панк? - спросил Влад.
   - Крошка, похоже, чист. Иначе обязательно  притащил  бы  за  собой  наших
недругов. Что, сказал интересное?
   - Еще как... Скажи, что бога нет.
   - Вопрос дискуссионный, - сказал Влад.
   - Есть. И играет нами, как в шахматы... Никита, ну кто мог подумать?
   - Объясни.
   - Да есть такой любитель детей. Маничев.
   - Тот, из-за которого тебя с работы поперли?
   - Да. Так вот - он в наших делах завязан.
   - Да. Судьба...

***

   -  Здорово,  Художник,  -  Тимоха,  одетый   в   строгий   костюм-тройку,
диссонирующий с его густо татуированными руками, развалился в низком кресле,
положив ноги на журнальный столик.
   Встретились эти двое в зале для  приемов  фирмы,  работавшей  под  крышей
воровского положенца. Обстановка была  дорогая,  офисная  -  мягкая  мебель,
сталь, пластик, вышколенные секретарши, готовые на все, прилизанный  хозяин,
называвший всех по имени-отчеству.
   - День добрый, - Художник присел в низкое  желтое  с  зелеными  полосками
кресло, которое приняло его ласково-мягко.
   - Хороша хата. Если бы на Сосьме я думал, что в таких  апартаментах  буду
толковище вести, кореша бы решили, что с головой у Тимохи плохо, - улыбнулся
томно положенец. - А я здесь. И фраера  с  башлями  и  властью  передо  мной
стелются. И баксы  в  карманах  шуршат.  И  тачка  навороченная.  И  хата  с
евроремонтом, четырехкомнатная, которая секретарю обкома не снилась. И быков
подо мной целый полк, да все не  с  перьями,  а  со  стволами.  И  из  мэрии
городской ко мне втихаря за советом бегают. Хорошо?
   - Неплохо, - кивнул Художник.
   - Да вот только жаба давит, понимаешь. Проще надо быть. Гордыня - она  от
черта. Скромнее надо быть. Проще...
   Одна из любимых тем старых авторитетов  -  о  пользе  скромности.  Она  -
отголосок тех застойных лет, когда ни одному братану, сколько бы денег он ни
нагреб, не пришло бы в голову нацепить на шею цепь толщиной в  руку,  купить
"Мерседес" и пальцевать принародно - мол, я  тут  самый  крутой.  Тогда  это
означало одно - спалить не только себя,  но  и  всю  шайку.  Однако  времена
меняются...
   - Наш дом сам знаешь  где,  -  постучал  по  столу  указательным  пальцем
Тимоха.
   - Отечество нам Царское Село, - хмыкнул Художник.
   - А вот над этим лыбиться не надо, - укоризненно покачал головой  Тимоха.
- Зона для вора - это свято. Над этим не лыбятся.
   - И в мыслях не было, - сказал Художник. Он никогда не разделял  умиления
воров по поводу зоны. Больше того, он бы с  удовольствием  сбросил  на  свою
родную ИТК-6 нейтронную бомбу, чтобы жесткое излучение вывело враз там  всех
- и администрацию, и весь сброд,  который  злой  волей  народного  суда  был
закинут туда. Никого ни на йоту не жалко...
   - Э, за мысли не  подписывайся.  Мысли  ох  какие  бывают...  Ты  чего  с
армянами не поделил?
   - С армянами?
   - Да. Несчастье в городе. Большого  человека  убили.  Директора  ликерки.
Ашота.
   - - Читал. Из-за водки вон столько народу покрошили.
   - - "Эльбрус" - твой интерес. Или я запамятовал?
   - - Мой. И что?
   - А то, что армяне считают - ты взял там слишком много. Слишком.
   - Я взял? - Приподнял бровь Художник.
   - Я тебе не в упрек, Художник. Я все понимаю. Племя молодое. Алчущее.  Да
вот только... Художник молчал.
   - Гарик Краснодарский должен приехать. Рассудить вас, неразумных.
   - Гарик? - недоуменно повторил Художник.
   - Не слышал о нем? - спросил Тимоха.
   - Что-то слышал.
   - Он из новых воров. Его четыре года назад в Краснодаре  короновали.  Так
что он вправе вопрос решать.
   - Значит, к нам едет ревизор. Ну а ты что?
   - А я что? Мое  дело  -  общак  собрать.  И  чтоб  зоны  в  области  были
подогреты. Чтобы сыты, обуты там люди были. Кроме  того.  Художник,  слишком
тяжело тебе. Одному ликерку тянуть...
   - Понятно, - кивнул Художник.
