тала
бабушка при арестах.
   - Да что вы, бабуля, как можно! - отвечали сотрудники и  уводили  его
всегда по-людски - спокойно. Проблема никогда никого не убивал и даже не
собирался...
   Теперь он лежал в странной позе между дверями парадной: тело  его  не
смогло упасть с колен грудью из-за железного штыря и завалилось набок.
   ...Убийца ногой перевернул Славу на спину, обшарил  карманы  и  нашел
перочинный ножик. Он стянул с мертвеца  шарф,  протер  рукоятку,  открыл
лезвие и вложил номе Славе в руку, потом помял  его  сжатый  кулак  так,
чтобы на ноже остались отпечатки.  А  потом  перевернул  Проблему  в  то
положение, в котором застигла его смерть.
   На третьем или четвертом этаже загремела раскрывающаяся дверь, однако
убийца не выскочил из  парадной.  По  шагам  он  понял,  что  спускается
молодая женщина. Убийца специально пару раз распахнул дверь  парадной  и
вскрикнул:
   - С ума сойти! Пьяный, что ли?!
   Женщина между тем уже спустилась со второго этажа на первый.
   - Вечер добрый. Во допился! Не ваш сосед?
   - Боже сохрани! Ой, что это?
   Женщина нагнулась к трупу. Молодой человек очень резко носком ботинка
ударил ей в лицо. Женщина мгновенно потеряла сознание  и  завалилась  на
убитого. Убийца выдохнул сквозь зубы и шарфом Славы удушил  ее.  Женщина
не хрипела и не сопротивлялась, она умерла через минуту... Парень быстро
и сноровисто расположил оба трупа так, что внешне казалось, будто бы они
умерли в какой-то возне друг с другом. Результат  его  удовлетворил,  он
улыбнулся. Напоследок убийца сдернул с женского  трупа  сумочку,  достал
оттуда записную книжку с десятками каких-то листочков и отшвырнул ее  на
метр. Оглядел картину, как художник, ищущий место для последнего мазка -
и, словно опомнившись, надорвал на женщине блузку. Увидев белое тело, он
залез рукой за бюстгальтер и потрогал грудь - она ему не понравилась...
   ...Домой он пришел минут через тридцать, включил телевизор и  услышал
здравицы в честь милиции от двух известных ведущих.
   Настроение у него было приподнятое...) ***
 
   А Варшава еще побродил по 17-й линии,  изрядно  продрог,  разозлился,
устав волноваться, и пошел навстречу Проблеме. Пройдя пару раз до Малого
и  обратно,  начал  было  уже  сетовать  на  кореша,  но  вдруг  услышал
характерный звук "канарейки".  За  ней  с  сигналом  сирены  проехала  в
сторону Донского переулка "скорая". Вор прибавил шагу, предчувствуя беду
и не понимая, что же могло случиться? Почти добежав уже  до  подворотни,
вор осторожно заглянул в нужный двор  -  перепутать  было  трудно  из-за
суеты, шума и мрачных отсветов мигалок. Так как зевак во дворе собралось
с избытком, Варшава подошел вплотную к подъезду. Он никого ни о  чем  не
спрашивал, лишь слушал,  а  люди  наперебой  делились  версиями  друг  с
другом. Если опустить живописные  детали,  то  вырисовывалась  следующая
картина: в парадной убили женщину, а она сама  (или,  как  версия  -  ее
приятель) убила нападавшего. Варшава даже головой покрутил и решил,  что
ошибся, заподозрив недоброе, что надо идти дальше и искать  Славу...  Но
тут  он  услышал,  как  поддатый  дежурный  опер  кричит  в   газике   в
радиостанцию:
   - ...Документы на Курлисова Вячеслава... Кур-ли-со-ва!!! "Константин"
первая!..  С  нашей  земли...  Женщина  -  Гороват  Алла...   "Григорий"
первая...  живет  в   этом   же   подъезде!   ...Какая   разница,   если
установлены... Оба криминальные... Дай пару участковых!.. А у меня  тоже
праздник, между прочим!!! Даже два теперь праздника в парадной...
