ник  понял,  что  хороший
адвокат порой ценнее, чем бригада братвы с автоматами и киллер с  оптической
винтовкой. Пока Боксер сидел, его спортсменов стали немножко теснить. Выйдя,
с привычным  неистовством,  жестокостью  и  энергией  он  начал  наводить  в
Ахтумске свои порядки. А  тут  как  раз  подоспел  разбор  между  положением
Балабаном и его соперником Васей Хилым, после которого можно  было  спокойно
перераспределять сферы влияния.
   Боксер под горячую руку устроил пару добрых разборов. На улице Ворошилова
взорвалась  машина  с  тремя  братанами.  На  Ахтумском   валу   расстреляли
отморозков. И начали внаглую заграбастывать то, что по праву принадлежать им
не должно.
   Новым смотрящим стал Тимоха - тот самый, который сунул Художнику  в  руки
финку, когда убивали Гогу.  Казалось,  что  это  было  сто  лет  назад.  Все
изменилось. И Художник уже не тот щенок, которого водил с собой на  сходянки
Зима.
   Тимохе Боксер заявил, что деньги в общак платить не собирается, поскольку
платит в общак в Ростов, и на хрен ему никто не нужен. А если  не  нравится,
то место для стрелки найти - это нетрудно.
   Однажды интересы руднянских и спортсменов пересеклись.
   Спор  был  о  том,  кто  будет  держать  крышу  только   что   отпоенного
продовольственного магазина у железнодорожно вокзала. Хоша считал,  что  эта
точка по праву принадлежит
   Боксер лез туда без всяких оснований, просто потому, что взор его упал на
этот магазин.
   Боксер назначил встречу Хоше и Художнику не где-нибудь в укромном  месте,
а пригласил в ресторан "У Артура" напротив городского управления  внутренних
дел это была гарантия, что там стрелять не будут.
   Боксер за последние годы сильно изменился - растолстел  обрюзг,  приобрел
еще большее высокомерие, чем  раньше.  Говорил  он  с  Художником,  на  Хошу
внимания особо не обращая, чем приводил  того  в  бешенство.  Трюк  это  был
обычный - разжечь у главарей конкурентов неприязнь друг к другу. Дешево,  но
обычно срабатывало. Кроме  того,  Боксер  на  самом  деле  считал  Художника
человеком куда более серьезным, чем Хошу.
   - Художник, ты меня плохо знаешь? - осведомился Боксер.
   - Нормально.
   - Ты понимаешь, что эту точку я вам не отдам никогда. Не  из-за  бабок  -
они там далеко не ломовые. А только из принципа.
   - Понимаю, - кивнул Художник.
   - Тогда какие вопросы, ребята? В общем, с вас штраф пять тысяч зеленью.
   - За что это? - опешил Хоша от такой наглости.
   - За беспокойство. Чтобы не донимали всякими глупостями.
   - Боксер, такой беспредел не пройдет, - воскликнул Хоша.
   - А вы готовы воевать, молокососы?
   - Не надо словами бросаться, - укоризненно покачал головой Художник. '
   - - Молодой еще мораль читать... Через  неделю  счетчик  начнет  щелкать.
Будешь должен не пять, а шесть...
   Пришлось ретироваться. И отдавать точку Боксеру.
   - Мочить его надо! Мочить! - бешено кричал Хоша, мечась по хате.  У  него
был приступ истерики. - Боксер! С И на зоне сукой был!
   - Иди, мочи, - кивнул  Художник.  -  У  них  -  под  сто  стволов.  Много
навоюешь?
   - А что делать?
   - Нужно искать союзников...
   Подумали, обсудили, и Хоша отправился к Тимохе с жалобой на наезд.
   - Тимоха. Не в деньгах дело, я тебе их отдам, хочешь, на общак? Но не ему
же!
   - Утрясем, - пообещал Тимоха.
