сами  они  подготовились  гораздо
лучше тебя. Однако меня интересует другое: зачем тебе  эго  надо?  Может
быть, все-таки объяснишь? Так сказать, по старой дружбе...
   - Эйб...
   - Если у тебя возникли какие-либо  сомнения  относительно  вины  этих
подростков, ты должен был обратиться с этим к окружному прокурору.  Черт
возьми, тебя же могут уволить за это. Тебе  что,  не  терпится  потерять
работу?
   - Нет, терять работу мне не хочется.
   - Тогда почему ты не посоветовался прежде со своим  начальством?  Или
почему хотя бы не пришел ко мне? Расхожее мнение о  том,  что  в  основе
уголовного права лежит политика сделок и взаимных уступок, на самом деле
вовсе не лишена смысла. Не сомневаюсь, что защита с  радостью  пошла  бы
тебе навстречу и согласилась обсудить  сделку.  Хэнк,  так  чего  же  ты
все-таки добиваешься? Хочешь завалить дело?
   - Эйб, ты не понимаешь.
   - Так объясни мне.
   - Я делаю то, что должен делать.
   - И что же ты должен делать? - Ну, скажем так, у меня есть  некоторые
сомнения.
   - Правда?
   - Это всего лишь предположение.
   - Это предположение, потому что ты не доверяешь мне?
   - Я доверяю тебе, Эйб. Но в этом деле ты судья.
   - В данный момент я не судья. Я твой друг. И если бы я им: не был, то
мне было бы решительно наплевать и на тебя самого, и на то, что с  тобой
происходит.
   - Но когда мы вернемся в зал суда, ты снова станешь судьей.
   - Черт побери, Хэнк, доверься мне! Так что же ты все-таки задумал?
   Хэнк глубоко вздохнул:
   - Я пытаюсь добиться оправдательных приговоров для Апосто и Дипаче. И
снисхождения для Рейрдона.
   - Но какого черта?
   - Потому что.., потому что я считаю, что так будет справедливо.
   - Тогда почему ты не пошел с этим к окружному  прокурору?  Почему  не
подошел ко мне до начала суда?
   - Потому что, Эйб, я впервые в жизни хочу, чтобы  мое  имя  попало  в
газетные заголовки. Сэмелсон встал из-за стола:
   - Ты самоубийца, Хэнк. Ты губишь себя.
   - Нет.
   - Да, черт побери, да! Ты добьешься лишь того, что тебя  вышвырнут  с
работы. Ты выставишь в дурацком свете  окружного  прокурора  и  всю  его
службу. Хэнк, они никогда не простят тебе этого.
   - Мне все равно. Если это поможет добиться...
   - Да ничего ты не добьешься! Вылетишь с работы, вот и все.  И  больше
никто не пожелает связываться с тобой. Да с такой репутацией тебя в этом
городе даже в тюрьму не возьмут на работу!
   - Может быть, и так.
   - Не может быть, а точно. Именно так все и будет.  Но  я  не  допущу,
чтобы ты пострадал из-за собственной глупости. А поэтому  мы  немедленно
выйдем  отсюда,  чтобы  поговорить  с  адвокатами  защиты.  И  когда  ты
расскажешь им...
   - Нет, Эйб, ну, пожалуйста. Позволь мне сделать это по-своему.
   - Позволить тебе совершить самоубийство? Ты  об  этом  просишь  меня?
Разве ты не знаешь, что твоя контора  хочет  сделать  процесс  над  этой
троицей  показательным,  чтоб  другим  было  неповадно?  Разве  тебе  не
известно, что город...
   - Я, представь себе, тоже хочу использовать их в качестве примера.  И
хочу показать, что они тоже люди, имеющие право на жизнь. Эйб, они же не
пришельцы, не  из  космоса  к  нам  прилетели.  Это  просто  несчастные,
перепуганные мальчишки.
