что по кабинету, как по камере, туда-сюда?..
   - Да так, чего-то колено отсидел..
   - Как ты можешь чего-то отсидеть, если тебя за стол не  загнать...  Я
тебя просил рапорт на твое же, кстати, поощрение написать? Ты и этого не
можешь!
   - Мое дело ловить, а не писать...
   - Тьфу ты! Пиши, я сказал! Так, опа - Хабибулин,  ну-ка  -  ты  долго
сочинял постановление?
   - А что? На пяти листах - мало?
   - Да такую глупость можно было уместить и на одном!
   "Обстановка  в  квартире  практически  не   нарушена.   Ответственный
квартиросъемщик не может припомнить - было ли выбито  окно  на  кухне  и
были ли разбросаны простыни по квартире перед уходом!"
   Квартиросъемщик-то, может, и запамятовал,  да  вот  прокуратура  тебе
живо напомнит! Переписать!!! Так, Лаптев, Лаптев!!!
   Но Лаптев, делая вид, что вчитался  в  бумаги  и  поэтому,  будучи  в
думах, ничего не слышит, мелькнул в проеме открытой  двери  Токаревского
кабинета и скрылся в конце коридора...
   Наконец  Василий  Павлович  собрался  (непривычно  рано  для  себя  и
сотрудников), и они с Артуром пошли к нему домой.  По  дороге  почти  не
говорили - так, перебросились несколькими  дежурными  фразами.  Тульский
почти физически  чувствовал,  что  начальник  в  напряжении  и  что  это
напряжение почему-то растет - но совершенно не понимал, из-за чего...
   Наконец, дошли. Вводя гостя  в  коммуналку,  Василий  Павлович  сразу
предупредил:
   - Не разувайся. Ноги, вон, вытри, и хорош.
   В коммуналке (очень похожей на  ту,  где  жил  Тульский)  было  тихо,
вечерние  движения  еще  не  начались.  Артур  начал  обтирать  ноги   о
половичок,  покрытый  влажной  тряпкой,  которая,  разумеется,  тут   же
скомкалась, засуетился, хотел было расправить, но Токарев подпихнул  его
в спину:
   - Давай, проходи в комнату, я сейчас чайник заведу. У меня сушки есть
мировые, маком присыпанные...
   ...Тульский с любопытством разглядывал стены  и  мебель.  На  большом
письменном столе стояли рамки с фотографиями - у него  дома  были  такие
же, мать говорила, что такие рамки  называются  "модерн".  На  одной  из
фотографий он увидел парня, завязывающего кеду и лукаво  улыбающегося...
"Необычная  фотография,  -  подумал  Артур.  -  Странно,  какое  лицо...
Лицо-то!!!.." Остолбеневший Тульский беспомощно оглянулся  и  увидел  на
батарее черные перекрученные бинты, какими  обычно  пользуются  боксеры.
Артур подошел и потрогал их - бинты давно просохли, они были жесткими от
въевшегося в них пота.
   - Не сомневайся, бинты боксерские...
   Тульский обернулся -  в  дверях  комнаты  стоял  с  чайником  Василий
Павлович.
   Несколько секунд они молча смотрели друг на  друга,  наконец  Токарев
вздохнул и сказал:
   - Ты садись. Давай-ка, действительно, - чайку попьем.
   Полагаю, ты все мои "секретные документы" увидел?
   Артур молча кивнул.
   - Он?
   Еще один молчаливый кивок.
   - Та-ак, понятно... Ну, как ты понял уже, мы с  Артемом  Васильевичем
немного родственники. А посему - расскажи нормально, что происходит. Или
уже поздно?
   - Да ничего не  поздно!  -  чуть  руками  не  замахал  от  всех  этих
перипетий изрядно ошалевший Тульский. - И  "жары"  -  то  особо  никакой
нет...
   ...Артур рассказал все, утаив, разумеется, лишь про Варшаву.
