ускают к ним, и он говорит: пошли, там кормить будут! И  ведет  их  под
нож.
   - Ночи не спишь, думаешь? - спросил Берия.
   - Я тут давнее многих, - сказал доктор. - Я за облаками потолок видел.
   - Не говори глупостей. Если надо, я другого козла найду.
   - Я рад.
   Доктор встал,  он  держал  руки  перед  собой,  сплетя  пальцы.  Жалкий
человечишка. Но вызывает жалость. Куда денешься  от  собственного  доброго
сердца?
   - Вакцина готова?
   - Мне нужны помощники, я не закончил испытаний. Найдите хотя бы  одного
медика, профессионала.
   - Все тебе будет. Отправляйся в институт и жди. Не уходи,  не  спи,  не
гуляй. В любой момент - через час, через сто часов - я буду у тебя.
   - Что час, что сто часов, - сказал доктор. - Кстати, я написал стихи.
   - Читай!

   Что час, что сто часов.
   Когда умчалось время,
   Оставив пустоту и тяжесть в голове...

   - Резинка от трусов! - перебил доктора Берия и засмеялся.
   - Я вас не понял, - удивился доктор.
   - Я тоже стихи писал. Когда мальчиком был. Бедным мальчиком. Сто  часов
- резинка от трусов. Иди.
   Доктор не уходил. Он ждал главного ответа.
   - Тебе что-то непонятно? - спросил Берия.
   - Я могу, боюсь, подвести вас, Лаврентий Павлович. И погубить невинного
человека.
   - Погубим - другого пошлем. Важен не человек, важно дело.
   - А в чем оно заключается?
   - Это государственная тайна.
   - А что эти люди будут делать там, наверху?
   - Выполнять мое задание, - ответил Берия. - Что еще  они  могут  делать
там, наверху?
   - Но я надеюсь, что это не преступно?
   Берия рассмеялся.
   - Преступление - это только точка зрения на поступок, -  сказал  он.  -
Для тебя  преступление,  для  меня  -  геройский  подвиг  во  благо  нашей
многонациональной родины. Теперь иди.
   Доктор пожал плечами. Он ничего  не  добился,  хотя  был  убежден,  что
становится соучастником преступления. С этой мыслью он покинул кабинет.
   Берия не спешил. Он подошел к окну. По асфальтовой, в трещинах,  прямой
дорожке, шел к воротам маленький сгорбленный человек в  белом  халате.  Он
шел в туман.
   И вокруг была пустота и безнадежность.
   - Ничего, - сказал Берия. - Ничего особенного. Мы с этим справимся.
   Доктор остановился, оглянулся, видно, сообразил, что ему некуда идти, и
повернул к Смольному.
   Берия крикнул:
   - Василий, веди сюда Крошку.
   Василий услышал. В такой мертвой тишине трудно не услышать.
   И побежал по коридору. Трусцой, медленнее шага.
   Тут же заглянул сержант, принес папку с делом генерала Мидзогути Кодзи.
   Берия раскрыл папку, начал читать.
   Он многое знал. Сейчас искал организацию. Подполье. Опасность. Связь  с
той самой девицей, которую взяли на берегу. А он так  и  не  выяснил,  кто
помог ей убежать. Наверное, ее хахаль. А может, у них есть боевики?
   Вошла Крошка.
   Создание чуть  больше  лилипутки,  но  лицом  -  хорошенькая  маленькая
женщина. У нее была  какая-то  таинственная  любовная  история,  то  ли  с
большим мужчиной, то ли с настоящим лилипутом меньше ее самой.
   Она попала сюда не так давно, в ней сохранилась  сила,  может,  потому,
что для поддержания ее маленького организма не нужно было большой энергии.
   Берия увидел ее на улице, приказал привести к  себе.  Он  вдруг  ощутил
желание и думал, что, овладев Крошкой, снова станет  мужчиной.  Оказалось,
что желание не было подкреплено силой. Крошке все равно было  лестно.  Она
любила мужчин и такого серьезного, в очках и шляпе, которую он не  снимает
даже в постели, полюбила страстно.
   Не то чтобы Лаврентий Павлович доверял ей, но она была ему ближе  всех,
они даже порой лежали в постели часами, и им было приятно.
   Настоящее имя Крошки было Зинаида. Зинаида Дурних.  Она  говорила,  что
это немецкая фамилия, а Берия понимал, что хохлацкая.
   - Садись в углу, - приказал он, - и читай.  Ты  должна  знать  все  про
этого японского генерала и его свору. Пойдешь к нему, вотрешься в доверие.
Немедленно.


