улся, вернулся, ну а он не сумел.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.

После Высоцкого вспомнили о Розенбауме, и Никита спел сначала "Черный
тюльпан": "В Афганистане, в ДЧерном тюльпане", с водкой в стакане мы молча
плывем над землей...", затем - "Камикадзе":

Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу - не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало
Зацветут еще мои деревья в саду!..

Не обошли вниманием и классиков: "Мы летим, ковыляя во мгле...", и
современников: "Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали[44]?..".
Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв,
сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из "народного"
творчества. Под аккомпанемент Усачева старший лейтенант Лукашевич исполнил
песню полярных авиаторов: "Кожаные куртки, брошенные в угол[45]..." А
комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолетчиков:

"Впереди большая трасса - ас-са, ас-са, ас-са!.." Наконец Громов,
захмелевший и раздобревший, отобрал у Никиты инструмент и собственноручно
изобразил свою коронную, неизменную, с притопами и прихлопами:

Над Старыми Щербинками,
"Швейцарией" и Ляховым
Летит ПО-2, расчалками звеня-а-а!
Моторчик задыхается, инструктор матом лается -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Коробочка построена, машина успокоена,
Иду я на посадку не спеша-а-а!
Вдруг вспомнил я далекую подругу синеокую -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
Убрал газок, спланировал, но очень низко выровнял
И резко дернул ручку на себя-а-а!
И вытащил рогатую скотину бородатую -
Высокого и резкого "козла-а-а"!
За это благородное домашнее животное
Я бегал за машиною три дня-а-а!
Язык на плечи высунешь, ногами еле двигаешь -
Эх, жизнь авиационная моя-а-а[46]!

(Как и любой фольклорный текст, эти куплеты имели длинную предысторию.
Самолет первоначального обучения ПО-2, упоминавшийся в тексте, очень
известен. Его первый полет состоялся аж в 1928 году (а тогда он именовался
У-2, то есть "учебный второй"). Разработал ПО-2 замечательный конструктор
Николай Николаевич Поликарпов, в честь которого самолет и был назван
впоследствии.

ПО-2 был необычайно дешев и прост: фюзеляж из фанеры с полотняной обшивкой,
узлы из мягкой стали, простые двухлонжеронные крылья, шасси на ленточных
расчалках. Отличаясь неприхотливостью и добрым нравом, самолетик быстро
завоевал сердца курсантов. Хорошо зарекомендовал он себя и в годы Великой
Отечественной. В боевых условиях ПО-2 использовали как легкий ночной
бомбардировщик. Когда война закончилась, самолетик вернулся к своим прямым
обязанностям - обучению курсантов премудростям воздушного маневрирования.

ПО-2 является идеальной машиной для тех, кто еще толком не сидел за
штурвалом. Для того чтобы завалить ПО-2 в штопор, нужно очень постараться:
статическая продольная устойчивость "второго учебного" вошла в легенды.

Впрочем, даже при всей своей легендарной устойчивости и этот самолетик не
застрахован от промахов, сплошь и рядом совершаемых по глупости или
безрукости. Одним из классических промахов такого рода считается "козел".
"Благородное домашнее животное", как вы, наверное, уже догадались, имеет
лишь косвенное отношение к рассматриваемому вопросу. Согласно общепринятой
в авиационных кругах терминологии, "козел - повторное отделение самолета от
земли при посадке". То есть фактически самолет вместо того, чтобы, как
пишут очеркисты, "слиться с взлетно-посадочной полосой", начинает резво
подпрыгивать, в буквальном смысле разваливаясь на ходу. "Козление" может
произойти по трем причинам: грубое приземление на три точки на большой
скорости, резкое опускание носового или хвостового колеса, значительная
неровность грунта в месте посадки. Лирический герой куплетов, которые
пропел майор Громов, по всей видимости, "словил козла" именно по второй из
перечисленных причин. В этом случае инструктора советуют добавить газу и
вывести самолет на режим планирования, чтобы осуществить посадку по всем
правилам. Как поступил лирический герой, нам неизвестно, но наказание за
ошибку было суровым.

