и от прыщей. Теперь бритье доставляло ему сплошные мучения,  и  он
постоянно резался. Заживающие порезы на щеках и подбородке придавали ему
вид недобитого фашиста.
   Лейтенант стоял во  главе  27-го  полицейского  участка  Гарлема,  по
которому пролегала длинная улица. Его участок оканчивался на Пятой авеню
- точнее, на белой линии, проходившей через Испанский Гарлем до середины
Пятой авеню. В подчинении лейтенанта находились восемнадцать человек,  и
ему нравилось называть Гарлем "гниющей  помойной  ямой".  Эту  фразу  он
где-то услышал и с тех  пор  вставлял  ее  при  каждом  удобном  случае.
Лейтенант не мог похвастать высоким уровнем интеллекта. Однажды он решил
прочитать "Преступление и наказание", так  как  считал,  что  эта  книга
способна помочь ему в работе. Но, промучившись с неделю, он отложил ее в
сторону, придя к заключению, что никто не может  рассказать  ему  ничего
нового о преступлении и наказании. Лучшим учителем являлся сам Гарлем, а
Ганнисон проработал в Гарлеме двадцать четыре года. Он знал эту  гниющую
помойную яму досконально.
   Трое парней, стоявшие сейчас перед ним в комнате для допросов,  ничем
не отличались от других преступников, которых  он  повидал  за  двадцать
четыре  года  службы.  По  мнению  лейтенанта  Ганнисона,  молодость  не
заслуживает никакого особого снисхождения. Панк всегда остается  панком,
и молодой панк - это всего  лишь  старый  панк,  который  еще  не  успел
набраться опыта. Глядя на троих парней, Ганнисон  не  испытывал  ничего,
кроме раздражения, потому  что  его  вытащили  из  дома  и  оторвали  от
вечерней газеты. Офицер, который привез ребят в участок, продиктовал  их
имена дежурному лейтенанту, потом поднялся  в  отдел  расследования.  Он
доложил об убийстве детективу первого класса Майклу  Ларсену,  и  Ларсен
тотчас позвонил  в  офис  окружного  прокурора,  но  перед  этим  вызвал
лейтенанта.
   Когда Ганнисон приехал в  участок,  помощник  окружного  прокурора  -
молодой светловолосый человек, выглядевший так, словно недавно вышел  из
юридической школы, - уже был там. Поскольку было совершено убийство,  он
привез с собой стенографиста из  отдела  по  расследованию  убийств  при
офисе окружного прокурора. Стенографист, лысеющий  человек  лет  сорока,
сидел на стуле с прямой спинкой и со скучающим видом  наблюдал,  как  по
стеклу стекают капли дождя. Ганнисон немного  пошептался  с  Ларсеном  и
подошел к парням.
   - Ну хорошо, - начал он, глядя на листок бумаги в своей руке.  -  Кто
из вас Дэнни Дипаче?
   Ребята молчали. За их спинами дождь монотонно стучал по  подоконнику.
Теперь наступила настоящая ночь. На улице зажглись неоновые огни. Тишину
в комнате нарушал лишь шепот дождя за окном.
   - Вы меня слышали? - наконец  произнес  Ганнисон.  Ребята  продолжали
молчать. Самый высокий из троицы, мускулистый парень с  карими  глазами,
стоявший между двумя друзьями, казался - из-за своего роста  -  вершиной
треугольника. Лейтенант подошел к нему:
   - Ты Дэнни Дипаче?
   - Нет.
   - Тогда как тебя зовут?
   - Артур Рейрдон, - ответил парень.
   - Сколько тебе лет, Артур?
   - Семнадцать.
   Лейтенант кивнул  и  повернулся  к  рыжеволосому  мальчику  слева  от
Рейрдона.
   - А ты кто?
   - Я Дипаче.
   - Почему же не откликнулся, когда я спрашивал?
   - Мне всего пятнадцать лет, - заявил Дипаче. - Шестнадцать исполнится
только в сентябре. Вы не имеете права держать меня здесь.  И  не  можете
даже допрашивать меня. Я несовершеннолетний правонарушитель. И знаю свои
права.
   Ганнисон мрачно кивнул помощнику окружного прокурора:
   - У нас тут объявился адвокат. У меня есть новости для тебя, сынок, и
советую внимательно меня послушать. В штате Нью-Йорк правонарушитель, не
достигший шестнадцати лет, считается несовершеннолетним.
   - Я так и сказал...
