Гершеле Острополер.
    Анекдоты

     --------------------------------------
     Классический еврейский юмор.
     Составил и перевел с идиша Хаим Бейдер
     Предисловие Зои Копельман
     c Гешарим, 2000
     OCR Сергей Васильченко
     --------------------------------------

     Анекдоты от Гершеле Острополера.

ПРЕДИСЛОВИЕ

ЕВРЕЙСКИЙ ШУТ ГИРШ ОСТРОПОЛЕР

     Книга анекдотов про Гершеле Острополера переносит  читателя в еврейский
мир  Подолии, края,  где в  эпоху независимости польского  государства  Речи
Посполитой распоряжались поляки, а  позднее, с конца  восемнадцатого века, -
русские  и украинцы. Более того, мы попадаем в гущу хасидской жизни, во двор
великого  цадика ребе Боруха из  Меджибожа, известного также как ребе Борухл
из Тульчина,  городка, где он  возглавлял еврейскую общину пока в  Меджибоже
был  жив  его  знаменитый дед  Бешт  (Исраэль  бен  Элиэзер  Баал  Шем Тов),
основатель хасидизма.
     Как часто  случается  в отношении хасидских цадиков,  разные  источники
предлагают разные версии их жизнеописаний. Известно, что в Меджибоже,  где в
обстановке  еврейского  мистицизма  и  всеобщего   поклонения,  прожил  свои
последние  годы Бешт, основатель хасидизма, у его единственной дочери  Адели
родилось  два сына.  Исследователи называют  даты их рождения: 1748 год  для
ребе Моше Хаима  Эфраима и  1757-й - для ребе Боруха бен Иехиэля, а народное
предание сблизило эти сроки и сделало братьев близнецами. Ребе Эфраим, цадик
в  Судилкове,  около   Шепетовки  на  Волыни,  со  временем  стал  еврейским
книжником, автором труда "Дегель  маханэ Эфроим" ("Знамя колена Эфраимова"),
где  размышлял  над  учением  и  образом  жизни деда, а  также  указывал  на
недостатки его прямых учеников  и  последователей.  Из его книги видно,  как
много значило для  хасидов фигура  цадика вообще: "От мудрецов, сподвижников
деда  моего,  я  унаследовал великую  истину,  что людям,  стоящим  во главе
народа,  дана  власть очищать души израильские, запятнанные тиной  грехов, и
что  от  них  зависит  сущность  покаяния...  Одних  праведник приближает  к
совершенству  своею  молитвою  и  учением,  других  -  будничною  беседою  и
занимательными  рассказами".   Брат   Эфраима,  ребе  Борух  во  истину  был
человеком, "стоящим во главе народа".
     Братья родились примерно за несколько  лет до смерти деда,  их  детство
прошло  среди экзальтированных  и  мечтательных мистиков, наблюдавших воочию
творимые  Бештом чудеса.  Они воспитывались  в уверенности,  что  "озаренный
бесконечным светом их святой  дед мог духовным оком видеть все, что делается
в  мире  от одного  конца  его до  другого". Эта способность к  мистическому
зрению отличала многих великих цадиков, в том числе и ребе Боруха. Но Боруха
еще и  завораживала  внешняя  сторона  жизни:  убежденность  Бешта  в  своей
святости,  поклонение  хасидов,  беспрекословное подчинение  приказу цадика,
шумная,  восторженная,  до  экстаза доходящая  молитва. Позднее,  уже будучи
цадиком  в Тульчине, ребе  Борух  молился  неистово, исступленно -  предание
говорит,  что со  стороны  казалось, будто он  объят пламенем,  а  его голос
потрясал собравшихся до глубины души.
     Любимым  чтением  ребе Боруха  была "Песнь Песней",  которую  еврейская
традиция понимает  и как рассказ о мистической  любви  души человека к Богу.
Говорили, что в ребе  Борухе живет частица души автора "Песни Песней" - царя
Соломона. Говорили также,  что  и частица души  царя Саула  пребывает в ребе
Борухе, и вспоминали об этом,  когда цадика  охватывали приступы меланхолии,
мрачного уныния и сердечного смятения. Поговаривали даже, что эти приступы -
наказание за дерзкое  намерение  ребе Боруха во что бы то  ни стало привести
Машиаха. В самом деле, ребе считал себя величайшим праведником и был  уверен
в   своем  от  Бога  полученном   необычайном   могуществе.  Как-то  раз,  в
празднование нового года деревьев  "Ту-би-шват",  ребе Борух рассказал своим
хасидам виденный  накануне сон, будто за длинным столом восседают в Царствии
Небесном праведники всех  времен,  и  председатель собрания,  раби Шимон бен
Йохай  (которого  хасиды  считают  автором каббалистической  книги "Зохар"),
читает присутствующим нравоучения.  Под впечатлением резких слов раби Шимона
ребе  Борух  убоялся  и  побледнел от  страха. Тогда раби  Шимон  бен  Йохай
поднялся,  подошел  к цадику, который  стоял в дальнем конце стола, дружески
похлопал его по плечу и сказал:  "Борухл-сердце, не тебя подразумеваю я, ибо
ты - совершенный человек!"
     Ребе  Борух быстро сделался одним из влиятельнейших цадиков. Еще будучи
в Тульчине,  он  много  разъезжал по Подолии,  беседовал  с  евреями, творил
чудеса,   помогал  и   оказывал  покровительство,  а   хасиды  платили   ему
восторженной любовью  и одаряли  его  бесчисленными подношениями.  Когда  же
