иГ" в пикировании под утлом в сорок
градусов к горизонту пронесся перед тупым носом норвежского транспорта
почти впритирку - Лукашевичу на мгновение даже показалось, что истребитель
задел брюхом выставленную вперед горизонтальную антенну "Геркулеса" и что
сейчас обе машины, объятые пламенем, повалятся в штопор, уходя в последний
раз к земле.

Но всђ обошлось. Непринужденно выйдя из пикирования и явно красуясь, Громов
крутанул иммельман[50]. Лукашевич перевел дух. Да, такое не каждый день
увидишь, но лучше бы и совсем не видеть. Еще он подумал, что если уж он,
старший лейтенант, всерьез испугался, увидев сцену, казалось бы,
неминуемого столкновения с расстояния в километр, то каково должно быть
экипажу транспорта - небось наложили в штаны.

Однако Громов на этом не успокоился. Развернувшись в иммельмане, он снова
пошел на сближение, теперь уже - лоб в лоб. Экипаж "Геркулеса" предпринял
отчаянную попытку избежать новой опасности, уводя свой самолет по
нисходящей спирали. Но скорости были несопоставимы, и майор успел во второй
раз за последние полминуты напугать и экипаж, и Лукашевича. "МиГ" Громова,
казалось, чудом не врезался в "Геркулес", в самый последний момент майор
рванул ручку управления на себя, рули высоты отклонились до предельного
положения, и истребитель свечой ушел в небо.

- Борт номер 183, - услышал Лукашевич в наушниках спокойный голос друга, -
будем продолжать?

- Твоя взяла, командир, - раздался в эфире ответ на русском, произнесенный
с характерным акцентом.- Мы идем за тобой...
(Карелия, сентябрь 1998 года)

Ожидание затягивалось, а настроение портилось. Стуколин ежеминутно
поглядывал на часы и завидовал черной завистью Жене, который по солдатской
привычке ("солдат спит - служба идет") прикорнул в кресле водителя, положив
руки на руль и низко надвинув кепку. Двигатель грузовика работал вхолостую,
по лобовому стеклу шуровали дворники, размазывая капли дождя, который не
прекращался с прошлого вечера. Стуколин вздыхал и тосковал. Умение ждать
входило в число его достоинств.

Где-то в ряду стоявших вдоль взлетно-посадочной полосы машин хлопнула
дверца. Сквозь пелену дождя Стуколин увидел фигуру, бредущую к грузовику;
фигура приблизилась, и Алексей дернул за ручку, выбираясь из кабины ей
навстречу. Подошедший - им оказался Стриженый, напяливший поверх куртки
черный полиэтиленовый дождевик - громко чихнул и выразительно посмотрел на
Стуколина.

- Заболеешь тут с вами, - сказал он. - Задерживаются твои друзья,
лейтенант. Стуколин пожал плечами.

- Пойдем, лейтенант, поправимся, - предложил Стриженый. - Коньяк хороший
есть.

Стуколин оглянулся на кабину, в которой продолжал посапывать Женя Яровенко.

- Пойдем, пойдем, - отмел сомнения Стриженый. - Не украдут твоего бойца.

Оскальзываясь в жидкой грязи, они направились к командному джипу. Влезли на
задний диван - мокрые и озябшие. Впереди сидел один из парней Стриженого,
водитель.

- Это Олег, - представил водителя Стриженый. - Олег, поставь нам
какую-нибудь музычку, - добавил он, обращаясь уже к парню и сделав в слове
"музычка" ударение на предпоследнем слоге. - И передай коньяк.

Водитель расторопно выполнил распоряжение шефа Открыл бар, достал пузатую
бутылку коньяка, серебряные стаканчики, все это передал Стриженому. Потом
порылся в бардачке, выбирая кассету. Заиграла довольно бодрая музыка, и
Юрий Шевчук своим знаменитым голосом с хрипотцой запел про осень и про небо
под ногами.

Стриженый откинул с головы капюшон дождевика и собственноручно наполнил
стаканчики темно-коричневой жидкостью:

- Ну давай выпьем.

- За что будем пить? - уточнил Стуколин.

- Давай за авиацию. За русскую авиацию! Стриженый сказал это со значением в
голосе, но снова чихнул, расплескав коньяк, чем испортил торжественность
момента.

