о недавно встречался с ним. Но где? В Джорджтауне?
В Палм-Спрингсе? В Белом доме? Он этого  не  знал,  и,  казалось,  это  было
неважно. Ему вспомнились чьи-то стихи: "В мягчайшую грязь я сейчас ложусь  и
буду счастлив, пока не проснусь". После этого он заснул. И проспал бы долго,
не выйди Энни и не разбуди его.
   15
   Проснулся Нортон в своей постели. Как  попал  домой,  он  не  помнил,  но
чувствовал себя прекрасно. Открыв окно спальни, он подышал  свежим  весенним
воздухом. Потом лег на пол и пятнадцать  раз  отжался.  Пора  было  начинать
новую жизнь. Долго стоя под душем, Нортон обдумывал  все,  что  нужно  будет
сделать в ближайшем будущем. Он сядет на  диету  и  дважды  в  неделю  будет
играть в теннис. Поговорит с Уитом Стоуном о своей  новой  работе,  вечерами
будет писать и  заниматься  исследованиями,  узнает  в  местных  юридических
колледжах насчет лекций по корпоративному праву. И еще  Энни.  Он  явственно
представил себе ее, высокую, худощавую, веснушчатую, с буйными  волосами,  и
решил пригласить на обед. Только никакой марихуаны.  Эти  сумасбродства  уже
позади, теперь он будет думать только о будущем.
   Нортон оделся, на завтрак выпил только  чашку  кофе  -  начиналась  новая
диета, - бодро вышел на улицу и отправился на  работу  пешком.  Было  свежее
весеннее утро.  Ночью  прошел  дождь,  тротуары  еще  не  высохли,  но  тучи
разошлись, и небо было ослепительно голубым. Возле театра "Биограф" какая-то
бледная девица  в  старомодном  платье  спросила  его,  обращался  ли  он  в
последнее время к Иисусу.  Последний  раз  Нортон  обращался  к  Иисусу  лет
двадцать назад, но девица напомнила ему грустноглазых девушек из захолустья,
которые в детстве играли с ним и молились, поэтому он  вручил  ей  несколько
долларов, оказавшихся в кармане. "Да благословит вас бог, да благословит вас
бог", - восклицала она, когда Нортон пошел дальше по М-стрит.  Он  улыбнулся
ее благословению.
   За квартал до работы Нортон увидел идущего навстречу Гэбриэла  Пинкуса  и
понаблюдал за  ним.  Другие  пешеходы  улыбались,  насвистывали,  радовались
прекрасному утру. Гейб же шел по улице, как солдат по минному полю, переводя
взгляд с одного  лица  на  другое,  словно  его  поджидал  убийца.  Это  был
невысокий, лысеющий, взъерошенный толстяк лет тридцати пяти, пожалуй,  самый
пытливый репортер в мире.
   Заметив Нортона, Гейб безо всякого приветствия подошел к нему  и  шепотом
спросил: "Когда  вернулся?"  -  таким  тоном,  словно  Нортон  скрывался  от
правосудия.
   -  Недели  две  назад,  Гейб.  Как  твои  дела?  Читал,  что  ты  получил
Пулитцеровскую премию.
   - Мне было бы нужно получить ее еще в прошлом  году,  -  сказал  Гейб.  -
По-прежнему работаешь на Уита Стоуна?
   - Да.
   - Мне нужно поговорить с тобой. Я наткнулся на одно важное дело.
   - Что на сей раз, Гейб?
   - Потом позвоню. - И, оглянувшись напоследок, скрылся за углом.
   Об уходе Гейба Нортон не пожалел. Гейб был замечательным  репортером,  но
иногда очень надоедливым. Он жил в мире  интриг  и  заговоров  и,  поскольку
реальный  мир  в  последние  годы  часто  соответствовал  самым  жутким  его
фантазиям, стал знаменитым журналистом.  Однако  Нортон  хотел  теперь  быть
подальше от интриг и фантазий. Все это  осталось  уже  позади,  и  он  решил
сказать секретарше, что, если позвонит мистер Пинкус, его нет на месте.