   - А ты лучше расскажи об этом матери Рафаэля Морреса. В данном  деле,
Хэнк, от психологических трюков мало толку.  Во  всяком  случае,  жертве
преступления они уже не помогут.
   - Да, Эйб, потому что каждый пацан, оказавшийся  причастным  к  этому
убийству, на самом деле является жертвой.
   - Но закон ясно гласит о том...
   - Это не имеет никакого отношения к закону.  И  вообще,  пошел  он  к
черту, такой закон! Эйб, я  юрист,  и  вся  моя  жизнь  была  связана  с
законом. Ты это знаешь. Но как я могу требовать наказания для этих троих
ребят до тех пор, пока  не  выясню,  кто  на  самом  деле  убил  Рафаэля
Морреса? А установив это, понимаю, что любой закон здесь бессилен.
   - А разве ты не знаешь, кто убил того парня?
   - Да, Эйб, знаю. Мы все убили его.
   - Эх, Хэнк, Хэнк!..
   - Мы все убили его, Эйб! Своим  равнодушием  и  бездействием.  Целыми
днями  мы  занимаемся  лишь  тем,  что  разводим  говорильню,  назначаем
комиссии, выслушиваем разные точки зрения и все  равно  никак  не  можем
понять, а в чем же, собственно, дело. Имеем на руках все  факты,  но  не
предпринимаем ничего, смотрим на них сквозь пальцы. И  позволяем,  чтобы
дело дошло до убийства, чтобы Рафаэль Моррес расстался с жизнью.
   - И  что  же  ты  теперь  намерен  сделать?  Начать  широкомасштабную
общественную кампанию? Прямо здесь?  В  моем  зале  суда?  Хэнк,  ты  же
никогда...
   - Эйб, а  ты  что,  можешь  предложить  более  подходящий  для  этого
момент?
   Сэмелсон покачал головой:
   - Хэнк, ты выбрал не праведный путь. Так дела не делаются.
   - Наоборот, это единственно возможный,  верный  путь.  Кто-то  должен
встать и заявить об этом во всеуслышание! Кто-то же должен быть услышан!
   - Но почему, черт возьми, этим кем-то должен непременно стать ты?
   - Не знаю. Неужели ты думаешь, что  это  меня  пугает?  Да  я  скорее
брошусь грудью на амбразуру, чем войду в зал  суда  и  намеренно  завалю
собственное дело. Но, Эйб, если мы промолчим и на этот раз,  если  никто
не  возьмет  ответственность  на  себя,  пытаясь  остановить   все   это
безобразие, то тогда нам останется лишь покорно поднять руки  и  сдаться
без боя. И после этого о законе и всяком правосудии можно  будет  забыть
раз и навсегда, потому что этим миром будут заправлять хищники. А  я  не
хочу, чтобы мой ребенок и мои внуки росли  в  варварской  стране.  Я  не
хочу, чтобы они тоже были растерзаны. Эти ребята должны жить! Мы  просто
не имеем права их терять!
   В комнате наступила тишина.
   И затем Эйб Сэмелсон сказал:
   - Эх, будь я сейчас моложе...
   - Эйб?..
   - Имей в виду, я честно доведу суд до конца, так что поблажек тебе не
будет.
   - Ты же знаешь, я никогда на них не рассчитывал.
   - Но ты погубишь себя.
   - Может быть.
   - Ну ладно, ладно, - вздохнул Сэмелсон. - Пойдем отсюда, пока  нас  с
тобой не обвинили в сговоре. - В дверях он  задержался  и  положил  руку
Хэнку на плечо:
   - Желаю удачи. Она тебе пригодится.
 
*** 
 
   Первым свидетелем,  вызванным  Хэнком  после  перерыва,  была  Анжела
Руджиэлло.
   Девушка неуверенно прошла к свидетельской трибуне, бросая по сторонам
испуганные взгляды. На ней  было  зеленое  платье  и  туфли  на  высоких
каблуках. Она села и тут же застенчиво прикрыла юбкой колени.