   -  Заткнись  и  слушай  меня!  -   рявкнул   Ганнисон.   -   Согласно
нью-йоркскому законодательству, несовершеннолетний преступник - тот, кто
нарушил закон  или  постановление  муниципальной  власти  либо  совершил
правонарушение, которое, если бы его  совершил  взрослый,  считалось  бы
серьезным преступлением, за исключением - обрати внимание, сынок,  -  за
исключением   несовершеннолетнего,   достигшего   пятнадцати    лет    и
совершившего правонарушение, которое в  случае,  если  бы  его  совершил
взрослый, считалось бы преступлением, которое карается  смертной  казнью
или пожизненным заключением. А убийство, как известно...
   - Прошу прощения, лейтенант, - решительно вмешался помощник окружного
прокурора.
   - Да? - повернулся к нему Ганнисон.
   - Я не хочу прерывать ваш допрос. Но ведь мальчику еще не  предъявили
обвинение.
   Ганнисон замолчал, взвешивая в уме годы своей  работы  и  неопытность
молодого человека, сравнивая свою и его должности,  и  наконец  спокойно
произнес:
   - Произошло убийство.
   - Верно. А мальчика привезли для допроса по  этому  поводу.  Его  еще
даже не зарегистрировали как подозреваемого или свидетеля.  Кроме  того,
вы пропустили важную часть Уголовного кодекса.
   - Неужели? - Ганнисон надеялся,  что  сарказм  не  прозвучал  слишком
явно.
   - Да. Вы забыли сказать, что  судья  может  вынести  постановление  о
передаче дела в суд по делам несовершеннолетних.
   - Факт остается фактом, - настаивал  Ганнисон.  -  Убийство  является
преступлением,  которое  карается  смертной   казнью   или   пожизненным
заключением. И я не собираюсь  слушать,  как  какой-то  пятнадцатилетний
сопляк разглагольствует здесь об Уголовном кодексе.
   Он метнул яростный взгляд  на  помощника  окружного  прокурора,  ясно
давая понять, что разглагольствования  двадцатипятилетнего  сопляка  его
тоже нисколько не интересуют. Молодой  человек  невозмутимо  смотрел  на
него:
   - Можем мы отойти на минутку, лейтенант?
   -  Разумеется,  -  кивнул  Ганнисон.  В  его  глазах  светился   едва
сдерживаемый гнев.  Он  решительно  прошел  за  перегородку,  отделявшую
комнату для допросов. - В чем дело? - спросил он.
   Помощник окружного прокурора протянул руку:
   - По-моему, мы раньше не встречались. Меня зовут Соме.
   - Рад познакомиться, - машинально ответил Ганнисон.
   -  Что  касается  процедуры,  -  продолжал  Соме.  -  Я   лишь   хочу
предостеречь вас от  возможных  обвинений,  которые  впоследствии  может
выдвинуть адвокат этих мальчишек. Но мы оба знаем, что пятнадцатилетнего
ребенка нельзя допрашивать в полицейском участке. Ну ладно,  я  понимаю,
что специального места для проведения таких допросов нет. Но большинство
офицеров полиции...
   - Большинство офицеров полиции проводят допросы несовершеннолетних  в
отдельном помещении участка, стараясь хотя бы частично соблюсти правила.
Мне это хорошо известно, мистер Соме.  Однако,  если  не  возражаете,  я
хотел бы  подчеркнуть,  что  лишь  минуту  назад  узнал,  что  мальчишке
пятнадцать.
   - Я не хотел сказать...
   - Нисколько в этом не сомневаюсь. Но я хотел бы выяснить, сколько лет
третьему парню, прежде чем отделить взрослых  убийц  от  детей-убийц.  С
вашего разрешения, разумеется.
   - Да, продолжайте, - сказал Соме.
   - Спасибо.
   Ганнисон вернулся к подросткам и остановился  перед  третьим  парнем,
темнокожим мальчишкой с черными волосами и карими глазами. В этих глазах
плескался панический ужас.
   - Твое имя? - спросил Ганнисон.
   - Апосто, - ответил мальчик. - Энтони Апосто.
   - Сколько тебе лет, Энтони?
   - Шестнадцать.
   - Хорошо. - Ганнисон повернулся к Ларсену. - Майк, поговори с  Дипаче
в канцелярии. А остальных я допрошу здесь. И пока на нас не  набросилось
общество защиты животных, позвони родителям Дипаче и скажи  им,  что  их
дорогой сыночек арестован.
   - Хорошо, - кивнул Ларсен и вывел Дипаче из комнаты.
   - Итак, - обратился Ганнисон к двум оставшимся парням, - вы совершили
убийство, так?
   Подростки молчали. Высокий покосился на Апосто.
   - Или вы не знали, что он умер? - спросил Ганнисон.