после  смерти  Бешта ребе  Борух  вернулся в  Меджибож, слава  великого деда
воссияла  над ним.  Подобно  мудрецу древности,  редактору Мишны раби Иегуде
ха-Наси, ребе  Борух  из Меджибожа был  сказочно богат. Он в  прямом  смысле
слова  имел "двор", сильно напоминавший дворы польских магнатов, разъезжал в
великолепной карете. Десятки слуг, поваров и  кухарок обслуживали никогда не
прекращавшийся поток паломников, которых ребе принимал в особой зале, сидя в
высоком кресле.  При "дворе" ребе часто задавались пиры, на которых в паузах
между переменами блюд цадик вразумлял и наставлял свою паству.
     И тут  нельзя умолчать об одной весьма  малоприятной черте ребе: он был
донельзя  нетерпим  и гневлив, язвительно  говорил  о других  цадиках,  а  с
основателем "хабада", ребе Шнеуром Залманом из Ляд и цадиком Леви-Ицхоком из
Бердичева всю жизнь  пребывал в конфликте. В идишских записках о ребе Борухе
из  Меджибожа  находим,  что  "однажды  он   говорил   о  своих   знаменитых
современниках и гневался на них чрезвычайно, и утверждал, что они облекаются
в  неподобающие  им  ризы, что  им не к  лицу поучать народ в духе каббалы и
сосредоточенно  молиться",  а  также  что  "однажды  он  сидел  за  столом в
присутствии многих цадиков и стал  поносить  и унижать праведников,  умерших
сто лет до того, и удивились все присутствующие".
     Хасидам  больно было  наблюдать  вспышки гнева "сварливого цадика", как
называли его на  расстоянии, и они истолковали их в  положительном смысле, о
чем свидетельствует такая, например, история:
     "У  ребе  Боруха  из  Меджибожа  был  свой  путь  святого  служения,  и
заключался он в том, что ребе Борух нещадно поносил своих учеников и изливал
ярость на приходивших к нему за советом хасидов.
     Как-то раз сидит  он за столом, по правую руку от  него сидит  его кум,
цадик Авраам Дов из Хмельника, а по левую руку - кум, цадик Йосеф из Ямполя.
Сидят они  и трапезничают, как входит в залу  один богатый еврей. Вдруг ни с
того  ни  с  сего ребе Борух начинает  его  поносить  на  все  лады да еще и
приказывает своим  слугам  вытолкать  еврея  взашей. Слуги,  понятное  дело,
повиновались. Тут заговорил его кум, ребе из Хмельника:
     - А как же быть со словами Гемары: "срамящий ближнего прилюдно"?
     Поглядел на него ребе Борух и говорит:
     - Что  говорит ученый муж? "Срамящий  ближнего прилюдно"? Отчего же  не
закончить  изречение:  "...нет у такого доли в будущем мире"?  Только я  как
увидел, что этому человеку  грозит тяжкое испытание, и узнал,  что, унизив и
осрамив его  перед всеми, я могу отвратить  беду,  мог  ли я не  отдать свой
будущий мир ради благополучия сына Израилева?
     Ребе из Хмельника извинился  и сказал, что ему о  том ничего ведомо  не
было".
     В  этой и других аналогичных историях гневливость и несдержанность ребе
Боруха  не  только получили  оправдание,  как "меньшее  из двух  зол",  но и
предстали как великая жертва цадика.
     Однако история  историей, а  почитателям  ребе трудно  было  переносить
цадика  в гневе и больно  было видеть его в мрачной угрюмости. Тем более что
сам ребе Борух, хотя и заставлял евреев  поститься, был поклонником веселья,
так как  "грусть вредит  человеку даже  в деле заработка". Более  того, ребе
наказывал евреям побольше  бывать на людях, ибо  "иной  сидит по  целым дням
взаперти в своей комнате и постоянно  учится и  не  выходит на улицу,  чтобы
разговаривать  с людьми, -  такой человек называется нечестивым, как сказано
(Мишна Авот,  гл.2):  "Не  будь нечестивцем  про  себя!", т.е.  не  сделайся
нечестивым через  то, что всегда живешь  с  самим  собою". (В этом  поучении
очевидно  негативное  отношение  к  противникам  хасидизма   -  рациональным
талмудистам,  которые во главу угла ставили изучение Талмуда и не признавали
ни   религиозного  экстаза,   ни  чудодейства,  ни   авторитета  цадиков   и
бессмысленного, как они полагали, поклонения толпы.)
     Не удивительно, что воспитываемым в таком духе хасидам  хотелось, чтобы
кто-нибудь развеселил  ребе,  разогнал его  тяжелую печаль. И такой  человек
нашелся. То был острослов и проказник Гирш из Острополя, более известный как
Гершеле Острополер.  О  первой  встрече  Гершеле  с  ребе Борухом  в  народе
рассказывается так:
     "Случилось ребе  быть в особенно подавленном настроении.  Он никого  не
хотел видеть,  заперся  в комнате  и строго-настрого запретил  нарушать  его
уединение.  Мрачный  и раздраженный  вышагивал ребе взад-вперед по  комнате,
когда туда  неожиданно прокрался  Гершеле и принялся  ходить  за ним следом,
высоко поднимая фонарь.
     - Что ты здесь ищешь, человече? - спросил изумленный цадик.
     - Слышал  я,  где-то здесь  ребе повесил свой нос, вот я  и  пришел его
искать, - ответил Гершеле.
     Ребе улыбнулся, и Гершеле остался при нем".