   Со штрафом Боксер палку перегнул, и сам понимал это. Тимохе удалось  этот
вопрос утрясти. Понятно,  что  вся  эта  история  авторитета  руднянским  не
прибавила.
   Между тем спортсмены  достали  еще  многих  в  городе.  Они  неоднократно
показывали, что на спорных  территориях  конкурентов  терпеть  не  намерены.
Грохнули между делом Татя -  авторитета  из  Октябрьского  района.  Выяснили
отношения с азербайджанской общиной, притом жестко и капитально. Чуть ли  не
под аплодисменты  граждан  организовали  рейды  по  азербайджанским  рынкам,
переворачивая лотки и избивая торговцев. И начали прибирать  к  рукам  самую
выгодную  отрасль  -  торговлю  водкой   и   продуктами.   Зарились   и   на
автозаправочные  станции.   Открывали   коммерческие   магазины   и   фирмы.
Благосостояние  их  росло.  Они  обрастали  полезными  людьми,   адвокатами,
специалистами разного профиля, финансистами. И не жалели  денег  на  взятки.
Боксер раздавал их мешками, зная, что большие деньги там, где власть.
   И нещадно давили всех, кто вставал на пути.
   Боксер стал непроходящей зубной  болью  для  очень  многих.  И  с  каждым
месяцем он набирал силу и становился все более недосягаемым.
   Такая была обстановка в Ахтумске той  поздней  промозглой  весной,  когда
Художник познакомился с Вовой  Шайтаном.  Встретились  они  в  зале  игровых
автоматов - первом объекте, которому руднянские стали делать крышу.
   Шайтан резался в автоматы самозабвенно. На нем был защитный бушлат.  Щека
его нервно дергалась. Он играл в игру-стрелялку,  провалившись  полностью  в
виртуальную  реальность  набирая  рекордные  очки.  Лицо  приняло   жесткое,
серьезное выражение. Когда он расстреливал компьютерных  противников,  глаза
торжествующе прищуривались. Он будто сводил с ними давние счеты.
   Что толкнуло Художника подойти к этому долговязому, жилистому,  странному
парню лет двадцати пяти на вид, он и сам не мог сказать.
   Шайтан вытащил из кармана последнюю мелочь, потом  махнул  рукой,  вышел,
сел на скамейку у павильона и уставился куда-то  вдаль,  поверх  плоских,  с
колючими кустами антенн крыш многоэтажных домов.  Лицо  было  все  такое  же
сосредоточенное, серьезное, задумчивое.
   Художник присел рядом и спросил:
   - Не помешаю?
   Шайтан скосил на него глаз и неопределенно пожал плечами  -  то  ли  знак
согласия, то ли безразличия.
   - По пивку? - предложил Художник.
   - Нет денег, - вяло ответил Шайтан.
   - Угощаю. - Художник встал с лавки, отправился к ларьку и вскоре вернулся
оттуда с несколькими банками импортного пива. -  Меня  зовут  Художником,  -
сказал он.
   - Вова. Кликуха - Шайтан, - ответил парень. - Восточный злой дух.
   - Воевал? - спросил Художник, кивнув на иссеченные шрамами руки парня.
   - Немножко.
   - Карабах? Чечня?
   - Всяко бывало.
   - Десантник?
   - Более веселая команда... Тоже воевал? - усмехнулся  спецназовец,  кивая
на татуировку на руке собеседника и дергая щекой - тик был постоянный.
   - Да. Тоже война, - кивнул Художник. - Каждого против каждого.
   - Один против всех - куда хуже, - то ли улыбнулся, то и  скалился  бывший
вояка.
   - Чего мы тут сидим? - спросил Художник. - У меня хата неподалеку.  Пошли
посидим, дернем по рюмашечке за знакомство.
   - Нет, это предел, - Шайтан показал на банку пива.
   - Ну тогда хоть порубаем как положено. Варька нам мясца конкретный  такой
кусочек соорудит. Огурчики, помидорчики.
