имание привлек нарастающий гул. За два удара сердца гул
превратился в рев, и две могучие серо-стальные птицы крыло к крылу
пронеслись над головой мальчика. Истребители шли так низко, что деревья в
миг облетели, а листья закружились в воздухе, словно вдруг наступила осень.
И в этот момент мальчик понял, чего ему не хватает в жизни и к чему он
будет стремиться всю жизнь. Власть над небом. Которая дает власть над
землей.

Через восемь лет он закончил школу с отличием и стал проситься в город -
поступать в военное училище. В семье к его просьбе отнеслись с
неодобрением: отец имел другие планы на будущее Руслана, и даже когда его
поддержал старший брат - гордость семьи, надежда и наследник, который
заканчивал рижский ин-яз и приехал в отчий дом на каникулы, это не
произвело на отца должного впечатления. Образование Руслана сочли
законченным, и он был отправлен на рынок в помощь среднему брату. Руслан
стерпел, но затаил обиду. Он знал, что никуда авиация от него не денется,
потому что придет пора служить в армии, а оттуда Руслан твердо решил домой
не возвращаться.

Как решил, так и сделал. Служил он в радиотехнических войсках, в части,
расположенной под Питером, на живописном берегу Финского залива. Служил на
совесть, матчасть и уставы изучал самозабвенно, за что неоднократно был
отмечен в списках на поощрение, быстро возвысился до сержанта.

В часть, кроме него, были направлены сразу шестеро земляков Руслана, и вот
тут молодой солдат впервые осознал, сколь сильны землячества. По всем
неуставным законам новобранцам предстояло занять низшую ступеньку в
иерархии и полгода драить старослужащим сапоги, чистить унитазы булавкой и
изображать "дембельский поезд". Однако ни один из семерых горячих
кавказских юношей не пожелал вписываться в эту схему. Несколько отчаянных
драк - с применением солдатских ремней, стальных прутьев, выкрученных из
спинок кроватей, кухонных ножей и других предметов интерьера - разрушили
сложившийся уклад. Главной ошибкой русских солдат и, как следствие,
причиной их поражения была разобщенность. Если один был родом из Тамбова, а
другой - из Ярославля, они уже не считали себя людьми одной национальности.
Бессмысленные, измывательства старослужащих над молодыми также не
способствовали единению. В результате русские были биты, и хотя почти все
новички были так или иначе наказаны - кто-то попал на госпитальную койку с
переломами и порезами, кто-то загремел на гарнизонную гауптвахту, - особый
статус кавказцы для себя отстояли.

С этого времени Руслан презирал русских. Однако собственной авиации в его
республике не было, да и сама республика являлась довольно небольшой частью
огромной империи, в которой заправляли русские, поэтому с их "засильем"
приходилось мириться, иначе никогда не увидишь неба.

Командование не могло нахвалиться на прилежного солдата, и когда пришла
пора демобилизоваться, замполит лично написал направление для Руслана в
Ейское училище и пожелал удачи. Земляки встретили выбор Руслана со
смешками. "Не навоевался еще?" - спрашивали они. И добавляли уже серьезно:
"Учти, Руслан, наших в Ейском никого нет. П...ть тебя будут по-черному".
Руслан соглашался. Да, возможно, он совершает ошибку, оставаясь в армии,
когда все нормальные люди возвращаются к своим баранам; да, в одиночку
будет трудно сносить издевательства русских, но ведь это когда-нибудь
кончится, а терпеть и ждать Руслан научился с детства.

Вступительные экзамены Рашидов сдал без труда. Слухи о том, что "кавказцев
валят", не подтвердились. Более того, доброжелательный подполковник,
принимавший математику, оказался азербайджанцем, а один из лучших
инструкторов училища - чистокровным чеченцем. Не подтвердились и опасения
земляков Рашидова, что "п...ть будут по черному": дисциплина в училище была
на высоте, старшие курсанты хоть и поглядывали высокомерно, но рук не
распускали - за это можно было в два счета вылететь, так что единственной
трудностью для молодых курсантов было выдержать беспощадный темп в усвоении
новых для них знаний.