     Что же за человек был Гершеле Острополер? До сих пор бытует мнение, что
это фольклорный  персонаж, плод народной фантазии. Но это  не так. Гершеле -
реальная  фигура, хотя о его  жизни нам известно совсем немногое. Он жил  во
второй половине  18 века и  по названию родного Волынского городка Острополя
получил   свое  прозвище.  В   детстве  Гершеле   отличался   поразительными
способностями к учению, и ему прочили блестящее будущее еврейского  мудреца,
не иначе  как раввина.  Но  надежды меламедов не оправдались:  мальчик  рано
осиротел,  и надо было думать о том, как прокормиться. Тогда он выучился  на
резника домашней  птицы  и некоторое время этим занятием зарабатывал себе на
хлеб.  Однако у Гершеле была неспокойная натура:  с  одной стороны, он любил
учиться  и  углубляться  мыслью   в  религиозные   книги,   постигая  высшую
премудрость каббалы,  а с другой - не  мог пройти  мимо чьего-то недостатка,
какой-то нелепой  или  неблаговидной ситуации,  обязательно  ему  нужно было
вмешаться и откомментировать  событие  -  едко, метко  и невзирая  на  лица.
Только люди - всего лишь люди, и, даже сознавая справедливость слов Гершеле,
они предпочитали его своеобразной  критики не слышать  и не видеть, ведь все
замечания Гершеле были такими смешными и занозистыми, что их потом еще долго
передавали  из уст в уста.  Гершеле нажил в  Острополе слишком много врагов,
вот почему, как говорят, ему пришлось довольно  долго  скитаться по Подолии,
не брезгуя  и попрошайничеством,  пока,  наконец, в какой-то  корчме  он  не
повстречался с ребе Борухом из Меджибожа и его хасидами.
     Гершеле вовсе не был  пустым скоморохом. Многие его шутки  построены на
игре словами из Священного  Писания и других  еврейских  книг  (такие  шутки
особенно трудны для  перевода). В  родословии Гершеле упоминают его прадеда,
раби Шимшона из Острополя, который был раввином в Подолии накануне  погромов
Богдана Хмельницкого в 1648 - 1649 годах. Рассказывают,  что к  раби Шимшону
ежедневно являлся  ангел и посвящал праведника и каббалиста  в тайны Учения,
так  что после этих "уроков"  он  написал  свой  комментарий  к Торе. Однако
заслуги перед Небом  не  помогли раввину спасти свою общину от  погромщиков.
Когда  озверелые казаки  ворвались в  Острополь, раби Шимшон собрал евреев в
синагоге, и все они погибли, освящая Имя Господне.
     Видимо, Гершеле был первым еврейским шутом - не свадебным затейником  и
сочинителем  экспромтов  бадханом,  не  дурашливым  или  нарочито  серьезным
пуримшпилером, а именно шутом при дворе ребе Боруха в Меджибоже, тем, что на
иврите называется лец, то есть насмешник и пересмешник.  Шуты, как известно,
имелись  при  дворах  европейских  монархов и  крупных феодалов  и  обладали
совершенно особым социальным статусом. В образе  шута словно соединились два
персонажа. Один - грубый,  некультурный, не связанный никакими условностями.
Другой - мудрец, насквозь видящий людей, читающий их мысли,  маг  и чудодей.
Ясно,  что  чем   более  регламентирована  жизнь  общества,  тем  с  большим
нетерпением ждут в нем минуты раскрепощения, тем готовнее примут шута  в его
первой ипостаси. С другой стороны, в обществе, где мистика почитается высшей
мудростью и  наградой  за  благочестие,  а  магия  воспринимается  как  удел
избранных, осененных Высшей  милостью, вторая ипостась шута вызовет душевный