- Давай за авиацию, - согласился Стуколин. Чокнувшись, они осушили стопки.
Стриженый поморщился и занюхал рукавом, словно не элитный коньяк пил, а
дешевую подделку на коньячном спирте. Потом похлопал себя по карманам и
достал початую пачку "Marlboro", протянул ее Алексею:

- Куришь?

Алексей покачал головой:

- Нет.

- А вы вообще курите? В смысле, пилоты курят? - поинтересовался Стриженый,
извлекая из кармана вслед за сигаретами зажигалку.

- Курят, - отвечал Стуколин. - Дымят, как паровозы, Но я нет. Здоровье
дороже.

(Что касается курения в авиации, то это действительный факт: несмотря на
многочисленные запреты, пилоты курят, ничем в этом не отличаясь от обычных
людей. Особенно налегают на табак пилоты пассажирской и транспортной
авиации - эти могут позволить себе дымить прямо в кабине самолета во время
исполнения своих непосредственных обязанностей. Тяжелее приходится военным
летчикам - курить в кислородной маске или гермошлеме, мягко говоря,
затруднительно. Но и они не упускают своего уже на земле. А уж сколько
всяких анекдотических историй с этой отравой связано!

Взять хотя бы случай, произошедший не так давно в Великобритании на
показательных выступлениях по поводу юбилея Королевских ВВС. Два "МиГа-29"
под управлением пилотов Тресвятского и Бесчастнова столкнулись в воздухе.
Оба пилота успели катапультироваться. Бесчастнов при катапультировании
получил ранения, а потому был сразу увезен с поля. Зато Тресвятский сделал
роскошный жест: едва отстегнув парашют, он на глазах многочисленной
журналисткой братии вытащил из кармана комбинезона пачку сигарет "Winston"
и с непередаваемым изяществом закурил.

К сожалению, времена были еще те, контракта между фирмой, производящей
сигареты "Winston", и военным летчиком Тресвятским заключено не было, а
потому последний миллионером не стал, хотя жест его произвел впечатление на
всю Европу.)

- А я закурю, - сказал Стриженый. Он чиркнул зажигалкой и затянулся.

- Задерживаются твои друзья, лейтенант, - повторил свое замечание
Стриженый.- Задерживаются...

- Значит, есть причина, - отозвался Стуколин. На самом деле он, конечно,
волновался за друзей, но беспокойства своего старался при посторонних не
выказывать.

- Есть, - пробормотал Стриженый. - Ну давай еще по одной, что ли?

Алексей не возражал. Стриженый снова наполнил стаканчики и произнес новый
тост:

- За успех нашего безнадежного дела, - и перед тем, как выпить, добавил: -
Банально, зато всегда актуально.

Выпив, они помолчали. Стриженый курил, стряхивая пепел в маленькую
металлическую пепельницу, встроенную в дверцу с внутренней стороны.

- Скажи, лейтенант, ты в курсе того, что происходит? - спросил вдруг
Стриженый, нарушив молчание.

Стуколин недоуменно воззрился на него.

- Не понял, - сказал он, помедлив. - В курсе чего?..

Стриженый глубоко затянулся, потом затушил окурок и посмотрел на Стуколина
исподлобья.

- Недавно показывали по ящику фильм, - сообщил он доверительным тоном. - Я
вообще ящик смотрю редко. Только если кубок Европы... Или чемпионат мира,
например. Игры "Зенита" опять же. Или бокс...

Старший лейтенант Стуколин подумал, что его собеседник, скорее всего,
сознательно оттягивает момент, когда придется говорить начистоту. Это
Алексею не понравилось. Вдруг зачесались кулаки.

- Бокс - это хорошо! - изрек Стуколин и поднял пустой стаканчик. - Может,
еще выпьем? За бокс?

- Так вот, - продолжал Стриженый, взяв бутылку и наполнив стаканчики:
сначала старшему лейтенанту, затем себе, - показывали, значит, фильм, а у
меня свободное время выдалось и книжки толковой под рукой не было, вот я
этот фильм и посмотрел...

- Что хоть за фильм? - спросил Стуколин, которого длинное вступление
несколько утомило.

- "Человек-ракета" называется, - ответил Стриженый и улыбнулся чему-то
своему.- Очередной американский бред на тему довоенного комикса. Я такие
фильмы не люблю - не идиот все-таки, высшее образование имею - но тут по
случаю посмотрел.

Алексей американского фильма под названием "Человек-ракета" не видел, а
потому проявил определенный интерес:

- А какой сюжет?

