ожить швы.
   - Что? - не понял я.
   - Условное обозначение. Но некоторым людям мы наложили пустое место  на
воспоминание о Нижнем мире, мире без времени. Они вроде  бы  и  помнят,  а
желания поделиться с человечеством не высказывают. И вообще я тебе  должен
сказать...  нам  этот  мир  без  времени  помог  решить  несколько   таких
интересных физических проблем... Ого-го!
   - Какого черта вы меня позвали?
   - Ваша лаборатория для меня как  родная  деревня.  Понимаешь,  когда  я
провожу совещание, то понимаю дай бог каждое пятое слово.  Там  все  умнее
меня. А для вас я - кум королю. Эйнштейн.
   - Не зазнавайтесь, -  сказал  я.  -  Передо  мной  вы,  может  быть,  и
Эйнштейн.
   - Неужели ты думаешь, я посмею кинуть камень в Калерию Петровну?
   Вот у него и прорезалось чувство юмора. В минимальной форме.
   - Этот мир, - сказал он после паузы, за время которой достал сигареты и
закурил, - этот мир - лишь часть тех диких тайн и опасностей, которые  нас
окружают. Ма-а-аленькая часть. Ты просто не представляешь ситуации.
   - Маленькая часть? Дай пример более важной проблемы.
   - Знаешь, как-то Менухина, это был  такой  скрипач,  спросили,  что  он
думает о  советском  скрипаче,  лауреате  Сталинской  премии  Ойстрахе.  И
Менухин сказал, что Ойстрах - второй скрипач  в  мире.  А  кто  первый?  -
спросили Менухина советские люди. - А первых много, - ответил  этот  агент
сионизма.
   Дядя Миша замолчал. Этот номер у него был отработан. Я в этом  убежден.
Но ухмылка была наполеоновская.
   Я не выспался и потому задремал. И если дядя Миша хотел меня испытать -
сплю или нет, он разочаровался. И меня к себе в тайные агенты  на  высокую
зарплату не возьмет. И правильно сделает. Я сначала разлюбил,  а  потом  и
возненавидел передачу "Что?  Где?  Когда?",  которую  когда-то  держал  за
лучший телеспектакль. Вместо  соревнования  интеллектов  и  чувства  юмора
возникло соперничество денежных мешков и  мешочков.  Глазки  горят,  ручки
дрожат - какая тут команда! А мы детдомовские, нас не  купишь!  И  чего  я
сижу в этом институте? А потому что мне интересно в нем  работать  и  жить
его жизнью, потому что там рядом со мной работают люди, которых  я  считаю
своей семьей - и я не идеал, и Тамара не идеал, - но лучше других  нет,  и
перекупить меня нельзя. Вы можете платить мне миллион долларов  ежемесячно
при условии, что я буду  любить,  как  своих  родных,  товарищей  Иванова,
Петрова и Рабиновича? А я их не полюблю. У меня гадкий характер.
   Говорят,  что  каждого  человека  можно  купить,  была  бы   предложена
настоящая цена. Нет, господа, встречаются исключения. Ваш  покорный  слуга
доволен своей зарплатой...
   Я  проснулся,  когда  самолет  снижался,  и  дядя   Миша   с   чувством
превосходства начальника, который никогда не спит, сказал:
   - А ты, оказывается, храпишь?
   - У нас дома только так и отличают благородного маркиза от золотаря.
   Дядя Миша рассмеялся и пристегнул ремень. Он был из тех людей,  которые
всегда выполняют инструкции.
   Мы сели на военном аэродроме. Близко к посадочной полосе подступал лес.
Сколько мы летели? Часа  три?  Два  с  половиной?  Мы  на  Урале?  Гор  не
видать...
   Погода была похуже, чем в Москве, холоднее, ветреней.
   И ветер был лесной, зябкий.
   - Я думал, что вы с собой  возьмете  команду,  -  сказал  я,  когда  мы
спустились на бетон.