трепет  и будет притягивать  к себе  людей, жаждущих прикоснуться к Святому.
Хасидское бытие совмещало  в себе  и ревностное  религиозное  благочестие, и
строго узаконенный церемониал во  всем, что касалось цадика, и привычное, но
всегда  напряженное  ожидание  мистических  откровений  и  чудес,  а  потому
создавало идеальные  условия  для  появления шута. Гершеле  Острополер  стал
еврейским  "придворным"  шутом  не  только  в  силу собственного  остроумия,
дерзости  и наблюдательности,  но  и  благодаря существованию пышного  двора
ребе.
     Давно замечено, что ивритское "лец" при обратном прочтении превращается
в  "цел",  то есть  "тень". Еврейский  шут Гершеле во  многом  был  "теневым
отражением" своего патрона. Их объединяло несколько основополагающих черт: и
тот и другой хорошо знали природу человека (ребе, бывало, говорил: "Для моей
души  нет ничего сокрытого"); и  тот  и другой  были  достаточно начитаны  в
еврейской  религиозной  литературе,  однако  в  силу разных  причин  избрали
мирскую жизнь в гуще людских масс, а не ученое затворничество. Оба  не могли
не  отреагировать  на человеческое несовершенство, потому что им были дороги
мораль  и исполнение  заповедей.  Может  быть,  благодаря  этому  глубинному
сходству Гершеле так любил переодеваться  в одежды ребе и - пока тот бывал в
разъездах или надолго исчезал в своей комнате - усаживался в кресло цадика и
вместо него устраивал прием посетителей,  как если бы он был сам ребе Борух.
Не  только приехавшие издалека, но и  домашние не могли распознать подмены в
осанистом и авторитетном "ребе",  а полученные от Гершеле советы действовали
безотказно.
     Однако жало критики Гершеле Острополера  не щадило и  цадика, и  тут мы
имеем прямо противоположные сведения о  характере  их отношений. У маскилим,
просвещенных евреев нового  времени, сложилось резко отрицательное отношение
к  хасидам,  и  потому  и  ивритский   поэт  Авраам  Дов  Готлобер  в  своих
"Воспоминаниях", и Семен Дубнов  в "Истории хасидского раскола"  сходятся на
том,   что   "вообще,  Борух  представляет   собою   первообраз  позднейшего
украинского цадика,  со  всеми  непривлекательными  чертами этого типа. Внук
Бешта, восседавший  на  престоле  своего  славного  деда, в его  резиденции,
воплощал уже собою  грядущее  вырождение  хасидизма". Поэтому они настойчиво
повторяют историю о том, как гневливый цадик в конце концов потерял терпение
и  в  ответ  на  особенно  обидную шутку Гершеле  приказал спустить  шута  с
лестницы. А поскольку дело было в разгаре  многолюдного пиршества и все были
несколько    навеселе,   бросившиеся   исполнять    веление   ребе    хасиды
переусердствовали, и  Гершеле получил тяжелую травму,  от  которой вскорости
скончался. Эта  версия получила широкое хождение в художественной литературе
о Гершеле, в частности, в рассказе Ицика Мангера.
     В отличие от  кругов еврейских просветителей  хасиды благоговейно  чтят
память ребе Боруха.  В  сборниках  хасидских историй,  например,  в том, что
составлен раввином  и ученым Шломо Йосефом Зевином (1890, Белоруссия - 1978,
Иерусалим), ребе Борух из Меджибожа предстает великим провидцем, заступником
хасидов  и на небе, и на земле. В апологетических  источниках  мы  не найдем
обвинений  цадика   в  гибели   его   шута,   напротив,   там  говорится   о
снисходительности ребе и безнаказанности проделок Гершеле.