   - Мы просто немного повздорили, - заявил Рейрдон.
   - И пустили в ход ножи, да?
   - Вы не нашли у нас никаких ножей, - возразил Рейрдон.
   - Не нашли, потому что вы выбросили их в мусорный  бак  или  передали
какому-нибудь дружку на улице. Мы их найдем, можешь  не  сомневаться.  А
даже если и нет, вся ваша одежда измазана кровью. Вы давно задумали  это
убийство?
   - Ничего мы не задумали,  -  ответил  Рейрдон  и  снова  взглянул  на
смуглого испуганного Апосто.
   - Ах нет? - развел руками Ганнисон. - Вы просто шли по улице, увидели
этого парня и убили его, так?
   - Он первый начал, - буркнул Рейрдон.
   - О, правда?
   - Да, - повторил Рейрдон. - Так ведь, Бэтмен? Испанец  первым  начал,
верно?
   - Да, - закивал Апосто. - Он первым начал, лейтенант.
   - Надо же, как интересно! - воскликнул Ганнисон. - И как же он начал?
Ну-ка расскажите.
   - Мы втроем шли по улице, как вы и сказали. А он остановил нас и стал
так нахально на нас смотреть, - начал Рейрдон.
   - На нем была такая крутая шляпа, - вставил Апосто.
   - Какая шляпа?  -  переспросил  стенографист,  оторвавшись  от  своих
записей.
   - Крутая, - пояснил Ганнисон. - Мужская  шляпа  с  высокой  тульей  и
узкими полями. - Он снова повернулся к подросткам:
   - Итак, на нем была крутая шляпа, и он вас остановил, верно?
   - Да, - кивнул Рейрдон.
   - И что дальше?
   - Он начал строить нам рожи, - сказал Рейрдон.
   - Точно, - подтвердил Апосто.
   - Он сказал, что мы не имеем права ходить по его территории. А  потом
вытащил клинок.
   - Ах, вот как?
   - Да. И бросился на нас. Нам пришлось защищаться,  иначе  он  бы  нас
зарезал. Мы защищались, неужели непонятно?
   - От мальчика, который остановил вас на улице,  строил  рожи,  достал
нож и бросился на вас? -  уточнил  Ганнисон.  -  От  него  вам  пришлось
защищаться, так?
   - Да, верно, - ответил Рейрдон.
   - Ты знал этого парня?
   - Никогда в жизни не видел. Мы просто вышли  прогуляться.  Мы  же  не
думали, что на нас наедет какой-то псих, черт побери!
   - Что сделает? - снова переспросил стенографист.
   - Наедет, - повторил Ганнисон. - Нападет. Значит, он  на  вас  напал,
да?
   - Да. Он бросился на нас с ножом. Господи, мы же не  хотели  умереть,
поэтому стали драться. Естественно, мы стали  драться.  Любой  на  нашем
месте поступил бы так же.
   - И вы его убили.
   - Я не знаю, убили мы его или нет. Но что бы там  ни  случилось,  это
была самозащита.
   - Само собой, - сказал Ганнисон.
   - Вот именно, - согласился Рейрдон.
   - Мальчика звали Рафаэль Моррес, вы знали об этом?
   - Нет, - ответил Рейрдон.
   - Нет, - повторил Апосто.
   - До драки вы его не знали, верно?
   - Верно.
   - Он остановил вас, нехорошо на вас посмотрел, сказал, что  вы  идете
по его улице, вытащил нож и набросился на вас, так? Так все было?
   - Да, - кивнул Рейрдон.
   - И до того, как он остановил вас сегодня вечером, вы его  не  знали?
Это тоже верно?
   - Да.
   - Ну, тогда все ясно, - бросил Ганнисон.
   - О чем это вы? - спросил Рейрдон.
   - Рафаэль Моррес был слепым, - ответил Ганнисон.
   У парней взяли по  три  комплекта  отпечатков  пальцев:  один  -  для
Федерального бюро расследований в Вашингтоне,  другой  -  для  окружного
бюро уголовных расследований и третий -  для  местного  городского  бюро
уголовных расследований. Вся информация по отпечаткам должна  была  быть
готова к  завтрашнему  опознанию  в  офисе  полицейского  управления  на
Сентр-стрит. Они  заполнили  карточки  об  аресте  на  каждого  парня  и
официально зарегистрировали их.
   Дежурный записал в журнал  приводов  имена  троицы,  адреса  и  время
ареста. Он также записал время совершения преступления,  имя  детектива,
назначенного для  расследования  преступления,  номер  дела  и  написал:
"Ответчик с соучастниками арестованы по обвинению в убийстве".