   - Жена?
   - Шалава.
   - Все бабы - шалавы... Пошли.
   Шайтан производил впечатление  человека  немного  не  в  себе.  Сознанием
отлетавшего в какие-то другие  сферы,  но  не  от  наркотиков,  а  какого-то
глубокого внутреннего диссонанса. Какая-то темная неустроенность  плескалась
в нем.
   Зачем Художник потащил его на хату? Сработало  чувство  -  как  любовь  с
первого взгляда - именно этот человек ему нужен.
   - С работой как? - спросил Художник, когда  Варька  суетилась  на  кухне,
разделывая мясо.
   - Никак. Пенсия от государства. И комната в общаге.
   - Противно?
   - Что?
   - Что ты жизнь клал за этих  жирных  свиней,  которые  сегодня  тут  всем
заправляют. И за сопляков дешевых на иномарках, которые хрусты не считают.
   -  У  самого-то  тоже  небось  тачка  не  "Запорожец",  -  кинул   Шайтан
пронизывающий, мрачный взгляд на Художника.
   - Э нет, Вова. Я - волк. У меня клыки есть. У меня  по  жизни  правильное
воспитание. И ты такой же.
   - Ну и чего?
   - А то, что сопляков и жирных боровов  прессовать  надо.  Всех!  И  всеми
способами! Чтобы они не чувствовали, что все вокруг принадлежит  им.  Каждая
свинья должна знать, что в лесу рядом волк не дремлет.
   Шайтан ничего не ответил, на лице не отразилось  никаких  чувств,  только
кивнул то ли  в  знак  одобрения,  то  ли  просто  так.  Только  щека  опять
дернулась.
   - Скажи, ты со мной согласный? - напирал Художник, пытаясь вызвать  гостя
на разговор.
   - Знаешь, что такое в зиндане сидеть у моджахедов?
   - Афган?
   - Таджикистан. Наша группа  пошла  на  обычную  разведывательную  вылазку
рядом  с  границей.  Не  в  первый  раз.  И,  думали,  не  в  последний.   И
напоролись... Дрались мы как бешеные. Меня контузило. Потом ничего не помню.
Очнулся в тюрьме... Знаешь, Художник, а ведь  там  страшно.  Очень  страшно.
Первое время. А потом освобождаешься от всего.  Остается  лишь  твой  чистый
дух, да.  Чистый  дух.  Потому  что  тело  уже  не  принадлежит  тебе.  Тебе
принадлежит только твоя воля. И желание жить. И смерти уже не  боишься.  Все
уходит - страх, ожидание смерти. Остается только дух, - Шайтан  говорил  это
медленно, растягивая слова, смотря на свои руки мутным взором.
   - И ты выжил.
   - Я выжил. Единственный из нашей группы.
   - Обменяли?
   - Почти, - сказал он таким тоном, что дальнейший  разговор  на  эту  тему
становился бессмысленным.
   Он замолчал. Это был единственный раз, когда Шайтан  что-то  рассказал  о
себе.
   - Так как насчет того, чтобы помочь боровов давить? Чистый дух - конечно,
хорошо, но с этой земли нас пока не попросили. И мы  еще  можем  многое,  а,
Шайтан?
   - И чего теперь?
   - Работа есть. Не пыльная.
   - Какая?
   - Пока бабки собирать. А потом - посмотрим.
   - А что, - задумчиво произнес Шайтан и широко  улыбнулся  -  улыбка  была
жутковатая. И Художник понял, что этот человек - сам по себе оружие. И нужно
обращаться с ним аккуратно.  Если  такой  тип  выйдет  из-под  контроля,  он
превратится в кобру, и остановить его будет нелегко - таких  слишком  хорошо
учат выживать и убивать. - Попробуем.
   Через два дня Художник привел Шайтана в команду и сказал, что отвечает за
него головой. И Шайтана приняли.