   Нортон  вошел  в  вестибюль  блестящего  современного   административного
здания, поднялся на лифте на третий этаж и открыл большую  дубовую  дверь  с
надписью "Коггинс, Копленд и Стоун" на бронзовой табличке. Подмигнул  Джози,
новой приемной секретарше, вошел в свой кабинет и стал разбирать почту.  Там
были письма от клиентов, надушенное послание из Парижа, несколько наконец-то
дошедших до него счетов, что-то из клуба "Сьерра", какая-то сводка из  фирмы
"Дьюк эламни каунсил", приглашение на прием по сбору фондов для сенатора  из
Северной Каролины, и,  наконец,  письмо  в  простом  белом  конверте  с  его
фамилией и адресом, старательно выведенными старомодным почерком. Отправлено
оно было из Вашингтона без обратного адреса. Нортон нахмурился этой  загадке
и вскрыл конверт. Письмо оказалось кратким. "Потребуйте  протокол  вскрытия.
Не сдавайтесь. Вы не одиноки".
   Подписано было: "Друг".
   Нортон перечел письмо несколько раз. Друг?  Какой  друг?  При  чем  здесь
вскрытие? Что еще оно могло добавить? Кто отправил письмо? Он решил, что это
шутка, скверная шутка. Возможно, придумала ее Гвен. Или  какой-нибудь  псих.
Или неизвестный враг. Полиция знает, от чего погибла  Донна,  убийцу  нашли,
что еще могло показать вскрытие? Он хотел было выбросить письмо и  забыть  о
нем, но не смог. Что-то подсказывало ему, что это не  шутка.  Потянувшись  к
телефону, чтобы позвонить Кравицу, Нортон  почувствовал,  что  утренний  его
оптимизм рушится и возвращается былая неуверенность.

   Кравиц обсуждал это дело с Фрэнком Кифнером,  молодым  прокурором  округа
Колумбия, и разговор был нелегким.
   - Если тебе нужны люди, Джо, людей мы тебе обеспечим,  -  сказал  Кифнер.
Они сидели в его кабинете, большом и строгом. Сам  Кифнер  был  маленьким  и
строгим. К тому же, думал Кравиц, мерзавцем. - Людей, содействие ФБР, оплату
сверхурочных - проси все, что нужно. Никаких  проблем.  Но  это  дело  давай
завершать.
   Кифнер  нахмурился  и  стал  возиться  с  незажженной  трубкой.  Это  был
аккуратный невысокий человек с волосами неопределенного цвета и в очках  без
оправы.
   - Как насчет парня? - спросил он. - По-моему, тут есть кое-что  прямо  на
виду.
   Кравиц подавил  стон.  Таким  Кифнера  он  еще  не  видел.  На  это  дело
оказывался нажим, но Кравиц не мог понять откуда.
   - Джой признает, что видел ее. Точка. Он покинул винную лавку в восемь, а
его мать утверждает, что он пришел к обеду в половине девятого  и  вместе  с
ней до полуночи смотрел телевизор.
   - Ради него она пойдет на любую ложь.
   -  Конечно,  пойдет.  И  убедит  присяжных.   Это   прелестная   дамочка,
преподающая в воскресной школе. Если убийца Джой,  нам  придется  предъявить
твердые доказательства.
   - Он сексуальный преступник.
   - Он сопляк, пристрастившийся  к  наркотикам,  попал  в  больницу  святой
Елизаветы и там познал радость секса. В чуланах, под кроватями, за  кустами;
это именуется групповой терапией. Выйдя из больницы, стал вовсю подглядывать
под окнами; худшее, что он совершил, - это схватил какую-то девчонку в парке
Монтроз и хотел ее повалить.  Но  старался  плохо,  потому  что,  когда  она
вырвалась и убежала, он просто лег на траву и  заснул.  Что  не  делает  его
опасным сексуальным преступником.
