- Все понятно. Если появятся еще - сразу звони, - и дал отбой, со  стуком
положил на стол телефон.
   - Что случилось? - спросил Влад.
   - У меня были гости.
   - Гости? Кто?
   - Они.
   Как сотрудник  Службы,  Гурьянов  имел  адрес  прикрытия  -  квартиру  на
северо-западе Москвы, где он был прописан, но которая нередко использовалась
совершенно для других целей. Она контролировалась одним из соседей,  который
подрабатывал на Службу и сообщал обо всех подозрительных моментах. И вот  на
эту квартиру  заявились  гости  -  двое  племенных  бугаев,  представившихся
сотрудниками милиции. Они  предъявили  какие-то  красные  корки  и  настырно
интересовались, где хозяин восемнадцатой квартиры. Перед этим  они  же  пару
раз приезжали, крутились у дома. Один из них по описаниям явно подходил  под
бойца ахтумской команды.
   - По мою душу. Они нас вычислили обоих, - сказал Влад.
   - Кто-то опять слил информацию, - сказал Гурьянов. -  И  на  тебя.  И  на
меня.
   - Да, вложили нас в праздничной упаковке, кивнул Влад.
   - Этот адрес я называл только, когда меня вызывали в вашу контору.
   - И что значит? - недовольно поморщился Влад.
   - Что нас продал кто-то из ваших.
   - С  этим  не  поспоришь,  -  вздохнул  Влад.  -  Веселые  дела  в  нашем
царстве-государстве.
   - Теперь ни тебе, ни мне на поверхность хода нет. Пока...
   - Пока не закончим полностью зачистку, - поддакнул Влад.
   - Верно, старшина, - кивнул Гурьянов.

***

   При здравом раздумье Художник понимал, что действительно перегнул  палку.
И вообще забирает крутовато. Но тут уж как при  прыжках  с  трамплина:  если
разогнался, то только лететь  вперед  и  мягко  приземляться,  а  в  воздухе
тормозить - это ни у кого не получится.
   Плюс к этому знаменитое упрямство Художника, заставлявшее стоять на своем
и когда нож у горла. Он знал, что никогда в жизни не уступит  ни  лаврушнику
Гарику, ни кому бы то ни было иному.
   Наказали руднянские армян в обычном порядке. Взлетел на воздух только что
пригнанный из Германии новенький  "Мерседес"  главы  армянской  общины  Рафа
Григоряна. Заполыхал склад,  где  хранилась  партия  товаров  000  "Кавказ".
Нескольких  армянских  торгашей  избили  резиновыми  дубинками,  отправив  в
больницу.
   -  Люди  горячие.  Жди  ответа,  -  сказал  Армен.  Хотя  он  и  был   по
национальности армянином, и  воевал  в  Карабахе,  но  со  своими  земляками
предпочитал не общаться, решив для себя, что он работает на руднянских, и  с
этого пути не собирался сворачивать.
   - Не будет пока ответа, - сказал Художник. После того как вора  в  законе
Гарика выкинули из города, армянская община на активный отпор не решится.
   Ахтумской милиции разборы  надоели  давно,  кроме  того,  у  общины  были
кое-какие связи в руководстве областного УВД, потому сотрудники милиции рыли
носом  землю.  Они  задержали  нескольких  руднянских,   вычислили   одного,
принимавшего участие в избиении армянского торговца. Тот делал Круглые глаза
и талдычил, что к корешам просто черные  придрались,  ну  и  получили.  Даже
когда ему наваляли рубоповцы по первому разряду,  выбить  ничего  не  могли,
поскольку был он обычный шпаненок, просто нанятый для этой работенки.
   Между тем на ликерке  кипели  страсти  вокруг  дележа  акций,  управления
предприятием. Подал было голос  профсоюз,  но  Гринберг  в  своей  привычной
манере быстро разрешил проблему -  кого-то  подмазал,  на  кого-то  надавил,
кого-то  облапошил.  И  практически  получил  под  контроль  ТОО  "Эльбрус".
Естественно, интересы Художника тоже забыты не были.
   Руднянские,  как  принято,  достаточно  быстро  обросли  для   финансовых
операций, отмывки денег подставными фирмами, счетами, какими-то улыбающимися
молодыми людьми - менеджерами, референтами, консультантами.
   Росло соответственно и количество активных членов группировки.  Некоторых
Художник уже в лицо не знал. Но ядро - бригада, которая  занималась  мокрыми
делами и которая была в курсе основных  дел,  -  составляло  меньше  десятка
человек.