   "Скорая" уехала через несколько  минут.  Потом  приехала  оперативная
машина с пьяными в хлам по случаю Дня милиции куражливыми  операми.  Вор
еще немного послушал, кто что говорит, и ушел со двора.
   Он пошел, не контролируя себя, в сторону Смоленского кладбища. Мыслей
не было, потому  что  все  случившееся  напоминало  бред,  галлюцинацию,
сонный морок... Варшава понимал, что анализировать  ему  пока  нечего  -
слишком много непоняток и слишком мало реальной информации...
   Добредя до телефонной  будки,  вор  стал  звонить  за  десять  копеек
(двушки не нашлось) Артуру домой, но, набирая шестую цифру, вспомнил про
праздник, и перезвонил на работу. На том конце трубку сняли, но  Варшава
свою повесил, так как  по  голосам  и  реву  магнитофона  понял,  что  в
кабинете Тульского все уже "никакие".
   Решив отложить разговор с Артуром на утро, вор пошел к себе домой. Он
знал, что не будет спать всю ночь. Он шел и думал: как же так, и при чем
здесь некая гражданка Гороват? Несколько версий он  сразу  же  отбросил,
потому что мысль об изнасиловании вызвала  у  него  тошноту,  а  вариант
неудачного разбоя - дерганье левого века.
   Варшава слишком хорошо знал Проблему...
   Придя домой и заварив себе  чифиря,  вор  позвонил  нескольким  своим
корешам и стал ждать  их.  Шоковое  отсутствие  мыслей  сменилось  вдруг
лихорадочной  работой  мозга:  "Может,   женщина   тоже   узнала   этого
шахматиста? Такие случайности... А если?!" Наконец до Варшавы дошло,  он
вскочил и забегал по квартире: "Господи, как же я сразу-то не подумал...
Я же теперь его в лицо знаю... Мне жить еще лет тридцать да  осталось...
неужели за тридцать лет ни разу не встречу?! А ежели не  встречу  -  как
помирать-то? Убил - он!!! И женщину  -  он!!!  Ничего...  Чуть  добавить
информации...
   Должен встретить.  Мы  тоже  не  последние  люди...  Наверняка  -  он
обоих... да! А молодой ведь, как в кино - культурный... Я  заставлю  его
шахматные фигуры глотать!!! Белую пешечку, черную...
   Не сдохнет - станет от доски откусывать... мы же  не  звери  -  я  ее
маслом намажу... Ну, сука, тварь перхотная!.."
   Варшава сам себе не врал, он уважал себя и  страшно  жаждал  встречи,
понимая, что раньше времени он на нее не попадет, но и не опоздает.  Вор
это знал. Он боялся пока сказать себе  только  то,  что  враг  -  умный,
ловкий и не из их мира. Он вообще... непонятно, из какого  мира...  Пока
только тень от него изменяет жизнь всех вокруг...
   ...Варшава говорил долго - у Артура успело  пройти  все  похмелье,  и
голова начала болеть теперь уже от другого, Вору Тульский поверил  сразу
же - по интонации, по дергавшемуся кадыку,  по  чувству.  Да  и  вообще,
Варшава ему никогда не врал - хитрить, не договаривать  чего-то  мог,  а
врать - не врал.
   Когда вор  замолчал  и  устало  снова  расплескал  остатки  водки  по
стаканам, Артур шумно выдохнул, будто вынырнул из проруби, и спросил:
   - А ты думаешь, что это тот... как его... Никита, кажется?..
   Я лица-то его не помню теперь... Только улыбочку  странноватенькую  и
глаза... Такие - неприятные... Я тебе говорить тогда не стал...
   - Ничего я не думаю, - зыркнул Варшава воспаленными глазами.