   Недвусмысленный намек на участие в прибылях. Выпихнуть его оттуда  Тимоха
не мог, тем более был уговор, что комбинат достанется руднянской команде.  А
видеть, как такие куски да мимо  рта  пролетают,  положенцу  обидно.  И  уже
забываться начало, кто такой Боксер был, и  как  он  Тимоху  прижал,  и  как
авторитет его топтал, где только придется.  Все  забывается  -  и  обиды,  и
благодарность. Остается только выгода. Итак, намек  Тимохи  предельно  ясен:
"Мы  делим  по-братски  прибыли  с  завода,  я  решаю  проблемы  с  заезжими
варягами".
   - А когда он будет? - спросил Художник.
   - Завтра.
   - На поезде?
   - Обижаешь. Самолетом.
   - То, что он армянами подмазанный, с самого начала ясно,  так  что  какое
решение будет - тут сомнений нет. Ну, а дальше что?
   - За Гариком и закон. И сила.
   - Ага, - согласился Художник. - Сила есть, ума не надо.
   - Ты подумай, как вести себя, - посоветовал напоследок Тимоха.  -  Только
думай не слишком долго.
   - Я подумаю.
   Теперь, когда Хоша исчез, все вопросы решались куда проще. Интересно,  но
пропажа Хоши никого не взволновала. Некоторые братаны попробовали  поставить
вопрос: куда делся главарь, но Художник быстро и четко поставил их на место.
Родственников у Хоши, которых бы  заинтересовала  его  судьба,  не  было.  И
милиция не горела желанием его увидеть. Вот только Галка, оставшись  наедине
с Художником, неожиданно сказала:
   - Ты... Ты убил его, да?
   - Ты что спрашиваешь, шалава? - грубо оборвал он ее.
   - Я знаю. Чувствую.
   - Жалеешь?
   - Не знаю, - она задумалась. - Козел он... Но иногда бывал хорошим...
   Она заплакала. Художник взял ее за плечи, встряхнул:
   -  Слушай  меня  внимательно.  Если  кому-нибудь  проговоришься  о  своих
умозаключениях - убью. Ты меня знаешь...
   - Нет! Никому! - вдруг в порыве непонятной страсти она кинулась  к  нему,
обвила его ногами. - Я тебя хочу, - зашептала она. - Я только тебя хочу!
   В ту ночь она была в постели как бешеная... Гарик прилетел  на  следующий
день после беседы с Тимохой. "ТУ-154" замер у здания  аэровокзала.  Из  него
потянулись цепочкой люди. Подмосковного вора в законе  ждали  встречающие  -
воровской положенец Тимоха и трое шкафов в камуфляже из охранного агентства.
Гарик прилетел со своими подручными - одним невысоким, плотным, со сломанным
носом, и другим - десятипудовым громилой.
   Расположился он в  трехкомнатном  номере  люкс  гостиницы  "Интер".  Быки
устроились в двухместном  номере  рядом.  ,  В  принципе,  телохранители  не
особенно были и нужны Гарику - что может случиться с гостем? Ничего.
   Культурная программа на вечер уже расписана - стол в ресторане,  девочки,
куда без них. Поездка в Ахтумск была легкая и необременительная. А деньги за
посредничество в решении вопроса очень хорошие.
   Гарик вышел из рэкетиров. Жег недовольных утюгами и  делал  соски  -  это
когда жертву суют головой в ванную, потом дают секунду  вдохнуть  воздуха  и
окунают опять. Организовал через закрытый аэродром  в  Жуковском  переправку
спецрейсами ворованных машин в Ереван. На зоне он вообще  не  был.  Прикупил
звание вора в законе за две сотни тысяч зеленых, как прикупают часть акций в
процветающей фирме. Сперва "лаврушников" - новых воров,  которых  короновали
вопреки всем законам, - старые воры  не  признавали,  что  явилось  причиной
кровавых разборов. Упрощение порядка коронования и так привело к  тому,  что
воров в законе в России стало в  два  раза  больше,  чем  во  всем  СССР,  и
большинство из них - лаврушники. Звание обесценивалось, но изменить ситуацию
старые воры были не в силах, поскольку за младым поколением  стояли  деньги,
сила. Кто из старых воров не  хочет  остаться  на  полустанке,  глядя  вслед
уходящему поезду,  должен  подстраиваться.  Так  что  Гарика  короновали,  и
постепенно тот обнахалился так,  что  начал  выступать  судьей.  И  следовал
принципу, который что у государевых, что у  воровских  судей  процветал  все
больше - судить не так, как подсказывает совесть, а так, как заплатят.