   Вместе с Гринбергом они начали открывать торговые точки в других областях
- создавали сеть фирменных магазинов "Эльбрус". Естественно, в  тех  городах
своя братва не дремала. И разборы не заставили себя ждать.
   В Тверской области местная братва  наехала  на  коммерсантов,  когда  еще
только оформлялись регистрационные документы на магазин  "Эльбрус".  Бандиты
действовали по правилам - пришли в офис, поинтересовались что и как, под кем
лежит магазин, и сразу забили стрелку.
   Стрелка  состоялась  тихим  прозрачным  вечерочком  за  дырявой   оградой
захиревшего тракторного парка,  на  фоне  ржавых  комбайнов  и  сенокосилок.
Художник приехал один на скромной "Волге". Это стал  его  фирменный  понт  -
появляться на старенькой машине,  скромно  одетым,  не  выпячивать  челюсть,
говорить спокойно, а когда слов не хватает - действовать  сразу,  без  мата,
ругани, пальцевания. И действовать по заранее продуманному в мелочах  плану,
предельно жестко.
   Противная сторона, состоявшая из  полутора  десятков  быков,  прибыла  на
сияющем, с финтифлюшками и тонированными  стеклами  джипе  -  явно  угнанном
где-то в  Европе  и  проданном  за  полцены,  двух  "девятках"  и  новенькой
"БМВухе".
   Художник  вылез  из  машины,  поежился.   Местные   несколько   удивленно
посмотрели на него - они привыкли, что стрелка должна быть  стрелкой,  чтобы
народу было много, чтобы сверлили друг  друга  ненавидящими  взорами,  чтобы
ненавязчиво угрожали, мерялись связями и, наконец, пришли  бы  к  консенсусу
или вцепились бы друг в друга.
   Навстречу  Художнику  вышел  лысоватый   пузан,   обильно   разрисованный
татуировками. Его пальцы были унизаны золотыми с  бриллиантами  перстнями  -
мода на этот прикид в Твери еще не прошла. Это был местный авторитет Тулуп.
   - Здорово, братки, - Художник небрежно в приветствии махнул рукой, лениво
зевнул и уставился на бугая.
   - Здорово, коль не шутишь, - кивнул Тулуп. - Чего один ходишь по лесу? Не
страшно?
   Художник только пожал плечами.
   Бугай  ждал  продолжения  честного  базара.  Художник   стоял,   скучающе
рассматривая его, и молчал.
   - Глухонемой? - не выдержал бугай.
   - Ты позвал, ты и говори. У меня к вам претензий нет.
   - Зато у нас есть. Стекляшку поставили на нашей земле. Налоги не платите.
Нехорошо.
   - Кому нехорошо?
   - Не по правилам.
   - Вот что, Тулуп. Мы не фраера.  Мы  -  порядочные  люди.  А  люди  людям
работать не мешают.
   - Не знаю, как у вас там, в Ахтумске. А у  нас  -  поставил  стекляшку  -
плати, хоть ты кто.
   - И ты знаешь, кто мы?
   - Знаю.
   - Значит, плохо знаешь... Предложение одно - вы отваливаете, и мы  больше
друг друга не видим.
   - Ну ты борзый.
   Художник опять пожал плечами.
   - Д как тебя сейчас в багажник?  -  осведомился  Тулуп.  -  Да  на  базар
настоящий, без дураков. А...
   - Ты же взрослый человек, Тулуп. Двое детей, жена красавица.
   - Ты чего, шкура? - подался вперед главарь.
   - Сейчас школьный  день  заканчивается.  Жена  забирает  из  школы  твоих
сопляков... Ну а дальше, как вести себя будешь...
   - Я тебя на куски казню, - прошипел Тулуп.
   - Начинай, - усмехнулся Художник.
   Тулуп прижмурился...
   Художник знал, что у каждого человека есть  слабые  места.  И  знал,  что
каждую  акцию  надо  готовить  очень  тщательно,  узнавая  все  об  объекте.
Предводителю местной братвы было за сорок лет, и его слабость  была  в  том,
что он души не чаял в своих детях-близняшках и жене. Горилла,  отвязанная  и
жестокая, с близкими он становился  смирным  и  чувствовал  себя  виноватым.
Художник считал, что  такие  кадры,  как  Тулуп,  достойны  презрения.  Если
занялся делами, у тебя не должно быть ахиллесовой пяты. И ты не должен  быть
привязан ни к кому. Привязанности гирями тянут к земле. Так, что можешь и не
встать.