   Начальник ОУРа дослушал, покачал головой,  потом  спросил  почти  без
вопросительной интонации:
   - Как я понимаю, информация ни от какого не от агента?
   - Не от агента... А откуда вы?..
   Токарев лишь вздохнул и посмотрел на опера, как на дебильного:
   - Кто-то из пострадавших - знакомый... Просил жалом поводить?  Да  ты
не жмись, я же вот - не стал перед тобой ваньку валять  и  втемную  тебя
расколбашивать да запутывать... Так что - знакомый?
   - Примерно так, - выдавил Тульский.
   - Тогда все сходится, - почесал в затылке Василий Павлович.
   Артур не  понял,  что,  собственно,  "сходится",  но  для  солидности
кивнул: да, дескать,  действительно  сходится...  Потом  они  пили  чай,
грызли сушки и долго говорили - о жизни вообще,  об  Артеме  и  о  самом
Тульском. Единственно что - не выпивали.
   Токарев из этой беседы многое если  не  узнал,  то  понял  про  жизнь
Артура, поражавшего тонким знанием преступного мира в сочетании с полным
непониманием основ  оперативно-розыскной  работы.  Второе  было  намного
естественнее первого...
   После рассказа  с  подробными  эмоциональными  нюансами  о  судимости
Артема Тульский даже зауважал его - Артур ведь и сам в молодости сколько
раз проделывал такое, - а вот не попался! И если бы только "такое"!
   "А парень - надежный, - подумал про себя начальник розыска.
   - Такой не сдаст, будет молчать".
   "А мужик-то - мировой -  решил  в  это  же  время  Артур,  и  они  не
сговариваясь вдруг улыбнулись друг другу...
   Напоследок Василий Павлович коснулся дела:
   - Ты своим знакомым передай, что у "Аметиста" драк больше не будет...
Я... Я сам решу этот вопрос.
   - Хорошо, - кивнул Артур. - Конечно, Василий Павлович...
   - Так, теперь с Артемом... Как, ты говоришь, с ним договорился?
   - Ну, - чуть замялся Тульский. - Ну, что  он  позвонит  мне  в  конце
недели, и мы...
   - Считай, что он уже позвонил, - перебил его начальник ОУРа, - звонил
тебе, а попал на меня... Я с ним сам... поговорю! Лады?
   - Лады...
   Артур подумал о том, что самое время бы было сейчас заявиться домой и
Артему - сценка сложилась бы сильная... Видимо, о том же самом подумал и
Токарев-старший, явно не хотевший, чтобы встречу отца  и  сына  наблюдал
кто-то еще - пусть даже и такой клевый  парень,  как  младший  лейтенант
Тульский. Артуру вообще показалось, что начальник розыска  не  хотел  бы
каких-либо дальнейших контактов между молодыми людьми. Ну, что же -  нет
так нет... Тульский засобирался, вспомнив вдруг про  срочные  неотложные
дела. Провожая его до дверей, Василий Павлович сказал:
   - Я теперь с тебя на службе спрашивать вдвое буду - но научу! А  тебе
- спасибо за понимание. Если сам поскользнешься - или из друзей кто -  я
руку подам!
   И протянул Артуру руку.
   ...Спускаясь по лестнице, Тульский гордился - и собой, и вообще.  Ему
нравилось, что в его жизни  есть  настоящие  и  очень  интересные  люди.
Варшава и Токарев... Они такие разные... и похожи друг на друга, как две
противоположности...
   Отправляясь прямиком к Варшаве, Артур четко  решил,  что  ничего  про
Токарева говорить не будет. Иначе -  это  было  бы  предательством...  В
конце концов, ведь и Варшава не сказал ему всего - про бритву, например,
которой парня в больницу отправили...
   Вору Тульский отрапортовал коротко:
   - Вопрос закрыт. Если дело не в самом золоте...
   Варшава аж чуть  пивом  не  поперхнулся  (их  встреча  происходила  в
"Бочонке"):
   - Не столько в золоте... Есть силы откусить себе - без стеснений.