   - Куртку захватил? - спросил дядя Миша.
   Я расстегнул сумку и достал куртку. Тогда  дядя  Миша  ответил  на  мой
вопрос:
   - Даже среди самых близких ко мне сотрудников никто не  знает  всего...
того, что известно тебе.  И  зачем  расширять  круг?  Мои  люди  проверили
окрестности всех Максимовок, все прочесали,  залезли  в  документы.  Нашли
одну Максимовку, возле которой была база. Закрыта в связи с конверсией два
года назад. Но была. Те, кто искал и проверял, не знали, зачем это  нужно.
Полковник Овсепян представляет соответствующее управление  Минобороны.  Но
он не знает, что мы ищем, а ты не знаешь, где он служит. Так лучше.
   - А вы знаете, что мы ищем?
   - В том-то и проблема, - сказал дядя Миша.
   По трапу спустился полковник Овсепян. Он был в плаще и фуражке.
   От небольших строений рядом  с  вышкой  диспетчера  к  нам  катили  две
машины.
   Первая, к моему удивлению, оказалась малиновым "мерседесом",  не  самым
новым, но добротным и недешевым. Вторая была обычным "уазиком".
   "Мерседес" лихо развернулся и тормознул. Из него вылезли два офицера  -
полковник и майор. Полковник  был  помоложе,  поухватистей,  и  недостаток
роста компенсировал фуражкой с такой  высокой  тульей,  которой  могли  бы
позавидовать  преображенцы  при  Бородине.  Майор  был   вялым,   ленивым,
растолстевшим  без  физической  закалки  провинциальным  штаб-офицером.  И
фуражка у него была обыкновенная.
   Полковник сразу вычислил, кто у нас начальник, и, козырнув, сказал:
   - Шауро, местный мельник.
   Он был слегка и привычно пьян. Такие штуки я чую за полкилометра. Глаза
наглые, самоуверенные от безнаказанности. Я подумал, что при  осторожности
дяди Миши его чина и должности полковнику не  сообщили  -  так,  шишки  из
Москвы из министерства, проверить шахты. Я думаю, что  не  ошибся.  Такие,
как полковники Шауро, не ухмыляются в лицо генералам секретных ведомств.
   Майор стоял на шаг сзади и кивал. Он тоже был пьян.
   Дядя Миша представился, но без чина,  и  уступил  площадку  Овсепяну  -
видно, так было договорено, пока я спал.
   - Мы к вам ненадолго,  -  грустно  сообщил  Овсепян,  брови  еще  более
надломились, и кончик носа пополз  к  верхней  губе.  -  Покажите,  будьте
любезны, состояние шахт, как они... - Тут он замолк. И посмотрел  на  дядю
Мишу.
   Дядя Миша был недоволен. Он рассчитывал на то, что Овсепян будет краток
и строг. Но не получилось.
   - Понял, - сказал полковник Шауро. - Сейчас позавтракаем. Мы вас  ждем.
Сами понимаете - гости из Москвы. Комиссия.
   Он нам сообщил, кто мы, зачем мы и что будем делать.
   Дядя Миша смотрел в небо.
   - Будет дождь, - сообщил он.
   "Ох,   где   же   твоя   предусмотрительность,   где   твой    инстинкт
самосохранения,  полковник  Шауро?  -  подумал  я.  -  Ни  черта   ты   не
почувствовал. Думаешь, если у тебя "мерседес" и покровители в  округе,  то
ты можешь вести себя снисходительно с дядей в штатском,  для  которого  из
Москвы при всем режиме экономии не пожалели самолета?"
   Но постоянное пьянство ослабило хватку. Шауро продолжал:
   - Угостим мы вас в квартире майора Хромого. - Кивок в  сторону  мягкого
майора, на что тот принялся болтать головой, как болванчик. -  Столовая  у
нас не работает  за  отсутствием  персонала  -  у  нас,  считайте,  только
материальный склад и строения. Вот  как  решат  в  Москве,  куда  все  это
девать, уеду, кем ни быть, уеду! Ваше отчество как?
