е,  мать.
В шестьдесят лет матери надо уметь уединяться и со своим горем и недугами  и
прикрыть панцирем сердечные раны. Иначе жизнь молодых станет невыносимой.  А
у них все впереди - и радости и кручины.
     - Да, Анечка, ты права. Конечно, Володя послал мне письмо в  Казань,  а
за это время переменил квартиру и письма моего не получил. Как это я  раньше
не додумалась. Иди-ка  поставь  самовар,  а  я  почитаю,  уж  больно  книжка
интересная попалась. - Мария Александровна протерла очки, раскрыла книжку.
     Аня пошла хлопотать по хозяйству. Сама она волновалась за судьбу  брата
не меньше матери. Владимир Ильич в последнем  письме  к  матери  писал,  что
"комнатой  не  очень  доволен  -  во-первых,  из-за  придирчивости  хозяйки;
во-вторых,   оказалось,   что   соседняя   комната   отделяется    тоненькой
перегородкой, так что все слышно и приходится иногда убегать  от  балалайки,
которой над ухом забавляется сосед... Останусь ли я тут  еще  на  месяц  или
нет, - пока не знаю..."
     Мария  Александровна  все  поняла  буквально.  Сетовала   на   Володину
хозяйку - чем может досаждать ей такой  деликатный,  во  всем  аккуратный  и
скромный квартирант, негодовала на соседа-балалаечника.
     Для Ани же это было  условное  сообщение.  И  "придирчивая  хозяйка"  и
"сосед-балалаечник" означали, что  полицейская  слежка  за  Владимиром  идет
отчаянная и долго ли он продержится на  свободе,  неизвестно.  И  вот  после
этого письма уже больше двух недель никаких известий.
     Третий год живет Владимир Ильич в Петербурге.  О  том,  какую  огромную
работу он ведет там по собиранию, просвещению  и  организации  революционных
сил, знает только сестра Аня. Мария Александровна догадывается. Не зовет  же
он мать к себе в гости. Иногда сам появляется в Москве на короткое  время  и
здесь постоянно чем-то занят. Летом пять месяцев был  за  границей.  Приехал
оттуда полный впечатлений,  деятельный  и  чем-то  озабоченный.  Славно  они
провели тогда несколько вечеров на даче  под  Москвой.  Всем  Володя  привез
подарки: Мите - астрономический атлас, Маняше -  французские  книги,  а  ей,
матери, - кружевную наколку на волосы.
     Чего она, право, нагоняет на себя страх? Надо пойти  выпить  ландышевых
капель.
     Звонок в дверь.
     Кто это мог быть? Митя - в университете,  Маняша  -  в  гимназии,  Марк
Тимофеевич - на работе. Рано им еще. Наверно, почтальон.
     - Аня, Анечка, скорей открой дверь!
     Анна  Ильинична  побежала  вниз  по  лестнице.   Отодвинула   задвижку,
распахнула дверь и радостно ахнула:
     - Надежда Константиновна! Какими судьбами? Почему не предупредили -  мы
бы вас встретили.
     Надя приложила палец к губам.
     - Владимир Ильич арестован, - только и успела шепнуть она.
     Мария Александровна стоит на площадке лестницы, смотрит вниз.
     - Кто это там, Аня?
     - Надежда Константиновна к нам в гости припожаловала, - и,  целуя  Надю
в щеку, шепчет: - Не говорите маме.
     - Какая неожиданная  радость!  -  откликается  Мария  Александровна.  -
Добро  пожаловать!  -  И,  видя,  что  в   руках   Нади   только   ридикюль,
спрашивает: - Что это вы так налегке, где же ваш чемодан?
     - Приехала на один день. Сегодня же вечером  обратно  в  Петербург.  И,
кстати, куплю здесь чемодан  желтый,  с  красивыми  застежками,  -  это  она
говорит уже для Ани.
     - Неужто в Петербурге чемоданов нет?  -  недоверчиво  смотрит  на  Надю
Мария Александровна.  -  Раздевайтесь.  Рассказывайте.  Как  здоровье  вашей
матушки? Как там Володя? Давно ли его видели?
     - Последний раз видела восьмого декабря, - отвечает Надя.
     И это правда. Руководители  петербургских  социал-демократов  собрались
вечером восьмого декабря, чтобы смонтировать и окончательно  отредактировать
первый номер первой рабочей газеты в России. В ту же ночь Владимир  Ильич  и
многие  товарищи  из  руководства   социал-демократической   организации   в
Петербурге были арестованы.