   - Все, что знал - тебе рассказал, в деталях... Однако же по  возрасту
мальчонка этот аккурат тянет на того  пионэра,  что  велосипед  хотел...
Глаза,  говоришь?  Вот  и  Славка,  покойник,  разглядел,  что  глаза  у
Шахматиста, как у слепого...
   Тульский, не чокаясь, выпил во помин Проблемы и  даже  занюхивать  не
стал  -  водка  глоталась,  как  вода,  алкоголь  мгновенно  пережигался
адреналином. Вор молчал, словно ждал чего-то от Артура - тот  напряженно
думал о чем-то, наконец, прервал тягостное молчание:
   - Честно говоря, не знаю, что и сказать... Боюсь,  опыта  у  меня  не
хватит сработать такое... Ужас какой-то загадочный...
   - И по мне - загадочный, - кивнул Варшава. - Хотя я, ты знаешь, много
случайного и заиндевевшего видывал... Но чтоб такое?!! Сыскать его надо,
сынок, этого Шахматиста-Невидимку...
   Из-за этой гниды нет Славы - в лагере бы за Славку жулики и  невинную
душу на небеса уговорили... Да к тому же... Хлопчик-то  этот  навряд  ли
остановится в делах своих  пакостных,  на  комбайнера  переучиваться  не
пойдет... Чую я - не простой это парнишка. Кто - понять не могу,  но  не
простой...
   Артур потер лоб, пытаясь конкретизировать мысль,  внезапно  пришедшую
ему в голову, потом глянул на вора, начал было уже говорить, но сглотнул
слова.
   - Ну, не менжуйся, опер! - рыкнул на него Варшава. -  Ежели  натумкал
чего - выкладывай, обсосем!
   Тульский осторожно начал:
   - Я не знаю, как ты к этому относишься...
   - Ну, говори, говори!
   - А если поговорить с начальником ОУРа?
   Вор аж голову вскинул:
   - С Токаревым? Кому поговорить?
   - Тебе, не мне же... Я все равно убедительную  легенду  не  слеплю  -
откуда весь расклад знаю...
   Варшава досадливо скривился, как от зубной боли:
   - Ты че, парниша, сдурел?!
   - Да ты погоди, не спеши...
   - Сдурел, говорю? Мы с ним друг про друга  знаем  столько  всякого...
однако ж не выпивали... Как ты себе это представляешь?
   Он удивится, мягко говоря, да и мои не поймут...
   Поняв, что при всем внешнем возмущении вор начал-таки размышлять  над
предложенным вариантом, Артур насел на него:
   - А зачем об этой встрече по радио объявлять?
   Варшава попытался дать Тульскому, азартно перегнувшемуся через  стол,
щелбан в лоб, но опер ловко увернулся.
   - Да ты знаешь, как подобные встречи тайные называются? Я  -  вор!  У
нас, если узнают...
   - Погоди, погоди, - выставил  вперед  ладони  Артур.  -  Я  тебе  что
предлагаю?
   - Что?
   - Просто поговорить.
   - О чем?!
   - О том, что случилось... Как ты это  видишь.  Ты  же  не  информацию
сдавать пойдешь...
   - А я это вообще никак не вижу, - ворчливо  и,  в  общем,  нелогично,
огрызнулся  Варшава.  Тульский  понял,  что  зерно  сомнений  упало   на
благодатную почву, и продолжил убеждать:
   - Однако, ночью не спал?
   - Не спал.
   - Значит, надо всем переговорить... Потому что в  этой  истории  если
кто и сможет что-то реальное сделать, так это Токарев. Я - по-честному -
не вытяну... И еще... я могу его попросить...  подготовлю  позиции...  у
меня есть с ним отношения... думаю, он мое мнение учтет.
   Вор помолчал, поскреб затылок, спросил уже спокойнее:
   - А ты не молод, чтобы сам Токарев твои мнения учитывал?