   Генерал рассказал Егору, что его письмо отправлено  наверх  и,  видимо,
дошло до адресата в тот день, когда пошел дождь.
   Это было немыслимо.
   Некоторые прожили по двести лет и не подозревали, что дождь может  сюда
пробиться.  И  хоть  все  понимали,  что  небо  здесь  настоящее  -   ведь
поднимались же вверх  воздушные  шары  и  уходили  на  высоте  во  мглу  и
непроницаемые облака, но до потолка не добрался еще никто,  что  означает,
что потолка, конечно же, нет - там,  наверху,  небо.  Условное  небо,  как
условна жизнь.
   А когда легкий дождик пронесся по городу,  подгоняемый  легким  ветром,
тревога охватила всех жителей Ленинграда.
   Человек свыкается, смиряется с постоянной бедой, рабством, болезнью, но
любое неожиданное смещение событий и появление новых бед  пугает,  как  бы
плохо ни жилось. Казалось бы, галерный раб может мечтать  лишь  о  смерти,
но, когда  поднимается  буря,  в  днище  галеры  обнаруживается  течь,  он
пугается больше, чем капитан. Может, и потому, что он прикован к скамье  и
лишен возможности прыгнуть за борт.
   Дождь испугал всех жителей Чистилища.
   Лаврентия Павловича  дождь  взбесил,  потому  что  перемены  в  климате
означали для него новую ступень в слиянии со старым миром, который  желает
и может уничтожить своих слабых нижних братьев.
   Он бы еще тянул время, потому что был занят  другими  планами  и  хотел
действовать наверняка, безошибочно. Но тут сам поехал к  Чаянову,  который
проводил время в Музее этнографии, - ему  приятен  был  академический  дух
залов кунсткамеры, хоть и разрушенной катаклизмом,  в  библиотеке  которой
Чаянов собственными руками навел порядок.
   Дверь в кабинет к Чаянову была заперта.
   Чаянов боялся покушения. Точнее, боялся Лаврентия Павловича.
   Но Берия не намеревался убивать. Дождик испугал его настолько,  что  он
чувствовал нужду в союзниках. Дождик - свидетельство тому,  что  перемычка
рассасывается и не сегодня-завтра исчезнет  вовсе,  погубив  всех  жильцов
Чистилища. Надо спешить. Разборки  и  расправы  с  неверными  и  коварными
коллегами можно отложить. Глупо оставаться одному перед лицом угрозы.
   Лаврентий постучал.
   В двери был стеклянный глазок. Его притащили из какого-то нового дома.
   Берия отступил назад, давая себя рассмотреть.
   - Это вы, Лаврентий Павлович? - спросил из-за двери Верховный вождь.  -
Что вам надо?
   - Беседы, - ответил Берия.
   Берия оглянулся. За его спиной был зал библиотеки. И никого больше.
   - Не валяйте дурака, -  сказал  он.  -  Если  мы  будем  бояться  своих
союзников, с нами легко расправятся.
   Чаянов все еще колебался.
   - Александр Васильевич, - сказал Берия. - Если  понадобится,  я  всегда
найду возможность с вами разделаться. Но это не входит в мои интересы.
   Чаянов открыл дверь.
   Ему было неловко за подозрения. Он сказал:
   - Извините,  но  я  отвлекся.  Занимаюсь  изящной  словесностью.  Перо,
простите, стремится к бумаге. Я отпустил охрану - на что мне она?
   У Чаянова не было настоящей охраны. Берия предлагал ему своих людей, но
Верховный сказал, что  на  Него  никто  не  покусится.  Теперь,  наверное,
раскаивается.  Или   радуется   тому,   что   не   доверился   собственной
Госбезопасности.
   Лаврентий Павлович вошел в кабинет Верховного вождя Чистилища.
   Чаянов был  одет  тщательно,  в  костюм,  потертый,  но  выглаженный  -
наверное, держит под матрасом, подумал Берия. Галстук, светлая  сорочка  -
типичный средний чиновник нашего времени.
   Только лицо не чиновничье, но и не научное. Этакий... радиолюбитель.
   - Дождь, - сказал Берия.
   Не снимая шляпы, он прошел к узкому высокому окну.
   Дождь прекратился, но  мостовая  была  мокрой.  Велосипедисты  раскрыли
зонты. Откуда у них зонты? Ведь раньше дождей не было.
   Чаянов тоже подошел к окну.
   - А я не заметил, - сказал он. - Этого быть не может.
   - Но случилось, Александр Васильевич.
   Пока Чаянова не избрали Верховным, Берия избегал обращаться к  нему  по
имени-отчеству. А теперь подчеркивал такое обращение.