   - Михаил Иванович.
   - Чудесно. А я Матвей Иванович, считайте, что тезки. Супруга майора уже
салатик порезала, лимонадик на столе... - Он не  удержался,  засмеялся.  -
Чай кипит.
   - Мы бы хотели сразу осмотреть базу, - сказал полковник Овсепян.
   - Нет, не пойдет, - твердо сказал полковник Шауро, - кто здесь  хозяин?
Кто здесь мельник? Мы!
   Он сделал шаг к "мерседесу",  откуда  вылез  парень  в  камуфляже  и  с
автоматом на животе. Он открыл заднюю дверцу.
   Я видел,  что  впереди,  кроме  этого  парня,  сидит  шофер  -  тоже  в
камуфляже.
   - Садитесь, места хватит, - сказал Шауро дяде  Мише  и  подтолкнул  его
внутрь. Другой рукой подхватил и ловко подтащил и кинул туда же  Овсепяна,
успев тут же показать мне перстом на "уазик", где со мной оказался и майор
Хромой. Он сразу снял фуражку и стал большим клетчатым платком утирать пот
с лысины.
   - Погода, - сказал он мне, - никуда не  годится.  Все  дожди  и  дожди.
Сегодня первый день без дождя.
   - Далеко ехать? - спросил я.
   - А вы из какого управления? - спросил майор Хромой.
   Мне было видно, что на сиденье рядом с водителем лежит автомат.
   - У вас что, сложная ситуация? - спросил я, показывая на автомат.
   - Везде сложная ситуация, - ответил майор. - Растащили страну, сволочи,
нажираются теперь. А шахтеры на рельсы идут.
   - И вы? - спросил я.
   - А у нас, думаете, когда в последний  раз  жалованье  давали?  Весной,
можете представить?
   У водителя бритый затылок и прижатые уши.
   Майор подумал и добавил:
   - Дерьмократы!
   Тут он увидел, что "мерседес" свернул с бетонки на  "кирпич"  и  пошел,
покачиваясь, по старому асфальту.
   - Ну вот, - сказал он, - разве так договаривались?
   Я догадался, в чем дело: генерал настоял  отложить  завтрак  -  сначала
заглянем на объект. Там, в "мерседесе", полковник Шауро был в меньшинстве,
и ему пришлось уступить.
   - Я думаю, что Михаил Иванович, - сказал я, - хочет поскорее вернуться.
   - А он сам, - спросил майор, - он из ХОЗУ?
   - Почему вы так решили?
   - Слышал, что хотят шахты утилизировать.
   Я не стал отвечать. Чем в большем недоумении будет  оставаться  местное
начальство, тем лучше для дела. Ведь  не  объяснять  ему,  что  на  объект
обратили внимание консулы. Какие консулы? Советские.
   По сторонам дороги шел редкий недокормленный лес, иногда между стволами
блестела вода - болотца или маленькие озера, -  не  очень  привлекательный
пейзаж.
   Майор стал встревожен, даже напуган, от  начальства  добра  не  жди.  А
они-то здесь живут тихо, мирно, "мерседес" привезли,  им  чужие  глаза  не
нужны.
   До меня докатывались волны его страха и неприязни, и я подумал:  вот  в
Москве, в институте, я неделями не чувствую чужих страхов и опасений. Живу
как  все  -  а  здесь  сразу  включился,  видно,  внутри   меня   сработал
выключатель: ты на работе, Гарик, дядя Миша на тебя надеется.
   - А что тут за деревня? - спросил я. - Максимове?
   - Максимовка, - поправил меня майор. - Но до нее километра  три.  -  Он
показал пальцем направо. - Но название объекта Максимовка. А что?
   - Ничего, - сказал я. - В документах было - Максимово.