   Практически у всех, с кем сталкивался  Художник,  семьи  были  той  самой
ахиллесовой пятой. И у братвы считалось  недостойным  вовлечение  близких  в
разборки. Другое дело у лоха-коммерсанта взять в заложники ребенка -  всегда
пожалуйста. Но между своими так не принято. И не по высоким соображениям,  а
из вполне практических резонов - сегодня ты украл ребенка,  завтра  похитили
твоего и искромсали на куски ржавыми ножами.
   Художник же никогда не следовал никаким правилам.
   - Теперь слушай меня. Нам ваш городишко дерьмовый нужен как  прошлогодний
град, - сказал Художник. - Нам вас тут теснить без интереса. Но  и  свое  не
отдадим. Хочешь  войны...  Так  ведь  мы  не  Красный  Крест.  Мы  воюем  по
беспределу. И детские стоны нас не остановят. Не веришь - наведи справки...
   - В машину его, - кивнул Тулуп своим бугаям.
   Художник поднял руку. И один из бойцов  тут  же  рухнул,  схватившись  за
ногу.
   Шайтан   заблаговременно   оборудовал   огневую   точку   на   дереве   и
замаскировался, как положено снайперу. Английская винтовка с  пламегасителем
и прибором бесшумной стрельбы стоила целое состояние.
   Быки кинулись врассыпную, на ходу выдергивая стволы и  озираясь.  Они  не
знали, где затаилась смерть.
   Тулуп стоял, набычившись. Художник даже не двинулся.
   - Ну ты... - Тулуп не договорил.
   - Я так думаю, вопрос мы порешили, - сказал Художник.  -  Магазин  сгорит
или хозяин ногу подвернет - вы теперь у нас страховое общество... Тулуп,  не
обостряй. И со стороны на разбор никого не зови. Нам никто не указ.  Мы  вон
из Ахтумска Гарика Краснодарского поганой метлой вымели, а он не тебе  чета,
он коронованный. И пасть разинуть не успел. Так что дороже встанет. Лады?
   Бушевала под толстой  черепной  коробкой  Тулупа  буря"  метались  черным
ураганом противоречивые чувства - от порыва  в  злобе  вцепиться,  зубами  и
рвать этого хладнокровного да и до опасливого - забиться  в  щель  и  больше
никогда не возникать на его пути.
   - Без обид, Тулуп - немножко сдал назад  Художник.  -  Худой  мир  лучше
доброй войны. Забыли раздор?
   - Забыли, - процедил Тулуп.
   - Вот и хорошо.
   - Художник обернулся и пошел к "Волге", ощущая, как его  затылок  буравят
ненавидящие взоры, и ожидая выстрела в спину. Всегда есть шанс нарваться  на
психов, на которых не действуют никакие доводы.
   Он сел в машину и тронул ее. На шоссе прижал машину к обочине, остановил,
оторвался от рулевого колеса. И провел ладонью по вспотевшему лбу, посмотрел
на руки - они мелко дрожали.
   Напряжение спадало. Оставалось чувство торжества и ликование.  Он  ощущал
себя спортсменом, взявшим очередной рекорд. Крутизна хренова! Настропалились
фраеров пугать, думают, им волк по зубам! Только зубки у них стертые!
   Художник всегда испытывал пьянящую радость, когда ломал  ситуацию,  когда
устанавливал власть своей воли. В этом был единственный смысл его жизни...
   Еще в паре мест подобные выяснения отношений прошли вообще бесконфликтно.
Обычно  местные  придерживались  понятия  -  братва  братве  должна   давать
работать, лишь бы не хамели и шла хоть какая-то отстежка в местный  общак  -
это долг чести.
   Общак команды рос как на дрожжах. Теперь расходы в  десяток-другой  тысяч
баксов не  казались  чрезмерными.  Художник  прикупил  двухэтажный  коттедж,
"Опель-Фронтеро". К роскоши он относился в целом  спокойно,  но  к  хорошему
привыкаешь быстро и вскоре представить  не  можешь,  что  можно  жить  хуже.
Шайтан же только недавно выбрался  с  общаги  -  его  жизнь  там  устраивала
вполне, и ему, по большому счету, не надо было ничего. Галка, организовавшая
еще  две  интимные  фирмы,  приобрела  пятикомнатную  квартиру,  делала  там
евроремонт, план которого высмотрела в итальянском каталоге. Художник  нашел
ей бригаду хороших строителей, которых Галка постоянно предлагала кинуть.
   - Чего с нас деньги какие-то строители требовать будут?! - кричала она.
   - Галка. И я это слышу от дамы?  Привыкай  жить,  как  положено  леди,  -
усмехнулся Художник.