   - Значит, ты думаешь, что это не Джой?
   - Его мать, возможно, солгала. Он  мог  подойти  к  дому,  напроситься  к
покойной, ударить ее и нечаянно убить. Подтверждений  нет  никаких,  но  это
возможно. Смущают меня отпечатки пальцев. Вернее, их отсутствие. Кто-то стер
в доме все отпечатки, а Джою это  просто  не  под  силу.  Он  едва  способен
завязать шнурки на своих ботинках.
   -  Джоем  продолжай  заниматься,  -  сказал  Кифнер.  -  Он  мог  стереть
отпечатки. Научиться этому по телевизору. Как другие?
   - Разносчик газет, похоже, ни при чем. Продолжаем искать  сына  уборщицы.
Следим за тем парнем на заправочной станции. Показания актера подтвердились.
В тот вечер он был на вечеринке в Лос-Анджелесе.  И  потом  еще  Нортон.  Он
звонил мне вчера. Говорил, что слышал, будто Джоя вот-вот арестуют.
   Кифнер продолжал возиться с трубкой.
   - Что ты скажешь по этому поводу?
   - Не знаю, что и сказать, - признался Кравиц. - Может, у  него  не  чиста
совесть, и он надеется, что мы закрыли дело. Я  не  могу  его  понять.  Меня
смущает телефонный звонок в то утро, когда мы ее обнаружили, после  которого
он примчался в Джорджтаун.
   - Какая у тебя версия по этому поводу? - спросил Кифнер. Кравиц досадливо
скривился.
   - Может, это ложь, может, и нет. Если он лжет, если  никакого  звонка  не
было, то, по-моему, он убил женщину, а потом ему пришла  сумасшедшая  мысль,
что если приедет и опознает ее, то снимет с себя всякие подозрения. Не знаю.
Я могу представить, что этот человек способен стукнуть свою бывшую  подружку
по челюсти, но чтобы у него хватило глупости вернуться на место преступления
- как-то не верится.
   - А если ему и вправду кто-то звонил? - спросил прокурор.
   - Тогда убийца хотел его подставить, - сказал Кравиц. -  И,  похоже,  это
исключает вашего случайного грабителя. Но в таком случае убийца  должен  был
знать ее, и знать, что Нортон только что вернулся...
   - Знать ее было необязательно, - сказал Кифнер. - Джой мог напроситься  в
дом. Или кто-то другой. И немного поболтать с этой женщиной. Она  упоминает,
что ее бывший любовник вернулся в город. Потом происходит убийство. И убийца
звонит Нортону, чтобы втянуть его.
   Кравиц ругнулся под нос и закурил очередную сигарету.
   - Вы знаете Нортона. Что он за человек? Способен на такое?
   Прежде чем ответить, Кифнер поглядел в потолок.
   - Бен не вспыльчив, - сказал он наконец. - Силен, но добродушен. С другой
стороны, как знать? Он возвратился из Европы. Устал  после  полета.  Идет  в
бар,  выпивает  несколько  рюмок  и  пьянеет.  Потом  замечает  свою  бывшую
подружку. Имей в виду, он вышел из бара примерно в то же  время,  когда  она
вышла из винной лавки. Так что вполне мог заметить ее. Она приглашает его  в
тот дом. Или он идет за ней. Они ссорятся. Он бьет ее. Вполне возможно.
   Прокурор взглянул на часы и поднялся.
   - Действуй, Джо, - сказал он. - Это очень важное дело. Ты, я знаю, хочешь
стать начальником сыскной полиции. Я охотно  скажу  несколько  слов  в  твою
поддержку. Но в основном ты должен добиться этого сам, и это дело может тебе
помочь.
   Сержант направился к двери, потом обернулся.
   - Нортон сегодня должен приехать ко мне, - сказал он. - Есть какие-нибудь
особые соображения?
   - Дави на него, - сказал Фрэнк Кифнер. - Дави на всех, пока кто-нибудь не
расколется.