   - Сообщите суду ваше имя, - попросил Хэнк.
   - Анжела Руджиэлло.
   - Где вы живете, мисс Руджиэлло?
   - В Гарлеме.
   - Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где  сидят  подсудимые.  Вы
узнаете этих ребят?
   - Да, - чуть слышно ответила она.
   - Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?
   - Немножко.
   - Вы боитесь меня?
   - Нет.
   - Его чести господина судьи?
   - Нет.
   - И уж наверняка не адвокатов защиты, - с улыбкой сказал Хэнк. -  Они
выглядят вполне безобидно.
   - Нет, их я не боюсь.
   - Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в  котором
вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?
   - Да.
   - И поэтому вам страшно?
   - Да.
   - Но вы только что поклялись говорить суду  правду  и  ничего,  кроме
правды. Вы намерены сдержать свое обещание?
   - Да.
   - Несмотря на письмо?
   - Да.
   - Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?
   - Да. Я их видела.
   - Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?
   - Да - И что же они делали?
   - Они бежали.
   - Откуда?
   - От западных кварталов со стороны Третьей авеню.
   - У них было что-нибудь в руках?
   - Да.
   - И что же они держали?
   - Ножи.
   - Откуда вам известно, что это были именно ножи?
   - Потому что они передали их мне.
   Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:
   - Попрошу суд приобщить эти  ножи  к  делу  в  качестве  вещественных
доказательств.
   - Приобщите ножи к делу,  -  распорядился  Сэмелсон.  -  Вещественные
доказательства номер два, три и четыре.
   - Мисс Руджиэлло, не могли бы вы взглянуть на эти ножи поближе?
   - Да.
   - Вы уверены, что это и есть те самые ножи, которые были переданы вам
этими молодыми людьми вечером десятого июля? Анжела Руджиэлло  взглянула
на ножи:
   - Да. Те самые.
   - А вы, случайно, не помните, кто из подростков какой нож вам дал?
   - Нет. Все случилось так быстро! Я просто взяла у них ножи и унесла к
себе домой.
   - Ножи были в крови?
   - Да.
   - Кровь была на всех ножах?
   - Да.
   - А что вы сделали с ножами после того, как пришли домой?
   - Я положила их в бумажный пакет и засунула пакет в ящик комода.
   - Вы проделали это сразу же, как только вернулись домой?
   - Да.
   - И даже не стали мыть их?
   - Нет.
   - Значит, мыть вы их не стали?
   - Нет, я их не мыла.
   - Ни один из них?
   - Ни один. Я просто сложила их в бумажный пакет и спрятала в  дальнем
углу комода.
   - Итак, мисс Руджиэлло, давайте выясним еще кое-что. Значит, ножи  вы
не мыли, так?
   - Так.
   - Ни один из ножей вымыт вами не был?
   - Нет.., я уже это говорила.
   - Значит, полиции эти ножи были переданы  в  том  же  самом  виде,  в
котором они попали к вам, это так?
   - Да, так. Я ничего с ними не делала.
   - И вы также утверждаете,  что  не  знаете,  который  из  ножей  кому
принадлежал, так?
   - Да.
   - У меня больше нет вопросов.
   - Можете продолжить опрос свидетеля, - сказал Сэмелсон,  обращаясь  к
защите.
   Адвокат Рэндолф подошел к месту свидетеля.
   - Мисс Руджиэлло, - сказал он, - а вы уверены в  том,  что  ножи  вам
были переданы именно этими молодыми людьми, то есть  Артуром  Рейрдоном,
Энтони Апосто и Дэниелем Дипаче?
   - Да, я в этом уверена.
   - Откуда у вас такая уверенность?
   - Но ведь я же знакома с ними, не так ли?
   - Да, но разве тем вечером не было темно?
   - Было не настолько темно, чтобы я не смогла их узнать.
   - Но ведь было темно, не так ли?
   - Ночь еще не наступила. Да и темнота была совсем не ночная.