   - Нет, но отстегивать такие бабки, - она чуть не плакала.
   - Да, когда привыкли только брать...
   - Эх, - вздыхала она и, вынув целлофановый пакет  с  баксами  из  кармана
новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя,
шла расплачиваться со строителями за только  что  отремонтированную  большую
комнату и ванную.
   Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное  значение.  В
областном выставочном зале прошла его персональная  выставка.  У  него  было
какое-то непонятное ощущение - будто он взмыл вверх, ощутил сладость  полета
и вместе с тем  открылся  для  всех,  распахнул  свою  душу.  Выставка  была
воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как  карикатуриста,  а
теперь познакомились как с хорошим графиком.
   После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И
вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль - а на что он переводит  свою
жизнь?  Что  он  творит  со  своей  душой?  С  кем  он  общается  -   толпой
одноклеточных тварей, не способных даже попытаться заглянуть внутрь себя?  И
на миг накатила такая жалость к себе  и  растраченным  годам...  но  тут  же
ушла...
   Однажды возникло новое дело, последствий которого никто тогда представить
не мог.
   - Тут один джентльмен за несколько неслабых  партий  левака  вагон  денег
задолжал, - сказал Гринберг однажды, пригласив  Художника  в  свой  офис.  -
Раньше с ним проблем не было, а теперь...
   - Кто такой? - осведомился Художник.
   - Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе.  Уже  месяц  кормит
меня обещаниями.
   - И что?
   - Будет еще год кормить, - вздохнул Гринберг.  -  Думаю,  он  нас  просто
кинуть собрался.
   - Такой смелый?
   -  Такой  жадный.  И  еще  -  ему  крышуют  торгуевские.  Есть  такие   в
Подмосковье.
   - Слышал я. Зеленый у них в паханах.
   - Так ты все знаешь, -  всплеснул,  руками  Гринберг,  умильно  глядя  на
собеседника.
   - Предлагаешь с Зеленым на разбор?
   - А чего?
   - Гляжу я на тебя, Лева...
   - Андрюша, ты  энергичный  молодой  человек  У  тебя  все  получается...
Восемьдесят пять тысяч долларов! Ты можешь представить!
   - Могу.
   - Взяли и кинули... А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну,  сам
знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни.
   - Значит, мальчик-одуванчик,  -  задумчиво  произнес  Художник,  которому
совершенно не хотелось связываться с торгуевскими. Там команда была  мощная.
И совершенно безбашенная.
   - Да. Ты себе не представляешь, что это за фрукт. Ой, что это за фрукт, -
закачал головой Гринберг.
   - Посмотрим. Может, удастся этот фрукт сорвать, - пообещал Художник.
   - Сорви, Андрюша. Сорви...

***

   Способы выявления источника утечки информации существуют со  времен  царя
Гороха одни и те же. Самый простой из них  -  подбрасываешь  тому  человеку,
которого подозреваешь  в  том,  что  он  осведомитель  противника,  какие-то
сведения, требующие  немедленного  реагирования,  и  смотришь  -  если  есть
реакция, ясно, у кого рыльце в пушку. Но тут  возможны  многие  варианты,  в
зависимости от творческой фантазии.
   Первому Влад позвонил своему бывшему сослуживцу майору  Ломову,  ставшему
начальником отделения:
   - Привет.
   - Кто говорит? - осведомился Ломов,
   - Лом, ты что? Не узнаешь? Это Влад. Секундное молчание.
   - Давно не возникал, - произнес Ломов.  -  Тебе  еще  деньги  по  расчету
положены. Кто будет забирать?
   - А что, много накапало?
   - Немного. Но на бедность...
   - Ага, - кивнул Влад. - На бедность - это по мне.
   - Ты уже решил, чем будешь заниматься?
   - А куда может пойти бывший рубоповец? Или в бандиты. Или в бизнесмены.
   - Но ты-то небось в частные сыщики пойдешь.
   - С чего взял, Лом?
   - А куда тебе еще, Влад? усмехнулся майор Ломов. Иначе  тебе  -  тоска  и
скука.
   - Действительно, куда...
   - Так что, решил ты, куда идти? - не отставал Ломов.
   - Решил. На кладбище.
   - Что? - опешил Ломов. - Могилы копать?
   - Зачем? Лежать в них... Меня чуть не грохнули на днях.
   - В смысле?
   - В  прямом.  Теперь  сижу,  гадаю  -  кто  из  старых  клиентов  момента
дожидался.
   - Вот что, - помолчав, произнес Ломов. - Ты подъезжай вечером в  контору.