     - Как Володя выглядит? Он не болен? - допытывалась мать.
     - Нет, нет. Выглядел отлично и совершенно здоров. -  Наде  трудно  было
под пытливым взглядом Марии Александровны. - Где у вас  можно  помыть  руки?
Проводите меня, пожалуйста, - попросила она Анну Ильиничну.
     На кухне Надя моет руки и шепчет Ане,  стоящей  рядом  с  полотенцем  в
руках:
     - Владимир Ильич сидит в  "предварилке"  на  Шпалерной...  Получила  от
него  шифрованное  письмо.  Позавчера   был   первый   допрос.   Следователь
потребовал предъявить чемодан, с которым он вернулся из-за границы.  Он  дал
показания,  что  чемодан  оставил  в  Москве  у  матери.  Желтый  чемодан  с
какими-то замысловатыми застежками... Его надо  немедленно  купить.  Полиция
может к вам явиться с минуты на минуту. Если чемодан  не  будет  предъявлен,
Владимир Ильич будет считаться арестованным. Все  дело,  пишет  он,  в  этом
чемодане... Надо срочно ехать в магазин.
     - Нет-нет, - шепчет Аня. - Выпейте чаю. И маму подготовим.  Она  должна
узнать это от нас, а не от полиции.
     Мария Александровна ждала их за столом.
     - Что же вы, Надежда Константиновна, на один день приехали?  Я  думала,
вы у нас погостите.
     - Я приехала по  делам.  По  поручению  Владимира  Ильича,  -  отвечает
Надя. - Я должна купить для него желтый чемодан, с которым он приехал  из-за
границы. На  всякий  случай.  Он  считает,  что  им  может  заинтересоваться
полиция, а чемодан он кому-то отдал.
     Мария Александровна горько усмехнулась:
     - Он его не отдал, а разрезал на куски и сжег в печке. В этом  чемодане
было двойное дно,  в  котором  он  привез  нелегальную  литературу.  Прости,
Анечка, но я нечаянно услышала твой разговор с Володей на даче.
     Этот чемодан волновал Владимира  Ильича  с  момента  переезда  границы.
Таможенный чиновник вынул все вещи из чемодана, перевернул его вверх дном  и
щелкнул по нему пальцем.
     "Ну, думаю, влетел", - рассказывал сестре Владимир Ильич.
     Таможенник не спеша аккуратно уложил  все  вещи  в  том  же  порядке  и
сказал:  "Вы  свободны".  Владимир  Ильич  решил,  что   полиция   предпочла
проследить его связи и "взять" не одного его.
     ...Аня наливала чай. От взора матери не  укрылось,  что  носик  чайника
мелко-мелко бьется о край чашки и что  их  гостья  уж  очень  сосредоточенно
рассматривает узор на скатерти.
     - Володя арестован, - не столько вопросительно,  сколько  утвердительно
прозвучал голос матери, заставляя Надю поднять глаза.
     Аня выскочила из-за стола. Она не могла сдержать слезы.
     Тревожное томление  матери  обернулось  бедой.  А  в  беде  она  всегда
сильна, сильнее всех ее близких.
     - Он не арестован, он временно задержан, - выдавливает наконец из  себя
Надя. - Все  дело  в  этом  злосчастном  чемодане.  Мы  его  купим,  вы  его
предъявите полиции, и все обойдется.
     - Все обойдется,  -  машинально  повторяет  мать,  "Все  обойдется",  -
говорила она, когда внезапно занемог Илья  Николаевич.  "Все  обойдется",  -
твердила  она  детям,  когда  получила  сообщение  об  аресте  Саши...  "Все
обойдется", - когда заболела Оля.
     Мария Александровна вынула из-под пояса часы Ильи Николаевича,  глянула
на них, щелкнула крышкой, засунула обратно.
     Наде показалось, что это щелкнуло сердце матери, закрылось на замок.
     - Аня, вам надо спешить. Чай  вы  допьете  после.  Немедленно  идите  в
магазин и без чемодана не возвращайтесь.  Пойдите  на  Кузнецкий  мост,  там
найдете что нужно. А я поеду в банк за деньгами. Надо действовать...  Нанять
адвоката... Попытаться взять Володю на поруки под  залог...  Все  обойдется,
все обойдется...


"ВЕСЬМА ВАЖНО"

     Солнце над Петербургом поднималось ясное, яркое,  и  с  первыми  лучами
его возникли и поползли по улицам тени. На  Шпалерной  мрачная  тень  тюрьмы
покрыла и толпу женщин у кованых ворот,  и  девчонок,  чертивших  мелком  на
панели "классы", и мальчишек, пускавших в канавке свои первые  кораблики  из
спичечных коробок.
