось, но мысли его были  заняты  только
тем, что у него мокрые ноги и нужно принять аспирин.
   - Не знаю, Гейб, - сказал он. - Кого-то напоминает, но не могу вспомнить,
кого. - Он нагнулся и стал снимать липнущие к ногам носки. -  Гейб,  значит,
все сорвалось. Ты рисковал понапрасну?
   - Я этого не сказал! - резко ответил Гейб. - Вот тебе кое-что. Он полез в
портфель и протянул Нортону рукопись. Нортон глянул на титульный лист, ахнул
и торопливо открыл следующую страницу. Сверху было написано: "Глава первая",
и начиналась  она  так:  "Линда  Хендерсон  приехала  в  Вашингтон  ветреным
весенним днем 1968 года, хотя, очевидно, в это время туда  никому  ехать  не
стоило".
   Нортон отложил рукопись.
   - Это роман Донны, - сказал он. - Тот самый, что, по словам  Филдса,  был
похищен из его кабинета. Как он .мог попасть в кабинет к Уиту?
   Гейб пожал плечами.
   - Может, его похитил кто-то из людей Стоуна. Может, кто-то украл и продал
Стоуну. Хорошо бы это выяснить.
   - Выясню! - заявил Нортон. - С утра первым же делом зайду к нему.
   Гейб всплеснул руками.
   - Бестолочь, можешь ты хоть раз пошевелить мозгами? Ты спросишь, откуда у
него рукопись, он ответит, что кто-то неизвестный прислал ее по почте. Потом
он спросит, откуда ты про нее знаешь. Что ты ответишь? Что ее  похитил  твой
приятель?
   Нортон вздохнул.
   - Ты прав, Гейб. Я в  таких  делах  новичок.  Слушай,  сегодня  произошла
странная история. Внезапно приехал повидать меня Джефф Филдс.
   - Что ему было нужно?
   -  Пытался  уверить,  что  это  он  приезжал  к  Донне  в  январе  и  она
забеременела от него. И будто она сказала ему, что едет в Вашингтон повидать
знакомых, а не Уитмора. И в довершение всего предложил мне работу.
   - Что же ты ему ответил?
   - Что не верю ни единому его слову.
   - Идиот! - взорвался Гейб. - Я же говорил тебе, что нужно подыгрывать им.
   - Извини, Гейб. Я привык говорить правду.
   - Найди Филдса, извинись и скажи, что хочешь продолжить разговор.
   - Он мне уже не поверит.
   - Люди верят тому, чему хотят верить.  Скажи,  что  хочешь  поговорить  о
работе. Судя по всему, работа тебе скоро потребуется.
   - Мне бы надо уволиться, - сказал Нортон. - Я  уже  не  могу  работать  у
Стоуна. Уволиться и, может быть, выколотить из него правду.
   - Держись пока там,  дружище,  и  помалкивай.  Зазвонил  телефон.  Нортон
подскочил, потом замер и взглянул на Гейба.
   - Ответь, - сказал репортер. - Может, услышишь хорошие новости.
   Нортон в этом сомневался, но после третьего звонка взял трубку.
   - Алло?
   - Бен! Это Пенни.
   - Кто?
   -  Пенни.  Помнишь  вечеринку  в  Палм-Спрингсе?   Казалось,   это   было
давным-давно. Нортон вспомнил миниатюрную девушку с лицом феи.
   - Конечно, Пенни, - ответил он. - Как дела?
   - Бен, у меня неприятности.
   - Что случилось?
   - Сейчас рассказать не могу. Мне нужно увидеться с тобой.
   - Если хочешь, приезжай сейчас.
   - Сейчас я в Чикаго. Но завтра вечером буду в Вашингтоне. Смогу я увидеть
тебя?
   - Конечно. Приезжай ко мне. В семь я буду дома. Адрес знаешь?
   - Найду, - ответила Пенни, и в трубке послышались гудки.  Нортон  положил
трубку и заметил, что Гейб пристально глядит на него.
   - Кто это? - спросил журналист.
   - Девушка, с которой я  познакомился  в  Палм-Спрингсе.  Стюардесса.  Она
провела меня к Филдсу. Говорит, что у нее неприятности.
   - Не только у нее, - сказал Гейб. - Слушай, вчера я  нашел  еще  кое-что.
Адресную книгу Стоуна. Там есть любопытные фамилии и телефонные номера.
   - Например?
   Гейб достал из кармана пиджака голубую адресную книгу.
   - Некоторые  фамилии  мне  знакомы,  но  есть  и  просто  инициалы.  Вот,
например: "Г. 546-3646".
   - Это номер Гвен Бауэре. Ты ее знаешь.
   - Да, но не знаю, почему ее номер оказался в книге у Стоуна.
   - Постараюсь узнать.
   - Узнавая, старайся быть похитрее. Вот еще: "Р. 456-7236".
   - "45б" - это Белый дом. А кто такой "Р." - не представляю.
   - Сегодня я звонил туда. Секретарша ответила: "Кабинет мистера Макнейра".
   -  Это  Клэй  Макнейр.  Работает  на  Эда  Мерфи.  Недели  две  назад   я
познакомился с ним.
   - Как он выглядит?
   - Примерно моего возраста. Высокий, симпатичный. Носит костюмы  в  тонкую
полоску и запонки. Типичный младший служащий. Я познакомился  с  ним,  когда
стал  наводить  справки  о  Донне.  Эд  поручил   ему   следить   за   ходом
расследования.
   - Может, он заодно информирует Уита Стоуна?
   - Вряд ли. Макнейр не тот  человек,  которому  Эд  Мерфи  доверит  что-то
серьезное. Типичный американский парень. Носит студенческий перстень и  жует
"джуси фрут".
   Нортон нахмурился, потом вскинул голову.
   - Постой, постой! Макнейр занимает крохотный кабинет в цоколе Белого дома
и делит его с человеком по имени Байрон Риддл.  Это  странный  тип.  Макнейр
говорит, что он какой-то консультант, выполняющий особые  задания.  Зайдя  к
Макнейру, я сел за стол Риддла, он вошел, увидел меня и чуть  не  взорвался.
Псих.
   Лицо Гейба оживилось.
   - Как выглядит этот Риддл? - требовательно спросил он.
   - Среднего роста. Худощавый. Волосы темные. Лет сорока с лишним.
   - Должно быть, тот самый. - Гейб вздохну