   Заявившись однажды в общагу к Шайтану, Художник еще раз убедился  в  том,
что тот полный псих. Вся комната была завалена литературой по оккультизму: о
переселении душ, об уровнях  ментальности  и  кармических  воплощениях.  Сам
Шайтан сидел в позе лотоса на раскладушке и медитировал.
   А вскоре Художник в первый раз увидел Шайтана в деле.
   Команда обмывала очередную удачную сделку в том  деревенском  доме,  куда
после выхода за  порог  зоны  привезли  Художника.  Надрались,  как  всегда,
прилично. Варька накурилась анаши и хохотала как сумасшедшая. Башня  перепил
водки, ему тоже было  весело.  И  свое  веселье  он  направил  почему-то  на
Шайтана.
   - Так ты в плену сидел? Шайтан пожал плечами.
   - У черных, да?
   Шайтан  кивнул  равнодушно,  он  весь  вечер  посасывал  бутылку  легкого
столового вина, ему было скучно, но щека дергалась меньше обычного.
   - Черные, - не отставал Башня. - Страшные, вонючие черные, да?
   - Страшного ничего нет... Если не боишься, - зевнув, произнес Шайтан.
   - Бывают... Такая чернота... Рэжут, да. Всех рэжут.  И  пленных  тянут  в
зад, да, - Башня вызывающе ухмыльнулся, глядя на Шайтана.
   Тот опять пожал плечами. И  вдруг  молнией  рванулся  вперед,  захлестнул
поясом от халата шею Башни и завалился с ним в  угол,  так,  чтобы  не  дать
другим помешать им. Художник, насмотревшийся немало, понял, что сейчас  пояс
просто перебьет Башне шею и ничего тому не поможет.
   Каратист Брюс рванулся было на помощь другу. Тут Художник крикнул:
   - Хва, пацаны!
   Тут Шайтан отпустил шею противника, встал с  пола  и  пообещал  спокойно,
только судорогой свело лицо:
   - В следующий раз умрешь...
   - Ты че... - Башня прокашлялся... - Ты чего? Больше Шайтан не обращал  на
него внимания, его не волновали яростные  взгляды,  которыми  его  буравили.
Художник видел, что Шайтан совершенно не боится смерти. Он относится к  ней,
как к  чему-то  незначительному.  Так  ведут  себя  люди,  которых  уже  раз
похоронили.
   Шайтан с самого начала слушался только  Художника.  Остальных  не  считал
особо за людей и не задумался бы, чтобы удавить. Художник очень скоро понял,
какое сокровище приобрел в лице бывшего сержанта группы спецназа, прошедшего
через ад моджахедского плена и растерявшего там добрую часть своей души.

***

   Вика сидела в продавленном кресле и опять дымила сигаретой. Пачка  у  нее
кончалась.
   Квартира была просторная, трехкомнатная,  небрежно  обставленная  старой,
растрескавшейся, сто лет не ремонтировавшейся мебелью. Гурьянов и Вика  были
в комнате вдвоем.
   - Лена. Мы с ней познакомились в Хургаде четыре года  назад.  Как  сейчас
помню - шумный такой отель "Аладдин".  Она  была  на  редкость  искренним  и
обаятельным человеком. И Костя, - Вика судорожно вздохнула.
   - Я не помню вас среди знакомых Константина,  -  сказал  устроившийся  на
диванчике с гнутыми ножками напротив нее Гурьянов.
   - Зато я слышала о вас, - после вызволения девушки они перешли на "вы". -
У вас ведь вечно что-то не ладилось в жизни.
   - Это говорил Костя?
   - Я это поняла из его оговорок. Он не  очень  любил  говорить  о  вас.  Я
однажды спросила - кто его брат. Он так протянул с улыбкой: "О-о! Терминатор
а-ля рус". А я... Я спросила: что, такой страшный? Он ответил  -  ничуть  не
страшный, но очень серьезный. Таким людям трудно.