- Сюжет я пересказывать не буду, - Стриженый скривился. - Он этого
совершенно не заслуживает. Но один эпизод мне запомнился. Надолго.

Стриженый снова замолчал и стал искать сигареты. Пока он хлопал себя по
карманам, Алексей выпил свой коньяк и продемонстрировал Стриженому пустой
стаканчик, требуя продолжения. Тот безропотно налил. Стуколин снова выпил и
откинулся в кресле. В голове у него зашумело, кулаки чесаться перестали, он
расслабился и приготовился выслушать заявление Стриженого, каким бы оно ни
было.

- Эпизод такой, - продолжил свой монолог Стриженый. - Тридцать девятый год,
шпион Третьего рейха окопался в Штатах и собирается добыть сверхсекретное
оружие для Гитлера. Для этого он "втемную" использует местную мафиозную
группировку. В последний момент, как ты понимаешь, всђ срывается, и мафия
узнађт, кем на самом деле является их "благодетель". И что ты думаешь?

- Что я думаю? - Стуколин несколько осоловел и не сразу понял, о чем идет
речь.

- Бандиты сразу перешли на сторону официальных властей и разобрались с
фашистами похлеще спецназа.

- Так это ж комикс, - старший лейтенант зевнул.- Ты куда клонишь?

Стриженый опрокинул в себя стопку коньяка, которую уже минут пять держал в
руках.

- Я бандит, - сказал он просто. - Я - то, что называют "мафией". Если бы я
хоть раз указал в налоговой декларации все источники своих доходов, меня
немедленно арестовали бы. Но при этом!..- он поднял указательный палец. -
При этом, лейтенант, я люблю свою страну. И мне небезразлично, в какое дело
я ввязался. Ведь мы грабим норвежские военно-транспортные самолеты, я
правильно всђ понимаю?

Если бы Стуколин располагал информацией о прошлом Стриженого, он сильно
удивился бы: бывший фарцовщик и "старатель" вдруг стал патриотом - не
смешите меня! Но старший лейтенант такой информацией не располагал, потому
к словам Стриженого отнесся с определенным сочувствием. В конце концов,
бандит бандитом, но парень хороший - вон уже и о Родине задумался!

- Правильно, - сказал он. - Ты правильно понимаешь.

- Вот я и говорю, - Стриженый придвинулся к старшему лейтенанту и взял его
за рукав куртки, чтобы усилить эффект доверительности, - мы, - он выделил
местоимение "мы" интонацией, - мы грабим транспортные самолеты, которые
принадлежат военно-воздушным силам Норвегии, фактически и юридически мы
осуществляем нападение на территорию Норвегии, на ее граждан. Это может
закончиться войной?

- Это может закончиться войной, если мы не будем грабить транспорты! -
высказался Стуколин довольно резко, но тут же прикусил язык: несмотря на
опьянение и общую расслабленность, он сообразил, что сболтнул лишнего.

Чтобы исправиться, он произнес, стараясь говорить медленно и обдумывая, что
он говорит:

- Понимаешь, это государственная тайна. И лучше бы тебе не знать большего.

- Государственная тайна? - Стриженый тихо и невесело рассмеялся. - Сколько
живу, все время слышу: "Государственная тайна", "Военный секрет", "Только
для служебного пользования". Но, знаешь, я уже не пионер из "четвертого-б"
и не верю в то, что сохранение государственной тайны во всех случаях
полезно для государства. Обрати внимание, лейтенант, не для начальников
наших - политиков и президентов, - а для России! Вот я и думаю, снова меня
впутывают в опасное дело, бормочут что-то про государственную тайну, я
рискую своей головой и своими парнями и снова не знаю, будет ли моим детям
толк от того, что я делаю, или опять я и они окажемся в дураках.

У Стриженого не было детей, но этого Стуколин не знал. Впрочем, отвечать
напрямую он в любом случае не собирался.

- Ты можешь поверить моему слову? - спросил он Стриженого.

- Смотря какому слову...

- Слову офицера.

- Могу.

- Я даю тебе слово, что мы поступаем правильно. Мы не можем поступить
иначе, мы будем перехватывать транспорты до тех пор, пока они будут лететь
по этому воздушному коридору.

Стриженый помолчал, разминая в пальцах новую сигарету. Стаканчик с коньяком
и бутылку он отставил на специальную полочку.

