упорную  и
терпеливую борьбу. Только платье знает, как тревожно билось сердце, а  затем
и вовсе замирало, слыша жестокое,  холодное:  "В  вашей  просьбе  отказано".
Сколько раз бросали матери упрек, раня ее в самое сердце: "Ваш  старший  сын
повешен". Но она никогда не складывала рук,  не  приходила  в  отчаяние,  а,
сжав тонкими пальцами перо, вновь и вновь писала прошения, писала  так,  как
принято  было  писать:   "Милостивый   государь!   Честь   имею   покорнейше
просить..."  Сколько  таких  прошений   хранится   в   архивах   жандармских
управлений! Сколько раз, придя домой из присутствия,  мать  на  пороге  дома
засовывала взмокший от слез платок в глубокий карман платья...
     ...Шумит за окном дождь. Квохчет под крыльцом курица.  Стучатся  мокрые
листья в окно.
     В равномерный унылый шум врывается звон колокольчика, в  передней  и  в
комнатах словно закружился веселый летний ветер.
     - Мамочка! Володя приехал! Мамочка!
     - Володюшка!  Володюшка!  -  спешит  мать  навстречу  сыну.  -  Здоров?
Свободен?
     - Архиздоров, совершенно  свободен  и  счастлив  безмерно.  -  Владимир
Ильич скинул мокрое пальто и обнял мать.
     - По дороге на станцию встретил! - кричит восторженно Дмитрий Ильич.  -
Вижу, кто-то спешит, шагает, не разбирая луж. Кто это может  так  спешить  в
нашем Подольске? Пригляделся - Володя!
     - Володенька, братик, скажи, что я не сплю  и  что  все  это  на  самом
деле, - теребит брата Мария Ильинична.
     - Анечка,  убери  скорей  мое   визитное   платье,   -   просит   Мария
Александровна. - Теперь оно мне не понадобится.
     - С превеликим  удовольствием,  мамочка!  -  Анна  Ильинична  водворяет
платье на место. Плотно-плотно закрывает шкаф, словно опасаясь,  что  черное
платье может снова вторгнуться в их счастливую жизнь. - Дай-ка  я  тебя  еще
раз поцелую, - обнимает она брата.
     Сестры собирают на  стол.  Дмитрий  Ильич  раздувает  самовар,  Фридка,
высунув розовый язык, косится по комнатам, ластится к новому  другу,  трется
круглой мохнатой головой, будто понимает, что тот был в  большой  опасности.
Фридка - породистый сенбернар -  не  даст  в  обиду  своего  хозяина  и  его
друзей. Она умеет помочь путешественнику,  попавшему  под  снежный  обвал  в
горах. В метель и стужу с сумкой  красного  креста  на  шее  она  бесстрашно
пробирается   по   кручам   над   бездной,   сильными   лапами    откапывает
пострадавшего.  Часто  рискует  жизнью,  чтобы  защитить  своего   друга   -
человека.
     - Ладно, ладно, - гладит Владимир Ильич по  голове  Фридку,  -  иди  на
место, дай знать, если сюда жандармы вздумают припожаловать.
     И  Фридка,  словно  понимает,  идет  в  переднюю,  ложится  у   порога,
поднимает настороженное ухо.
     Радость, смех снова вернулись в маленький дом.
     Владимир Ильич бережно усадил Марию Александровну на диван и сел  рядом
с ней.
     - До чего ж  хорошо  дома,  просто  прелесть!  Представляю,  как  здесь
красиво в солнечную погоду.
     - Здесь даже в ненастье уютно, - уверяет счастливая мать.  -  Посмотри,
какой светлый дождь за окном.
     - Ну, расскажи, Володек, как тебе удалось выбраться из тюрьмы и как  ты
попался, - просит Анна Ильинична.
     Мария Александровна садится к самовару, разливает чай.
     - Приехал в Питер и... подцепил "хвост", - смеется  Владимир  Ильич.  -
Когда  жандармы  меня  схватили,  первой  мыслью  было:  как  бы  освободить
карманы. Но куда там! Два дюжих фараона закрутили мне руки назад,  а  третий
зорко следил, чтобы я что-нибудь не сжевал.  А  в  карманах  у  меня  просто
сейф: две тысячи рублей получил от  Калмыковой  на  газету,  большое  письмо
Плеханову с подробным планом организации газеты, зашифрованные записи  явок,
адреса конспиративных квартир.
     - Умереть можно от страха! - поеживается Мария Ильинична.