Несмотря на хорошее к нему отношение, мнение Руслана о русских не
изменилось. Стоя в караулах или в суточном наряде по училищу (это входит в
обязанности любых курсантов в любой точке мира), он от нечего делать
размышлял о том, почему русские столь разобщены. Ведь это идет им же во
вред. Уже наученный основам анализа, Руслан попытался сформулировать
положения некоей теории, которая объясняла бы всђ. То, что "теория"
базировалась на эмоциональной, чисто субъективной оценке, мало волновало
его.

"Русские разобщены, - думал Руслан, стоя ночью Дна тумбочке" под храп
сокурсников.- Сами они считают себя нацией коллективистов, но в этом их
великое заблуждение. Больших индивидуалистов в мире не найдешь. Всђ тащат в
дом. Кроме своего дома, ничего не видят и не хотят видеть. Рядом будут
резать их соседа, отвернутся и пройдут мимо.

Но нация не может существовать без объединяющей идеи - иначе это не нация,
а банда. Что же делает русских русскими? Православие? Нет. Их православие -
показуха, истинно верующих мало, да и они слабо разбираются в религии,
которую сами проповедуют. Национальная идея? Даже не смешно. Если бы у
русских была национальная идея, они меня бы и на порог не пустили.
Марксизм-ленинизм? Пустая болтовня, в которую давно никто не верит...

Вот и получается: единственное, что способно сплотить русских, - это страх.
Только страх заставляет их действовать заодно. И страх этот должен
превосходить все возможные пределы. Только тогда русские начинают
действовать как единое целое, как один организм, способный своротить горы.
И тот правитель, который понимает это, становится по-настоящему великим
правителем России. Иван Грозный, не разбиравший ни бояр, ни холопов,
отправляя их тысячами на плаху. Петр Первый, заморивший пятую часть
населения собственной страны. Иосиф Сталин, сгноивший на стройках
коммунизма миллионы. Только страх сплачивает русских. А больше они ничего
не имеют за душой".

Для молодого человека, да еще отличника военной и политической подготовки,
рассуждения весьма необыкновенные, не правда ли? Но Рашидов и сам был
необыкновенным человеком.

Но как бы ни относился он к русским, именно они подарили ему небо. Прошло
время, сотни часов изнурительных тренировок на тренажере, и вот по полосе
разгоняется "МиГ-15УТИ" с инструктором за штурвалом, земля вдруг
проваливается куда-то вниз, перегрузка вдавливает Руслана в кресло, и вот
он уже кричит от восторга, а в шлемофонах слышен голос инструктора: "Не
шуми, курсант, КДП напугаешь".

Потом он летал много и часто. В одиночку и в спарке, на учебных "МиГах" и
"Сухих", осваивая одну модификацию самолетов за другой; участвовал в
учебных боях и отрабатывал "горку", "иммельман", "штопор", "боевой
разворот". И на этом поприще он демонстрировал способности, намного
превосходящие способности его сверстников.

Тогда с ним и познакомился Константин Громов, будущий командир воинской
части 461-13 "бис". Встречались в столовой училища, в ленинской комнате, на
комсомольских собраниях, где Рашидов, поддерживая свой имидж отличника
политической подготовки, делал доклады о международном положении, на
разборах тренировочных полетов - Рашидов для Громова был полубогом: лучшим
пилотом училища и в то же время в доску своим собратом-курсантом.

Сам Руслан в те дни воспринимал свой успех как нечто само собой
разумеющеюся. Лишь много позже он задумается, а почему, собственно,
обыкновенный мальчик, не отмеченный никаким особым знаком при рождении (а
на его родине придавали огромное значение разнообразным приметам), почему
этот пастушок так легко впитал знания и умения, ничего общего не имеющие с
его прежним опытом? В чем секрет? Руслан начнет вспоминать, перебирая одно
за другим события своей жизни, но не сможет найти внятного ответа. Словно
кто-то подсказывал ему готовые решения; они приходили из пустоты, из
ниоткуда, а он оказался в достаточной степени сметливым, чтобы не
отмахиваться от них. И только когда Рашидов увидит один необычный сон,
который изменит его жизнь, всђ встанет на свои места.