   - Вы считаете, что это связано... с общей тенденцией?
   - Есть другой вариант? - спросил Берия. - Люди живут здесь по сто  лет,
по двести лет - никто никогда ни капли с неба не видел.
   - М-да, - согласился Чаянов. - В такой ситуации надо отложить в сторону
обиды и заговоры. Вы знаете, что кто-то убивает люден? Они исчезают.
   - Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Я - единственный, кто
старается с этим бороться.
   - А есть мнение, что за убийствами стоит ваша служба, - сказал  Чаянов.
Не вовремя сказал. И не дождавшись ответа,  переменил  тему  разговора:  -
Дождь был холодный? - спросил он.
   Берия снял очки и без нужды протирал их. Он не ответил.
   - Все ложится в логическую цепочку, - сказал Чаянов. - К сожалению, все
это - явления одного порядка.
   По набережной шел человек. В длинном пальто. Незнакомый.
   Берия подумал, что он так еще и не выяснил, кто  та  девушка,  кто  тот
мужчина? Он  опасался  отправлять  экспедицию  наверх,  если  возле  сидят
шпионы. Агенты неизвестного врага. Враг должен быть известен. Неизвестного
очень трудно уничтожить.
   Человек поравнялся с велосипедистами, что стояли перед входом в  музей.
Что-то сказал им, велосипедисты отвечали.
   - Глупо, - сказал Берия, - подозревать меня в желании  убивать  местных
жителей. Потому что мне нужен мир, населенный людьми. Чем их  больше,  тем
лучше. Неужели вы этого не понимаете?
   - Понимаю, - сказал Чаянов. - Расскажите мне,  как  идет  подготовка  к
экспедиции.
   - Что бы вы хотели узнать?
   - Когда, сколько людей, где расположена цель вашего похода? И  наконец,
главное, о чем вы так упрямо не хотите рассказать нам, Лаврентий Павлович.
Как вы сделаете, чтобы эти люди остались живы и выполнили задание?
   - Наоборот, - улыбнулся Берия, поворачиваясь спиной к окну. Его  силуэт
казался  Чаянову  страшной  карикатурой  на  человека,  бочкой  с  большой
затычкой. - Они должны знать, что, оставшись там,  наверху,  предав  меня,
они обязательно погибнут. У них должно быть одно желание -  вернуться  как
можно скорее.
   - Сколько же они там пробудут?
   - Не больше трех дней. И это  правда.  Я  нашел  врача,  который  имеет
вакцину.
   - Вы не врете?
   - Я не буду делиться с вами секретом. Не хочу, чтобы все  стали  бегать
наверх на экскурсии. Но когда там, наверху,  не  останется  живых,  я  сам
организую вам экскурсии.
   - Они вам поверят?
   Это означало, что Чаянов поверил не до конца.
   Лариса Рейснер  вбежала  в  комнату.  Черные,  ничуть  не  потускневшие
коротко остриженные кудри туго закрутились.
   - Дверь была открыта, извините, - сказала она. -  Вы  знаете,  что  шел
дождь?
   - Я промок, - сказал Берия. - Дождь мог быть радиоактивным.
   - Но дело не в этом, - сказала Лариса.
   Она замолчала, переводя дыхание - в этом мире нельзя долго бегать.
   - Что еще случилось?  -  спросил  Берия  капризно.  Любое  чрезвычайное
происшествие касалось его, а он не выносил  неизвестности.  Он  не  любил,
если узнавал о чем-то не самым первым.
   - Там человек, чужой.
   - Ну и что? Даже я не всех знаю, - сказал Берия.
   - Вы не поняли, Лаврентий Павлович, это совершенно новый здесь человек.
Он одет по-новому, это военный.
   - И что же? - спросил Чаянов. - Я не понимаю.
   - Он только что пришел... его увидели. И он начал стрелять.
   - Что ты говоришь! - Берия направился к  двери.  Именно  не  пошел,  не
побежал, а направился, как положено выдающимся людям.
   Он спешил навести порядок.
   - Он не понимает! Он не понимает, что этот человек вышел  из  отверстия
где-то рядом, совсем рядом...
   Берия понимал куда больше, чем эти интеллигенты. Он знал,  что  сегодня
не Новый год. И нигде нет Нового года,  даже  в  чертовом  Китае,  даже  у
мусульман. Август месяц. Конец августа, скоро дети в школу пойдут.
   Это означает, что нарушилось самое главное правило двух миров:  переход
возможен только в "Юрьев день". У Берии была неплохая  память,  он  помнил
еще с детства поговорку: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день". Эта  поговорка
знаменует собой отмену известного издавна правила отпускать  крепостных  к
другому барину. Хотя за день многим не перебежать.