   - Но все-таки вы не станете отрицать, что на улице было темно.
   - Только потому, что надвигалась гроза.
   - И разве вы в этой темноте не могли обознаться? Принять  этих  троих
мальчиков, которые якобы передали вам ножи, за кого-то еще?
   - Нет, я не обозналась. Их было трое. Я с ними говорила, так как же я
могла ошибиться?
   - Ясно. А кто первым отдал вам свой нож?
   - Не помню.
   - Это был Рейрдон?
   - Я не помню. Все произошло так быстро...
   - Или, может быть, это был Дипаче?
   - Я же сказала вам, что не помню.
   - Но вы же помните, что это были  именно  эти  мальчики?  Вы  в  этом
уверены. Так почему же вы не можете точно сказать, кто из них какой  нож
вам вручил?
   - Протестую! Адвокат защиты пытается  исказить  показания  свидетеля.
Она уже заявила, что ножи были переданы ей Рейрдоном, Апосто и Дипаче. И
она просто не помнит, в какой последовательности.
   - Протест принимается. Задавайте следующий вопрос.
   - У меня больше нет вопросов, - сказал Рэндолф.
   - Вызывается Дэниель Дипаче.
   Дэнни встал  со  своего  места.  Он  взглянул  на  адвокатов  защиты,
дождался их одобрительного  кивка  и  затем  нерешительно  направился  к
свидетельской трибуне. На нем был темно-коричневый костюм,  а  на  рыжих
волосах играли блики солнечного света,  проникавшего  в  комнату  сквозь
высокие  окна.  Секретарь  привел  его  к  присяге,  и  он  занял  место
свидетеля, вытирая ладони о брюки. Хэнк подошел к нему.  Какое-то  время
они молча глядели друг на друга.
   - Ваше имя Дэнни Дипаче?
   - Да.
   - Надеюсь, Дэнни, вам известно, что вы обвиняетесь в убийстве  первой
степени и если суд присяжных сочтет вас виновным, то вы  можете  угодить
на электрический стул? Вам это известно, не так ли?
   - Да, я знаю.
   Хэнк взял ножи и показал их Дэнни:
   - Вы узнаете эти ножи?
   - Нет.
   - " - Дэнни, вы поклялись говорить правду! - прикрикнул на него Хэнк.
- Так что не добавляйте к своему приговору еще и лжесвидетельствование.
   - А разве это более тяжкий грех, чем убийство первой степени?
   - Взгляните на эти ножи. Вы их узнаете?
   - Нет, не узнаю.
   - Дэнни, говорите мне правду.
   - Протест!
   - Это те самые ножи, которыми был убит Рафаэль Моррес. Так что теперь
вы их узнали и не пытайтесь больше мне лгать. Ваша ложь мне не нужна.
   - Протест! На свидетеля оказывается давление.
   - Протест отклоняется.
   - Так вы узнаете эти ножи, не так ли? Дэнни замялся.
   - Ну ладно, - сказал он наконец. - Думаю, наверное, что узнаю.
   - Безо всяких "думаю" и "наверное". Да или нет? Так вы узнаете их или
нет?
   - Ну ладно, да. Узнаю.
   - Который из них ваш?
   - Не знаю.
   - Дэнни, укажите, какой из этих ножей принадлежит вам?
   - Не помню. По-вашему, я должен помнить такие мелочи?  Хэнк  протянул
ему один из ножей:
   - Этот?
   - Не знаю.
   - Так посмотрите на него внимательно!
   - Смотрю.
   - Это ваш нож?
   - Не знаю.
   - Тогда чей этот ножик? С черной рукояткой и  серебряной  кнопкой?  У
вашего ножа была черная рукоятка?
   - Нет, я так не думаю.
   - Значит, это не ваш нож. Верно?
   - Да, наверное.
   - Если у вас не  было  ножа  с  черной  рукояткой,  то  он  не  может
считаться вашим, не так ли?
   - Думаю, это да.
   - Да или нет? Это ваш нож или нет?