     - Но, - поднимает  палец  Владимир  Ильич,  -  все  это  было  записано
молоком, лимонной кислотой и разной прочей снедью,  записано  между  строчек
на всяких счетах и  квитанциях.  Сижу  в  камере  и  раздумываю:  догадаются
жандармы все эти счета утюгом прогладить или нет?
     - Уверен, что не догадались! - воскликнул Дмитрий Ильич. -  Когда  меня
арестовали, у меня в кармане был список  членов  кружка  на  заводе  Гужона.
Молоком записал, а проявить они не догадались.
     Владимир Ильич серьезно посмотрел на брата:
     - Учти, что жандармы будут умнеть вместе с  ростом  нашей  организации.
Надеяться на их  тупость  легкомысленно,  и  нам  надо  подумать  о  стойких
химических чернилах, об искусной конспирации...
     - Ну, а потом что было? - нетерпеливо спрашивает Мария Ильинична.
     - Через десять дней меня вызвали и строго предупредили  о  том,  что  в
Петербург и еще в другие шестьдесят городов мне въезд запрещен  и  чтобы  из
Пскова я никуда не отлучался.  Вернули  мне  в  целости  и  сохранности  все
бумажки, счета и деньги. Я просто глазам своим не поверил. "Вот  олухи  царя
небесного!" - подумал я и тут же вежливо попросил разрешения поехать  к  вам
в гости.
     Одного Владимира Ильича  не  пустили.  Приставили  чиновника  охранного
отделения, который привез  его  в  Подольск  и  сдал  местному  полицейскому
исправнику.
     Здесь ждало новое испытание. Исправник потребовал  заграничный  паспорт
Владимира Ильича, повертел его в руках и неожиданно сунул  к  себе  в  стол.
"Нечего вам по заграницам ездить, - сказал он, - паспорт останется у меня".
     - Вот тут я страшно  разозлился,  -  продолжает  Владимир  Ильич.  -  Я
понял, что этот старый плут и мошенник запер в свой мерзкий  стол  все  наши
планы по созданию газеты. Возмущенный донельзя, я крикнул: "Буду  жаловаться
на ваши незаконные действия начальству!" Крикнул так  свирепо  и  угрожающе,
что перепугал старикашку. Он живо  отпер  стол  и,  видя,  что  я  собираюсь
уходить, стал просить меня забрать паспорт и никому не жаловаться.
     Последние слова Владимир Ильич произнес сквозь смех и,  откинувшись  на
спинку дивана, смеялся взахлеб, до слез.
     Ему вторил звонкий смех Марии Ильиничны.
     - Ты получил  заграничный  паспорт?  -  спросила  Мария  Александровна,
стараясь не выдать своего огорчения.
     - Да, мамочка! Я должен ехать в Германию. - Владимир Ильич встал и,  по
привычке конспиратора, накинул на двери крючок, плотнее закрыл окно  и  тихо
продолжал: - Мы задумали большое дело - решили издавать газету.
     Владимир Ильич с  увлечением  стал  рассказывать  о  своих  сокровенных
планах. Рабочие поднимаются  на  борьбу.  Нужен  главный  штаб,  который  бы
направлял борьбу против царизма. Нужна общерусская газета, которая  объяснит
миллионам  рабочих  и  крестьян  их  задачи,  выработает  единую   программу
действий,  подготовит  создание  революционной  партии  пролетариата.   План
организации  газеты  продуман,  но  издавать  в  России  ее   нельзя   из-за
полицейских преследований. Поэтому решено печатать ее за  границей.  Тайными
путями газета будет  доставляться  в  Россию  и  здесь  через  верных  людей
распространяться среди рабочих.
     Владимир Ильич  успел  уже  побывать  в  Риге,  Смоленске,  Петербурге,
Москве и везде создал опорные пункты для газеты, условился  с  товарищами  о
способах связи, пересылке корреспонденции.
     - Как решили назвать газету? - спрашивает Анна Ильинична.
     - "Искра". "Из искры возгорится пламя". Помните?
     - Да,  да,  -  говорит  Мария  Ильинична,  это  из  ответа  декабристов
Пушкину.
     Мария Александровна слушает  детей  и  понимает,  что  задумано  важное
дело.
     - В добрый час! В добрый час! - шепчет она.
     - И, кстати, я покушаюсь на тебя, Анюта, - говорит  Владимир  Ильич.  -
Тебе придется ехать вслед за мной в Германию, помочь в  организации  газеты.
Кончится срок ссылки у Надюши, и она приедет к нам.
     - Вот когда Анины литературные таланты  пригодятся,  -  замечает  Мария
Александровна.