x x x

     Истории о Гершеле в  предлагаемой читателю книжке отобраны и переведены
с  идиш  Хаимом Бейдером, и, как  всякое  извлечение  из  большого  корпуса,
композиция книги и ее состав отражают вкус и позицию составителя.
     Хаим Бейдер родился в 1920 году в Подолье. С 12 лет начал печататься на
идише в детских журналах. Закончил педагогический институт в Одессе. Дважды,
в 1941 и в 1948 годах, предполагал  выпустить поэтические сборники на идише,
но оба раза осуществить план не удалось  - сначала из-за  войны, потом из-за
антисемитской кампании в СССР. На Украине Бейдера опекал  Перец Маркиш,  и в
1947 году в Киеве, на  съезде писателей республики был  устроен персональный
вечер еврейского автора.
     С  1941  года Хаим Бейдер  был  русскоязычным  журналистом,  и  лишь  с
наступлением  "оттепели" в  1961 году вернулся  к  сотрудничеству в идишских
изданиях: газете "Биробиджанер штерн" и особенно журнале "Советиш геймланд",
где проработал с  1973-го  по 1991  год -  заведовал  отделом, а позднее был
заместителем  главного  редактора.  В  1991  году  выпустил  в  издательстве
"Советский писатель" книгу  на идише об истории еврейской литературы на этом
языке, а в 1991-м  - издал хрестоматию  для самостоятельно изучающих идиш. В
1992  -  1994  читал лекции  в Еврейском университете в  Москве по  идишской
литературе и публиковал статьи в "Вестнике" этого  университета. С  середины
1990-х годов Хаим Бейдер живет в  США, где сотрудничает в  еврейских газетах
"Цукунфт" и "Форвертс" (последняя выходит также по-русски).

     Зоя Копельман, Иерусалим

ГЕРШЕЛЕ СМЕЕТСЯ

САМ СЕБЕ САПОЖНИК

     У  Гершеле  совсем прохудились сапоги.  На  дворе  осень,  дождь,  ноги
промокли,  а он  как назло  в  чужом  местечке. С трудом разыскав  чеботаря,
Гершеле  показывает ему свою обутку. Чеботарь глянул на замызганные сапоги и
сказал, что  попытаться можно, но  работа большая и обойдется  недешево. А у
Гершеле, как всегда, ни копейки. Постоял он, повздыхал и попросил на минутку
шило.
     -  Нате,  -  говорит  чеботарь,  не  понимая,  с  чего   бы  это  гостю
понадобилось шило. Гершеле сел на лавку, стащил сапог, вылил  из него воду и
принялся ковырять подошву.
     - Это еще зачем? - удивляется чеботарь.
     - Починяю, - говорит Гершеле.
     - Сейчас напочиняете!
     - Видите  ли,  - невозмутимо  заявляет Гершеле,  - дырка, куда  втекает
вода, у нас уже есть. Почему бы не провертеть еще одну, чтобы воде было куда
вытекать? Вода - туда, вода - сюда, и мы имеем сухо! Чем вам не нравится эта
мысль?
     - Мысль первый сорт, -  смеется чеботарь. - Такое может прийти в голову
человеку пускай бедному, но неунывающему!
     - А что, не бедному? Но вы правы - Гершеле Острополер не унывает.
     - Гершеле Острополер? И он молчит? Давайте ваши сапоги!
     - А деньги? Это уже дело унылое...
     - Ваши шутки стоят любых денег...
     Чеботарь  был  рад  удружить  знаменитому  человеку и  привел сапоги  в
порядок.

ПОЧИНИТЕ ПЕТУХА

     Гершеле с детства любил разные дурачества.  Приходит он с живым петухом
к соседу-часовщику и говорит:
     - Дядя, почините петуха!
     - Я починяю часы, глупый мальчик!
     - Петух и есть часы, - важно замечает Гершеле. - Но раньше он кукарекал
в шесть, а теперь в полседьмого. На полчаса отстает. Вот и почините его!

     ...И ШАПКА ТОЖЕ!

     Маленький Гершеле шел по  шляху  между Острополем  и  ближним селом,  а
навстреч