   Но если пошел дождь и кто-то провалился к ним в конце августа, то  дела
наши плохи. И раздумывать и планировать дальше нет смысла.
   Все. Сегодня же. Завтра. Я не могу больше ждать...
   Берия сбежал по лестнице вниз.  Велосипедисты  стояли  тесной  группой,
прислушивались.
   Сзади послышались быстрые шаги. Лариса и Верховный спешили за ним.
   Берия слушал.
   Были слышны выстрелы.
   Их здесь странно слышать. Природа оставила этот мир без  огнестрельного
оружия.
   - Изготовиться! - приказал сержант.
   По команде велосипедисты открыли багажники велосипедов  и  вытащили  из
них короткие черные арбалеты - самое мощное и редкое оружие,  их  положено
иметь только полиции.
   - Зачем он стреляет? - спросил Чаянов.
   - Он стреляет в людей, - сказала Лариса. - Он бежит там, за Биржей.
   Впереди пошли три велосипедиста и сержант - один  велосипедист  остался
сторожить машину консула безопасности.
   Открылся простор площади перед Биржей, прямо -  ростральные  колонны  и
направо мост к центру города.
   Солдат стоял на ступеньках Биржи, оттуда ему было лучше видно вокруг.
   На ступеньках неподвижно лежал человек.
   Солдат нервно озирался.
   Сержант скомандовал веселым голосом -  давно  ему  не  приходилось  так
командовать:
   - Рассредоточиться! Номера первый - второй  заходь  справа,  третий  за
мной перебежками!
   От звука этого голоса  Берия  взбодрился.  Началась  славная  охота  на
человека!
   Велосипедисты двумя парами побежали к ступеням Биржи, так, чтобы  зайти
к солдату с флангов.
   В центре остались Берия и Чаянов с Ларисой, но они не  спешили  вперед.
Они предпочитали быть наблюдателями.
   Солдат  не  стрелял,  ждал,  пока  враги  подойдут  поближе.  А  может,
раздумывал, куда бежать.
   - Может, спросить его, чего он хочет? - спросила Лариса.
   - Сначала его  надо  уничтожить,  -  сказал  Берия.  -  А  потом  будем
разговаривать.
   Но Лариса, как всегда, тут же сделала наоборот.  Она  взяла  за  обычай
делать все поперек Лаврентию Павловичу. Настолько очевидно, что Берия даже
подумал, не влюблена ли она в него. Так бывает  с  женщинами,  которые  не
смогли побороть свою любовь и не смеют  в  ней  признаться.  Об  этом  ему
рассказала  когда-то  чудесная  птичка,  весь   организм   вздрагивает   и
напрягается, когда вспоминаешь о ней.
   Лариса быстро пошла вперед, она поднялась на несколько ступеней, солдат
отступил чуть выше и смотрел теперь на нее.
   - Эй! - крикнула Лариса. - Мы не желаем вам зла. Откуда вы, зачем к нам
прибыли?
   Солдат смотрел на нее. Слушал.
   - Вы убили людей?
   - Нет, - вдруг ответил солдат. - Я из части ушел, сил нет, как  сержант
Митяев меня бил, неуставные отношения, понимаешь, вот я и ушел  из  части.
Что будет?
   - Ничего не будет, - сказала Лариса.
   - А я у вас одного  убил,  -  сказал  солдат,  показывая  автоматом  на
человека, лежавшего у его ног. - Я не хотел, я думал, что он за мной.
   - Ничего, мы разберемся, - сказала Лариса и пошла к нему. -  Отдай  мне
оружие. Хватит убивать, правда? У тебя же мать есть. А невеста есть?
   Солдат не знал, что ответить. При чем тут невеста, когда ты  стоишь  на
верхней ступеньке гигантской лестницы, весь открытый,  и  не  знаешь,  кто
тебя убьет.
   И тут ближайший к нему из велосипедистов поднял арбалет и ловко, быстро
выпустил стрелу. Стрела летела прямо и чуть жужжала.
   Она вонзилась солдату в плечо так, что чуть не опрокинула его.
   Солдат завертелся на месте, схватился за  плечо,  между  пальцами  била
кровь, он рванул стрелу, стрела выпала на камни. Солдат  прижал  к  животу
приклад и дал длинную очередь.
   Некоторые пули попали в  велосипедистов,  один  упал,  другой  согнулся
вперед, прижимая живот. Упала Лариса: ей досталось хуже других -  в  лицо.