   - Нет, Максимовка.
   - А вы давно здесь?
   - Шестой год, - сказал Хромой.
   - Семья?
   - Жена, двое детей. - Почему-то он полагал, что  обязан  мне  отвечать,
хотя, наверное, я  вдвое  его  моложе.  Но  из  Москвы,  на  спецсамолете.
Спецрейсом. И хоть видно, что не я - главная шишка, но всегда опасен  тот,
кто имеет доступ к начальственному уху. Часто - опаснее самого начальства.
   "Уазик" выехал на  широкую  просеку.  Она  была  перекрыта  забором  из
колючей проволоки, в которой были ворота.
   "Мерседес" затормозил перед воротами.
   Я увидел спрятанную под вековыми соснами сторожку. Наконец из нее вышел
солдат.
   Он принялся копаться в замке - обычном висячем  замке.  Но  по  крайней
мере здесь есть охрана... И тут же я поймал себя:  у  них  было  время  не
только охрану поставить. Ведь сейчас майор успокоился, ничего  плохого  не
ждет. Они могли год  сюда  не  заглядывать.  А  прислать  солдата  -  дело
минутное.
   Ворота захрустели, заскрипели. Солдат тянул створку  на  себя,  она  не
поддавалась,  охранник  выскочил  из  "мерседеса"  и   принялся   помогать
солдатику. Они догадались поставить часового, но забыли,  что  ворота  два
года не открывались... видно, как ушли отсюда, так и не  пришло  в  голову
заглянуть снова - заняты были своими делишками.
   Оставшись с приятным чувством превосходства над местными  ротозеями,  я
дождался, пока машины проехали по внутренней дорожке и остановились  перед
входом в бункеры, спрятанные подобно  деревенскому  погребу  под  поросшей
травой насыпью.
   Полковник Овсепян, выйдя из машины, достал из "дипломата" схему, и  они
с дядей Мишей расстелили ее на радиаторе.
   Полковник Шауро тоже стал заглядывать на схему и, просунув  руку  между
телами гостей, водил по ней пальцем. После каждой его фразы  дядя  Миша  и
Овсепян поднимали головы и взглядами находили объект, отмеченный на смехе.
   Когда мы с майором подошли, дядя Миша как раз говорил:
   - Вот тут мы и начнем.
   Он  первым  направился  налево,  к  просвету  в  кустарнике.  Он  шагал
по-суворовски размашисто и быстро, остальным приходилось поспевать за ним,
как придворным на картине Лансере, не помню, как она называлась. Там  Петр
Великий шагает по берегу.
   Полковник встал на  колени,  потому  что  замок  на  бункере  не  хотел
поддаваться.
   Дядя Миша отыскал меня взглядом.
   - Все в порядке? - спросил  он  голосом  настоящего  генерала,  который
вспомнил о существовании адъютанта.
   - Так точно, - ответил я.
   Когда-то вход в бункер  был  иным,  посовременнее,  но,  верно,  многое
увезли при демонтаже, так что амбарные  замки  столетней  давности  вполне
соответствовали уровню сохранности базы.
   - Почему нет света? - строго спросил дядя Миша.
   - Мы дали ток, - сказал полковник. - Но, оказывается, лампы перегорели.
   Он сделал жест рукой - показал наверх. Сюда падал свет снаружи, и  было
видно, что перед лифтом некогда была лампа в  матовом  колпаке,  обтянутом
проволокой, чтобы осколки не разлетались. Колпак был  разбит,  лампочки  и
следа нет.
   - Тогда время было такое, - сказал полковник Шауро.
   - Ясно. - Дядя Миша был недоволен.  -  А  почему  не  проверили,  когда
получили шифровку о прибытии?
   - Мы думали, что сначала позавтракаем, - вмешался майор Хромой. - Я дал
распоряжение, но у нас тоже дефицит, приходится в одном месте вывинчивать,
чтобы в другое ввинтить.