Нынче ПО-2 забыт (он был снят с серийного производства в 53-м году),
курсанты летали на "Як-18", "МиГ-15", а позднее - на чешских "L-39" и
"L-410", но песня осталась в памяти народной; ее продолжают петь, вспоминая
с ностальгией свои собственные первые полеты, страх перед "козлом" и
наказанием, которое за этим воспоследует. Как говорится, за козла
ответишь.)

Офицеры разошлись за полночь, очень довольные жизнью, с вновь обретенной
верой в будущее. Троица виновников торжества посидела еще с часик, болтая о
разных пустяках; Стуколин пытался наигрывать на гитаре, но получалось у
него плохо, и он быстро оставил это занятие. Об историческом захвате они
старались не вспоминать: азарт прямого участия в необъявленной войне
прошел, и разум подсказывал, что нет в акции захвата беззащитного
"Геркулеса" ничего героического. Пираты - они пираты и есть. "На сундук
мертвеца, йо-хо-хо! И бутылка рома!" Да и само действо больше смахивало на
дурной фарс. сначала чуть ли до голода не довели, а потом вместо того,
чтобы повиниться и взяться за ум, по-барски приказали: а ну вперед, жрать
хотите - отрабатывайте. Будто бы не кадровые офицеры перед ними, а наемный
сброд. Портить вечер разговорами о своих оскорбленных чувствах не хотелось.
Пилоты и не стали. Громов рассказал байку из жизни "Русских витязей".

Не проигнорировал внезапное празднество и рядовой личный состав. В первые
же дни после захвата норвежского транспорта Громов и другие офицеры стали
замечать, что рядовые срочной и сверхсрочной службы постоянно находятся в
"приподнятом" настроении. При этом все они вдруг полюбили свежий чеснок, и
характерным запахом этого овоща из рода луковичных разило от них за версту.
Громов подумал и вызвал к себе Женю Яровенко.

(К слову сказать, замполита в воинской части 461-13 "бис" не было. Его
уволили из рядов больше года назад с мотивировкой "не соответствует
занимаемой должности". Еще в начале девяностых подобное было бы невозможно.
Даже если провинился замполит, учудил чего-нибудь непристойное по пьяной
лавочке - пожурят и всђ; в крайнем случае в другую часть переведут. Но тут
грянуло сокращение штатов, а замполит перед тренировочным вылетом умудрился
убрать шасси при выруливании на ВПП. И, что характерно, был при этом
абсолютно трезв. Недаром в народе говорят: "Курица - не птица, замполит -
не летчик". Взамен этого деятеля комполка Свиридов обещал прислать
свежеиспеченного офицера по воспитательной работе (теперь это так
называется), но маховик увольнений в запас раскручивался все быстрей, и
нового "воспитателя" в части 461-13 "бис" так и не дождались. Кончилось
тем, что его обязанности по работе с личным составом принял на себя майор
Громов. В частности, именно ему предстояло выявить причины столь внезапной
любви рядового состава к чесноку.)

"Ну что, герой, где ликеро-водочными изделиями разжился?" - спросил майор
Женю.

"Никак нет, товарищ майор",- отвечал Женя, стоя навытяжку и преданно глядя
Громову в глаза. "В каком смысле?" - удивился майор. "В смысле, не
разжился", - пояснил Женя. "Хорошо, - сказал Громов с усмешкой, -
сформулируем вопрос по-другому. Где бухло берешь, скотина?"

"Не могу знать!" - упорствовал Женя. "А если на гауптвахту? А если на
десять суток?"

"За что, товарищ майор? Я же ничего не сделал". Отправлять Яровенко на
гауптвахту без видимых на то причин действительно было бы для Громова
перебором. Даже взыскание накладывать майор по большому счету не имел
права, Поэтому он ограничился намеком, что, если военнослужащие части
461-13 "бис" будут и в дальнейшем замечены в злоупотреблении чесноком,
первым от этого серьезно пострадает некто Евгений Яровенко, сержант. Женя,
разумеется, изобразил оскорбленную невинность, но намек Громова был ко
вниманию принят, рядовые перестали жрать чеснок и выглядеть на вечерней
поверке слишком уж веселыми. Двумя днями позже комендант прямо на общей
кухне случайно обнаружил пустую бутылку из-под прекрасного шотландского
виски. Тайна раскрылась: выходило, что Женя во время разгрузки транспорта
исхитрился заныкать несколько бутылок этого благородного напитка и проделал
это так ловко, что присутствовавший там же старший лейтенант Стуколин
ничего не заметил.