   В успехе мероприятия Гарик  не  сомневался.  Он  навел  справки  -  вроде
руднянские отмороженные, но живущие по понятиям. Проигнорировать стрелку они
не смогут, поскольку это означает признать свое поражение. А не исполнить?
   Это они вряд ли решатся.
   -  Ну   что,   в   кабак?   -   сказал,   потянувшись,   Гарик,   одернул
двухтысячебаксовый пиджак. Он одевался всегда стильно,  со  вкусом  и  очень
дорого.
   - Не против, - кивнул его телохранитель. Они  пошли  к  лифтовому  холлу.
Гарик вдавил кнопку. Двери открылись. И в лоб вору в законе уперся пистолет.
Сзади с черной лестницы как привидения возникли еще двое со стволами.
   Художник, упираясь в вора в законе стволом, предложил негромко:
   - Пройдем в номер. Тихо, без вздоха. Кое о чем перетереть надо.
   - Пойдем, - кивнул Гарик. Он слишком дорожил собой, чтобы рисковать.
   Они вернулись в двухкомнатный люкс. Гарика усадили в кресло.
   - А вот теперь слушай, -- сказал Художник. - Может, в Москве лаврушники в
чести. У нас же правилки, где решения заранее куплены, не устраивают. У  нас
культурный город.
   - Ты хоть понимаешь, на что танком прешь? - спокойно осведомился Гарик.
   Сколько раз выслушивал это Художник. Даже мелкая шваль становится в  позу
и бьет себя в  грудь:  "Ты  знаешь,  на  кого  наезжаешь?"  Все  знаем.  Все
понимаем...
   - Тут твое слово ничего не значит, Гарик, - сказал Художник. - Уезжай.
   На пистолете Макарова  была  самоструганая  глушилка.  Художник  направил
пистолет в голову вору в законе. И нажал на спусковой крючок.
   Хлопок был довольно громким. Открыл глаза  Гарик,  поняв,  что  жив.  Бра
около него разнесло, пуля срикошетила и вошла в кресло.
   - Это ты зря, - покачал головой Гарик.
   - Не зря, - Художник нажал еще раз на спусковой крючок, и Гарик повалился
на пол, всхлипнув и схватившись за ногу.
   Его телохранители напряглись, но Шайтан и Армен, их держали под стволами,
и дернуться те не могли.
   - И еще послушай. До Москвы час лету. Будешь людей  посылать  со  всякими
глупостями, киллеров разных - мы тебя,  достанем.  Обязательно  достанем,  -
Художник присел рядом с Гариком.  -  Как-то  так  получается,  что  мы  всех
достаем.
   Он повернулся и выстрелил в плечо одному из быков, тот заскулил, сполз на
пол. По плечу струилась кровь.
   - Ничего, братцы славяне, - хмыкнул Художник. - Чурки вас вылечат.
   Он резко обернулся и вышел из номера.
   Он, Армен и Шайтан сбежали по ступеням черного хода.  "Интер"  знали  как
свои пять пальцев. Нырнули в машину.
   - Дергаем, - сказал Шайтан.
   Через несколько кварталов они скинули в тайник оружие, пересели в машину,
в которой их ждала Галка. Вскоре они были на штабной квартире и глушили  там
виски. Теперь можно и передохнуть.
   - Мы не слишком разошлись? - спросил дядя Леша. Он опрокинул в себя рюмку
с виски и с хлюпаньем закусил соленой капустой.
   - Нормально. Как только мы дадим слабину - нас  съедят.  На  ликерку  вон
сколько глаз зарятся, - сказал Художник. - Нельзя давать спуску.
   Гарик оскорблен. Чтобы ему не потерять авторитет, придется действовать. И
что он сделает? Пошлет разборочную бригаду? Вряд  ли  что  путное  из  этого
выйдет.  По  воровским  понятиям  предъяву  сделает?  Тут  у  него   позиции
неоднозначные. Слишком многие помнят, откуда  и  кто  он  был.  Кроме  того,
сейчас даже на зонах воров часто ни во что не ставят, не то что на воле.
   Но ждать продолжения придется. Художник был в этом уверен.
   - Наказать надо армян, - произнес он.
   - Накажем, - заверил Шайтан.
   - Это полезно, - кивнул дядя Леша.

***

   - Долго  все  это  будет  продолжаться?  -  всхлипнула  Вика.  Она  стала
выглядеть хуже. Ничегонеделание угнетало  ее.  А  осознание  того,  что  под
прошлым подведена черта, а будущее смутно,  приводило  ее  в  отчаяние.  Она
целыми днями слушала проигрыватель или раскидывала карты - то ли на  судьбу,
то ли на любовь.
   Гурьянов в ответ только пожал плечами.