   Детектив лейтенант Ричард Ганнисон  и  помощник  окружного  прокурора
Альберт Р. Соме были зарегистрированы как  присутствующие  при  внесении
записи в журнал. Ребят обыскали, конфисковали их имущество, запечатали в
отдельные конверты и также зарегистрировали.
   Все записи в журнале заканчивались одинаковыми словами:
   "...И отправлен в камеру".
 
*** 
 
   В пятницу днем помощники окружного прокурора, приписанные к отделу по
расследованию убийств, собрались в кабинете своего шефа.  Они  не  спеша
обсудили дела, которыми занимались на этой неделе. Альберт Соме  доложил
об убийстве Морреса. Все собравшиеся решили, что обратятся  с  прошением
подготовить обвинительное заключение об убийстве первой степени.
   Похоже, они ничуть не сомневались в решении, которое при мет  Большое
жюри: преступление было совершено, и имелись все основания полагать, что
его совершили ответчики.
   Представлять обвинение по делу назначили Генри Белла.
 
Глава 3 
 
   В понедельник все пошло наперекосяк с самого утра.
   Вернее, это началось еще  в  воскресенье  вечером.  В  любом  случае,
похоже, предстоит один  из  тех  дней  -  если  не  принять  решительные
действия прямо сейчас, - которые превращаются в адскую  смесь  ошибок  и
совпадений. Хэнк сидел  в  своем  крошечном  кабинете,  склонившись  над
расшифровками стенограмм, наконец-то оказавшихся на его столе, и пытался
воссоздать события, которые  словно  части  головоломки  складывались  в
зловещую картинку, Первой из этих частей оказалась вчерашняя вечеринка у
Бентонов. Вечер воскресенья совершенно не годится для вечеринок,  потому
что все мужчины пьют  слишком  много  в  надежде  отвлечься  от  проблем
наступающего дня, а женщины изо всех сил стараются придать выходным дням
ореол романтизма, который быстро улетучивается в  понедельник  с  первым
звонком будильника. Помимо всего прочего, именно в этот воскресный вечер
Чарли Кук напился по-настоящему, вдрызг, до потери человеческого облика,
а Элис Бентон завела свою старую песню о том, как лет  восемь  назад  ее
избил муж. Воспоминания об этом легендарном событии  явно  были  навеяны
видом Чарли в бессознательном состоянии, лежавшего посреди  гостиной.  В
результате все гости (за исключением Чарли Кука)  разошлись  задолго  до
полуночи.
   Вернувшись домой, Хэнк и  Кэрин  обсудили  вечеринку  за  стаканчиком
бренди. И  чем  больше  они  говорили  о  ней,  тем  отвратительнее  она
представлялась им; чтобы  сгладить  неприятный  осадок  от  вечера,  они
отправились в  постель  и  попытались  найти  успокоение  в  любви.  Это
оказалось  ошибкой.  Они  оба  пребывали  далеко  не   в   романтическом
настроении, и чем сильнее они старались вызвать друг  у  друга  страсть,
которой не испытывали, тем отчетливее  в  памяти  всплывали  события,  о
которых они старались  забыть.  Такой  вынужденный  секс  не  принес  им
большого удовольствия: они понимали, что это всего лишь половой акт  без
любви, совершенный для  того,  чтобы  сгладить  впечатление  от  вечера,
проведенного с людьми, которые не знают, что такое любовь. Они  пытались
бороться с отсутствием любви тем же оружием  и,  естественно,  потерпели
фиаско. Уставшие,  раздраженные,  с  головной  болью  после  чрезмерного
возлияния они погрузились в  беспокойный,  тяжелый  сон  Будильник,  как
обычно, прозвенел в половине восьмого. У  Хэнка  оставалось  сорок  пять
минут на то, чтобы умыться, побриться, одеться  и  поесть.  Из  дома  он
выходил в пятнадцать минут  девятого.  Но  в  это  утро,  которое  после
вчерашней ночи пошло  наперекосяк,  все  было  не  так.  Ночью,  видимо,
произошел сбой в электрической сети, и  примерно  полчаса  электричество
было  отключено.  Когда  будильник   зазвенел   в   семь   тридцать,   в
действительности было уже семь пятьдесят восемь. Хэнк выяснил это только
двадцать минут спустя, когда  включил  радио,  чтобы  послушать  погоду.
Узнав точное время, он  бросил  завтрак  и  ринулся  в  ванную  бриться.