     Анна  Ильинична  даже  вспыхнула  от  радости.  Она  всегда  рвалась  к
литературной  работе,  писала  рассказы  для  детей,  переводила   книги   с
итальянского,  английского,  немецкого  языков.  А  теперь  такое  важное  и
почетное дело - издавать газету для рабочих.
     - Вот бы съездить на Волгу - в Самару, в Нижний, по  пути  завернуть  в
Сызрань, затем проехаться к Надюше.
     - Соскучился? - сочувственно спросила мать.
     - Очень! - искренне вырвалось у Владимира Ильича.  -  Это  первая  наша
разлука. И связи Надюша  там  успела  завести  среди  революционеров.  Очень
хотелось бы с ними встретиться. Разложить везде  костры.  Рабочие  рвутся  к
борьбе. Горючего в России становится все больше. Вот "Искра" и должна  будет
их зажечь.
     - А  если  тебе  попросить  разрешения  у  полиции?  -  спросила  Мария
Александровна.
     - Уже просил, и не единожды. Наотрез отказали.
     Мария Александровна задумалась.
     - Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
     По скрипучим ступенькам поднялись наверх.
     - Как в Симбирске! - воскликнул Владимир Ильич, поднял руку и  коснулся
пальцами потолка.
     Налево у стены железная кровать,  покрытая  клетчатым  пледом,  направо
окно и дверь на балкон.  У  окна  небольшой  письменный  стол  и  лампа  под
зеленым абажуром, и на этажерке  любимые  книги:  Чернышевский,  Добролюбов,
Лермонтов, Пушкин.
     - Отдохну здесь всласть,  -  говорит  Владимир  Ильич,  -  и  поработаю
отлично. Я вызвал сюда товарищей, надо с ними  посоветоваться.  А  пока  они
приедут, я буду проводить все время с тобой.
     Владимир Ильич вышел  на  балкон.  Дождь  перестал.  Из  сада  потянуло
запахом цветов. Птицы, обрадовавшись солнцу, запели на все голоса.
     - Пойдем, мамочка, посмотрим сад, - предложил Владимир Ильич. -  Только
надень пальто и, главное, галоши, чтобы, как  ты  нас  учила,  не  промочить
ноги.
     Мария Александровна взглянула на сына сияющими глазами:
     - Знаешь, Володюшка, я, кажется, придумала, как тебе поехать  к  Надюше
и по твоим "кострам" на Волге.
     - Мамочка!
     - Да, да. Я должна  познакомиться  со  своей  невесткой,  -  продолжала
Мария Александровна, и лучики-морщинки разбежались вокруг глаз.
     - С Надей? Ты же с ней знакома.
     - Но охранке об этом неизвестно. Женился ты в  ссылке,  домой  жену  не
довез...
     - Полиция не разрешила: еще полгода ей отбывать свою ссылку.
     - Так вот, я должна познакомиться с твоей женой.  Это  мое  материнское
право, и отказать мне в этом не могут. Я поеду в Петербург  и  буду  просить
разрешения.
     - Ты можешь ехать в Уфу и без всякого разрешения.
     - Не могу же я ехать одна. Мне шестьдесят  пять  лет.  У  меня  больное
сердце... На  самом  деле  оно  у  меня  совершенно  здоровое,  -  поспешила
добавить она. - Представить матери свою  жену  должен  сын.  Ты,  Володюшка!
Завтра же я поеду в Петербург.
     Владимир Ильич молча обнял мать.
     По лестнице поднималась Анна Ильинична.
     - Ну, как тебе здесь нравится, Володек?  Наконец-то  мамочка  дождалась
тебя.
     Владимир Ильич только развел руками. Вид у него был радостный и  чем-то
смущенный.
     - Анечка, - ласково сказала Мария Александровна, - я еду  в  Петербург.
Придется опять вынуть мое визитное платье, и пусть Митя сходит  на  станцию.
Теперь я могу ехать вторым классом.


     Утром пришел доктор Левицкий.
     - Я нашел вашу матушку  в  отличном  состоянии,  -  сказал  он  Дмитрию
Ильичу.
     - Вы  правы,  дорогой  Вячеслав  Александрович,  хорошая  доза  радости
оказалась наилучшим лекарством для нее.
     Дмитрий Ильич пригласил доктора в сад.
     - Я познакомлю вас со своим братом.
     Левицкий слышал о Владимире Ильиче  как  о  революционере  и  ученом  и
ожидал встретить пожилого человека в очках и с тросточкой,  чинно  гуляющего
по  дорожкам  сада.  Он  был  очень  удивлен,  увидев  коренастого  молодого
человека с крокетным молотком  на  плече.  Владимир  Ильич,  прищурив  левый
глаз, с живым интересом следил, удастся ли Маняше прогнать свой  шар  сквозь
двойные ворота.