- Олег, - обратился он вдруг к сидящему впереди водителю, - выйди!

Водитель беспрекословно вылез из машины под дождь, захлопнул дверцу. Видно,
Стриженый решил, что дипломатией здесь ничего не добьешься, и двинулся
напролом.

- Буду откровенен с тобой, лейтенант... Ты, кстати, коньяка еще не желаешь?

- Нет, спасибо.

- Так вот, буду с тобой откровенен. Я не люблю, когда меня используют
"втемную". Я не люблю, когда вместо толкового объяснения, что происходит,
меня пугают "государственной тайной". Ведь если все сорвется или пойдет
вкривь и вкось, козлами отпущения станем мы, а вовсе не наши начальники. Мы
- а значит и я - имеем право знать, в чем мы участвуем и чем мы рискуем.
Лохом быть не хочется, лейтенант. Очень не хочется быть лохом...

Доводы Стриженого поколебали неприступность Стуколина в вопросе сохранения
тайны. Ему действительно нравился Стриженый, и он не понимал, почему от
этого парня скрывают истинную подоплеку событий, в которых тот принимает
самое непосредственное и активное участие. С другой стороны, Стуколин
хорошо помнил, что, когда вопрос о тех, кто будет прямо или косвенно
участвовать в операции "Испаньола", обсуждался на "военном совете" в
Ленинской комнате части 461-13 "бис", советник Маканин был категоричен:
никто ничего не должен знать. Причины держать всђ в секрете объяснять было
не нужно; война не объявлена, поддержки сверху в случае провала ждать не
приходится, разведка потенциального противника шурует во всю, и тэдэ, и
тэпэ. Но теперь, после выступления Стриженого, старший лейтенант вдруг
задумался: а так ли всђ очевидно, как показалось в первый раз? Нет ли тут
какой-нибудь каверзы, тщательно скрываемой Маканиным от участников
операции?..

Очень не хочется быть лохом...

- Мне кажется, мы должны поделиться, - сказал Стриженый, не дождавшись от
Стуколина ответной реплики. - Я расскажу тебе, что знаю я. Ты расскажешь
мне, что знаешь ты. Только так мы можем разобраться, что к чему в этом деле
и правду ли нам говорят наши руководители...

Стуколин подумал, что в предложении Стриженого есть свой резон. Подобный
обмен поможет расставить точки над i. Выясним, где Маканин говорит правду,
а где недоговаривает или просто врет. Это важно. И не только для душевного
спокойствия, но и для того, чтобы быть стопроцентно уверенным - завтра тебя
не назовут "военным преступником" в Международном трибунале и из-за твоих
действий не разразится новая мировая война.

Старший лейтенант Алексей Стуколин был готов выложить Стриженому всђ, что
знал об операции "Испаньола". Единственное, что останавливало его, - мнение
друзей: скрыть от них свою откровенность с посторонним участником операции
он не имел права. Да, сначала нужно посоветоваться с Громовым.

- Я тебя понял, - сказал Алексей Стриженому. - Но сейчас ничего сказать по
этому поводу не могу. Мне надо переговорить с...- он замялся,- с теми,
кто...- произнести имена друзей означало выдать часть тайны, но Стуколин
нашелся: - с теми, кто в истребителях.

- С другими офицерами? - уточнил Стриженый с непонятной интонацией.

- Да, - подтвердил Стуколин. - С другими офицерами, занятыми в операции
перехвата.

- Как ты думаешь, что они тебе скажут? Они не сидели здесь с нами, не пили
этот коньяк и не говорили по душам. Что они тебе скажут?

Стуколин подумал. Выходило, что да, под влиянием момента сказать можно все,
что угодно, но вот когда пройдет время и начнешь сопоставлять и
прикидывать... Ни Громов, ни Лукашевич не знают Стриженого, они его ни разу
не видели. Не видели они, как он блестяще разобрался с экипажем первого
транспорта; не видели они, как он мучается, рассуждая о будущем Родины и о
том, что его действия могут быть использованы не на благо, а во вред, в
конце концов, не пили они с ним коньяк...

Что они скажут?..

- Но я давал обещание, - признался Стуколин. - Я обещал, что не открою
тайну никому постороннему.

- А я, значит, посторонний? - Стриженый снова рассмеялся и снова невесело.-
Как мы, русские, все-таки зашорены. У них вон, на Западе, всђ намного
проще. Если тебе кажется, что правительство тебя обманывает, поступай, как
считаешь нужным, по совести, и никто тебе слова обидного не скажет.