Закончив Ейское военное училище, Рашидов попросился в Афганистан. Он не
хотел отсиживаться на каком-нибудь "мирном" аэродроме или летать на
перехват разведсамолетов, которые, не будь дураки, чаще всего границы СССР
не пересекают - новоиспеченного летчика тянуло в гущу боя, туда, где металл
рвет на клочки металл, где смерть совсем рядом и где можно испытать себя на
прочность, увидеть, чего ты стоишь на самом деле. Его просьбу удовлетворили
не сразу. Сколь бы высокие показатели ни демонстрировал выпускник,
"доводку" его умений обычно осуществляют в обычной воинской части под
присмотром опытных пилотов. Поэтому целый год Рашидову пришлось тянуть
лямку на дальневосточной границе, сопровождая американские "RC-135" и
переругиваясь с их пилотами на ломаном английском. Но, в конце концов,
неповоротливая бюрократическая машина Министерства обороны переварила в
своих пыльных недрах его рапорт, и Рашидов получил "добро".

Его посадили на "Су-25", один из лучших по тем временам
самолетов-штурмовиков. Осваивать его пришлось буквально на ходу, но
Рашидов, будучи фанатиком своего дела, с этим быстро справился.

Эскадрилья "Су-25", в которой пришлось служить Рашидову, базировалась на
границе между Узбекистаном и Афганистаном. Начиная с марта 1980 года эти
штурмовики принимали самое активное участие в боевых операциях советских
войск против моджахедов. Они прикрывали взлет и посадку военно-транспортных
самолетов на афганские аэродромы, с воздуха минировали караванные тропы и
перевалы, оказывали поддержку сухопутным войскам в бою и на марше. Они
сделали много для того, чтобы увязшая в бесконечной и по большому счету
бессмысленной войне армия с минимальными потерями в живой силе и технике
выполняла приказы, изрекаемые кремлевскими старцами, и получили от солдат в
память о своем позывном ласковое прозвище "Грачи[22]".

Долгое время штурмовики "Су-25" оставались практически неуязвимыми для
противника, но когда пакистанские друзья моджахедов начали поставлять
последним переносные ЗРК[23] "Стингер", "Грачей" стали сбивать.
Командование отреагировало немедленно: пилотам было запрещено опускаться
ниже отметки в четыре с половиной километра. При этом значительно снизилась
точность попаданий, и пилоты ворчали, но соглашались: потери "Грачей" к
началу 87-го года составляли уже более двадцати машин.

Очень скоро война, которая в отдалении от нее бередила душу, звала и
притягивала, как притягивает свет яркой лампы ночного мотылька,
превратилась для Рашидова в рутину - ничем не лучше скучных вылетов на
перехват американских разведсамолетов. И Руслан вернулся к своим прежним
мыслям.

Вот он воюет. Воюет на стороне русских, которых втайне презирает. И
наблюдает всю мерзость этой войны. Нет, под "мерзостями войны" Руслан
понимал совсем не то, о чем пишут беллетристы-баталисты: не гноящиеся раны,
не взгляд умирающего и, уж конечно, не разрушенные прямым попаданием ФАБа
жалкие лачуги аборигенов - он наблюдал и отмечал для себя совсем другое:
как офицеры приторговывают наркотиками и боеприпасами, набивая карманы
грязными "афгашками[24]" или, если повезет, "капустой[25]", как боевые
пилоты, вернувшись с задания, подсчитывают "пайсу[26]", прикидывая без
всякого стеснения на глазах у всех, сколько можно заработать на том или
ином вылете и соображая, хватит ли накопленного на "видак" или придется еще
подождать, как лютуют "деды" - о такой дедовщине в Союзе ему даже не
приходилось слышать, - а командный состав всячески потакает этому
беспределу, как замполит, только что с горящими глазами говоривший на
политзанятиях об "интернациональном долге", "ястребах империализма",
которым надо дать отпор, о воинской доблести и славе, выйдя в "курилку",
жалуется, что война вот уже идет столько лет, а конца и краю этому не
видно, что с самого начала было ясно: лезем в авантюру, что давно бы
свалил, да полковник тянет с рассмотрением рапорта... Той
самоотверженности, которую, как утверждают историки, проявляли русские во
время Великой Отечественной войны, здесь не приходилось ожидать. В этом
Руслан усматривал лишнее подтверждение своим выкладкам, и его презрение
усиливалось. С другой стороны, он видел, как воюют моджахеды, как
отстаивают они свою веру и родину - все, от мала до велика, взялись за
оружие, и никакие репрессии, никакие бомбардировки, никакие потери не
остановят их, не заставят склонить голову перед захватчиками с севера. Он
видел в афганцах настоящих воинов, но, разумеется, держал свое мнение при
себе.