Солдат побежал вдоль фасада Биржи.
   Велосипедисты, те двое, что остались на ногах,  пустили  вслед  ему  по
стреле. Одна из них угодила солдату в  лопатку  и  торчала  из  камуфляжа,
дергаясь от каждого его шага.
   - Ах, суки! - кричал солдат. И тут было так тихо, что издали его  слова
долетели до Берии.
   - Это неприлично, - сказал  Чаянов.  -  Не  было  никакого  смысла  его
убивать. Прекратите эту погоню, Лаврентий Павлович.
   - Во-первых, это мое дело, - сказал Берия. - Мое дело.  Во-вторых,  мне
не остановить людей, они полны справедливого гнева.
   - Ах, не говорите красиво! - рассердился Чаянов и побежал по ступенькам
наверх, туда, где лежала Лариса Рейснер.
   Он присел над ней, повернул к себе ее лицо. Лицо было размозжено пулей,
и Чаянов понял, что даже если Лариса выживет, она уже  никогда  не  станет
такой же красивой, как прежде.
   Красота не восстанавливается.
   Чаянов не видел, как Берия и два велосипедиста гнались за солдатом.
   У солдата не оказалось больше магазинов, автомат  заело  -  он  выкинул
автомат.
   В спину ему угодила еще одна стрела.
   Он бежал к воде, к парапету,  почему-то  решив,  что  там  ему  удастся
спастись.
   У парапета остановился, поднял кулак, стал грозить, материться.
   Берия видел, какой он молоденький, лет восемнадцать.
   А что значит - неуставные отношения? С  таким  термином  Берия  еще  не
сталкивался, надо будет обязательно поговорить с недавно прибывшими.
   Велосипедисты подбежали совсем близко, подняли перезаряженные арбалеты.
   Солдат понял, что пощады не  будет,  он  перевалился  через  парапет  и
сгинул.
   На граните и асфальте было много алой крови, такой у местных не бывает.
Живой крови.
   Потом они все подбежали к парапету.
   Здесь воды Невы медленно ударялись о гранит и выворачивали под  мост  и
вниз, к Академии художеств.
   Вода была красной, в ней угадывался силуэт солдата.
   Его уносило водой.
   Потом вода взмутилась, показалась голова  солдата,  он  хватал  воздух.
Сержант был готов к этому. Он сразу выпустил стрелу, точно в горло. Солдат
стал тянуть к горлу руки, но не дотянул и ушел вглубь.
   - Собаке, - сказал Лаврентий Павлович чужие слова, - собачья смерть.
   Он посмотрел на сержанта. Тот ответил:
   - Так точно, товарищ маршал Советского Союза.
   - Пойдите помогите товарищам, - сказал  Берия,  -  положите  их  в  мою
машину, только не  запачкайте  сидений.  И  быстро  везите  в  Смольный  к
доктору.
   Сам же Берия пошел к Чаянову. Тот  все  еще  сидел,  держа  на  коленях
голову Ларисы.
   Берия покачал головой. Рана была страшная.
   - Наверное, лишится глаза, - сказал Берия.
   - Она так дорожила своей красотой.
   - Да, эстетика, - сказал Берия.
   Внизу зашумела машина. Она остановилась, шофер  побежал  наверх  помочь
товарищам затащить в машину раненых. Один пошел сам, второго поддерживали,
и он кое-как передвигал ноги. "Ну и славно, - подумал Берия. - У  нас  так
трудно найти хороших людей. А я этих чуть не потерял".
   - Ее надо к доктору, - сказал Чаянов.
   - Сейчас отвезут моих сотрудников, - сказал Берия, - и машина вернется.
Тогда мы и ее отвезем.
   - Поменяйте порядок действия, - сказал Чаянов. - Первая  очередность  -
Лариса. Она - консул республики.
   - Она любовница консула Клюкина, - сказал Берия. - И то липовая.
   - Она близкий мне человек.
   - Мы поехали, Лаврентий Павлович! - крикнул сержант.
   - Сдайте их доктору и сразу возвращайтесь за мной, - сказал Берия. -  Я
буду ждать на мосту.
   Машина, в которой сидели двое  раненых,  взялась  с  места.  Сержант  и
второй велосипедист крутили педали.
   Берия смотрел вслед.
   - Ты сволочь, - сказал Чаянов.
   - Знаю, - сказал Берия. - Но это вопрос точки  зрения,  понимаешь?  Для
тебя сволочь, а для моих сотрудников - добрый бог.
   - Тише, - предупредил Чаянов, - она приходит в себя.
   - Смотри-ка. - Берия заглянул через плечо Чаянова.
   Внима