   Артур уверенно покачал головой:
   - Поверь, была небольшая история... В общем, я могу.
   Варшава, подперев щеку рукой, закрыл глаза так надолго, что казалось,
будто он заснул.  Тульский  терпеливо  ждал.  Наконец,  вор,  так  и  не
открывая глаз, пробурчал:
   - Ладно, иди служить Родине, лейтенант. Старайся сажать только злых и
гнилых. Я тебе перезвоню... скоро. Надо пожить малеха с ентими мыслями.
   Когда Артур ушел, Варшава тоже засобирался - ему  надо  было  еще  со
многими переговорить...
   За этот день он повстречался со многими блатными и  наслушался  много
разных глупостей. Кое-кто, впрочем, говорил дело, но в основном - общими
фразами. Донесли до Варшавы и  мнение  некоего  Жоры-Туры  -  тот  вечно
находился во Всесоюзном розыске и, надо отдать ему должное, не  залетал,
хотя Питер посещал исправно.
   Жора давно шипел на Варшаву и показывал свое  жало.  И  не  то  чтобы
между ними какая ссора была - они просто были разными, разными по всему.
Жора был по своей природе подл,  но  -  далеко  не  дурак,  и  на  кровь
способный, особенно если кинут оскорбление в глаза и при всех. Так  вот,
Тура припомнил Варшаве все - не в глаза, но некоторые  вещи  крыть  было
нечем. Среди жулья он вел такие разговоры:
   - Редеют ряды. "Шива" сел непонятно как, хотя мешок  беличьих  шкурок
так и не нашли. Менты - ладно, но и Варшава - не нашел! А Шиву  порезали
на пересылке, а потом в больничке залечили  до  смерти...  А  ЧирканИ  с
Вестом - когда их с поличным взяли? Кто б сомневался?!  Теперь  Проблему
решили с телкой приблудной... И снова Варшава - ни ухом ни рылом...
 
*** 
 
   Варшаве всю эту гниль передали быстро. Вору некогда было  разбираться
с Жориным языком, тем более что по-быстрому это все равно не  получилось
бы. Варшава только сопел зло и думал, что если при таких раскладах еще и
о встрече с Токаревым узнают - тут уж не отрешишься, мол, свой  мент  на
прикормке - слава-то за начальником розыска устойчивая...
   Но вор был характерным. Поняв, что  обстоятельства  и,  в  частности,
Жорины мутиловки, диктуют ему отказаться от встречи с Токаревым, Варшава
позвонил вечером Артуру и сказал коротко:
   - Согласен. Когда ему будет удобно, но не у него в кабинете...
   ...Тульский не любил  потом  вспоминать,  что  он  мямлил  начальнику
розыска - но, главное, Токарев тоже согласился  на  разговор.  С  легкой
руки Артура вор и  начальник  ОУРа  встретились  на  следующий  день  на
набережной Лейтенанта Шмидта возле памятника  Крузенштерну.  Тульский  в
разговоре, естественно, не участвовал, он переживал у себя в 16-м.
   ...Токарев и Варшава здороваться за руку  не  стали,  но  друг  другу
улыбнулись - слегка. Беседу начал Василий Павлович:
   - Что ж это мы, Май Любнардович, через молодежь списываемся?
   Я бы твой голос и по телефону узнал...
   Вор откашлялся и "отбил подачу":
   - Ты, Василь Палыч, знаешь - я по таким телефонам не звонарь.
   - Да ладно, - хмыкнул Токарев, закуривая на ветру. - У меня  дури  бы
не хватило - тебя вербовать.
   - А я не хочу серьезных  людей  посылать  куда  подальше,  -  ответил
Варшава.
   Со стороны забавно, наверное, выглядело, как оба тщательно "соблюдали
протокол". Но их никто не видел, кроме случайных  прохожих.  По  крайней
мере, оба на это надеялись.