   Артур мотнул подбородком:
   - Не ради этого старался... Я обещаю - не будет больше  ни  боксеров,
ни конфликтов!
   Вор дернул бровями так, как умел только он:
   - Да что ты говоришь! А не рано ли гарантировать?!
   Тульский посмотрел Варшаве в  глаза  и  упрямо  повторил,  выдерживая
сверлящий взгляд:
   - В данном случае - могу!
   Вор понял, что за словами опера не пустое  бахвальство,  более  того,
почувствовал  он  и  некую  тайну,  некий  секрет,  от  которого   Артур
старательно и очень неуклюже старался отвести разговор.
   Варшава хмыкнул:
   - Ну, а что за люди-то эти лиходеи - подскажешь?
   Тульский кивнул:
   - Это... молодежь, за ними никого нет.
   - Команда "Гидраэр" против "Торпэдо"?
   - Где-то так...
   - "Где-то" - у бабки на огороде, а нам нужно в самый  аккурат...  Ну,
ладно... Пока счет 1:0 в твою пользу. Не стану лгать, ожидал, что  будет
0:5.
   В этой похвале была спрятана насмешка, Артур ее услышал и  буркнул  в
ответ:
   - Тоже кое-что умеем. Варшава с энтузиазмом закивал:
   - Да-а, в уголовке копошиться - это тебе не шапки ондатровые срывать.
   - Учусь помаленьку...
   Посидели несколько минут молча, прихлебывая  пиво.  Наконец  Варшава,
разряжая еле заметное напряжение, возникшее за столом, сказал:
   - Ну, что же... Тебе видней. Поживем  -  увидим.  Но  -  запомни:  ты
никому не был должен, а сейчас - ответственность на себя берешь. Есть  в
жизни рубеж, когда шутки заканчиваются... Что же касается нюансов - я же
не настаиваю, чтоб ты мне их пересказывал... так, любопытно...
   Артур отставил кружку в сторону  и  старым  шпанским  жестом  зацепил
большим пальцем свой верхний клык:
   - Не мой секрет... И я не от  тебя  скрываю...  Была  бы  хоть  капля
опасности тебе - Родину бы продал! Веришь?
   Вор  улыбнулся,  маскируя  легкую  досаду  на  то,   что   у   Артура
появились-таки какие-то тайны, которые он даже после прямого  намека  не
хочет раскрывать. Но давить на парня Варшава не хотел,  а  потому  ловко
начал сворачивать на шутки:
   - Родину продать нынче трудно, практически невозможно.
   Предлагали тут надысь одному резиденту -  так  не  берет,  вплоть  до
мордобоя! Ушли времена... Помнишь: "Стоял я раз на стреме, держал в руке
наган, как вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан..."
   Тульский с облегчением рассмеялся и  подхватил  -  даже  с  несколько
нарочитым энтузиазмом:
   - "Мы сдали того фраера войскам НКВД, с тех пор его по тюрьмам  я  не
встречал нигде"...
   Вор вскоре ушел домой, на прощание, как обычно,  потрепав  Артура  по
загривку. А Тульский еще долго  сидел  в  пивбаре,  разглядывая  пиво  в
кружке. Он знал, что все сделал вроде бы правильно, но - старик  немного
обиделся... Артур это почувствовал, а потому - маялся....
 
Токарев 
Ночь с 13 на 14 апреля 1985 г. 
 
Ленинград 
 
   ...Артем пришел домой поздно, бросил сумку в  шкаф,  сморщил  нос  на
табачное облако, витавшее в комнате, и открыл форточку.
   - Здорово, батя... Ну, накурили-то... Заходил кто?
   - Заходил...
   Токарев-старший раздавил "беломорину" в пепельнице, глянул исподлобья
на сына,  устраивавшегося  перед  телевизором,  и  тяжело,  по-медвежьи,
выбрался из-за стола.