Тут он был не прав. Но Стуколин не смог с ходу припомнить случай, который
опровергал бы утверждение Стриженого, а потому промолчал.

- ...А у нас всђ не как у людей. Казалось бы, делаем общее дело, роли
распределены, акценты расставлены, так нет, надо обязательно друг друга
запутать, довести до такого, чтобы все друг друга подозревали и
ненавидели...

Стуколин всђ еще колебался, но тут их беседу прервали в самый щекотливый
момент: в окошко вдруг застучал изгнанный из джипа водитель. Стриженый с
недовольным видом опустил стекло, и тут же причина, по которой Олег рискнул
накликать на себя гнев шефа, стала понятна. С запада накатывался гул мощных
двигателей.

- Летят, - сообщил Олег с глупой улыбкой на мокром от дождя лице.

- Ну что ж, - Стриженый посмотрел на Стуколина. - Пора работать, лейтенант!
Договорим в следующий раз...
(Карелия, сентябрь 1998 года)

Роторы четырех турбовинтовых двигателей "Аллисон" Т56-А-15 мощностью в
четыре с половиной тысячи лошадиных сил, провернувшись несколько раз по
инерции, остановились. Норвежский военно-транспортный самолет С-130Н
"Геркулес" замер в конце взлетно-посадочной полосы. Пираты в кожаных
куртках уже шли к нему, доставая на ходу оружие и стараясь не обращать
внимание на дождь и злой ветер.

Как и неделю назад, переговоры с экипажем повел Стриженый. Когда люк,
ведущий в кабину "Геркулеса", распахнулся, Стриженый приказал показавшемуся
пилоту опустить трап. Пилот уточнил:

- Вам нужен груз?

- Догадливый,- отметил Стриженый.

- Забирайте груз, - сказал пилот и захлопнул люк.

- Я не врубился, - Стриженый озадаченно повертел головой, - он мне хамит?

Тут рампа грузового отсека начала опускаться, и последний вопрос отпал сам
собой.

- О-о! - восхитился Стриженый.- Нас уже понимают с полуслова!

Он повернулся к подчиненным:

- Вперед, ребята! Выпотрошите мне его! Старший лейтенант Стуколин, все еще
слегка пьяный и находящийся под впечатлением от странной беседы,
состоявшейся несколько минут назад, направился, покачиваясь, к своему
грузовику. Женя Яровенко ждал его, сидя за рулем.

Когда за пеленой дождя прогремели первые выстрелы, Стуколин даже не сразу
понял, что это за звуки, и только когда шальная пуля, просвистела совсем
рядом и разбила вдребезги левую фару грузовика, до него дошло: стреляют! И
он упал в жидкую грязь.

Стрельба на некоторое время затихла. Женя выскочил из кабины и подбежал к
Стуколину.

- Куда?! - заорал ему тот. - Ложись, сержант, мать твою!

Яровенко плюхнулся на живот и подполз к лейтенанту.

- Ты цел, старший?

- Цел я, цел, - откликнулся Стуколин. - Куда ты поперся? Хочешь, чтоб башку
прострелили? Отчаянный малый помотал головой.

- Не хочу, - сказал он с совершенно дурацкой улыбкой. - Но и тебя, старший,
оставить не могу.

- А кто тебя просил оставлять? Ждал бы себе в кабине.

Стуколин огляделся. Рампа грузового отсека была опущена и касалась бетона.
Там уже стоял грузовик, подготовленный к принятию первой порции ящиков и
коробок. Между задними колесами грузовика и рампой лежал один из парней
Стриженого. Лежал он на спине, раскинув руки, дождь лил ему прямо на лицо,
но парень не делал никаких попыток пошевелиться. "Убит!" - понял Стуколин,
он мгновенно протрезвел.

Второй парень прятался за передним колесом грузовика. Он сидел на корточках
и держал в оставленной руке пистолет. Издалека марку оружия было не
распознать, но старшему лейтенанту показалось, что это пистолет Токарева,
известный под аббревиатурой "ТТ". Остальные подчиненные Стриженого и он сам
залегли в разных позициях на бетоне полосы.

- Кто стрелял?! - крикнул им Стуколин. - Вы видели, кто стрелял?

Стриженый приподнял голову.

- Стреляли из отсека, - сообщил он, и в ту же секунду, словно в