   В отдел расследования убийств Нортон приехал в половине двенадцатого. Там
по-прежнему пахло сигарами и несвежим кофе. Кравиц и он сели за пустой  стол
в глубине комнаты. Нортон собрался спросить о результатах вскрытия,  но  тут
Кравиц нанес ему удар.
   - Вы не были откровенны со мной, мистер Нортон.
   - Что вы имеете в виду?
   - Я говорил с Россом, журналистом. Почему вы не сказали мне, что он видел
мисс Хендрикс с Эдом Мерфи?
   - Мерфи отрицал это. Росс отказался от своих слов.  И  я  решил,  что  он
обознался.
   - Мистер Нортон, советую ничего  не  решать.  Вам  известно,  чем  грозит
утаивание сведений.
   - Вы правы. Об этом нужно было упомянуть.
   - А о поездке в Калифорнию нужно было упомянуть? Или вы решили, что  меня
это не заинтересует?
   - Я не обязан докладывать вам  о  каждом  своем  шаге,  сержант.  Решение
поехать туда пришло как-то вдруг. Узнав,  что  тот  дом  принадлежит  Джеффу
Филдсу, я захотел расспросить его. Разговор у нас был коротким.  Он  сказал,
что Донна попросила разрешения пожить там, и он ей позволил. Утверждал,  что
не знает, зачем она отправилась в Вашингтон. Вот и все.
   - А Кармел?
   - Я говорил с Гарри Ноланом, стариком сенатором, жившим  по  соседству  с
Донной. Он почти ничего не сказал.
   Да, почти  ничего...  кроме  этой  маленькой  детали,  что  новоизбранный
президент навещал Донну в Кармеле за несколько  дней  до  принятия  присяги.
Нортон просмотрел газеты за ту неделю. Официально Уитмор плавал на  яхте  со
своим другом-миллионером. Но пусть Кравиц выясняет это сам.
   - Сержант, можно спросить вас кое о чем?
   - Спрашивайте.
   - Вы, кажется, близки к завершению дела. Я понимаю, вы ничего  не  можете
сказать официально, но у меня есть сведения, что вы  собираетесь  арестовать
парня из винной лавки.
   -  Мистер  Нортон,  не  знаю,  где  вы  черпаете  сведения,  но   советую
помалкивать, пока парень не арестован.
   Нортон растерялся. Либо у Стоуна  были  неверные  сведения,  либо  Кравиц
лгал.
   - Чем вы располагаете против этого парня, сержант?
   - Я не буду говорить об уликах, мистер Нортон. Еще вопросы есть?
   Нортон заколебался. Он чуть было не забыл, зачем приехал.  Все  это  дело
было каким-то  непонятным.  Он  жалел,  что  снова  ввязался  в  него  из-за
какого-то психа.
   - Да, сержант. Скажите, можно взглянуть на протокол вскрытия?
   - Зачем?
   - Просто из любопытства. У вас есть копия?
   - Нет, - солгал Кравиц. - Но основное могу вам  сказать.  Вы  знаете,  от
чего она скончалась. Последствия удара головой о кофейный столик. Пьяной она
не была. Ее не изнасиловали, сношений с мужчиной не имела.  Здоровье  у  нее
было прекрасное. Вскрытие  обнаружило  лишь  один  любопытный  факт,  мистер
Нортон.
   Нортон понял, что его провели; ему стало интересно, что последует дальше.
   - Что именно, сержант?
   - Мисс Хендрикс была на третьем месяце  беременности.  Однажды  во  время
бейсбольного матча Нортон повернулся к зрителям, чтобы  подмигнуть  капитану
болельщиков, и мяч угодил ему в переносицу. То же самое  он  ощутил  теперь.
Внезапный  удар  пришелся  между  глаз,  оглушил,  ослепил.  У  Донны   была
трехмесячная беременность? Значит, это середина января, значит, это Уитмор и
дело менялось  полностью.  Этот  гад  наградил  ее  ребенком,  она  приехала
повидать его и...