   - Отец, а пожевать чего-нибудь есть в хате? - спросил, обернувшись  к
нему, Артем и, поймав его взгляд, осекся. Василий Павлович стоял посреди
комнаты, засунув руки в карманы брюк, и слегка покачивался  с  пяток  на
носки.
   - Пожевать?.. Сейчас я тебя покормлю... Тема, сынок, а  я  ведь  тебя
спрашивал вчера про ребят из твоего  клуба...  И  что  ты  мне  ответил?
Припоминаешь? - елейно-ласково спросил Токарев сына.
   Артем мгновенно все понял - и похолодел. Трудно было не сложить два и
два в уме - разговор  с  опером  в  мороженице...  с  этим,  как  его...
Тульским, кажется... А накануне отец действительно спрашивал, не ищут ли
часом бойцы из его клуба конфликта со спекулянтами.  Надо  сказать,  что
Василий Павлович задал тогда вопрос чисто машинально, даже не из желания
действительно что-то узнать, а просто  по  оперской  привычке  проверить
любую  информацию  всеми   имеющимися   средствами.   Но   Артем   тогда
отреагировал не совсем адекватно:
   - Откуда ты знаешь?
   Отец от неожиданности даже руками по коленям себя хлопнул:
   - Во, молодежь дает сегодня! Я, ебить твою мать, что: в Зоологическом
институте работаю зав.отделом парнокопытных?! Мне государство платит  за
то, чтобы я знал. Я бы сказал - деньжищи платит... Что-то я не  понял...
значит, информация у тебя проходила?
   - Да  так,  -  с  деланным  безразличием  ответил  Артем.  -  Болтают
разное...
   - Не мудри, - сдвинул брови отец. - Ты не фантик.
   Расскажи-ка, что знаешь, мне вот подчиненные докладывают,  что  парню
какому-то руку сломали...
   При этих словах Артему словно наждачной бумагой по  спине  провели...
Он тогда еле отвертелся, и  отец  "купился",  так  как,  естественно,  и
предположить не мог, что его сын замешан в сумбурной информации молодого
опера. Получилось, что Василий Павлович "проговорился" о том,  что,  как
он выразился, ему "доложили" подчиненные. И Артем решил,  что  их  ищут,
хотя, по большому счету, никто  их,  конечно,  не  искал  -  официально,
разумеется... А потом - опер в мороженице... А теперь вот - отец...
   Токарев-старший в упор смотрел на сына.
   - Ну, так что же ты молчишь, любимый  мой  сыночек?!  Что  же  ты  не
хочешь рассказать папе, как тебя занесло в славную компанию налетчиков?!
А?!!
   - Отец, я случайно, - забормотал в  панике  Артем.  -  Я  из  Универа
выходил, а ребята мимо ехали, говорят, Паше спину бритвой срезали,  я  и
не думал, что так обернется...
   - Не думал?! Ах ты...
   Василий Павлович даже задохнулся, потом покрутил головой, сглотнул  с
усилием и заходил быстрыми шагами по комнате, выбрасывая на ходу  резкие
фразы:
   - Если ты, Тема, смеешь думать, что ты несчастный, а жизнь  -  говно,
то знай: плохо мне! Мне!!! Я всю жизнь в розыске, всю  жизнь  в  вонючих
кабинетах! Мне для счастья не хватало тебя! Тебя!
   Счастье - это когда седые волки сыска смотрят на тебя и говорят:
   "А, это сын самого Токарева! Далеко пойдет! Настоящий легавый!"
   Вот это счастье! Но, похоже, ветераны, которые  видели  то,  от  чего
тебя бы просто вырвало, ухмыльнутся по-другому: "А,  это  сын  Токарева!
Нормальный парень - три судимости!" Да мне удавиться  надо  будет  после
этого! Стыдно... И дело не в карьере! Меня дальше фронта не пошлют, а  в
окопах без нас -  хана!  Стыдно!  За  себя  стыдно...  Сука,  что  ж  ты
творишь?!!
   Артем стоял уже по стойке смирно  и  молчал.  Ему  хотелось  плакать.
Токарев-старший носился по комнате, подходил ближе  к  сыну  с  желанием
ударить, но убирал руки в карманы, хватал пепельницу,  но  пугался,  что
швырнет и попадет... Слова отца хлестали Токарева-младшего наотмашь:
   - Хули вы барыг грабите?! Давай  сразу  на  сберкассу!  Хочешь  жизнь
закончить - так умри в перестрелке!!! Хоть поступок. Пусть ужас, но  мир
запомнит надолго. Хоть внутренне уважать  будут.  А  мы  хотя  бы  молча
напьемся!!! Я понимаю - нужны средства... Но я, блядь, хоть одну  взятку
взял?!! А?! Да, приворовываем. И будем!!!
   Но  взяток  не  берем!!!  А  ты  что?!  Сломанный-переломанный  своей
условной судимостью? Хуй на рыло!!! Ты еще горюшка не хлебал!!!
   Ты битый на ринге, а это - тьфу и растереть по жизни!!! А видел,  как
в мясо ногами в кабинете забивают блатных?! А?! Такое  лукоморье!!!  Вор
кишки выплевывает, а его бьют до тех пор, пока не  поймет  -  убивают!!!
Как тебе такие ратные подвиги? А  те  тоже  отвечать  умеют!  Арцыбашева
вправду зарезали в трамвае, а не по еблу в парадняке!!! Шесть ножевых  и
через все лицо - На! Хрясь!!!
   Мать в гробу его поцеловать  не  могла,  потому  что  харя  напополам
развалена!!! Это нынче - зуботычина, и - пошел в цугундер...
   Токарев-старший остановился,  будто  забыл  что-то,  потом  вспомнил:
достал из тумбы стола бутылку водки, свинтил пробку и засадил  несколько
глотков прямо из горла, одновременно растирая себе  левой  рукой  грудь,
видать,  жгло  там  и  кололо.  Водку  он  глотал,  как  воду,  даже  не
поморщился. Отдышался и продолжил:
   - Палитра сказочная! Обоссанные парадняки, холодные батареи.
   И днями ждем "Прорву". А тот, знаем, бритву из  рук  не  выпускает...
Пришел! Так пока сзади держали, он успел все руки порезать! На, дывысь!
   И Василий Павлович сунул под нос Артему свои руки со  старыми  белыми
шрамами - хотя тот и так знал историю их происхождения.
   - ...А потом пили взахлеб! Сначала страшно, а потом весело!!! Я хотел
тебе этой густой жизни! Ну, судьба  не  так  повернулась...  А  ты  -  к
налетчикам? Что вспоминать будем? Я за сыск страдаю, а  ты  за  что?  Мы
воруем - так это у нас трофеи! А ты?! Я понимаю - не у бабушек. Но это -
единственное смягчающее!!! А потом - лагеря вспоминать будем?! А?! Да  я
любой пожар потушу, не в этом дело... Дело в том,  с  каким  настроением
тушишь. Знаешь, с какой бы я радостью на тебя орал, если  бы  ты  опером
влип из-за приписок или сокрытия?  Вот  это  -  твои  должны  были  быть
дела...
   Подумав, что  отец  начинает  выдыхаться,  Артем  попытался  вставить
реплику:
   - Отец, я ничего не брал там - у магазина...  Я  даже  не  знал,  что
Рустик... Что я сделал непорядочного?
   Своим вопросом он лишь подлил масла в огонь:
   - Ни хуя! А это - не обсуждается! Еще бы - непорядочное!!!
   Но это - не довод. Я посадил роту порядочных людей! В лагеря  послал!
Помнишь Гулю-наводчицу? А она попорядочней всей банды  была!  Никого  не
сдала! Ребенок двух лет остался... Я ее посадил  -  самому  тошно  было!
Хочешь, чтобы другому тошно было?! Так посадят!
   Василий Павлович наконец откричался, сорвав себе голос.
   Садясь за стол и наливая водку уже в стакан, сказал сипло,  но  почти
спокойно:
   - Жить не хочется, но будем... Запомни, когда в камеру сядешь, - меня
сразу назовешь ПАПОЙ! Вот какие там эмоции. "Не  "батя",  не  "отец",  а
"папа"!
   Токарев-старший опрокинул в себя треть  стакана,  закурил  папироску,
потер глаза. Он выглядел смертельно измученным, будто целую  неделю  без
сна и отдыха разгружал вагоны с картошкой.
   Артему, хоть он стоял еще и не посреди камеры, захотелось  закричать:
"Папочка, папа, прости меня! Я не хотел, я  больше  всего  на  свете  не
хотел  сделать  тебе  больно!"  В  горле   у   него   что-то   пискнуло,
образовавшийся  несглатываемый  комок  не  дал  вылететь  изо  рта  этим
рвущимся из сердца словам...
   Василий Павлович вздохнул, вытащил зачем-то из  висевшего  на  спинке
стула пиджака авторучку, посмотрел на нее, усмехнулся:
   - Вот, ручку купил себе с золотым пером - 9 рэ 40 коп.! Все ж таки  -
начальник... Да, немного  мы  с  тобой  государевой  службой  да  ночным
разбоем нажили... Да, сынок?.. И вот еще что -  ты  со  спортсменами  не
рви, но и совсем внутрь к ним не залезай.  Рядом  будь.  Чую,  их  скоро
сила.  Государству  скоро  -  пиздец.  Чую,  объяснить  не  могу.  Но  -
советуйся, советуйся! Я в омутах моченный... Устал я, а ты  меня  еще  в
один омут тянешь... Дай посопеть в подушку... мне тебя еще лет сорок  на
себе переть... А завтра заслушивание на коллегии - врать целый час  этим
"павлинам"  министерским...  Чай  свежий  есть,  квартира  убрана,  есть
уверенность в партии и правительстве, есть свежее белье и рубашка, ты на
свободе... Прикорну я...
   Токарев-старший добрался до кровати, разделся ватными руками, упал  в
подушку и, мгновенно засыпая, успел пробурчать-пропеть:
   - Настал тот день, и кончился ваш срок...
   Откуда была эта строчка? Артем не знал... Он накрыл отца пледом и  по
привычке сел рядом со спящим. Во сне лицо Василия Павловича  становилось
моложе и добрее.  Токарев-младший  догадывался,  что,  вернее,  кто  ему
снится...
 
Тульский 
11 ноября 1986 г. 
 
Ленинград 
 
   Утро после Дня милиции  выдалось  для  лейтенанта  Тульского,  как  и
положено,  хмурым.  Выпивали  накануне  крепко  -  в  уголовном  розыске
по-другому было как-то не принято - а тем более по такому поводу...
   Артур очнулся в своем кабинете и с интересом присматривался  к  своей
одежде, пытаясь понять: был ли он дома, а если нет - то, собственно, где
же был?!
   Из тяжких раздумий его вырвал телефонный звонок.
   - Слушаю, - сказал, сняв трубку, Тульский, таким голосом, что  и  сам
немного испугался.
   - Да здравствует  Краснознаменный  имени  Сутулого  милицейский  флот
Ленинградских облисполкомов! - Варшава на том конце  провода  имитировал
речь Ленина, но Артур его все равно узнал:
   - Привет. Как ты?
   Вор помолчал немного, а потом сказал уже безо всякого ерничества:
   - Да... По-всякому. Давай-ка поболтаем.
   Тульский, несмотря на  похмелье,  встревожился:  Варшава  никогда  на
жизнь не жаловался, и если он  на  вопрос  "как  дела?"  отвечает  вдруг
уклончиво, то...
   - Что-то случилось? Я что-то не разжевал...
   - Жуют в стойле фраера под уздой! - не скрыл своего раздражения  вор.
- Мне поговорить с тобой надо.
   - Ща нарисуюсь...
   "Нарисовался" он действите