утреннему устройству,
скорее, можно было бы назвать магазинами - солидные, в два-три человеческих
роста, сооружения с отдельным входом и рядами прилавков, заполненными
множеством самых разнообразных товаров. У офицеров разбежались глаза.

- Надо бы чего-нибудь родным прикупить,- заметил Стуколин. - Деньги у нас
есть, - он похлопал себя по карману, где лежал конверт с "довольствием" от
президента.

Друзья с ним согласились. Отправились в поход по магазинам. Громов выдвинул
идею, что брать нужно нечто соответствующее Москве и московскому духу - то,
чего ни в каком другом городе не купишь. Через час он пожалел, что вообще
об этом заикнулся. В московских магазинах можно было купить предмет,
символизирующий любой город на планете: питерскую "Балтику" и гонконговские
кроссовки, екатеринбургские самоцветы и тайваньские магнитолы, парижские
чулки и нью-йоркские презервативы. Не было только одного - исконного
местного продукта.

- Может, мы не там смотрим? - предположил Лукашевич на выходе из очередного
шопа,- Может быть, надо какой-нибудь специализированный магазин поискать?

- Может быть... - пробурчал Громов. - Но время уже поджимает. Предлагаю
остановиться на том, что есть.

Остановились на том, что есть. Громов купил жене пару хороших зимних сапог.
Лукашевич подумал и приобрел для Зои набор украшений из настоящей кожи.
Стуколин, почесав в затылке, разорился на серебряный портсигар для отца.

- Ну вот, - сказал Громов с некоторым облегчением. - Поздравляю с
покупками. Куда теперь направим свои стопы? Есть предложения?

- На ВДНХ! - высказался Стуколин.

- Почему на ВДНХ? - удивился Громов.

- Всю жизнь мечтал побывать на Выставке достижений народного хозяйства.
Хочу достижений!

- Ты что скажешь, Алексей? - обратился майор к Лукашевичу.

Тот пожал плечами:

- Почему бы и нет?

И они поехали на ВДНХ. На этот раз жалеть о том, что сунулся с инициативой,
пришлось Стуколину.

- Да-а... - высказался он, разглядывая длинные ряды ларьков и шашлычных,
заполонивших аллеи Выставки.- "Клуб на улице Нагорной стал общественной
уборной; наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад..." -
пропел он, несносно фальшивя.

Громов поморщился. Но возразить ему было нечего: когда он был на Выставке в
последний раз, всђ здесь выглядело совершенно иначе - не так убого. По
счастью, милосердные сумерки скрыли от взора офицеров большинство
неприглядных подробностей. Оскальзываясь в жидкой грязи и матюгаясь, друзья
добрели до павильона "Машиностроение", где получили возможность
полюбоваться на стадо "тушек" и одинокий, латаный-перелатаный "Як-38[39]".
Стуколин подошел к "Яку" и погладил его по фюзеляжу.

- Бедняга, - сказал старший лейтенант. - Затащили тебя сюда, болезного.

- Да он без движков и без подвески, - заметил Лукашевич, обойдя
истребитель.

- Ну и что? Всђ равно наш, свой.

Стуколин снова погладил фюзеляж с таким выражением, словно не видел боевых
истребителей лет сто, а теперь обрадовался старому надежному другу.

Громов сходил к павильону, убедился, что тот уже закрыт, ознакомился с
рекламой фирмы, которая, как оказалось, этот павильон снимает в качестве
своей главной торговой точки, и вернулся к лейтенантам.

- Всђ, хватит, - заявил он. - Я хочу жрать. Кто-нибудь составит мне
компанию?

Составить компанию захотели все. Из большого числа палаток, промышляющих
изготовлением и торговлей шашлыков, выбрали наиболее прилично выглядевшую -
аккуратный домик с большим окном и столиками внутри. Ввалились шумной
гурьбой и заказали по порции шашлыка из молодой телятины. К шашлыкам, как и
полагается, взяли водочку.

Первую рюмку приняли на грудь молча, без тостов. Накинулись на еду,
поглощая обжигающе горячее мясо с остервенением, закусывая это дело горячим
лавашем и луком в уксусе. После того как утолили первый голод и даже стали
подумывать, не заказать ли еще порцию, Громов собственноручно разлил водку
по рюмкам и тихо сказал:

- Вот теперь самое время помянуть погибших. Стуколин и Лукашевич
переглянулись и синхронно потянулись к рюмкам.