Теперь Громов рассердился уже не на шутку. Он снова вызвал Женю и
потребовал от него честного ответа - нет, не на тему, кем и сколько было
выпито, а кому и сколько он, Женя, успел растрепать о норвежском
"Геркулесе". Яровенко почуял, что пахнет жареным, и побожился, что никому и
никогда, что он государственную тайну понимает и чем рискует, знает, и
вообще... На этот раз майор ему поверил. И инцидент себя исчерпал.

А в общем и целом, настроение у всех в части 461-13 "бис" было радужное, и
думать о том, что, возможно, еще много раз придется пиратствовать, ни
Громову, ни его друзьям не хотелось. Поэтому звонок от господина советника
Маканина командиру части 461-13 "бис" радости не доставил.

- Готовьтесь к вылету, - сказал Маканин без обиняков.

- Когда? - спросил Громов; у него вдруг запершило в горле, и он
прокашлялся.

- Завтра.

- Понял.

- Штурман вас выведет.

- Не сомневаюсь.

- Удачи.

- Вам того же.

И весь разговор. Громов со вздохом положил трубку телефонного аппарата на
рычаг, надел фуражку и пошел разыскивать остальных участников предстоящей
акции. Старшего лейтенанта Стуколина он обнаружил в "Ленинской" комнате -
развалившись на стуле, тот смотрел телевизор.

- Не, ну ты глянь, что творят! - воскликнул старший лейтенант, завидев
майора и тыча пальцем в светящийся экран.

Громов посмотрел. На экране симпатичная ведущая с дежурной улыбочкой на
устах произносила некий текст. У нее за спиной майор разглядел весьма
условно нарисованную карту Российской федерации.

- Представляешь, - говорил Стуколин, поднимаясь со стула и в возбуждении
размахивая руками,- эти козлы умудрились два "сухих[47]" продать. С полной
боевой подвеской. На металлолом, представляешь? А военная прокуратура
только сейчас докопалась!

Громов пожал плечами. Эта новость его совсем не удивила. Он и не такого
наслышался за последние годы. Если уж подводные лодки иностранным фирмам
сдают и ураном приторговывают, что говорить об истребителях. Так же,
видимо, считали и работники телевидения. Сюжет о "сухих" не шел в блоке
сенсаций дня, а рассматривался как курьез, потому что сразу после этого
вызвавшего стуколинский гнев сообщения начались спортивные новости. Громов
не стал вникать в детали, а сказал Алексею, чтобы тот готовился к отъезду
на "полосу".

- Как?! - вскричал Стуколин.- Уже сегодня?

- Уже сегодня, - подтвердил майор. - Игра продолжается, Алексей. Забирай
Женю и отправляйся.

- Будет исполнено, - сказал Стуколин с готовностью; он направился к двери,
но на пороге приостановился и, обернувшись, спросил; - Слушай, Костя, они
чего, идиоты?

- Кто? - Натовцы.

Майор, несколько минут назад размышлявший о том же самом, чуть помедлил,
прежде чем ответить:

- Знаешь, я надеюсь, что они не приняли нас всерьез, недооценили... в
первый раз... И тогда всђ вполне объяснимо... логично...- он запнулся.

Старший лейтенант хоть и тяжеловат был на подъем, но тут что-то сообразил,
и голос его зазвенел, когда он задал свой новый вопрос:

- А если мы их тоже недооцениваем? Громов покачал головой:

- Может быть и так, и эдак, - не сумел определиться он. - Что нам гадать?
Просто будь осторожен, Алексей, лишний раз не высовывайся.

Майор знал, что совет этот представляется Стуколину "чепуховым": если дело
дойдет до рукоприкладства (или, не дай Бог, до стрельбы), старший лейтенант
и не вспомнит, о чем предупреждал его командир, бросится в свалку, а там
уж... там как повезет...