   - Трудно, - криво улыбнулся Гурьянов.
   - Год назад мы ездили втроем отдыхать в Италию.  Изумительный  вечер.  Мы
сидели перед фонтаном Треви. Там было столпотворение туристов, и все  кидали
монеты. Монета, брошенная в фонтан  Треви,  приносит  счастье.  И  почему-то
разговор зашел о вас. Лена сказала: "Никита - человек, который может  все  и
не имеет ничего. Не дай бог тебе такого мужа. Будешь гордая, но голодная".
   С кухни появился Влад с подносом, на котором стоял кофейник с чашками. Он
уселся поудобнее, налил себе кофе в чашку и спросил:
   - Вика, что было в тот день, когда их расстреляли?
   - Что было? - она пожала  плечами.  -  Ничего  особенного.  Я  проснулась
пораньше. Села в машину. Заехала к Гурьяновым.
   - Зачем?
   - Лена обещала штуку долларов. Я шкаф-купе купила, и еще в ванной кое-что
доделать надо было. Партнеры на фирму должны  были  деньги  перечислить,  но
тянули.
   - Что дальше?
   - Я зашла в квартиру. Они собирались ехать куда-то всей семьей. Лена  уже
привела себя в порядок. Костя спросил: тебя  подвезти?  Я  сказала,  что  на
своем авто. Спустилась вниз. Сперва хотела подождать их. Но потом решила  не
ждать. Их пять минут - это два часа. Выезжая со двора, я видела этих.
   - Киллеров?
   - Да. Трое парней.
   - Быки?
   - Я бы не сказала. Блеклые.  В  блеклых  одеждах.  На  блеклой  машине  -
зеленом "Иж-Комби".
   - Как вы узнали о произошедшем?
   - Из "Дорожного патруля". Свидетельница описала киллеров, и я  вспомнила,
что видела их в том "Иже"... Один из них напал сейчас на меня во дворе.
   - Вы их видели раньше?
   - Нет. Никогда.
   - Почему они пришли к вам?
   - Не знаю. Я ничего не знаю,  -  она  всхлипнула  и  смяла  о  пепельницу
недокуренную сигарету. Она докуривала сигарету до  половины,  потом  на  нее
накатывали воспоминания, она или разламывала сигарету, или давила ее с силой
в пепельнице. Она вытащила очередную сигарету.
   -  Вы  очень  много  курите,  -  сказал  Влад.  -  Вредно  для  здоровья,
поговаривают.
   - Что? - Она непонимающе посмотрела  на  него.  -  Много  курю  я  только
последние дни... Вы не представляете, какой это удар. Я...  Я  не  пошла  на
похороны. Я виновата, но я не могла... Я не могла, - ее опять стало  трясти.
- За что им такое? За что?
   - Вам тот же вопрос - за что могли их убить?
   - Не знаю. Я же ничего не знаю... У меня не было с Костей  никаких  общих
коммерческих дел... Но в последнее время он был сам не свой.
   - У вас были общие знакомые? - спросил Гурьянов.
   - Было. Несколько человек.  Но  .какое  это  имеет  отношение  к  делу?..
Однажды Костя разоткровенничался.
   - И что?
   - У него был минор. Он сказал: спешишь, хочешь взять  все,  участвуешь  в
забеге, где еще много бегунов. Разгоняешься, считаешь, что пришел первым,  а
финишная лента захлестывает тебя за шею.
   - У него были какие-то неприятности на работе? - поинтересовался Влад.
   - Мне казалось, он влез в какую-то историю. И стал  дерганым.  Знаете,  у
всех бывают черные полосы, когда все вдруг  начинает  идти  наперекосяк.  Он
вошел в эту полосу неудач.
   - Каких - не говорил?
   - Я же не его секретарша! Почему  вы  не  идете  к  нему  на  работу,  не
спрашиваете? Почему вы донимаете меня?! - Она вскочила, схватила со  столика
свою сумочку.