   - Вот живешь так, - вздохнула она. - Хорошая  работа  и  новая  импортная
машина. Одеваешься в хороших бутиках. Ты деловая  женщина  и  считаешь,  что
навечно оседлала судьбу. И однажды лишаешься всего. Сидишь непонятно на чьей
квартире, ждешь непонятно чего. Да еще какие-то маньяки идут по твоим  пятам
с топором... Я не хочу так, - она слабо улыбнулась и вытерла слезу.
   - Так бывает, - сказал Гурьянов. - Мир однажды ломается, и ты  перестаешь
видеть себя в нем. А потом понимаешь, что жизнь продолжается, и что  сам  ты
еще жив, и надо двигаться дальше.
   У Гурьянова мир раскололся тогда, в 1991 году, когда он смотрел с  пятого
этажа на Лубянскую площадь, а в это время толпа бурлила внизу,  скандировала
"Смерть  ГКЧП"  и  рушила  памятник  Дзержинскому.  Это  была  точка,  когда
Советская империя перестала существовать. И солдаты  империи,  привыкшие  не
жалеть себя, свою жизнь, оказались лишними в этом новом мире.
   Гурьянов сидел в кабинете заместителя начальника отдела Второго  Главного
управления подполковника Брагина.
   - Вот так кончаются эпохи, - устало произнес Брагин. Гурьянов  ничего  не
ответил. Он завороженно смотрел на толпу.
   Это было 21 августа, когда беспомощный и глупый путч провалился, и  сразу
же были сданы последние позиции, на которых еще держался СССР.
   Толпа время от времени подавалась вперед, к подъездам КГБ,  и  отваливала
назад. Брагин сказал:
   - Влеплю пулю первому, кто ворвется в мой кабинет.
   - Не дурите, - поморщился Гурьянов.
   - Уже все равно, - Брагин погладил лежащий на столе свой пистолет.
   Последние часы в Комитете все ждали начала штурма  здания.  И  уничтожали
секретные документы, оперативные и агентурные дела, которые не  должны  были
достаться штурмующим. Во-первых, во все заварухи перво-наперво громят архивы
тайной полиции. Объясняется это просто  -  эти  документы  дают  власть  над
людьми. Во вторых, толпа внизу напичкана агентами западных спецслужб,  ну  а
самое главное - из заводил бунта, как  правило,  многие  все  годы  исправно
стучали на своих товарищей по борьбе  и  были  заинтересованы  скрыть  следы
этого. Кому, как не  гэбэшникам,  знать,  как  нынешние  столпы  демократии,
властители дум, деятели культуры,  которых  позже  назовут  совестью  нации,
истово "барабанили" на своих коллег, лили такую грязь, что даже  операм  КГБ
приходилось урезонивать их прыть.
   В КГБ  СССР  действовали  по  варианту  -  враг  в  городе.  Оперативники
уничтожали документы. Результаты многолетнего труда  рассыпались  в  машинах
для уничтожения бумаг. Вскоре  бумагоуничтожители  перегорели,  не  в  силах
справиться с документами, тогда бумаги просто рвали и спускали в унитазы. На
многих этажах унитазы полопались, засорились трубы, и бумаги просто жгли.  В
КГБ не привыкли сдавать своих людей врагам.
   - Ну что,  попробуем  вырваться,  -  Брагин  взял  распухший  портфель  с
документами.
   - Попробуем, - кивнул Гурьянов.
   Брагин сунул пистолет в кобуру, но Гурьянов укоризненно покачал головой:
   - Николай Николаевич, не надо.
   Брагин кивнул и положил пистолет Макарова в сейф. У выхода  их  сразу  же
окружила толпа.
   - Документы выносят! НКВД блядское! Палачи! - с этими криками  бородатый,
по виду только из дурдома, мужчина протянул руки  к  портфелю.  Ему  базарно
вторили визгливые толстые бабы.
   - Руки! - крикнул Брагин, приготовившись въехать  бородачу  в  оскаленный
рот.
   Гурьянов встал между ними и оттеснил подполковника к выходу. В холле  они
перевели дыхание, и Гурьянов сказал:
   - Надо по-другому выбираться.
   Они все-таки выбрались через подземный ход, проникли на станцию метро.
   Гурьянов потом долго восстанавливал в памяти те события, и  они  казались
все более странными. Если бы дали команду - одна "Альфа"  смела  бы  всех  к
чертям. Но какие-то -- кукловоды - то ли на земле, то ли на небесах - решили
иначе.
   - Черт попутал старого дурака связаться с этим  ГКЧП,  -  говорил  бывший
министр обороны СССР.