     Женщины, молодые и старые, в шляпках и  платочках,  все  с  узелками  в
руках, выстраивались в очередь. Скоро откроется окошко  в  толстой  тюремной
стене, и чиновник начнет принимать передачи для заключенных.
     Мария  Александровна  примкнула  к  очереди.  Впереди  нее  стояли  три
девушки. Одна - пышноволосая, с красивым русским лицом, другая -  тоненькая,
бледная,  настоящая  петербургская  курсистка,  и  третья   -   брюнетка   с
искрометными  глазами,  -  все  разные,  но  что-то  очень  хорошее,  чистое
объединяло их, и лица у всех трех радостные, воодушевленные.
     Распахнулась дверца в стене. Тюремщик из глубины лениво буркнул:
     - Подавайте, кто там!
     Женщины  протягивали  пакеты,  бутылки  с  молоком,  называли   фамилии
заключенных и молча расходились, одолеваемые тяжелыми думами.
     - Кому? - задал обычный вопрос чиновник пышноволосой девушке.
     - Кржижановскому Глебу Максимилиановичу.
     - Кем приходитесь?
     - Невеста я. - Девушка протянула узелок.
     - Старкову Василию Васильевичу, от невесты...
     - Ванееву Анатолию Алексеевичу, от невесты...
     Мария Александровна поняла теперь, почему и в этом  горестном  месте  у
девушек светятся счастьем глаза, и ей стало немножко грустно, что нет  такой
славкой  девушки,  которая  бы  сказала:  "Ульянову  Владимиру  Ильичу,   от
невесты".
     - Следующий, - прервал мысли матери возглас чиновника.
     Мария Александровна подала бутылку с молоком и пакет с сухарями.
     - Ульянову Владимиру Ильичу, от матери,  -  сказала  она  и  отошла  от
окна.
     В тени, у тюремной стены, заметила девичью  фигурку  в  длинной  черной
юбке, в узком жакете с пышными рукавами. Из-под маленькой неказистой  шляпки
на мать глядели приветливые глаза.
     Мария Александровна сразу узнала ее - это Надежда Константиновна.
     Надя подошла, поздоровалась.
     - Мария  Александровна,  я  получила  от  Владимира  Ильича  загадочное
письмо. Он просит, чтобы я позаимствовала у вас  волшебную  лампу  Аладдина.
Это говорит вам что-нибудь?
     - Нет, - недоуменно пожала плечами Мария Александровна. - Что  это  ему
пришло в голову?
     - Пожалуйста, вспомните все, что связано с этой сказкой, или с  лампой,
или с Аладдином. Судя по тону письма, это очень, очень важно  для  Владимира
Ильича.
     Мария Александровна потерла ладонью лоб.
     - Волшебная лампа Аладдина... Лампа Аладдина... - шептала она. И  вдруг
улыбнулась: - Это настольная лампа, что стояла в кабинете Ильи  Николаевича,
ко мы давно ее продали... когда покидали Симбирск.
     - Но что с нею связано, почему она волшебная?  -  допытывалась  Надежда
Константиновна, взяв под руку Марию Александровну.
     Обе женщины медленно пошли вдоль тротуара.
     Надежда Константиновна продолжала настойчиво допрашивать:
     - Очевидно,  с  этой  лампой  связаны  какие-то   события.   Вспомните,
пожалуйста, вспомните.
     И Мария Александровна вспомнила.
     В далеком прошлом, когда еще был жив Илья Николаевич, зимними  вечерами
мать затевала с детьми игры в шарады, загадки.
     Однажды  Мария  Александровна  положила  на  стол   листок   бумаги   и
предложила детям прочитать на нем известное четверостишие Пушкина.
     Дети по очереди вертели в руках чистый  листок,  просматривали  его  на
свет, приставляли к зеркалу, но на бумаге не было никаких следов.
     Володя унес листок в другую комнату и, вернувшись, сказал:
     - Я прочитал в темноте, здесь написано! "Зима! крестьянин,  торжествуя,
на дровнях обновляет путь..."
     - Не хитри, - погрозила пальцем мать.
     - "Я помню  чудное  мгновенье:  передо  мной  явилась  ты..."  -  стала
декламировать Аня.
     Саша сидел и, запустив пальцы в кудри, пытался разгадать мамину  хитрую
загадку.
     - Ну что, сдаетесь? - спросила она весело.