- Давайте, братцы, помянем всех, кого нет больше с нами, - продолжал
Громов, глядя в стол. - Пусть земля им будет пухом.

Помянули. Помянули отчаянного сверхсрочника Женю Яровенко. Помянули
лейтенанта Беленкова. Помянули советника Маканина.

- "Архангел нам скажет: ДВ раю будет туго",- тихонько напел знаток
Высоцкого Стуколин,- но только ворота щелк. Мы Бога попросим: ДВпишите нас
с другом в какой-нибудь ангельский полк"".

Посиделки в шашлычной не затянулись. Когда офицеры прикончили вторую порцию
шашлыка и вторую бутылку водки, буфетчица намекнула им, что пора и честь
знать, заведение закрывается. Слегка осоловевший Громов кивнул и тут же
получил счет. Поглядев на колонки цифр, он присвистнул:

- Однако!

Цены здесь кусались. Но делать нечего - расплатившись из "президентского
довольствия", офицеры покинули шашлычную. Гулять по Москве им уже
расхотелось, и, не долго думая, они завернули в первый попавшийся
круглосуточный ресторан. И снова взяли водку.

Дальнейшее Лукашевичу запомнилось плохо. Сказалось наконец количество
выпитого за день. Даже мясо не помогло. Впоследствии Алексей перебирал в
памяти отдельные эпизоды первого и последнего вечера в Москве, но цельной
картинки не получалось. Он помнил, как они пили в ресторане, как заказывали
оркестру "ДЯк" - истребитель", как поднимали тосты, но, хоть убей, не мог
вспомнить, из-за чего начался спор с бритоголовым нуворишем, отмечавшим в
том же ресторане очередную сделку. Спор закончился безобразной дракой с
опрокидыванием столов. Стуколин врезал и нуворишу, и подбежавшему
охраннику.

- Я - Герой России! - ревел он.- А вы кто? Дерьмо!..

Громов попытался прекратить эту нелепую ссору, но тоже получил по
физиономии - от разъяренного нувориша, К драке пришлось подключиться
Лукашевичу: допустить, чтобы у него на глазах избивали его командира, он не
мог.

Потом все они как-то сразу очутились в отделении милиции, в "крысятнике".
Стуколин продолжал буйствовать, хватаясь разбитыми в кровь руками за прутья
решетки и жутко матерясь. Бритоголовый нувориш, сидя на табурете и утираясь
платочком, давал показания. Сонный, вялый лейтенант милиции заносил эти
показания на бумагу. Второй милиционер - в пятнистом комбинезоне -
прохаживался по помещению, поигрывая дубинкой и с нехорошим, темным
весельем поглядывая на арестованных офицеров. Лукашевич, у которого дико
болела голова, тем не менее в первую очередь проверил карманы. Карманы
оказались вывернуты: ни удостоверения, ни ордена, ни довольствия, ни
военного билета - всђ изъяли.

Лейтенант закончил с показаниями, попросил нувориша расписаться и обратился
к своему пятнистому компаньону с вопросом:

- Ну что, Сева, надо бы их в комендатуру сдать?

- Можно и в комендатуру,- согласился пятнистый. - Только я бы еще с ними
поработал.

Сказавши так, пятнистый выразительно взмахнул дубинкой.

- Свиньи какие, - пояснил он свою мысль. - Приехали, понимаешь, в Москву и
сразу нажрались. Дома у себя нажирайтесь.

Он приблизился к решетке "крысятника" и вдруг резко ударил дубинкой по
пальцам державшегося за прутья Стуколина. Тот заорал благим матом, отскочив
от решетки.

- Что вы себе позволяете? - разъярился теперь уже Громов. - Мы
военнослужащие, мы офицеры. Немедленно свяжитесь с комендантом.

- С комендантом мы свяжемся, - сказал пятнистый.- Но только тогда, майор,
когда этого захочу я. И от твоего поведения зависит, захочу я этого или
нет.

Громов побледнел от едва сдерживаемой ярости. И всђ бы кончилось очень
плохо, но тут дверь распахнулась и в отделении появился Фокин в
сопровождении какого-то высокого милицейского чина. Лейтенант и пятнистый
встали навытяжку.

- Ага, они здесь,- отметил Фокин.- Что же вы, товарищи офицеры? - обратился
он к плененным офицерам.- Без опеки и часа не можете?