   - Альхен и Сашхен, - сказал я.
   Полковник Овсепян улыбнулся углами полных губ.
   - Простите? - Полковник Шауро прожег меня снизу жгучим злобным  взором.
Лишь дядя Миша, который наплевательски относился к юмору и ничего  лишнего
не читал, остался к моему замечанию совершенно равнодушным.
   - Ну что ж, - сказал  дядя  Миша,  -  мы  погуляем  вокруг,  пока  свет
привезут.
   - Нет-нет, - расстроился Шауро. - Сейчас все будет. А вы  тем  временем
позавтракайте. Я же предупреждал!
   Дядю Мишу ничем не стронешь с места.
   - Мы и не уверены, - вдруг сказал майор, - что  наши  лампы  со  склада
подходят. Нам недавно присылали, а это старые отечественные.
   - Пошли, Гарик, - сказал дядя Миша, - а вы, товарищ Овсепян,  отдохните
пока, покурите, вы, кажется, курите?
   - Курю, - по-граждански ответил полковник из Москвы.
   Дядя Миша пошел к леску, я догнал его. Уходил он как статуя  командора,
совершившая свое дело. Упрашивать о снисхождении было бессмысленно.
   Сзади слышались переговоры, они велись с помощью густого мата.
   Когда я догнал дядю Мишу, взревел  мотор  "уазика"  -  он  помчался  за
лампочками.
   - А я думаю, - сказал дядя Миша, поднимая нависающие ветки и держа  их,
пока я не пройду, - что эти лампы, вернее всего, исчезли сегодня ночью.
   - Они не хотят нас пускать?
   - Точно не хотят. И это меня радует. Значит, мы не зря сюда приехали.
   - Может быть, какое-нибудь другое объяснение?
   - Может быть. Но мне куда лучше  покончить  с  этим  сумасшедшим  домом
сегодня, чем существовать и дальше  в  нерешительности,  в  неуверенности.
Наверное, это и есть шизофрения.
   - Что вы имеете в виду?
   -  Когда  у  шизофреника  бывает  просветление,  он  останавливается  и
спрашивает себя: а чего же я вчера так боялся? Что  за  идиотские  видения
меня посещали? Никогда больше в них  не  поверю...  А  на  самом  деле  он
боится, что видения вернутся, и даже знает, что они  вернутся.  Мне  лучше
бы, чтобы  не  было  этого  Нижнего  мира,  этих  озверевших  от  вечности
консулов... мне надоело жить на пороховой бочке!  А  если,  я  думаю,  они
доберутся до забытой атомной бомбы и  рванут  ее?  Потом  я  думаю  -  нет
никакой забытой атомной бомбы, не теряй времени, Михаил. А если я поверю в
то, что ее нет, а она рванет?
   - Это не шизофрения, - сказал я. - Я там был. А я не шизофреник.
   - Ты вообще урод с Марса,  -  буркнул  дядя  Миша.  Он  не  хотел  меня
обидеть. Я в самом деле урод с Марса.
   - Если бы с Марса, - вздохнул я.
   Дядя Миша не улыбнулся.
   - Послушай, Гарик, - сказал он, - я же тебя не зря с собой взял. Ты мне
должен заменить десяток моих сотрудников. Мне не нравится, как себя  ведет
Шауро и этот... второй.
   - Хромой.
   - И "мерседес" не нравится. И этот завтрак, и  лампочки.  Ты  мысли  не
умеешь читать?
   - Вы же знаете, что не умею, и вряд ли кто-нибудь умеет.
   - Все равно читай мысли, - приказал генерал.
   - Слушаюсь.
   - И не смейся, мне не до смеха.
   - И мне они тоже не нравятся, - сказал я.
   - Смотри, чтобы на тебя в темноте что-нибудь не упало. А  то  окажется,
приехали дураки из Москвы, полезли, куда не просили, а на них крыша упала.