     - Сдаемся! - хором закричали дети.
     - На этом листке написано  четверостишие  из  "Руслана  и  Людмилы",  -
торжественно объявила мать.
     - Но это надо еще доказать! - возразил Володя.
     - Изволь, - согласилась Мария Александровна.  -  Для  этого  мне  нужна
волшебная лампа Аладдина. Принесите ее из папиного кабинета.
     Саша принес лампу под зеленым  абажуром  и  поставил  ее  на  ломберный
стол. Аня спустила лампу-молнию, погасила ее. Глаза матери лукаво  щурились.
Она подняла двумя  пальцами  листок,  поводила  его  над  лампой  и,  сделав
таинственное лицо, прошептала:
     - Появитесь, волшебные строки!
     Дети, затаив дыхание, следили за руками матери.
     - Раз, два, три... - Мария Александровна медленно  опустила  листок  на
стол, провела по нему ладонью, дунула и перевернула.
     Дети ахнули.
     На чуть опаленном листке ярко проступали коричневые строчки:

                          У лукоморья дуб зеленый;
                          Златая цепь на дубе том:
                          И днем и ночью кот ученый
                          Все ходит по цепи кругом...

     - Химические чернила!  -  восхищенно  воскликнул  Саша.  -  Но  чем  ты
писала?
     После долгих уговоров мама наконец согласилась открыть секрет.
     - ...Таинственными чернилами  было  простое  молоко.  Дети  весь  вечер
играли в почту-загадку и перепалили над лампой изрядное  количество  бумаги,
хорошо развлеклись, - заключила свой рассказ Мария Александровна.
     Надежда Константиновна неожиданно пылко обняла  Марию  Александровну  и
покрыла ее лицо поцелуями.
     - Спасибо, спасибо! Я теперь все понимаю. Спасибо за чудесный подарок!
     - Но я ничего не понимаю, - пожала плечами Мария Александровна.
     - Это нужно ему для  работы.  В  следующий  раз  я  принесу  ему  сырое
молоко.
     Мария Александровна встревожилась:
     - Но ему нельзя пить сырое молоко, у него больной желудок.
     - Я знаю, - улыбнулась Надежда Константиновна. - Он его пить не  будет.
Это нужно для работы.
     - Уж очень много Володя работает, - посетовала Мария  Александровна,  -
целые дни сидит в камере за книгами. Я боюсь, он подорвет свое здоровье...
     - Владимир Ильич каждое утро и вечер занимается гимнастикой, делает  по
сто земных  поклонов,  вышагивает  по  камере  тысячу  шагов.  Письма  пишет
веселые, бодрые... товарищам по работе пишет, - поспешила добавить Надя.
     Мать вздохнула:
     - Чем все это кончится? Я  подавала  прошение  в  департамент  полиции,
просила отпустить его мне на поруки под денежный  залог.  Сослалась  на  его
плохое  здоровье,  даже  схитрила,  -  улыбнулась  Мария  Александровна,   -
написала, что от рождения рос хилым и слабым ребенком.
     Девушка звонко рассмеялась.  Хилость  и  слабость  так  не  вязались  с
образом живого, неутомимого Владимира Ильича!
     - Была я на личном приеме в департаменте полиции,  -  продолжала  Мария
Александровна, - мне ответили, что "ввиду упорного запирательства  Ульянова"
в моей просьбе отказано. Дали понять, что, если он признается,  зачем  ездил
за границу, сообщит фамилии членов "Союза борьбы", тогда  к  моему  прошению
отнесутся более благосклонно. Я заверила, что за границу он  ездил  лечиться
по совету врачей и моему настоянию. Не поверили. Что будет? Что будет?
     - Уверяю вас, ничего страшного. - Девушка понимала тревогу матери,  уже
потерявшей одного сына. - Им и в  голову  не  приходит,  -  кивнула  она  на
тюрьму,  -  что  книги  Владимира  Ильича  для  них  опаснее  бомб,  что  он
организует поход не только против царя, но и против всего  старого  мира.  Я
уверена, что ему дадут несколько лет ссылки.
     - Несколько лет  ссылки!  -  повторила  Мария  Александровна.  -  Легко
сказать! Загонят в глухую сибирскую деревню, обрекут на полное одиночество.
     - О, у него на случай ссылки  грандиозные  планы.  Он  там  скучать  не
будет. Большую работу задумал - написать  книгу  о  развитии  капитализма  в
России. Владимир Ильич не знает, что такое скука, уныние.  А  как  он  умеет
мечтать! - с жаром воскликнула Надя.