   - Ну ладно, нет. Это не мой нож.
   Хэнк вздохнул:
   -  Благодарю  вас.  А  как  насчет  другого  ножа  -  вот  этого,   с
перламутровой рукояткой? Это ваш нож?
   - Нет.
   - Значит, первые два ножа не ваши, верно?
   - Да, верно.
   - Выходит, вам принадлежит самый последний, третий нож, правильно?
   - Я не уверен.
   - Что ж, давайте взглянем на нож.  Приглядитесь  к  нему  получше,  а
затем скажите мне, этот ли нож был у вас в руках вечером десятого июля.
   - Протест!
   - Принимается.
   - Просто скажите мне, Дэнни, ваш это нож или нет. Когда я приезжал  к
вам в тюрьму на Уэлфэр-Айленд, вы сказали мне, что ударили Морреса ножом
четыре раза. Но как в таком случае...
   - Протест!
   - Протест принимается.
   - Так вы говорили или не говорили мне о том, что четыре раза  ударили
Морреса ножом?
   - Я.., я не помню, что я вам тогда говорил. Это было довольно давно.
   - Да или нет ?
   - Я.., я.., думаю, я вам это сказал.
   - Что вы ударили Морреса?
   - Протестую!
   - Протест отклоняется.
   - Это была самозащита, - пробормотал Дэнни.
   - Но вы ударили его ножом, не так ли?
   - Я протестую! Ваша честь...
   - Протест отклоняется.
   - Да, - выдохнул Дэнни. - Это была самозащита.
   - Вот этим самым ножом?
   - Протестую!
   - Ваша честь,  я  не  могу  нормально  допросить  свидетеля,  если  в
отношении каждого сказанного мною слова защита будет заявлять протест, -
зло заметил Хэнк. - Лично я в своей  линии  ведения  допроса  не  нахожу
ничего предосудительного. Так что, может быть, адвокат  защиты  все-таки
заткнется и позволит мне...
   - Вы задаете свидетелю наводящие  вопросы!  -  выкрикнул  Рэндолф  со
своего места.
   - Черт возьми, но вы же сами не стали возражать против того, чтобы он
давал показания, не так ли?
   - К порядку! К порядку!  -  строго  приказал  Сэмелсон.  -  И  впредь
попрошу вас воздержаться от подобных перебранок в зале суда! Суд считает
линию  проведения  допроса  вполне  приемлемой.  Вынужден   предупредить
защитника  о  недопустимости  выпадов  в  адрес   окружного   прокурора.
Свидетель, отвечайте на последний вопрос.
   - А какой.., какой был последний вопрос? - спросил Дэнни. От волнения
его прошиб холодный пот, и он вытер его рукавом со лба и верхней губы.
   - Пожалуйста, зачитайте последний вопрос.
   - "Вот этим самым ножом?"
   - А что, если это мой нож?
   - Отвечайте на вопрос!
   - Да. Да, вот этим самым ножом.
   - Благодарю вас. А теперь расскажите, что произошло вечером  десятого
июля.
   - Я уже рассказывал вам.
   - А теперь расскажите суду.
   - Тем вечером мы пошли прогуляться, - заученно  завел  Дэнни,  словно
рассказывая стихотворение наизусть. - На нас напал Моррес. В руке у него
был нож. Поэтому мы были вынуждены обороняться.
   -  А  кому  принадлежала  идея  насчет  того,  чтобы  отправиться  на
прогулку?
   - Нам всем. Всем троим.
   - Но кто первым сказал: "Пойдем прогуляемся"?
   - Не помню.
   - Это предложили вы?
   - Нет.
   - Апосто?
   - Нет.
   - Значит, это должен быть Рейрдон?
   - Наверное. Я не знаю. Может быть, это была  идея  Амбала,  возможно,
это он предложил пойти погулять.
   - Он что, сказал, что ему хочется прогуляться?
   - Я не помню.