   - Вы, кажется, удивлены, мистер Нортон?
   - Конечно, удивлен.
   - Не представляете, кто этот мужчина?
   - Нет.
   - Мистер Нортон, вы что-то скрываете. Почему не быть со мной откровенным?
Если вы действительно любили ее, почему не помочь найти убийцу?
   .Нортон хотел бы помочь. Хотел бы рассказать Кравицу все.  Этот  мерзавец
Уитмор сделал ей ребенка, а потом умыл руки, и если не сам убил ее, то знал,
кто. С одной стороны, Нортону казалось, что  это  так.  С  другой  -  полной
уверенности не было, и  не  хотелось  выдвигать  подобное  обвинение  против
президента. Он  вспомнил  о  старом  сенаторе  Гарри  Нолане.  Если  полиция
обращалась к нему и он рассказал о январской встрече, то следствие  двинется
в нужном направлении. Нортон  надеялся  на  это.  Покрывать  Уитмора  он  не
собирался. К черту. Пусть его хоть вынесут из города на шесте. Но пока  есть
какие-то сомнения, быть ответственным  за  компрометацию  президента  он  не
хотел.
   - Вы не говорили с сенатором Ноланом? - спросил он. - Они с  Донной  были
добрыми друзьями. Он может знать, кто был у нее в январе.
   - Его не оказалось дома, - ответил Кравиц. - Дозвонились  мы  ему  только
вчера вечером. Сегодня наш человек собирался поговорить с ним.
   - Хорошо. -  сказал  Нортон.  -  Простите,  сержант.  Я...  неважно  себя
чувствую,
   Кравиц, пожав плечами, отпустил его. Нортон неуверенно вышел,  миновал  в
коридоре  двух  плачущих  негритянок  и  спустился  на  лифте  в  вестибюль.
Наконец-то все прояснилось. Сукин сын Уитмор, подлый сукин сын.  Нортон  дал
себе слово докопаться до дна. И не рассчитывал,  что  это  за  него  сделает
полиция.  Ему  нужна  была  помощь,  но  не  от  полицейских.   Он   отыскал
телефон-автомат  и  позвонил  в  вашингтонскую  редакцию  чикагской   газеты
"Уорлд". Гейб Пинкус сказал, чтобы он ехал немедленно.
   16
   Вашингтонская редакция чикагской "Уорлд" отличалась спокойным изяществом,
которое чаще встречается в юридических учреждениях, чем в  редакциях.  Когда
секретарша приемной, молодая негритянка, проводила  Нортона  к  столу  Гейба
Пинкуса - ибо нельзя же прямо так входить в редакцию, - то неизящно выглядел
только сам Гейб Пинкус. Все  столы  были  аккуратными,  их  владельцы  модно
одетыми, но стол  Гейба  походил  на  мусорную  кучу,  и  Гейб  среди  этого
беспорядка казался в своей стихии. Галстук его  был  не  по  моде  узким,  а
воротник рубашки сильно потерт.  Старый  твидовый  пиджак  был  разорван  на
плече, брюки хаки заляпаны чем-то красным (Нортон надеялся, что краской), на
правом ботинке отставала  подметка,  и  оттуда  торчали  пальцы.  Чтобы  все
проходящие могли созерцать их, Гейб водрузил ноги на пишущую машинку. Он вел
громкий разговор по телефону.
   - Послушайте, господин министр, оставьте свою  чушь  и  ответьте  на  мой
вопрос. То есть как не подлежит оглашению?  Я  пишу  статью  и  советую  вам
незамедлительно огласить это ради своего же блага.  Ладно,  в  таком  случае
идите к черту!
   Гейб швырнул трубку и подмигнул Нортону.
   - Пусть этот тип поерзает, - сказал он. - Слушай, ленч в "Сан-Суси"  тебя
устроит?
   - А нас туда пустят?