Разумеется, он порезался и, проклиная Бентонов с их дурацкой вечеринкой,
а заодно и свою жену с ее холодными объятиями, бестолковую электрическую
компанию и даже радио, которое сообщило ему правду, выскочил из дома. Он
бежал всю дорогу до метро, но все  равно  приехал  на  работу  только  к
десяти часам. И там обнаружил, что все его предыдущие напасти (а к этому
времени он уже сожалел о своих проклятиях  в  адрес  милейших  Бентонов,
своей страстной жены, превосходной электрической компании и забот ящейся
о людях радиостанции) оказались лишь прелюдией к  настоящей  катастрофе,
поджидавшей его на работе.
   В пятницу днем после того, как ему передали дело Рафаэля Морреса,  он
получил расшифровки допроса  подростков,  записанного  стенографистом  в
ночь убийства, принес их в свой кабинет и убрал в ящик стола. И теперь в
это восхитительное утро они исчезли. Погода, видимо,  собирается  побить
все прошлые  рекорды  по  жаре,  а  проклятых  расшифровок  полицейского
допроса нигде обнаружить не удалось.  Он  начал  обыскивать  кабинет.  К
половине  одиннадцатого  Хэнк  истекал  потом  и  готов  был  распахнуть
надежные, как броня, окна и броситься  вниз  на  мостовую.  Он  позвонил
сторожу и попытался выяснить, не могла ли уборщица по  ошибке  выбросить
отпечатанные листы в мусорную корзину. Он  позвонил  в  стенографическое
бюро и спросил, не  взяла  ли  их  случайно  по  собственной  инициативе
какая-нибудь машинистка с куриными мозгами Он  вызвал  Дейва  Липшица  и
поинтересовался, не заходил ли кто-нибудь подозрительный в его  кабинет.
Он обыскал кабинет во второй раз, потом  в  третий.  Время  близилось  к
одиннадцати.
   Он сидел за  своим  столом,  мрачно  уставясь  на  стену  и  барабаня
пальцами по столешнице, - к этому времени он уже сам созрел для убийства
первой степени.
   И в этот самый момент в его кабинет ленивой  походкой  вошел  Альберт
Соме с расшифровками под мышкой.
   - Надеюсь, ты не возражаешь, Хэнк? - как ни в чем не  бывало  спросил
он. - Я просто хотел сам их  просмотреть  -  ведь  это  я  отправился  в
участок в ночь убийства. Вот  они,  в  полном  порядке,  по-моему,  дело
ясное, я могу прямо сейчас вынести приговор -  электрический  стул,  мой
друг, электрический стул.
   Просматривая запись допроса и думая, как  бы  в  это  кошмарное  утро
обезопасить себя от следующего удара, Хэнк  был  склонен  согласиться  с
мнением Сомса.
   Прокурор выдвигает  обвинение  в  убийстве  первой  степени  по  делу
Морреса, а убийство первой степени неизбежно карается  смертной  казнью.
Обвинительное заключение казалось Хэнку вполне  справедливым.  Убийством
первой степени считалось умышленное и заранее обдуманное убийство.  Дело
по обвинению Апосто, Рейрдона и  Дипаче  -  в  особенности  учитывая  их
показания в ночь ареста  -  почти  не  оставляло  сомнений  в  том,  что
убийство было предумышленным.
   Эти парни заявились в Испанский Гарлем  с  хладнокровным  намерением.
Они наносили удары не в порыве страсти с намерением нанести лишь  тяжкие
телесные повреждения. Они пришли туда для того, чтобы убить, и в  слепой
ярости обрушились на первую попавшуюся жертву  Более  очевидного  случая
убийства  первой  степени  он  еще   не   встречал.   Даже   лейтенанту,
возглавляющему детективный отдел,  удалось  пробить  брешь  в  очевидном
вранье Апосто и Рейрдона.
   Кивнув и как бы соглашаясь с самим собой, Хэнк открыл первую страницу
допроса Дэнни Дипаче и начал читать:
 
*** 
 
   Дипаче. Кто-нибудь позвонил моей матери?
   Ларсен. Этим сейчас занимаются.
   Дипаче. Что они собираются сказать ей?
   Ларсен. А ты как думаешь?
   Дипаче. Не знаю.
   Ларсен. Ты убил человека. Хочешь, чтобы тебя объявили героем?
   Дипаче. Это была самозащита.
 
*** 
 
   Зазвонил телефон. Хэнк неохотно отложил в  сторону  расшифровку  и  с
дурным предчувствием потянулся  к  трубке.  В  это  "чудесное"  утро  он
нисколько бы не удивился, если бы ему сообщили, что банк лишил его права
выкупа закладной, что Гудзон вышел из  берегов  и  залил  его  гостиную,
что...
   - Генри Белл слушает, - сказал он.
   -