   - Или, может быть, он сказал, что ему хочется наведаться на вражескую
территорию, чтобы устроить там небольшую заварушку?
   - Протестую!
   - Ведь это ему принадлежала идея отправиться  в  Испанский  Гарлем  и
устроить там небольшую заварушку, не так ли?
   - Протестую!
   - Ваша честь, вы только что предупредили...
   - А теперь я должен  предупредить  вас,  мистер  Белл,  чтобы  вы  не
задавали свидетелю наводящих вопросов. Протест принимается. Опустите оба
те вопроса.
   - Когда Амбал Рейрдон впервые завел речь о прогулке, - сказал Хэнк, -
он говорил вам о том, что вы отправитесь гулять в Испанский Гарлем?
   - Я не помню. Кажется, он просто  сказал:  "Пойдем  прогуляемся"  или
что-то в этом роде.
   - И не уточнил, куда именно?
   - Кажется, нет.
   - Может быть, он сказал: "Давайте прогуляемся до Парк-авеню"?
   - Может быть.
   - А может, он сказал: "Давайте прогуляемся по Испанскому Гарлему"?
   - Может быть.
   - Ладно, после того, как вы оказались в  Испанском  Гарлеме,  что  вы
стали делать?
   - Мы пошли по улице...  -  Дэнни  обернулся  к  Сэмелсону.  -  А  мне
обязательно отвечать на этот вопрос?
   - Вопрос задан вполне корректно. Попрошу вас ответить на него.
   - Мы просто шли по улице.
   - Кто из вас первым заметил Морреса?
   - Я.., я не знаю.
   - Амбал?
   - Да.., кажется, он. Я не знаю. Да и какая разница? Мы все  били  его
ножами!
   По залу суда пронесся приглушенный ропот.  Хэнк  наклонился  ближе  к
Дэнни, и ропот внезапно смолк.
   - А почему вы стали бить его ножами, Дэнни?
   - Он напал на нас. У него в руке был нож.
   - Дэнни, он держал в руках губную гармошку!
   - Что?
   - А разве нет? Разве это была не губная гармошка? Ведь у него не было
никакого ножа, не так ли?
   - Я.., я не знаю. С виду это было похоже на нож.
   - Значит, вы знали, что это была всего лишь губная гармошка?
   - Нет, нет, я просто говорю, что оно выглядело, как...
   - Что "оно"?
   - Эта, как ее, губная гармошка. Вы же сами только  что  сказали,  что
это была именно она, разве нет?
   - Да, но когда именно ты  понял,  что  это  была  всего  лишь  губная
гармошка?
   - Только что. Я не знал, пока вы...
   - Ты знал, что в руке он держал губную гармошку, еще когда  вонзал  в
него нож, не так ли?
   - Нет-нет. Я думал, что это был нож.
   - И кто же ударил первым?
   - А-А-Амбал.
   В зале суда воцарилась мертвая тишина. Для Дэнни же и Хэнка  никакого
зала больше не существовало. Они глядели друг на друга, и  по  их  лицам
струился пот, и каждый  напряженно  подался  вперед,  словно  безуспешно
пытаясь установить контакт.
   - А кто потом?
   - Бэтмен.
   - А потом ты?
   - Да-да. Я не желаю больше отвечать на вопросы. Не желаю и не буду...
   - Сколько раз ты ударил его?
   - Четыре. Четыре!
   - Почему?
   - Я уже сказал вам. Он...
   - Почему, Дэнни?
   - Я не знаю!
   - Ты же знал, что у него в руке всего лишь губная  гармошка,  не  так
ли? Разве нет?
   - Нет!
   - Ты знал! Ты все знал! Скажи мне правду, Дэнни! Рэндолф  вскочил  со
своего места:
   - Погодите-ка! Погодите!..
   - Говори мне правду! Ты знал, что это была губная гармошка. Ты  видел
ее!
   - Да, да, я знал, - выкрикнул Дэнни. - Ну что, довольны? Я знал!