   - Мне, последнему из щедро дающих чаевые, двери всюду открыты.  Эти  типы
не платят мне столько, сколько я стою, и я восполняю  разницу  расходами  на
деловые нужды. После процесса Харригена я потащил на  ленч  всех  присяжных.
Редакции это обошлось в восемьсот долларов, но оно того стоило. Если бы  эти
типы не упекли Харригена, нам пришлось бы  выложить  двадцать  миллионов  по
иску о клевете.
   Похожий на биржевого  маклера  пожилой  джентльмен  за  соседним  столом,
одетый в поношенный костюм фирмы "Брук бразерс", зажмурился и перекрестился.
Гейб не обратил на него внимания и вышел из комнаты  вместе  с  Нортоном.  У
самого выхода из чьего-то кабинета появился элегантный седовласый мужчина  в
отлично сшитом английском костюме, но, увидев Гейба,  юркнул  обратно.  Гейб
подмигнул Нортону и показал на торчащие пальцы ног.
   - Мистер Щеголь не может спокойно видеть мою обувь, - сказал он.  -  Этот
болван был бы рад меня уволить, но  даже  своим  умишком  он  понимает,  что
газете я нужнее, чем он.
   В  "Сан-Суси"  метрдотель  приветствовал  Гейба  с  энтузиазмом,   обычно
приберегаемым для прибывших с  визитом  глав  государств.  Однако  когда  он
предложил лучший столик в центре зала, Гейб покачал  головой  и  настоял  на
столике у стены. Пока они шли по  залу,  всевозможные  политические  деятели
приветственно махали рукой, хмурились, отворачивались, а один из  помощников
министра юстиции поднялся и ушел.
   Молодой официант-француз спросил, что они будут пить.
   - Мне "кровавую Мери", - сказал Нортон.
   - Отличная мысль, - сказал Гейб. - Неси сразу четыре. Не придется  ходить
лишний раз.
   Когда официант ушел, Гейб взял  вазу  с  цветами  и  осмотрел  ее,  потом
опустился на колени и заглянул под стол.
   - Нужно проверить, нет ли микрофонов, - шепотом объяснил он. - Я  никогда
не сажусь  за  столик,  который  мне  предлагают,  но,  возможно,  микрофоны
установлены повсюду. При официанте помалкивай. И  говори  погише,  чтобы  не
слышали за соседним столиком.
   Нортон украдкой глянул  на  соседний  столик,  где  невинно  болтали  две
пожилые дамы. Официант вернулся с четырьмя "кровавыми Мери", а минуту спустя
подошел какой-то маленький кудрявый  человек  и  несколько  минут  болтал  с
Гейбом.
   - Мелкий подонок, - сказал Гейб, когда тот вернулся к своему столику.
   - Кто это такой?
   - Джерри Винсенти. Не знаешь его? Работал в Белом  доме.  Теперь  крупный
лоббист.
   - Не припоминаю.
   - Расскажу тебе одну историю. Понимаешь, такого подлизы, как он,  еще  на
свете не было. И  однажды  его  обожаемый  президент  не  поладил  с  членом
кабинета по фамилии Харпер, тот  считал  себя  слишком  уж  независимым.  Не
членом команды.  Президент  вызывает  Харпера  и  закатывает  ему  лекцию  о
преданности. Но Харпер, дурачок-профессор из колледжа, твердит, что не может
его понять, что был вполне предан. В конце концов президент выходит из  себя
и вызывает своего верного слугу Джерри Винсенти.
   - Джерри, - говорит он, - спал я с твоей женой до того, как ты женился на
ней?
   - Да, сэр, мистер президент, - гордо отвечает Джерри.
   - Спал я с твоей женой после того, как ты женился на ней?
   - Да, сэр, мистер президент, - снова отвечает Джерри  и  весь  сияет  при
этом признании.
   Тут наш славный лидер поворачивается к Харперу и говорит:
   - Вот что я разумею под преданностью!
   Нортон