Лейтенант, выйдя из-за стойки, доложил чину, за что и при каких
обстоятельствах были арестованы офицеры. Чин кивнул, но видно было, что
решает здесь не он, а этот вот молодой человек.

- Открывайте клетку, - приказал Фокин. - Через час у них поезд.

Замок с "крысятника" был снят, и офицеры выпущены на волю.

- Пусть личные вещи вернут,- сварливо потребовал Лукашевич. - И деньги.

- Денег у них не было, - быстро сказал лейтенант.- Всђ пропили.

- Личные вещи вернуть! - распорядился Фокин с брезгливой миной.

На вокзал офицеров привезли под конвоем из трех автоматчиков. Словно
уголовников-рецидивистов. Мрачные офицеры вошли в вагон, и поезд почти
сразу тронулся.

Стуколин под причитания пожилой проводницы высунулся из вагона и проорал,
потрясая окровавленным кулаком;

- Я еще вернусь, суки! Я вам, тварям, еще задам!

- Всђ! Всђ! Успокойся! - прикрикнул на него Громов.

Стуколин послушался. Сплюнул на пол и утер рукавом раскрасневшееся лицо.

- И все-таки они суки, - произнес он уже тихо, но непоколебимо.- Твари
продажные. Мы за них, а они нас...

- Надоело, - сказал Громов. - Все твои вопли мне надоели.

Стуколин понурился. Не так, совсем не так представлялась ему эта поездка в
Москву. Офицеры прошли в купе. На этот раз четвертое место оказалось
занято. На диване сидел полный и лысоватый человек в очках, рядом с ним
лежала гитара в чехле. Он с понятным удивлением и даже озабоченностью
воззрился на опухших и побитых офицеров, но те быстро привели себя в
порядок и чинно расселись пить чай.

- Давайте познакомимся? - предложил Стуколин, обращаясь к новому попутчику.

- Давайте, - согласился тот. - Меня зовут Михаил.

- А кто вы по профессии? - с любопытством спросил Стуколин.

- Я - автор, - сообщил Михаил со смущенной улыбкой. - Профессиональный
автор. Пишу песни, пою их перед публикой. Тем и живу.

- А нам споете?

- Мне не хотелось бы... - Михаил еще более смутился. - Поздно, да и надо
ли?

- Надо! - заявил Стуколин. - Хотя бы одну, - добавил он просительно.

- Одну исполню, - согласился Михаил, Он расчехлил гитару, перебрал струны,
чуть-чуть подстроил.

- Что вам спеть?

- А что вы обычно поете? - спросил вежливый Громов.

- У меня много самых разных... произведений. Какая тема вам ближе всего?

- Про пилотов что-нибудь есть? - снова встрял Стуколин. - Об истребителях?
О войне?

- Об истребителях? - Михаил покачал головой. - Об этом у меня ничего нет. О
войне? Пожалуй, спою о войне.

Он еще подстроил гитару и тихим ровным голосом запел:

Теплый дом, сытный стол, брудершафт с поцелуем -
Всђ потом, всђ потом, а теперь недосуг.
Собирайся, солдат, и пойдем повоюем,
Что потом - то потом, что теперь - то вокруг. -
Кто кого, кто куда - мы приказ не нарушим.
Мы присяге верны, хоть огнем всђ гори.
Теплой кровью по горло зальемся снаружи
И трофейным портвейном - по горло внутри.
Наше черное время не кончится с нами.
Нас вода унесет. А оно - над водой
Повисит, переждет и вернется с войсками,
И никто ему снова не скажет: "Долой[40]!"

Эти стихи, положенные на красивую грустную мелодию, действовали безотказно.
Лукашевич вдруг почувствовал, как у него увлажнились глаза. Он поспешно
наклонил голову, чтобы никто, не дай Бог, не увидел его слез.

"Вот тоже казус, - подумал он. - Плачущий герой".

- "Наше черное время не кончится с нами"... - повторил Стуколин враз
охрипшим голосом, когда стихли последние аккорды новой для него песни. - "И
никто ему снова не скажет: Долой!"... Отличная песня!

- Рад, что вам понравилось, - сказал Михаил, зачехляя инструмент.- А
теперь, если позволите, я откланяюсь.

- Да, пожалуйста, - ответил за всех Громов.

Майор снова смотрел в окно, и Лукашевич подумал, что, может быть, его
непреклонный и отчаянно смелый командир, от которого не услышишь и слова
жалобы, тоже не хочет, чтобы кто-нибудь увидел горе и слезы на его лице.