     - Ловко! Молодец! - с восторгом воскликнул он.
     Переложив на левое плечо молоток, он дружески протянул  Левицкому  руку
и тут же пригласил его принять участие в  игре.  Владимир  Ильич  бросил  на
доктора быстрый, острый взгляд.  Вячеслав  Александрович  был  года  на  два
моложе. Густая каштановая борода и мягкая шевелюра обрамляли  красивое  лицо
с правильными чертами.  Глубоко  сидящие  серые  глаза  говорили  об  уме  и
твердости характера, и вместе с тем  во  всем  облике  доктора  было  что-то
юношески чистое, доброе.
     Дмитрий Ильич видел, что брат и доктор  понравились  друг  другу.  День
был воскресный, и Владимир Ильич предложил доктору покататься на лодке.
     Вячеслав  Александрович  чувствовал  себя  удивительно  легко  с  новым
знакомым. Ему очень  нравились  эти  люди  с  широкими  интересами,  высокой
культурой, веселые и общительные, и он  понял,  что  теперь  вся  его  жизнь
будет связана с этой семьей.
     Владимир Ильич сел на весла, легкими взмахами вел лодку вниз  по  Пахре
и подробно  расспрашивал  доктора,  почему  это  в  Подольском  уезде  такая
высокая смертность среди детей и большой процент  забракованных  по  болезни
новобранцев.
     - Виноваты в  этом,  Владимир  Ильич,  знаменитые  фетровые  подольские
шляпы.
     Владимир Ильич вскинул брови.
     - Как это понимать?
     - Я изучаю сейчас физическое развитие населения  Подольского  уезда,  -
объяснил Левицкий, -  и  установил,  что  здоровье  населения  подтачивается
постоянным ртутным отравлением. Местные фабриканты при обработке  кроличьего
пуха, из которого выделываются шляпы, применяют ртуть.  Я  протестую  против
такого варварского способа,  но  фабрикант  остается  фабрикантом.  Раз  это
приносит ему прибыль, ему наплевать на здоровье рабочих.
     - Совершенно верно, - ответил Владимир  Ильич.  -  Что  же  вы  думаете
делать дальше?
     - Я прочитал в одном французском журнале, что во Франции  нашли  способ
безртутного производства шляп. Там вместо ртути применяют едкий калий.
     - Знают ли сами рабочие, что они систематически отравляются?
     - Я объясняю это не только фабрикантам, кустарям, но и  самим  рабочим.
Но не могут же они бросить работу и умирать с голоду.
     - И многим рабочим вы это объяснили?
     - Десяткам, многим десяткам.
     - А об этом должны знать рабочие всей России. Так же как  и  подольские
рабочие должны  знать  об  ужасающей  эксплуатации  в  шахтах  на  Дону,  на
текстильных фабриках в Иваново-Вознесенске, на Ленских золотых приисках.
     - Но как это сделать?
     - Надо об этом оповещать всех  рабочих  через  газету  и,  мало  этого,
показать им  путь  к  освобождению,  научить  их  организованно  бороться  с
фабрикантами.
     Вячеслав Александрович невесело усмехнулся:
     - Какая же газета напечатает такое?
     - Я  знаю  такую  газету,  -  твердо  сказал  Владимир  Ильич.  -   Она
называется "Искра". Напишите об этом статью и передайте  брату  Дмитрию:  он
знает, куда ее послать.
     Владимир Ильич опустил весла и загляделся на берег Пахры.
     У воды густые  розовые  заросли  иван-чая,  за  ними  поляна,  покрытая
ромашками, темным шатром раскинулась ива, процеживая  сквозь  зеленые  пряди
солнечные лучи.
     - Какая красота вокруг, океан воздуха, а  люди  в  этом  здоровом  краю
умирают от  отравления,  дети  обречены  на  тяжелый  рахит.  Газета  научит
рабочих, как им стать хозяевами своей судьбы...
     - Вы правы. И если действительно такая газета есть...
     - Она будет, непременно будет, дорогой Вячеслав Александрович.
     Вернувшись домой, Владимир Ильич шагал по комнатам, с  довольным  видом
потирал руки и наконец сказал брату:
     - Интересный  человек  твой  доктор!   Он   очень   дельный.   Ты   его
расшевеливай, заставляй писать корреспонденции в "Искру". Дай  ему  почитать
Маркса... Очень дельный и хороший человек!