А однажды во внезапном и чистом озарении он вдруг понял, что его враги -
вовсе не афганские моджахеды, а как раз вот эти жалкие людишки, которые
только называются "военными летчиками", и что афганцы гораздо ближе ему по
крови, по традициям, по вере в боевое содружество, способное изменить землю
и небо.

Руслана сбили зимой восемьдесят седьмого года. Полевой командир одного из
подразделений царандоя[27], зажатого моджахедами в безымянном ущелье,
запросил по рации подкрепления, и два штурмовика "Су-25" в ту же минуту
поднялись с аэродрома и взяли курс на Афганистан. На самом деле оказалось,
что никто никакой помощи не ждал: предательства царандоя были частым
явлением, особенно под конец войны, и штурмовики попали в засаду. Когда под
самолетом замелькали нагромождения мертвых скал и автоматизированная
система управления САУ-8 доложила, что выход в район нахождения цели
завершен, в воздухе вдруг стало тесно от ракет. Ведущий Рашидова мгновенно
задымил и свалился в штопор - пилот даже не успел катапультироваться. Сам
Руслан отстрелил контейнеры с инфракрасными ловушками, совершил
Противоракетный маневр, пытаясь уйти в сторону, но по нему били прямой
наводкой, и одна из ракет настигла цель.

Много позже, уже на аэродроме, специалисты из роты технического обеспечения
определили, что в тот момент, когда ракета взорвалась, разбрасывая осколки,
"Су-25" Руслана Рашидова получил два серьезных повреждения, почти
исключивших вероятность успешного возвращения на базу: были перебиты
магистрали подачи топлива к правому двигателю и гидравлические трассы
управления закрылками. Менее серьезными сочли повреждения кабины: пара
пробоин - какая мелочь. Но именно эта мелочь едва не стоила Руслану жизни.

Впоследствии Рашидов так и не смог вспомнить подробности своего последнего
(в качестве советского летчика) перелета. Всђ застилал кровавый туман,
приборы взбесились, мир качался, кренясь то вправо, то влево, словно Руслан
находился не в кабине самолета, а на палубе яхты, попавшей в шторм. Но он
довел штурмовик и посадил его на полосу. Через секунду после того, как
ротор уцелевшего двигателя, в последний раз провернувшись в подшипниках,
наконец остановился, Руслан провалился во тьму.

И увидел сон.

* * *

Тело Руслана Рашидова было распластано на операционном столе; врачи
возились над ним, обмениваясь короткими репликами; извлекаемые осколки с
характерным звоном падали в залитый черной кровью таз, а сам Руслан Рашидов
был далеко и от этой белой палаты, и от хирургов, и от своего израненного,
нашпигованного железом тела.

Он шел по бескрайней пустыне, сильный холодный ветер дул ему в лицо,
заставляя пригибаться, ноги увязали в сыпучем белом песке, и очень хотелось
пить. Над головой его чернело ночное безлунное небо, и единственным светом
в этом странном, призрачном мире был свет ярких, ни на что не похожих
звезд. Руслан Рашидов не знал, куда он идет и зачем он идет, но чувствовал,
что так и должно быть, что впереди его ждет нечто величественное и
прекрасное.

Не без труда поднявшись на гребень очередного песчаного бархана, он увидел
странное существо, сидящее в низине. Рашидову словно кто-то шепнул: всђ,
что он делал до этого, весь пройденный путь - на самом деле лишь первый
отрезок, самое начало длинной дороги, детство, и только теперь начинается
настоящий путь. Существо представляло собой причудливый гибрид - тело
принадлежало какому-то небольшому копытному животному с короткой, гладкой
белой шерсткой; хвост - огромный, павлиний, существо развернуло его веером,
чтобы Рашидов мог полюбоваться на эту ослепительную и в то же время
устрашающую красоту; а голова... голова была человеческой, женской - с
ярко-алыми, словно накрашенными, губами и неестественно большими глазами с
поволокой. Существо ударило копытом и спросило, глядя прямо на Руслана:

"Что ты здесь делаешь, воин?"