Михаил встал, забросил гитару на багажную полку, после чего принялся
готовить себе постель, а трое офицеров из далекой отсюда воинской части
461-13 "бис", пираты президента, молча слушали перестук колес поезда,
идущего по огромной заснеженной стране - поезда, идущего с востока на
запад...

Эпилог. ПИРАТЫ XXI ВЕКА.

(Средняя Азия, июль 1999 года)

- Первый,- прозвучало в эфире,- доложите о готовности.

- Первый к взлету готов.

- Второй, доложите о готовности.

- Второй к взлету готов.

- Третий, доложите о готовности.

- Третий к взлету готов. Короткая пауза.

- Первый, второй, третий, взлет разрешаю. Приступайте к выполнению задания.

Тяжелая стальная створка с грохотом откатилась вправо, открывая белую
взлетно-посадочную полосу под нестерпимо ярким небом. Громов медленно вывел
штурмовик из подземного ангара. И сразу увеличил обороты двигателя - полоса
была не из тех, по которым можно долго разгоняться.

Машина быстро и легко набрала скорость, оторвалась от земли. Громов убрал
шасси, сверился с компасом и лег на заданный курс. Беглого взгляда,
брошенного назад, майору хватило, чтобы убедиться: "второй" и "третий" без
проблем заняли предписанный им эшелон. В переговоры с ведомыми Громов
вступать не стал: инструктор требовал соблюдать по возможности
радиомолчание.

До цели - двадцать четыре минуты лету, и столько же - обратно. Есть время
подумать, что делаешь и зачем делаешь.

Штурмовики шли на предельно малой высоте, приходилось активно
маневрировать, чтобы вписаться в прихотливый рельеф, но опытные руки всђ
делали сами, и голова была свободна для любых, самых сторонних размышлений.
Громов вспомнил полковника Зартайского. С той памятной встречи на даче
президента (впрочем, ни один из новоиспеченных Героев России не был уверен,
что встреча состоялась именно на даче президента) минуло пять месяцев, и
Константин виделся с полковником Зартайским еще три раза. После каждой
новой встречи с этим загадочным "полномочным представителем" жизнь трех
офицеров из воинской части 461-13 "бис" изменялась самым коренным образом.
После первой - два с половиной месяца назад - все трое были уволены в
запас, после чего очутились в специальном лагере под Казанью, о
существовании которого до сих пор ни один из них не знал. Здесь они прошли
ускоренный курс подготовки, освоив новую для себя машину - штурмовик
"Су-25Т". После второй встречи - еще через два месяца - пилотов перебросили
на некую военную базу, спрятанную в горах, местоположение которых на земном
шаре какое-то время оставалось для офицеров загадкой номер один. И вот
наконец третья встреча. Зартайский появился на базе внезапно, и был он
один, без обычного сопровождения. Пригласив пилотов в отдельную комнату и
закрыв дверь на ключ, полковник вручил Громову кожаную папку.

"Здесь карты, маршрут, полетное задание, цели и сроки, - сообщил полковник.
- Никто из персонала базы видеть этого не должен,- предупредил он тут же. -
Вам всђ понятно, товарищи офицеры?"

Пилоты переглянулись.

"Мне непонятно только одно, - сказал Стуколин и потер кулак, - кто мы?
Честные пираты или грязные наемники?"

Зартайский поднял брови.

"Вы - офицеры Российской армии",- сказал он с нажимом.

"Уволенные в запас офицеры Российской армии". - напомнил ему Громов.

Полковник поморщился.

"Мы это уже обговаривали, - заметил он. - Стоит ли возвращаться к
пройденному?"

"Мы особо обговаривали, что от нас не будет секретов. Мы должны быть в
курсе, что мы делаем и почему это необходимо. Это было отдельное и
обязательное условие".

"Что ж,- сказал Зартайский, не моргнув глазом, - мы действительно это
обговаривали".

И он рассказал. Лучше бы он этого не делал...

Пискнул сигнал - автоматизированная система управления самолетом САУ-8
информировала пилота, что штурмовик входит в район нахождения цели. Впереди
расстилалась более или менее равнинная местность, и где-то там, в излучине
узкой речушки, располагался лагерь "сепаратистов-экстремистов", как назвал
их Зартайский. Лагерь был практически неприкрыт - идеальная мишень для
бомбометания, вот только "сепаратисты-экстремисты" эти, как оказалось,
предпочитали путешествовать по просторам своей родины не в одиночку, а в
окружении семьи - чад и домочадцев.