- Будь спокоен, - отмахнулся Стуколин. Лукашевич воспринял новость без
энтузиазма, но готовность и дальше участвовать в операции "Испаньола"
выказал. Только буркнул:

- Становится похоже на конвейер. После этого они вдвоем с Громовым
отправились к зампотеху Никите Усачеву, чтобы "порадовать" его приказом
готовить к вылету два истребителя. Усачев в свою очередь необычайно
удивился возросшей активности командования округом, назначившего новый
внеплановый тренировочный полет через неделю после первого.

- Чего это они? - почесал Усачев в затылке, недружелюбно разглядывая
вошедших. - Воевать, что ль, собрались?

У него были основания для того, чтобы удивляться и делать столь мрачные
прогнозы. В годы, которые принято называть "застойными", снабжению армии и
флота уделялось повышенное внимание и нормой налета для кадрового офицера
ВВС считалось сорок часов в год - меньше просто нельзя. Однако времена
изменились, топливо нынче государство предпочитало продавать за границу, а
не жечь "попусту", и норма сократилась до двадцати, а позже - до пятнадцати
часов в год. Притом, что натовский пилот не считается боевым летчиком, не
налетав сто часов. Почувствуйте, как говорится, разницу.

- Тушенку отрабатывать надо, - попробовал пошутить Лукашевич, высказав
таким образом мысль, которая давно вертелась на языке, но Громов так на
него глянул, что всякая охота балагурить на эту тему у Алексея мгновенно
пропала.

К утру следующего дня два "МиГа" были подготовлены и выведены из ангаров.
(Кольский полуостров, сентябрь 1998 года)

В день второго вылета в рамках операции "Испаньола" погода не задалась.
Приближался сезон осенних дождей, и с утра лило так, будто где-то в
небесном клозете прорвало ржавую трубу и миру теперь грозит новый потоп. Ко
всему дул холодный северный ветер; на Рыбачьем, где последние сто тысяч лет
ничего не росло, кроме мхов, укрыться от него было негде, и это создавало
дополнительную проблему для тех, кто сегодня собирался подняться в небо по
взлетно-посадочной полосе, тянущейся с востока на запад.

Впрочем, для летного состава воинской части 461-13 "бис" описанные
трудности были не в новинку, и в положенное время Громов с Лукашевичем
заняли свои места в кабинах "МиГов". КДП дал разрешение на взлет, и машины
начали разбег. Боковым ветром истребители сносило в сторону, но на этот
случай существовал особый маневр, описанный во всех инструкциях. Чтобы не
допустить заваливания самолета на крыло и возможного повторного касания
взлетно-посадочной полосы, следует выставить элероны[48] против ветра во
избежание малейшего крена. К тому же необходимо следить за скоростью -
отрыв при малом ее значении под сильным ветром может привести к катастрофе.
Пилоты проделали всю процедуру на чистом автомате, закрепленном годами
тренировок и боевых вылетов.

Когда истребители, набирая высоту и скорость, преодолели слой облачности,
Лукашевич на секунду с удовольствием зажмурился. Как ни странно, ему
нравилось летать в пасмурную погоду. Особое же удовольствие он получал
именно в момент перехода - перехода из одной реальности в другую, из мира
слякоти и серого низкого, давящего неба в мир прозрачный, чистый и
бесконечный, словно мечта о лучшем будущем, в котором не доведется уже
пожить, но на которое так хочется взглянуть хотя бы одним глазком. В эти
мгновения Лукашевич испытывал состояние, которое принято называть эйфорией.

- Ведомый, следи за азимутом! - окликнул Громов старшего лейтенанта, и тот
увидел, что отклоняется от заданного курса.

Лукашевич быстро исправился, догнал ведущего. И снова в эфире прозвучало
кодовое слово: "Испаньола", и снова невидимый штурман скороговоркой
забормотал параметры "условной" цели, наводя истребители на норвежский
транспорт с "гуманитарной помощью" на борту.

С-130Н "Геркулес" они увидели через двадцать шесть минут после начала
"учений". История повторилась.

- Борт номер 183, - зазвучал голос Громова на аварийной частоте. -
Приказываю вам следовать за мной на аэродром. В случае неповиновения
открываю огонь.