     Мать жадно слушала. Она готова была слушать о своем сыне без  конца.  И
Наде очень нужно  было,  просто  необходимо,  поделиться  своими  мыслями  с
родным Владимиру Ильичу человеком.
     Они остановились на углу улицы.
     - Мы часто ходили с ним по ночному Петербургу, мечтали  вслух.  Дома  я
всегда заставала его за письменным столом. "Вот посмотрите, - говорил  он  и
показывал таблицу, всю испещренную цифрами,  показывал,  как  художник  свое
произведение. - Вот она  какая,  Россия-то!  Обратите  внимание,  как  бурно
развивается промышленность, как растет  пролетариат".  И  я  уже  не  видела
цифр, а видела этого нового  хозяина  мира  -  класс,  призванный  совершить
великое дело. Только один Владимир Ильич умеет так много видеть за  скучными
цифрами, заставить мечтать так, что дух захватывает.
     Мать с  нежностью  смотрела  на  девушку,  на  ее  чистый  профиль,  на
потемневшие и ставшие совсем синими глаза.
     - Я видела,  как  этот  класс-гигант  встает,  разрывает  цепи,  крушит
гнилое, старое, утверждает на земле высокие идеалы. И тогда мы, взявшись  за
руки, шли с ним по набережной Невы и говорили  о  будущем.  Нам  никогда  не
хватало  времени,  чтобы  обо  всем  переговорить...  Но   что   я,   право,
заболталась,  -  спохватилась  Надя  и,  зардевшись,  взглянула   на   Марию
Александровну, встретила ее добрую, ясную улыбку и  заторопилась:  -  Сейчас
их поведут гулять. Давайте встанем вот здесь. Я несколько дней  стояла  чуть
правее, и Владимир Ильич не видел меня. Такая досада!
     Надя точно примерилась, где ей встать.
     - Посмотрите, окно на третьем этаже, оно выходит из коридора. Когда  их
поведут на прогулку, он увидит этот кусок улицы. Встаньте рядом со мной.
     Надя поправила бантик на блузке, быстро  пробежалась  тонкими  пальцами
по волосам и, подняв  голову  и  чуть  прикрыв  глаза  пушистыми  ресницами,
словно боясь расплескать радость, всматривалась в зарешеченное окно.
     - Наверно, в этот момент их ведут, - прошептала  она,  взяла  под  руку
Марию Александровну и замерла.
     Мария Александровна едва  заметно  кивнула  -  украдкой  здоровалась  с
сыном.
     - Ну, а теперь можно идти, - словно очнулась Надя и, вконец  смущенная,
пожала плечами. - И зачем понадобилось  Владимиру  Ильичу,  чтобы  я  каждый
день приходила на этот угол? Право, не понимаю!


     "А я, кажется, понимаю, кажется, понимаю". - Сердце матери  наполнилось
радостью. Она уверенно оперлась на руку Нади.
     Был субботний день, когда заключенным передавались книги  и  получались
от них прочитанные.
     Теперь у тюремного окошка встречались две матери:  Мария  Александровна
и Елизавета Васильевна Крупская.
     Надежда Константиновна в августе 1896  года  тоже  была  арестована  по
делу "Союза борьбы за освобождение рабочего  класса".  Елизавета  Васильевна
очень беспокоилась за единственную дочь, с которой никогда не расставалась.
     - Чем все это кончится? Какой приговор ждет Надю? - тревожилась она...
     Мария  Александровна  успокаивала,  утверждая,  что  обоим   дадут   по
нескольку лет ссылки, и что в ссылке можно отлично  работать,  и  что  такие
люди, как Володя и Надя, унывать не умеют. Обе матери решили ехать в  ссылку
вместе  со  своими  детьми.  Мария  Александровна  делилась   с   Елизаветой
Васильевной своим богатым опытом - и как обмануть бдительность тюремщиков  и
передать зашифрованную записку, и как обнаружить в книге  условные  знаки  и
тайнопись,  -  советовала,  чтобы  Елизавета  Васильевна   передала   дочери
"Гимнастику Мюллера",  и  что  для  сохранения  здоровья  необходимо  делать
тысячу шагов по камере  и  по  сто  низких  поклонов.  Елизавета  Васильевна
внимательно прислушивалась к ее советам...
     Заскрежетали ржавые петли, открылось окошко.
     Мария Александровна передала книги для Владимира Ильича и  получила  от
него  прочитанную.  Обе  матери  отошли  в  сторону,  чтобы  незаметно   для
тюремщика просмотреть кн