"Это война, - сказал тогда Зартайский. - Не мне объяснять вам, товарищи
офицеры, что такое война".

"Но война не объявлена!" - воскликнул Лукашевич.

"Мы бы с удовольствием объявили войну, - сказал Зартайский спокойно. - Тем
более что фактически она уже идет. Но наши политики..."

Он не закончил начатую фразу, но всђ было ясно и так.

"А верховный главнокомандующий в курсе?" - на всякий случай уточнил
Стуколин.

"А как же,- Зартайский вдруг с совершенно идиотским видом подмигнул. - Он в
курсе с самого начала".

Вот и понимай как хочешь. Хочешь - понимай, что ты патриот и защитник
Родины, а хочешь - что ты сепаратист-экстремист ничем не хуже, но и не
лучше тех, в лагере, который ты летишь бомбить. Но самое страшное, что
выбора нет: и в том, и в другом случае. Однажды они уже стали пиратами
(хотя здесь лучше подошло бы слово корсары[41]), подписались на дело,
которое можно назвать "спецоперацией", а можно... м-да... об этом лучше не
думать.

"Да не расстраивайтесь вы так, - сказал тогда Зартайский, - У нас нет
причин вас кидать".

"Как вы сказали?" - переспросил Громов.

"Нет причин кидать, - пояснил Зартайский. - Есть такой новомодный глагол".

До цели оставались считанные километры. Оптико-электронная система "Шквал"
прицельного комплекса И-251 осуществила обнаружение и захват цели, точнее -
даже группы целей. Пилоту оставалось только нажать на кнопку.

Громов медлил. Почему? Может быть, потому, что у него самого где-то в
далеком отсюда и, по слухам, изнывающем от немыслимой жары Петербурге
остались жена и сын, и они тоже ни в чем не виноваты. Как не виноваты дети
и жены тех - в лагере.

"Это война", - сказал тогда Зартайский.

Громов нажал на кнопку. Штурмовик тряхнуло, и две почти идеально прямые
дымные полосы определили собой направление, в котором ушли выпущенные
ракеты. Больше майор не колебался. Он выпустил еще две ракеты и, отстрелив
инфракрасные ловушки на случай, если кто-нибудь из
"сепаратистов-экстремистов" захочет поиграться со "стингером", положил
штурмовик на обратный курс.

Вслед за ним выполнили боевую задачу и пристроились в хвост штурмовики
Лукашевича и Стуколина. На равнине, в излучине безымянной речушки, медленно
и страшно поднималась к небу, заслоняя солнце, сплошная стена черного дыма.

А пираты возвращались на базу. Впереди их ждала большая война.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

                      --------------------------------

[1] Реальный случай. В августе 1992 года майор российских ВВС Е. Карабасов
участвовал в учебном бою между истребителями "Су-27Б" и "Ф-15" ("Игл"). Бой
убедительно продемонстрировал преимущества российского истребителя.

[2] "Мираж-2000" ("Mirage 2000") - французский многоцелевой истребитель,
выпускается с 1978 года.

[3] Кобра Пугачева - очень известная фигура высшего боевого пилотажа;
истребитель как бы становится на хвост, резко уменьшая при этом скорость.
Названа в честь Виктора Пугачева, шеф-пилота ОКБ имени Сухого, впервые
продемонстрировавшего эту фигуру.

[4] "Фантом" ("Phantom"), F-4 - американский многоцелевой истребитель,
производство фирмы "Макдоннелл-Дуглас", серийно производится с 1960 года.

[5] "Фалькрэм" ("Fulkrum"), по классификации НАТО - советский фронтовой
истребитель "МиГ-29", один из лучших реактивных истребителей четвертого
поколения, в серийном производстве с 1982 года.

[6] Лукашевич прав. "Фантом" и "МиГ-29" совершенно несопоставимы по
летно-техническим характеристикам. Причем не в пользу F-4. Если сравнивать
два истребителя по скорости, как это делает старший лейтенант, то мы
увидим, что максимальная скорость "МиГа-29" составляет 2450 км/ч, в то
время как максимальная скорость "Фантома" - 2300 км/ч.

[7] "И это тоже пройдет" - изречение, выгравированное на кольце царя
Соломона; по преданию, изречение оказывало великолепное
психотерапевтическое действие на носителя кольца.

[8] Ал-б