   Покончив  со  "вступительной  частью",  Василий  Павлович   предложил
перейти к сути:
   - Но иногда ведь есть о чем потолковать?
   - Ох, есть, - вздохнул вор.
   - Слушаю тебя внимательно.
   Варшава кашлянул и заломил бровь:
   - Тебе обстоятельства известны намного лучше моего...
   - Смотря что ты вкладываешь в определение обстоятельств.
   - Я в тот вечер был со Славиком...
   Токарев кивнул:
   - Тебе видней. И - ?..
   - Если б что было в тот вечер, так не пришел бы разбираться...
   - А ты разбираться пришел?
   Вор  чуть  нахмурился,  уловив  попытку  "прихватить  за  язык",   но
сдержался и ответил вежливо:
   - Не пришел бы объяснять... сам бы хвостом подмял, ты б через месяцок
через шпиенов исковерканную маляву получил и...
   - Ничего бы не доказал?
   - В таких делах - нет. Ты извини - я тебя задеть не хочу.
   - Я понимаю. Но по-всякому бывает.
   - По-всякому! А в этот раз - я сам не знаю, как... Веришь?
   Токарев ответил через короткую паузу:
   - Больше да, чем нет.
   Вор удовлетворенно кивнул, чуть разжался и  уже  спокойнее  рассказал
про весь тот вечер, упомянув даже про косхалву  и  День  милиции.  После
некоторых колебаний он рассказал  даже  о  шахматах  с  клеймом  мастера
Ланга:
   - Токарев, я о тебе много знаю, ты с языком дружишь.  Сейчас  я  тебе
рассказал, как сам лично посылал Беста с ЧирканИ на хату... Я это  не  к
тому, что, мол, статья - доказать невозможно, да и  не  нужна  тебе  эта
перхоть... Но нам жить, надеюсь, еще долго...
   - И я надеюсь...
   - Так вот: если Бест и ЧирканИ узнают, что я сам тебе об этом эпизоде
рассказал - то поверят, что я их сдал. А я их не сдавал.
   - Я знаю.
   - Не финки боюсь - у меня репутация...
   - У меня - тоже.
   - Поэтому и рассказал. Василий Павлович задумался, походил  туда-сюда
по набережной, наконец сказал:
   - Кое-что я припоминаю о тех шахматах... Дело там действительно  было
гнилое... Дай-ка мне чуть подумать, бумажки  поднять...  Считай,  что  я
тебе поверил. Но... Но даже если я и установлю, сам еще не знаю  -  как,
убийцу, то... Тебе ведь о нем сказать, это - как  его  же  и  кончить...
Зарежете ведь...
   - Зарежем, - голос Варшавы прозвучал глухо, но твердо.
   Токарев вздохнул и развел руками:
   - За откровенность спасибо, но тут я вам не помощник.
   Глаза вора вспыхнули:
   - Ну, а девку-то безвинную он на небо... Как с этим?
   Токарев чуть отвел взгляд:
   - Я тебе вот что скажу: День милиции действительно был. Сам знаешь  -
мои приехали на  место  происшествия  невменяемыми.  К  тому  же  -  они
молодые, им - все ясно. Посему - общее мнение: Проблема на девку  напал,
а она успела защититься, чем могла, а могла и  заостренной  арматуриной,
которая там от ремонта осталась...
   - Василь Палыч, ну - бред же!..
   Начальник ОУРа хмуро кивнул:
   - Ну, бред... А если я докажу, не знаю как, что это  -  бред,  то  на
районе повиснут два трупа, притом - вечно "глухих"... Так что  менять  я
ничего не буду. Юридически - Курлисов совершил  покушение  на  разбойное
нападение, при этом был убит гражданкой Гороват.
   - Которую он же потом и убил?
   - Ну... доубил... На бумаге все сходится.
   - Ага, - язвительно ухмыльнулся вор. - Шито-крыто!
   Токарев прищурился:
   - Откуда это у тебя  такая  гражданская  позиция  -  ментов  мухлежом
попрекать?