   Все правильно. Они все были старые дураки. И несчастье страны, что именно
они стояли у власти на переломе эпох и не были способны ни на что.
   Начался новый отсчет времен.
   И Гурьянов знал - когда-то ему придется схлестнуться с этой темной силой,
гуляющей по его Родине.
   Только он не предполагал, что она ударит его в самую больную точку  -  по
его семье, по любимому брату Косте и его близким...
   Гурьянов прижал к себе Вику. Она судорожно стиснула руки, впилась  своими
губами в его. Он гладил по голове все более настойчиво.
   Закончилось все так,как и обычно.
   - Вот за эти  минуты,  -  сказала  она,  прижимаясь  к  его  груди  своей
обнаженной грудью, - я готова забыть обо всем. А секрет прост.
   - И какой твой секрет?
   - Женщине нужно, чтобы ее любили. Это главное. Не верь деловым  женщинам,
которые говорят, что работа для них  -  все.  Это  женщины,  у  которых  нет
настоящего мужчины... А у меня есть настоящий мужчина, да? - с надеждой  она
посмотрела на него.
   - Если я настоящий, - улыбнулся Гурьянов.
   - Именно ты и настоящий. Остальные - они как из папье-маше. Вроде все  на
месте, но картонное. А ты... - она вздохнула... - Гурьянов, ну скажи же.
   - Что?
   - Что ты меня любишь.
   - Я тебя люблю.
   - Ну почему я вытягиваю из тебя эти слова, а?
   - Ты не вытягиваешь. Я тебя  правда  люблю,  -  с  некоторым  напряжением
произнес он.
   Любишь, не любишь - он считал, что давным-давно отыграл в эти игры. И вот
теперь опять  женщина  задавала  этот  вопрос.  И  сам  задавался  вопросом,
действительно ли он любит ее? И не находил ответа. Но тянуло его к ней,  как
мощным магнитом. И одновременно тем же магнитом отталкивало. Дело даже не  в
том,  что  между  ними  стояло  обрушившееся  огромное  горе  и  смертельная
опасность.  Что-то  было  еще.  Какая-то  недоговоренность.  Какая-то  нотка
неискренности. Гурьянов знал, что Вика что-то утаивает, и если  работать  по
науке, то надо бы ее прижать возможными способами. И вместе с  тем  понимал,
что не сможет этого сделать никогда.
   Он хотел было начать этот разговор, но опять не решился.
   Было полпервого дня.
   - Разврат, - покачал он головой, поднимаясь с постели. -  Скоро  появится
Влад.
   - А молодые люди не одеты, - засмеялась Вика и томно потянулась.
   Гурьянова бесило бездействие. Он понимал, что все идет своим  путем.  Они
наработали план действий, и теперь отрабатывали его по пунктам. Но все равно
- он маялся.
   Влад опоздал на полчаса. Вид у него был довольный.
   - Чай с лимоном, - потребовал он. - И бутерброд с красной икрой.
   Вика принесла ему чай и бутерброд. И ее вытурили из комнаты.
   - Отлично, - Влад откусил  кусок  от  бутерброда,  проглотил.  -  Политик
прибудет с Майорки и бросится наверстывать упущенное  в  загородном  домике.
Есть у него такой приют для плотских утех.
   - Что, не оставил он утехи? - спросил полковник.
   - Зачем? Меня он выпер. И решил, что ему теперь позволено все.  Охранники
нашли ему нового пацана. Будет оргия. Вино рекой. Море удовольствия, -  Влад
сжал кулаки. - Носит же земля таких ублюдков.
   - Земля еще и не таких ублюдков носит, - махнул рукой Гурьянов.
   - Раньше он оставался в  домике  во  время  оргий  только  с  мальчонкой.
Отправлял охранников прочь. Но был какой-то инцидент...
   - Какой? - заинтересовался полковник.
   - Не знаю, - одним махом Влад прикончил бутерброд и продолжил:
   - После того инцидента Политик  вообще  не  расстается  с  охраной.  Быки
провожают его до дома до хаты. Квартира у него со стальной дверью, он за ней
как в танке. Охранник оставляет его и приезжает утром - забрать это праздное
тело. ,
   - Когда начинаем?
   - Завтра.
   На обсуждение деталей ушло где-то с час. План получился вполне реальный.
   - Договорились. - Влад протянул руку. Гурьянов хлопнул по его ладони. Тут
затренькал сотовый.
   - Я слушаю, - сказал Гурьянов. - Я, я. А кто же? Ну, что там случилось?
   Выслушав сообщение, он  досадливо  прищелкнул  языком.  И  сказал  своему
собеседнику: