офицеры" еще раз сбегали, потом добили соседскую наливку, потом
добрались до спиртовой заначки, которую не стали бодяжить водой. Ближе к
ночи к ним за  стол  воткнулся  еще  один  сосед  -  Пал  Палыч,  мудрый
каторжанин,  трудившийся  последние  восемь   лет   водителем   трамвая,
потерявший в свое время в тайге  все  зубы,  но  не  жизненную  энергию.
Прозвище Пал Палыча - Рафинад - хорошо сочеталось со вставными железными
зубами. Когда через некоторое время Пал Палыч побрел  в  туалет,  то  из
одежды на нем были только застиранные "в ноль" синие треники и новенький
капитанский китель Токарева. Два мента и бывший  зэк  долго  еще  что-то
азартно бубнили друг другу, а закончилось все лирично-разудалым  хоровым
пением:  "Па-а  тундре,  па-а  железной  дороге,  где  мчит   курьерский
"Ва-арр-ркута - Ленинград"!
   К этому времени на кухню вышел еще один жилец коммуналки - начинающий
профсоюзный работник товарищ  Смоленков.  Он  возмущенно  сопел,  кривил
губы, однако громко  высказываться  не  решался  -  в  прошлый  раз  уже
высказался, ох и не под настроение попал...
   Дарья Ивановна, видя  его  переживания,  попыталась  успокоить  вслух
(скорее себя, чем соседское невысказанное возмущение):
   - Потерпи, партия и правительство, скоро уже  угомонятся,  по  тексту
определяю.
   К финалу Богуславский,  выходя  из  туалета,  вышиб  дверь  вместе  с
защелкой, сам  понял,  что  перебор,  тут  же  обнял  старушку  и  начал
подлизываться:
   - Елки-моталки, Дарья Ванна, не серчай, я  с  премиальных  весь  твой
оконный укроп скуплю... А?..
   - Позволю заметить Вашему Высокоблагородию, что Ваше Высокоблагородие
несколько пьяны-с, - строго, по-учительски отрезала Панаева, но тут  же,
помягчав, добавила:
   - Завтра очухаетесь - гриб между окнами... Буденовцы...
   - Имперский сыск! Не!  Похмеляется!  -  рявкнул,  как  на  баррикаде,
Богуславский и нагнулся над раковиной, завертев  в  обе  стороны  медный
краник. Холодная вода полилась ему на голову, он фыркал, как  тюлень,  и
головой расшвыривал брызги по всей кухне.
   Освежающая процедура родила очередные ассоциации, и Андрей Дмитриевич
затянул, не вынимая голову из-под крепкой струи:
   - "Дождь нам капа-ал на рыла! И на дуло нага-ана!.."
   Смоленков не выдержал  наконец,  по-дуэлянтски  шагнул  вперед  левой
ногой, взгорбил грудную клетку и пискнул:
   - Товарищ Богуславский! Оправьтесь, вы же майор...
   Богуславский затих. Секунды на  две  -  столько  понадобилось,  чтобы
завернуть кран.
   - Перхоть штабная,  -  ласково  сказал  Андрей  Дмитриевич  и  вдруг,
растопырив жульмански пальцы и ссутулившись, попер на соседа:
   - "му-усора окружили - Руки в гору! - крича-ат..."
   Смоленков мгновенно забился в расщелину  между  шкафчиками,  зачем-то
схватив полотенце и инстинктивно им загораживаясь:
   - Дарья Ивановна, ну вы-то хоть скажите... ему!
   Панаева презрительно сморщила носик. Ее социально  далекие  глаза  не
выражали никакого  сочувствия  к  репрессируемой  партийно-хозяйственной
номенклатуре.   Травлю   и   глумление   пресек   вовремя    появившийся
Токарев-старший. Он ловко, будто и не пил вовсе, развернул друга лицом к
коридору и потащил в комнату:
   - Не правильный  подход  к  снаряду!  Все.  Исчезаем.  Мадам  Даша  -
па-ардонте-с...
   Богуславский не сопротивлялся, но по дороге в комнату  начал  горячим
шепотом объяснять свое антиобщественное поведение:
   - Нет, Вася, ну кто бы носом  шмыгал?!  Мне  -  красному  командиру?!
То-ва-арищ...
   И у самых дверей комнаты вдруг  заорал  в  голос  -  чтобы  на  кухне
услышали:
   - Да такие товарищи лошадь в овраге доедают!  Укутайся  в  резолюцию,
регламент!
   А в комнате их поджидал сюрприз. Бывший  зэк,  а  ныне  вагоновожатый
сидел на корточках на широком подоконнике, утонув в милицейском френче и
заложив руки на затылок.
   - Сильно, - сказал без особого, впрочем, удивления Токарев-старший. -
Ты, Пал Палыч, хорошо бы смотрелся  голым  -  но  в  пулеметных  лентах.
Окабанел, что ли?
   - Слышь, вертухай, орать  будешь  -  завалю!  -  по-совиному  буркнул
Рафинад.
   - Ну  все,  приплыли,  -  вздохнул  Токарев,  удерживая  одной  рукой
обмякшего Богуславского. - Занавес, граждане - товарищи и господа!
   Вскоре коммуналка затихла.
   Артем долго не мог уснуть, ворочался, потом встал, подошел  осторожно
к столу и  вынул  из  висевшего  на  стуле  отцовского  пиджака  красное
удостоверение - в свете уличного фонаря оно казалось темно-бордовым.  Он
считал годы, когда ему дадут  такое  же,  с  каллиграфически  выведенной
тушьюдолжностью  "оперуполномоченный  уголовного   розыска".   Годы   не
торопились, и пока что Артем, стесняясь,  тайком  перечитывал  отцовское
удостоверение. Ему так хотелось быть таким же, как  отец,  что  он  даже
досадовал на свою внешность, в которой  было  больше  от  матери:  карие
глаза и темные  волосы  и  нос  с  легкой  горбинкой  -  против  веселой
отцовской зеленоглазой курносости - разве же это внешность для  будущего
опера?  Впрочем,  эта  разница  в   чертах   лица   съедалась   забавной
идентичностью походок и вообще  манеры  двигаться,  так  что  окружающие
часто лили Артему бальзам на сердце: "Копия отца,  ну  просто  копия..."
Токарев-старший тоже балдел от таких утверждений.
   Артем  любил  рассказывать  одноклассницам  услышанные  от   отца   и
Богуславского истории об удалых налетчиках - про Юнкера, про Два нагана,
любил показывать им в трамваях и троллейбусах щипачей...
   Когда его недослушивали, он страшно обижался,  хотя  и  не  показывал
виду. Впрочем,  однажды  парень  из  старшего  класса,  услышав  обрывок
очередной  байки,  попытался  съязвить  по  поводу  отца.  Красный,  как
пожарная машина, Артем сбил левой боковой сваей обидчика с  ног,  и  тот
несколько дней не показывался в  школе.  (Токарев-старший  привел  сына,
когда ему исполнилось двенадцать, к Юрию Евгеньевичу - хорошему  тренеру
по боксу, и удар у Артема  был  поставлен  правильно...)  Артем  положил
удостоверение обратно в пиджак, поправил одеяло на разметавшемся во  сне
на узкой кровати отце и вернулся на свой диван. Улыбаясь от воспоминаний
минувшего вечера, он не заметил, как заснул...
 
Тульский 
Март 1978 г. 
 
Ленинград, Васильевский остров. 
 
   ...Варшава стоял, прижавшись спиной к стене дома на углу 12-й линии и
Среднего  проспекта  и  дожигал  последней  затяжкой  окурок.  Пять  лет
последней отсидки мало  что  изменили  в  его  внешности  и  повадках  -
стороннему наблюдателю могло показаться, что нестарый сухощавый  мужчина
просто праздно щурится на слабое еще мартовское солнышко,  а  вор  между
тем  лихорадочно  просчитывал  варианты  помощи   бывшему   сокамернику.
Сокамерника прозывали Кое-Как, и его только что с поличным  взяли  опера
"на кошельке".
   Возможность помощи стремилась к  нулю.  Откуда-то  слева  под  локоть
Варшаве вывернулся Артур и, ожидая  от  вора  хотя  бы  легкой  тревоги,
выдохнул:
   - Тепло!
   - Из  носа  потекло,  -  прокомментировал  внешне  спокойно  ситуацию
Варшава. Ловить было  нечего.  Артур  повел  взглядом:  зажатый  операми
Кое-Как "уводил себя из весны", отчаянно сохраняя  достоинство.  Вариант
был один - рвануться и попробовать на характере передышать сотрудников в
проходняках. Но тут из рыбного магазина выскочил третий  опер,  довольно
улыбаясь,  а  четвертый  уверенно  вел  под  локоть   женщину,   которая
растерянно и громко  объясняла  неизвестно  кому,  что  она  пережила  и
перечувствовала  за  последние  десять  минут.  Оперативник,  в  котором
Варшава с  тоской  узнал  Витю  Андреева,  потерпевшую,  разумеется,  не
слушал, но поддакивал и настойчиво вел под руку в нужном направлении.
   Взгляд Кое-Как пометался и начал гаснуть, видно было, что заняли  его
мысли приземленные, как коврик у двери: сколько денег в  кармане,  дадут
ли позвонить до КПЗ, как скоро кореши передадут сидор в изолятор. Дорога
привычная, но все равно - тоскливая, и солнышко - не в настроение.
   Несколько   секунд   поджавшийся   Артур   напряженно   смотрел    на
происходящее, наконец спросил, как выдохнул:
   - Отобьем?
   - Себе ребра, - по-товарищески сокрушенно вздохнул Варшава.
   Безнадежная решимость Артура его обрадовала, но она  была  тем  малым
хорошим, что всегда есть в большом плохом.
   Артур несогласно мотнул головой.
   - Не бывает так... ну, чтобы ничего. Варшава  хмыкнул  и  посоветовал
без злости, а лишь с ироничной умудренностью взрослого:
   - Вот про енто и распишешь к  майским  в  школьном  сочинении  -  как
бороться и искать, как найти и не сдаваться...
   Артур промолчал, внутри него нарастала куражливая дрожь - так копится
энергия для поступка. Варшава  чувствовал  изменяющуюся  энергетику,  но
молчал.
   Из ниоткуда вдруг возник и стал протискиваться специально между  ними
балагур и драчун Гоша:
   - И что вы между  мною  вертитесь?  -  специально  по-одесски  весело
поприветствовал он знакомых.
   - Гога, пару слов!  -  жесткой  интонацией  Артур  мгновенно  погасил
игривый настрой приятеля. Георгий посерьезнел:
   - Где что не так, где маленьких обидели? Тульский мотнул головой:
   - Огрызнуться и пару зубов выплюнуть - есть настроение?
   - Александровские, что ли, опять напутали? - "догадался"
   Гоша. Артур быстро развернул его за  плечи  в  нужном  направлении  и
зашептал торопливо:
   - Сфокусируй - Кое-Как с ментами... Въехал? Без рукопашной.
   Обгоняем. Ты - немой. Делаешь, как я. Тереть некогда.
   Гога кивнул, не думая:
   - Ну, Тульский, будем тонуть - без тебя не захлебнусь.
   Поперло!!!
   И вдвоем они с места рванули через проходные.
   До оставшегося на углу вора долетели обрывки выдохнутых на бегу фраз:
   - Если тонуть, Гаврюша, то лучшая позиция - рыбья. За группу - больше
дают.
   - Не учи моченого!
   - Не тявкай.
   Варшава задумчиво посмотрел им вслед, вздохнул и побрел на 5-ю  линию
к  знакомому  банщику,  в  прошлом  имевшему  прозвище  Есаул  -   из-за
кавалерийской осанки и постоянно снисходительного тона.
   Жизненный опыт показывал Варшаве, что в лучшем случае он увидит ребят
к вечеру - в синь избитых.
   - Ничего, - сказал вслух вор, давя в себе  переживания,  -  мусора  в
грунт втопчут, но ведь не покалечат...
   Между тем Артур и Гоша, промчавшись по лабиринту проходных дворов (на
Васильевском надо родиться, чтобы не блуждать в проходняках),  осторожно
выглянули из подворотни метрах в пятидесяти перед оперативниками.
   Артур чуть шатнулся назад  за  смятую  постоянными  пинками  молодежи
водосточную трубу и выровнял дыхание.
   - Все, Гога, не дыши.
   Чинно и благородно они вдвоем не спеша вырулили на улицу.
   ...Кое-Как, уже приняв свершившееся за факт, не особо  сопротивлялся,
но    куражился    вовсю,    смущая     и     сбивая     с     панталыку
интеллигентски-рефлексирующую потерпевшую:
   - Дамочка, вы обратите внимание - получается-то как: кошель  якобы  я
взял, а топорщится он почему-то в левом кармане гражданина начальника!
   Витя Андреев действительно подобрал скинутый кошелек  за  сиденьем  в
трамвае и сунул себе в брючный карман, и  тот  купеческой  мошной  обвис
чуть выше колена. Если бы Кое-Как резанул сумку у  рыночной  торговки  -
она бы нашлась, как ответить, но сейчас Андреев придерживал  за  локоток
особу воспитанную и думающую, работать  с  такими  потерпевшими  было  и
проще, и сложнее - нравственность, она штука тонкая.
   - Игорек, у-го-мо-нись, - по  слогам  выговаривал  Витя  Андреев,  но
Кое-Как угомониться не желал:
   - Не надо! Я, может, желаю гимн Родины... Граж... - Тычок  под  ребра
заставил его поперхнуться.
   Оперативник  Жаринов  без  злости,  с  одним   лишь   только   мудрым
провидением негромко предупредил:
   - В камере с махрой - остро, не скули потом. Кое-Как не внял и  снова
заблажил:
   - Гражданочка, нет, вы заметьте: как придем, вы  -  писать,  чего  не
видели, а деньги ваши выкрошат из меня. Вы, я вижу, университет... Ах ты
ж!.. - Кое-как согнуло от боли в вывернутом указательном пальце. Жаринов
укоризненно покачал головой.
   Потерпевшая  между  тем  смущенно   думала   о   том,   что   кошелек
действительно украл вот этот вот мазурик, хотя она и  впрямь  ничего  не
видела. Запомнила лишь давку и потом - рубашку  сотрудника,  выскочившую
из брюк, когда тот ползал между сиденьями и искал  кошелек.  Потерпевшей
было неловко, все эти люди вокруг -  и  опера,  и  карманник  были  явно
беднее и неустроеннее ее. Она бы с удовольствием отодвинулась  ото  всей
этой ситуации в сторону, но - как оскорбить защитников? Из-за  нее  ведь
старались...
   Артур  и  Гоша,  скроив  лица  начинающих   пионервожатых,   вплотную
приблизились к живописной группе.
   - Ага, доблатовался! - обрадовано  воскликнул  Артур  и,  поняв,  что
употребил не очень комсомольское выражение, тут же повернулся к Гоше:
   - Михаил, я же тебе говорил - ворюга - а ты: просто тряхнуло, кошелек
сам вывалился...
   Гоша неопределенно кивнул.
   - Ну вот, Игорек, -  мгновенно  среагировал  Андреев,  торжествуя  от
удачи. - Случайно и свидетели наклевываются!
   Вор, узнав ребят, весь подобрался, готовясь к свалке.
   - Ребята, вы понятыми поприсутствуете? Тут рядом, - спросил Жаринов.
   - Обязательно, - кивнул Артур  и  вцепился  в  локоть  Кое-Как.  -  И
довести  поможем.  А  то  -  как  людей  грабить,  так  артист,  а   как
"здравствуй, милая моя", - так и растерялся.
   Карманник скосил  глаза,  ожидая  сигнала,  но  Артур  несколько  раз
успокаивающе незаметно сумбурной азбукой Морзе прожал ему локоть.
   Ничего не понимая, Кое-Как молча поплелся дальше. Гоша, чувствовавший
себя полным дебилом, жизнерадостно улыбался всем подряд.
   До дежурной части  добрались  без  приключений.  Переступая  знакомый
порог, Кое-Как поднял голову и процедил в пространство:
   - Терпила хуже мента...
   Потерпевшая, на которую вроде бы  уже  перестали  обращать  внимание,
вздрогнула и нервно сжалась. Услышанную фразу она поняла не до конца, но
ей стало неприятно и тревожно - пахнуло вдруг чуждой и  недоброй  верой,
совсем незнакомым ей злым миром.
   -  О!  Привели  касатика!  -  привычным  приветствием,  без   особого
злорадства встретил всю компанию дежурный.
   Жаринов вместо ответа попросил его вызвать  следователя.  В  коридоре
отдела уголовного розыска группа развалилась - Андреев, отечески обнимая
потерпевшую, повлек ее в  отдельный  кабинет  для  написания  заявления.
Жаринов завел понятых  Артура  и  Гошу  и  напряженного  от  непонимания
ситуации Кое-Как в свои хоромы.
   Когда  все  расположились,  Жаринов,  насвистывая  веселый  мотивчик,
шлепнул кошелек, который забрал у Андреева, на стол и начал, практически
не думая, составлять акт изъятия. Гоша назвался Михаилом Ивановым, Артур
- Валерием Карповым.
   - Ну что? - Жаринов поднял голову от листа и  переспросил  на  всякий
случай:
   - "Гражданин Перевозников пояснил,  что  кошелек  сотрудники  милиции
подбросили ему при задержании, от подписи отказался"?
   Кое-Как важно кивнул. Когда "понятые"  расписались  в  акте,  Жаринов
разулыбался, потер руки и поинтересовался у карманника:
   - Все правильно? Чего притих-то?
   - Контора... Руль дадут, а два запишут, - пожал плечами Кое-Как.
   - Полностью разделяю, - ханжески закивал  головой  Жаринов,  поднялся
из-за  стола  и  приглашающе  повел  рукой.  -  Маэстро,   пожалуйте   в
пер-дельник-с!
   Выводя Кое-Как в коридор, опер обернулся к "понятым":
   - Ребята, подождете немного? Я - быстро.
   - О чем речь! - великодушно  согласился  Артур.  Гоша  изо  всех  сил
сдерживался, чтобы не заржать.
   Ведя задержанного по коридору, Женя Жаринов по-доброму подколол его:
   - Ну что? Запахло кедровой делянкой?
   - Да уж зашлете, - процедил жулик. - ...Где летом холодно в пальто.
   - Обиделся! - хмыкнул Женя. - Так не я лес сажал.
   - А я пилятъ его не собираюсь! - гордо вскинул подбородок  Кое-Как  -
словно князь, ведомый на расстрел большевиками.
   Через  короткую  паузу  из  Жариновского  кабинета  осторожно   вышли
"понятые". Артур уносил на груди кошелек, Гоша - акт изъятия...
   Отведя Кое-Как в "аквариум", Жаринов в самом добром расположении духа
вернулся. Кабинет был пуст.
   - Ага, - сказал Женя и, перестав насвистывать, заглянул в  кабинет  к
Андрееву. Тот что-то горячо говорил потерпевшей.
   Компанию  дополнял  их  третий  напарник   -   Арцыбашев,   вольготно
разлегшийся на убитом диване (предварительно он, правда, испросил у дамы
разрешение. Некоторое время Арцыбашев даже стеснялся закидывать  ноги  в
ботинках на спинку, но быстро  освоился.)  -  А...  куда  понятых  дели?