Переговорим.
   - Нет. В контору не поеду. Но встретиться нам надо.
   - Ты у себя дома?
   -  Я  что,  смертельный  враг  своему  здоровью?  -  удивился   Влад.   -
Пристроился.
   - Где хоронишься?
   - Есть хата. Магазин "Самоцвет" знаешь? Да  знаешь  ты.  Мы  там  Глобуса
сторожили. У его входа.
   - Хорошо. Когда? - осведомился Ломов.
   - Давай часа через два.
   - Нет, я сейчас уезжаю. Давай в пять вечера.
   - Как скажешь. Мне все равно. Идти-то двести метров... Гурьянов  подъехал
к магазину "Самоцвет" в полчетвертого. Одет он был так же, как и на  встрече
с Крошкой, - стареющий хиппи в круглых очках и с букетом в  руке.  Он  нашел
хорошее место для обзора. И  вскоре  высмотрел  шустрых  молодых  ребят.  Те
неторопливо прогуливались, но явно  кого-то  высматривали.  Один  подошел  к
дворнику, ткнул  удостоверением,  задавал  вопросы.  Еще  поспрашивали  одну
бабку.
   В пять часов появился майор Ломов. Он явно нервничал, прохаживался  перед
магазином из стороны в сторону и все время смотрел на часы. Все это время те
молодые люди держались на почтительном расстоянии.
   Наконец Ломов уселся в свой подержанный "Мерседес"  и  подался  восвояси.
Через пару минут собрались в  путь  и  молодые  люди.  Они  сели  в  зеленый
"Опель-Сенатра".
   Гурьянов бросился к своей "Волге", прыгнул  на  сиденье,  сорвал  очки  и
кепку, натянул куртку и прилепился к "Опелю".
   - Я повел их, - произнес он в микрофон рации. - Зеленый  "Опель-Сенатра".
Смотри нас на перекрестке. Мы двигаемся центру. Не пропусти. Понял?
   - Понял, - сказал Влад.
   На двух машинах вполне можно вести одну машину. Парни в "Опеле" так и  не
засекли за собой "хвост" и спокойно добрались до проспекта Вернадского.  Там
они на охраняемой стоянке оставили машину и прошли в многоэтажное здание.
   - Так, что у  нас  на  Вернадского  по  этому  адресу?  -  спросил  Влад,
подсаживаясь к Гурьянову в машину.
   -  А  на  Пушкинской  у  нас  частное  охранное  предприятие  "Тесей",  -
удовлетворенно произнес Гурьянов.
   - А по досье ЧОП "Тесей" имеет прямую связь с  ахтумскими,  -  хлопнул  в
ладоши Влад. - Ое-ей. Вычислили иуду искариотскую.
   - Вычислили, - кивнул Гурьянов.
   - Ну, Лом. С самого начала я чувствовал, что не то с ним.  И  теперь  все
сошлось.
   - Получается...
   - Получается, что Лом предупредил Политика перед тем, как я отправился  к
нему с постановлением о проведении обыска. И Политик успел спрятать следы. Я
уже  тогда  подозревал  Лома.  Самый  подходящий  кандидат  на  такую  роль.
Холодный, скользкий, как жаба.
   - Враг в своем доме, - кивнул Гурьянов.  -  Это  чувство,  будто  тебе  в
тарелку плюнули...
   - Наверное, у  Политика  и  Лома  давно  шуры-муры.  Скорее  всего  через
Маничева Лом и на ахтумских вышел. И ведь продал меня без всяких сомнений. А
заодно и тебя, Никита... Вообще Лом меня никогда не жаловал.
   - А когда продажный мент честного любил?
   - С ним все ясно, - Влад задумался и  предложила-Может,  Лома  используем
втемную?
   - Поглядим... У нас и так дел полно...
   - Напомнил. - Влад посмотрел на часы.  -  Я  должен  встретиться  с  моим
человеком, тот уже знает  наверняка,  каким  рейсом  прилетит  Политик.  Мой
человек поедет встречать его.
   Агент Влада был человеком из ближайшего  окружения  Политика  и  предавал
своего босса самоотверженно, единственным условием выдвигая:  "Влад,  устрой
этой падле хорошую жизнь: чтобы белый свет не мил был". Благодаря  ему  было
то первое, роковое дело в отношении Политика,  на  котором  опер  костей  не
собрал.
   - Маничев отоспится, - сказал Влад. - И к завтрашнему вечеру - на  оргию.
Вернется в Москву утром. У него днем намечается партийная тусовка.