   Варшава сморщился, как от внутренней боли:
   - Я не попрекаю... Но мокродел этот - не из блатных...
   - Может, спортсмен?
   - Нет.
   - Это почему? - заинтересовался такой убежденностью начальник ОУРа.
   - Когда мы говорим: "валим!", то - режем. А когда спортсмены говорят:
"валим!" то - сваливают <Имеется  ввиду,  что  не  убивают,  а  убегают,
уходят от конфликта>. Они еще духа не набрались.
   Токарев выслушал аргументацию  внимательно,  но  скепсиса  своего  не
скрыл:
   - Не спортсмен, не блатной... Стало быть - маньяк-оборотень?
   Где-то я уже слышал что-то подобное... И - не раз.
   - He язви.
   - Кто из нас - "особо опасный"? Тебе и видней,  -  отшутился  Василий
Павлович и тут же добавил, уже серьезно:
   - И приметы - честно говоря, слабенькие.
   Вор, словно вспоминая убийцу, медленно кивнул:
   - Приметы... да... он весь такой - обычный... Вот только... он знаешь
- без эмоций... даже когда злился... не знаю, как объяснить...
   Токарев несколько раздраженно махнул рукой:
   - И глаза, как у слепого, - алюминиевые... Слышал!
   Варшава, будто его и не перебивали, также медленно добавил:
   - Я его в харю знаю.
   - Найдешь - мне скажешь?
   - Сам не сдюжу - скажу.
   - Вот и  поговорили,  -  заключил  начальник  ОУРа.  -  Ладно,  давай
перемозгуем. Через недельку позвони мне сам, без посредников. Кстати,  а
откуда ты Тульского знаешь?
   Вор прищурился и впервые за весь этот напряженный разговор по-доброму
улыбнулся:
   - А может, это он меня знает?
   - Не надо, Варшава! Молод он.
   Варшава посмотрел на Токарева серьезно и сказал, будто слово  честное
дал:
   - Ты не думай, парень будет вашинских кровей!
   - Да знаю я! - успокоил его Василий  Павлович.  -  В  бой  все  время
рвется!
   Вор и не заметил, как "продал" себя ласковой гордостью интонации:
   - Ишь ты!.. Это хорошо... Мать его я знавал... но то было  на  Пасху.
Не бери в голову...
   Токарев же все нюансы тона ловил  профессионально,  однако  удивление
свое скрыл, переведя  разговор  на  еще  одно  очень  важное  для  обоих
направление:
   - Как ты понимаешь, мое руководство тоже не будет в  ладоши  хлопать,
если донесут о наших беседах...
   Варшава понимающе кивнул, однако от вопроса не удержался:
   - А что в нашем разговоре дурного?
   - Ничего. Просто соображаем, как найти человека, которого, если ты не
сможешь убить, то я попробую посадить. А так-то все нормально...
   Крыть вору было нечем, и он лишь головой покачал:
   - Жесткий ты человек, Токарев.
   - Можно подумать, что ты - приятный, как шелк, - немедленно парировал
Василий Павлович.
   Похмыкали, пощурились друг на  дружку,  ежась  на  холодном  ветру  -
разговор-то их длился почти час, а на дворе не лето стояло.
   - Ну, бывай!
   - До встречи!
   Они разошлись, и руки снова не жали друг другу.  Но  буквально  через
секунду Токарев снова окликнул Варшаву:
   - Май!
   - Оу?
   - А ведь мы с тобой уже седые!
   - Сила не в цвете, а в сухожилиях, - назидательно ответил вор.
   Когда Василий Павлович уже  перебегал  по  диагонали  набережную,  то
услышал гулкое и знакомое:
   - Эй, Токарев, я тебя не бою-юсь!
   -  Конспиратор!  -  рассмеялся  начальник  розыска  и  пошел  в  16-е
отделение.
   У входа в это ис