Арцыбашев открыл правый глаз:
   - Так дежурный следак вроде приехал...
   Женя кивнул и тихонько прикрыл дверь. Постояв в  коридоре  и  потерев
виски ладонями, он начал дергать дверные ручки всех кабинетов подряд. На
последней двери Жаринов психанул и в свою комнату влетел уже  злой,  как
черт. С досады Женя подсек рукой бумаги на столе - привыкшие, они устало
слетели на пол. Жаринов сел на стол  и  закурил.  Тут  же  встал,  начал
собирать листы. В кабинет постучали. С  последней  дикой  надеждой  Женя
метнулся к двери: на пороге стоял опер из  квартирного  отдела.  Надежда
выпала из рук вместе с бумагами, разлетевшимися теперь уже по коридору.
   Квартирный опер, с ходу прочувствовав  настроение,  стал  помогать  -
больше комкая, чем собирая листы:
   - Что? Опять не слава Богу?
   Женя сглотнул с усилием ком в горле:
   - Через мою проходную только что вынесли семиметровую трубу...
   Опер, не удивляясь (в УРе вообще редко удивляются), посоветовал:
   - Тогда - гони за вазелином.
   Пару бумаг им  помог  поднять  с  пола  какой-то  незнакомый  дядька,
видимо, кем-то вызванный в ОУР. Жаринов, забирая у  него  листы,  строго
сощурился:
   - Так... Сов.секретно... Ознакомился?!
   - Так ведь... Я же - случайно... - сконфузился посетитель.
   - Слу-уча-айно... Случайно срок с пола поднимают! Это же...
   Это же - "перед прочтением -  съесть".  Эх  ты,  бедолага...  Загубил
жисть.
   Посетитель дико глянул на оперов  и  метнулся  куда-то  по  коридору.
Жаринову  немного  полегчало.  Выждав  еще  на   всякий   случай   минут
пятнадцать, Женя зашел в кабинет напарников. Андреев  и  Арцыбашев  пили
пиво. Потерпевшей тоже предлагали,  но  она  деликатно  отказывалась,  с
натянутой  улыбкой  слушая  бред  о  безопасности   личного   имущества,
излагаемый Арцыбашевым. Женщина пыталась выбрать момент, чтобы  сказать:
"Извините, я могу идти?"
   - но все никак не могла решиться. "Выручил" ее Жаринов:
   - Вера Андреевна! Вы будете смеяться, но понятые сбежали - с вашим же
кошельком.
   Андреев поперхнулся пивом, Арцыбашев загоготал, но тут же заткнулся.
   - Как же так случилось? - спросила потерпевшая, скорее  желая  как-то
заполнить нехорошую паузу, чем услышать ответ.
   -  Ну,  так...  Магнитная  буря  -  каромультук  называется.   Можете
жаловаться.
   Вера Андреевна встала  и  неуверенно  пошла  к  двери.  Ее  никто  не
останавливал.
   - Я не собираюсь... Я все видела... Зачем вы так? Я - пойду?
   - До свидания. В голову не берите, Вера Андреевна, бывает...
   Андреев поскреб в затылке и крякнул:
   - Так, всем постам - отбой... Жень, веди сюда Кое-Как - поворкуем...
   ...До карманника случившееся дошло не сразу, но когда все-таки дошло,
то  он  гордо  парировал  обращенный  к  нему  длинный  текст   Жаринова
одной-единственной, но емкой фразой:
   - Делов не знаю.
   После чего замкнулся с видом  оскорбленной  добродетели.  Крыть  было
нечем, и Жаринов пошел провожать Кое-Как на улицу - волю.
   Вдохнув свежий воздух свободы, жулик посмотрел на хмурое лицо опера и
с суровым пониманием, что "наши козыри", произнес:
   - Евген! Я - мазурик отошедший... Может, хватит  мучить  друг  друга?
Вот, как солдат... - тут Кое-Как хрюкнул, - ...солдата  прошу!  Мы  ж  с
тобой - с одного года