   - Не настолько они напуганы, - сказал я. - Если бы была такая ненависть
и такой страх, я бы почуял.
   - Дай-то бог. Ты не голоден?
   - Нет, завтракать с ними не собираюсь. А вы Овсепяна хорошо знаете?
   - Я думаю, что он здесь чужой. Значит, могу  доверять.  Мне  он  нужен,
потому что знает расположение всех объектов.
   - И вы допускаете, что здесь могли забыть бомбу?
   - Это была  ракетная  база.  Здесь  не  могли  забыть  бомбу.  Но,  что
маловероятно,  здесь  могла  очутиться  ядерная  боеголовка.  Некогда,   в
древности, года три назад, они еще стояли на боевом дежурстве. Разумеется,
я в это не верю.
   - Где мы находимся? - спросил я.
   - Если даже я тебе координаты укажу, ты все равно не поймешь.
   - Как знаете.
   Он мне не доверял. Я для него все равно чужой.  Если  для  пользы  дела
меня придется ликвидировать, он сделает это без особых терзаний.
   Мы повернули обратно.
   Вскоре вышли снова на прогалину. Там был только Овсепян,  он  сидел  на
валуне и курил, любуясь колечками дыма.
   Валун, отметил я, значит, мы где-то к северу от Москвы, в зоне ледника.
   "Мерседес" стоял у ворот, через ветровое стекло  мне  было  видно,  как
шофер и охранник о чем-то мирно беседуют.
   Ну скоро они эти чертовы лампочки привезут? И надо было им обоим ехать!
   И  тут  же,  откликаясь  на  мои  возмущенные  мысли,   вдали   зарычал
форсированный движок - возвращался "уазик".
   Через  три  минуты  он  проскочил  ворота,  оттуда  выбежал  полковник,
изображавший  желание  услужить  и   отделаться   от   гостей,   за   ним,
переваливаясь на ходу, - майор Хромой, который нес мешок.
   - Да будет свет! - сказал Овсепян с жестким кавказским  акцентом.  А  я
думал, что он - московский армянин. Это грузины всегда  говорят  с  легким
хотя бы акцентом,  даже  если  всю  жизнь  провели  в  Москве,  грузины  и
англичане. А армяне, как народ диаспорный, говорят чисто, как буряты.
   Мы снова спустились вниз. Шесть человек. Трое нас и они с автоматчиком.
   - Давай, Сашок! -  приказал  полковник  автоматчику.  Видно,  не  хотел
терять своего командирского достоинства.
   Автоматчик встал на цыпочки, ввинтил лампочку. Лампочка не загорелась.
   - Рубильник, - сказал дядя Миша. - У вас рубильник вырублен.
   - Сашок, - приказал полковник.
   Автоматчик прошел в темноту, исчез в ней. Лампочка загорелась.
   - А вы говорили, - укоризненно заметил полковник Шауро.
   - Я не говорил, - произнес дядя Миша, - я спрашивал,  задавал  вопросы.
Лифт работает?
   -  А  как  же!  -  сказал  полковник.  -  Все  в  полном  порядке,   мы
расконсервировали... А про лампочки, извините, забыли.
   Мне было понятно, что лампочки были  вывинчены  только  потому,  что  в
сердце полковника жила наивная надежда: увидит приезжий  чин  перегоревшую
лампочку, выругается и пойдет завтракать - на  чем  инспекция  завершится,
как завершались подобные инспекции раньше.
   В лифте мы спустились в два приема - шесть человек там не  поместились.
Еще одну лампочку пришлось ввинтить на нижней площадке. Но дальше, как  ни
удивительно, все лампочки оказались в патронах,  значит,  бандиты  и  воры
сюда не добрались. Ленивые у вас воры, товарищи!
   Всюду царила пыльная, паутинная, заброшенная  пустота.  И  в  служебных
комнатах, где сохранились предметы мебели и старые компьютеры.
   Полковник ст