"Я пришел узнать ответы", - сказал Рашидов; он едва мог шевелить губами, в
горле пересохло, голос сел, и вместо внятных фраз вырвалось какое-то
бессмысленное клокотание.

Впрочем, и этого гибриду оказалось достаточно. На смуглом женском лице
отразилось удивление.

"Ты далеко не первый, кто пришел сюда за этим, - сообщил гибрид.- И,
наверное, не последний. Но только одному это удалось. Все остальные погибли
и прокляты. Ты готов рискнуть?"

"Я готов".

"Что ж, садись, - произнесло существо, подставляя Рашидову спину. - И
держись крепче".

Руслан перекинул ногу через круп гибрида, уселся - ни о каком седле или
попоне здесь и речи быть не могло - и, наклонившись вперед, обхватил
существо за шею. В ту же секунду гибрид сорвался с места. Оттолкнувшись от
земли, он очень быстро набрал скорость, и вскоре пустыня внизу превратилась
в серую равнину - глаз перестал различать детали, как это бывает, когда
идешь над афганской территорией на предельно малой высоте.

Сколько длился этот полет, Рашидов сказать не мог: несколько секунд или
целый год - понятие времени потеряло всякий смысл в этом призрачном мире,
так что все временные интервалы были абсолютно равнозначны и утрачивали
смысл. Но вдруг полет оборвался, и Руслан увидел, что копытное с головой
женщины доставило его к ногам еще более странного и страшного существа -
огромного, подпирающего небо могучими плечами ифрита. Ифрит казался
сотканным из звездного света, но зато имел пару прекрасных белоснежных
крыльев, гордо расправленных за спиной. На поясе ифрита (а может быть,
ангела?) в простых, без украшений, ножнах висел меч.

Руслан Рашидов слез с гибрида и встал на песок, задрав голову и пытаясь
разглядеть в высоте глаза крылатого ифрита. Но не увидел их. Там, где
положено быть глазам, клубился туман, в котором хаотически двигались,
вспыхивая, ярко-алые искры.

"Кого ты привел, ал-Бурак?" - грозно осведомился ифрит.

"Я привел того, кто хочет узнать ответы, - отозвался гибрид.- Это его
право, и ты должен проводить его, малаик[28] Джибрил".

Ифрит-ангел чуть переменил позу, теперь он смотрел (если можно такое
сказать о существе, не имеющем глаз) на Руслана Рашидова:

"Кто ты, осмелившийся испросить ответов?"

Нужно было что-то говорить, и Рашидов снова захрипел пересохшим горлом:

"Мое имя - Руслан. Я солдат. Мое дело - война, но я не хочу сражаться на
стороне людей, которые не имеют веры. Я пришел найти веру".

"Праведное дело, - оценил Джибрил, - но знаешь ли ты, что тебя ждет, если
ты не сумеешь пройти путь до конца?"

Рашидов почувствовал за этими словами не просто угрозу или предупреждение,
он услышал отзвук немыслимых страданий, на которые будет обречен всякий
оступившийся - чудовищная, ни на секунду не прекращающаяся боль, которая
продлится до конца времен.

"Я знаю, - произнес Рашидов, и на этот раз слова дались ему неизмеримо
легче. - Я знаю, но я готов рискнуть".

"Достойный ответ,- одобрил Джибрил.- Возможно, ты выдержишь испытание".

Ангел - все-таки, наверное, ангел - взмахнул рукой, и с неба, словно из
пилотской кабины самолета, спустилась лесенка. И без дополнительной
подсказки Рашидов понял, что нужно делать. Он подошел к лестнице и взялся
за перекладину обеими руками. Пальцы обожгло холодом. Рашидов подумал, что
взбираться по этой лесенке будет очень непросто.

Напоследок странный гибрид по имени ал-Бурак подошел к Рашидову вплотную и
наклонил голову так, чтобы яркие женские губы ок