     ...Вечером проводили Марию Александровну в Петербург.
     - Мамочка совершенно напрасно поехала, - сказала Анна Ильинична,  глядя
на удаляющийся поезд. - Не дадут ей такого разрешения.
     - Но она будет спокойна, что сделала все, что могла. А уж если  мамочка
что задумала, отговаривать ее бесполезно, - ответила Мария Ильинична.
     - Пока она вернется, мы должны очень многое сделать, чтобы  потом  было
больше свободного времени для нее, - сказал Владимир Ильич.
     Он попросил  брата  подобрать  подходящую  "записную  книжку".  Дмитрий
Ильич  предложил  только  что  полученный  пятый  номер   журнала   "Научное
обозрение".  Этот  толстый  журнал  пришелся  по  вкусу  Владимиру   Ильичу.
Полистав его, он остановился на статье С.Чугунова "Шейное ребро  у  человека
с точки зрения теории эволюции".
     - Вполне подходяще, - сказал Владимир Ильич. - Сюда мы  запишем  проект
программы Российской социал-демократической  партии,  и  в  таком  виде  его
можно будет провезти через границу.
     Мария Ильинична налила в чашку молока, вставила новое перо  в  ручку  и
принялась аккуратно вписывать молоком между строчек "Шейного  ребра"  проект
программы. Ее сменил Дмитрий Ильич.
     В субботу из Москвы с работы приехал Марк  Тимофеевич,  Владимир  Ильич
посвятил и его в свои планы, и они целую  ночь  просидели  над  изобретением
"хитрого столика", который должен был хранить  партийные  документы  и  быть
недоступным для полицейских ищеек.
     Марк Тимофеевич закончил чертеж, когда утренние лучи  солнца  заглянули
в комнату на антресолях.
     Наверно, английский изобретатель Уатт не работал с таким  усердием  над
изобретением  первого  универсального  парового  двигателя,   как   работали
Владимир Ильич и Марк Тимофеевич над этим партийным хранилищем.
     Это был шахматный столик в  сто  клеток  для  игры  вчетвером.  Круглая
тумба опирается на три изогнутые  ножки,  на  тумбе  -  целое  архитектурное
сооружение из выдвижных ящичков, и их венчает крышка,  отделанная  филенкой.
Стоит вынуть гвоздик из филенки, и крышка легко отодвинется, как  в  пенале.
Под крышкой - вместительное углубление.
     - Полицейских будут интересовать прежде  всего  ящики.  Толщину  крышки
замаскирует филенка. Отличное изобретение! -  радовался  Владимир  Ильич.  -
Теперь дело за мастером. Нужен очень опытный  краснодеревщик,  а  главное  -
абсолютно верный человек.
     - Есть у меня на примете такой умелец, - сказал Марк Тимофеевич.  -  За
верность его я ручаюсь.
     Сейчас мы знаем имя  этого  умельца.  Хитрый  столик  соорудил  рабочий
завода Михельсона - краснодеревщик Семен Петрович Шепелев. Творение его  рук
позволило партии в течение семнадцати лет, до победы Октябрьской  революции,
хранить в нем важнейшие партийные документы. Сколько раз при обысках  столик
ощупывали, выстукивали, опрокидывали опытные полицейские ищейки.  Столик  ни
разу не выдал тайны. Вот почему и  сегодня  он  занимает  почетное  место  в
Центральном музее Владимира Ильича Ленина.  Его,  верного  ветерана  партии,
бережно хранят под стеклянным колпаком...
     Переписка с товарищами, остающимися в  России,  будет  контролироваться
охранкой. Надо придумать хитрые шифры, хорошо запоминающиеся  ключи  к  ним,
которые бы  не  могли  раскрыть  опытные  знатоки  конспиративных  шифров  в
охранке. Владимир Ильич придумывал шифры, выверял их,  работал  с  точностью
математика и  вдохновением  поэта.  Нужно  было  подумать  и  над  тем,  как
сохранить здоровье и бодрый дух товарищей на случай их ареста.
     - Ты скоро будешь врачом, - сказал  Владимир  Ильич  брату.  -  Я  хочу
получить у тебя медицинские  советы.  Как  следует  держать  себя  в  смысле
личной  гигиены,  если  попадешь  в  каторжную  тюрьму?  Когда  я  сидел   в
"предварилке", я  никогда  не  упускал  случая  натирать  полы  в  камере  и
коридорах. Устраивал себе такую славную  гимнастику.  Но  этого  мало.  Надо
научно разработать режим, который бы помог сохранить силы, укрепи