Лукашевич усмехнулся.

"Действительно, конвейер получается, - подумал он. - Если за каждый
перехваченный транспорт нам давали бы по Звезде Героя, мы с Костей скоро
походили бы на американский флаг".

Но тут экипаж норвежца выкинул первый фортель. "Геркулес" вдруг начал резко
сбрасывать скорость. Это была старая уловка, хорошо известная пилотам
транспортной и пассажирской авиации. Дело в том, что у большинства
транспортных самолетов нижний предел скорости, при которой машина еще может
продолжать полет, заметно меньше, чем у большинства
истребителей-перехватчиков. Перехватчик вынужден отрываться и уходить в
переднюю полусферу, чтобы не свалиться в штопор; нацелить ракеты в такой
ситуации ему трудно, а частые виражи измотают кого угодно. Самое же
неприятное во всем этом было то, что подобная игра в кошки-мышки могла
продолжаться долго, пока у истребителя не загорится "окурок[49]" и он не
уйдет на базу. Старший лейтенант Лукашевич сразу понял, что имеет в виду
первый пилот "Геркулеса", и не на шутку разозлился:

"Каков нахал! Что он себе позволяет?! В нашем-то небе!"

Сразу вспомнился злополучный южнокорейский "Боинг", сбитый над Сахалином в
восемьдесят третьем году. Если верить показаниям Геннадия Осиповича,
осуществившего "сбитие", экипаж "Боинга" предпринял тот же самый маневр со
сбросом скорости. Чем это кончилось, общеизвестно. Вот только с
"Геркулесом" приходится церемониться.

- Ведущий, - обратился старший лейтенант к майору Громову. - Цель играет
сваливание.

- Вижу, - откликнулся друг Константин. - Сейчас решим эту проблему. Уходи
на радиус и наблюдай.

- Понял, ведущий, ухожу.

Лукашевич переложил рули и сошел с первоначального курса. Поднявшись
повыше, чтобы не мешать Громову, он стал описывать эллипсы, одним из
центров которых оставался непокорный "Геркулес". Что именно задумал Костя,
старший лейтенант еще не знал, но боялся пропустить малейшую подробность.

- Борт номер 183, - снова забубнил по-английски майор. - Повторяю: в случае
вашего неповиновения я буду вынужден открыть огонь...

Экипаж транспорта продолжал отмалчиваться. Видно, вступать в переговоры с
воздушными пиратами в их планы не входило.

- База, цель маневрирует, - проинформировал Громов штурмана наведения. -
Существует опасность сваливания. Разрешите открыть предупредительный огонь.

- Предупредительный огонь открыть разрешаю, - немедленно откликнулся
штурман, внося свою скромную лепту в затянувшуюся информационную игру.

На этот раз Громов обогнал транспорт, развернулся и на встречном курсе
выпустил короткую очередь из пушки. Повел себя иначе и экипаж "Геркулеса".
Транспорт лег на левое крыло и еще уменьшил скорость.

"Ага! - отметил Лукашевич. - Прошлый инцидент не прошел даром. Интересно,
они верят, что у нас на пилонах настоящие ракеты, или нет? Можно подумать,
что не верят - вон как нагло себя ведут".

- Борт номер 183, - продолжал майор тем временем давить на психику экипажа
транспорта.- Немедленно прекратите маневрирование и следуйте за мной. Это
не шутка. В следующий раз я буду стрелять по кабине.

Нет ответа. Судя по всему, майору надоело изображать из себя слепого в
стране глухих, и он начал действовать.

Лукашевич, разумеется, знал, какие кульбиты умеет выделывать в воздухе друг
Константин, дцать лет отслуживший в "Русских витязях", но и он вообразить
себе не мог, что майор решится продемонстрировать свои навыки не на
специально подготовленной для показательных трюков машине, а на простом и
незатейливом "МиГе-23", в условиях, приближенных к боевым. Громов не стал
стрелять из пушки по кабине транспорта, как перед тем обещал. Вместо этого
он по второму кругу догнал транспорт, уровнял скорость, примериваясь, а
потом без предупреждения на форсаже бросил машину вниз.

Лукашевич ахнул и зажмурился. "М