   - Вы далеко? - поинтересовался Гурьянов.
   - Домой! - воскликнула она.
   - А, - кивнул Влад. -  Там  вас  уже  ждут.  Один  с  топором  и  двое  с
носилками.
   - Что?!
   - Вы забыли?
   Она упала в кресло и уткнула лицо в ладони. Потом откинула волосы.
   - Я не знаю. Я ничего не знаю.
   - А я знаю, - сказал Гурьянов. - Вас будут искать. Похоже, убийцам немало
известно о вас. Родственники, близкие знакомые в Москве есть?
   - Нет! Родители умерли в прошлом году! Знакомые, как у всех. А  друзья...
Лучших друзей я вот потеряла...
   - Вы кем работаете?
   - Коммерческий директор фирмы "Глобус". Рекламный бизнес.
   - Большая фирма?
   - Небольшая. Одиннадцать человек... Мне завтра  по  горло  надо  быть  на
работе.
   - Вы так торопитесь на тот свет? - скучающе осведомился Влад.
   - Что вы говорите?!
   - Я бы на вашем месте воспользовался гостеприимством и пожил бы здесь...
   - Но...
   - Вика, жизнь дороже. И не выходите лучше из дома.
   - Это что, тюрьма?
   - Вас никто не задерживает. Но  тогда  я  не  отвечаю  за  вашу  жизнь...
Устраивайтесь, - махнул приглашающе рукой Гурьянов.  -  Вас  не  смутит  мое
общество? Но нам по комнате хватит.
   - Ладно... Вы правы... Ладно...
   - Располагайтесь. У нас еще дела, -  Гурьянов  встал.  Они  устроились  в
машине.
   - У девчонки истерика, - сказал Влад.
   - По-моему, она ничего не знает.
   - Она может наделать глупостей.
   - Не наделает, - отмахнулся Гурьянов. - Она уже  взяла  себя  в  руки.  И
теперь больше думает о своем здоровье...
   - Я единственно не понимаю - кому она  понадобилась?  -  покачал  головой
Влад. - Может, киллеры видели ее у дома? И теперь боятся, что  она  опознает
их.
   - Тогда почему они заявились к ней только сегодня, а не неделю назад?
   - Только сейчас установили точно, кто она и где обитает.
   - Да?.. Ерунда. Все-таки мне показалось, что она что-то недоговаривает...
Зачем бандитам гоняться за ней? Или она что-то знает. Или что-то имеет,  что
им нужно, - Гурьянов вынул из кармана похожую на пейджер коробку.  Нажал  на
кнопку.
   - Это чего? - спросил Влад.
   - Я микрофон прилепил в  комнате.  Посидим,  послушаем,  кому  она  будет
названивать, пока нас нет. У нее в сумочке сотовый телефон.
   Они просидели в машине с полчаса. Но микрофон доносил только всхлипы.
   - Без толку. Она не собирается ни с кем созваниваться и ничего делать,  -
сказал Влад. - Она решила пока довериться нам.

***

   Новый воровской положенец Тимоха и Боксер через некоторое время вцепились
друг в друга. У обоих характер был бараний, они уперлись рогами  и  уступать
другу другу не хотели. И началась  война,  первым  в  которой  пал  один  из
приближенных нового воровского положенца Кобзарь.
   До  этого  Кобзарь  пережил  три  покушения.  Два   раза   выбирался   из
изрешеченной пулями машины. Он был везунчиком. Никогда не  выходил  из  дома
без охраны.
   Но в тот день вышел из дома один. Сел в  свой  двухсотый  "Мерседес".  По
дороге спустило колесо - уже при осмотре места происшествия выяснилось,  что
на дорогу доброжелатель выбросил несколько ежиков - спаянных острых гвоздей.
Шина лопнула. "Мерседес" прижался  к  обочине.  Кобзарь  вылез  переставлять
колесо. Тут ему и уперся в