нстоном будем ждать вас весь  остаток
наших дней.
   Едва Геннадий записал адрес почтенной миссис Сьюзен Леконсфильд,  как  по
судовой  трансляции  раздался  голос  первого  помощника  Хрящикова:   "Всем
свободным  от  вахты  членам  экипажа  и  научным  сотрудникам  собраться  в
помещении столовой на информацию".
   Геннадий сунул адрес в карман, не  подозревая  о  том,  что  этот  клочок
бумаги в скором времени спасет ему жизнь.
   В помещении столовой висела карта Республики Большие Эмпиреи и  Карбункл.
Архипелаг напоминал перевернутую вниз  головой  запятую.  Десятки  крошечных
необитаемых  островов  грядой-загогулиной  тянулись  к  югу,  к  голове,   к
сравнительно большому острову Эмпирей со столицей Оук-портом и ко второму по
величине острову Карбункл. Перед картой стоял с указкой  перпом  Хрящиков  с
лицом удивленного льва.
   - Ну вот, товарищи,-сказал  он,  откашлявшись-сегодня  мы  лицом  к  лицу
столкнулись с парадоксом мира чистогана, где каждый мазурик, купив подводную
лодку, может превратить законный отдых в чистый ад. В  нашей  стране  такого
безобразия быть не может,  это  всем  ясно.  Капитан  поручил  передать  мне
благодарность экипажу за выдержку, четкость.  От  себя  скажу,  что  в  этом
эпизоде мы себя ничем не скомпрометировали, и это большой плюс.
   Теперь главное. Мы идем с дружеским визитом  в  город  Оук-порт.  Никогда
прежде нога советского человека не ступала на эту отдаленную территорию.
   - Вообще-то ступала, - скаэал вдруг из третьего ряда плотник Телескопов,-
Моя нога и ступала, Лев Африканович.
   - А  с  вами,  Телескопов,  разговор  будет  особый!-прикрикнул  на  него
Хрящиков и сделал какую-то пометку в своем блокноте.
   - Итак, продолжаю. Нога туда, товарищи, - перпом метнул суровый взгляд на
невинную физиономию Телеско-пова,-  не  ступала.  Население  там,  товарищи,
очень неопределенной нации и имеет неопределенный язык,  который  мы  должны
уважать, хотя некоторым и смешно.-  Он  снова  взглянул  на  Телескопова.  ~
Стоять там будем три дня с тремя целями. Первая цель - сдадим спасенных нами
граждан  разных  стран.  Вторая  цель  -  пополним  запасы  пресной  воды  и
продовольствия.  И  третья,  может  быть  самая  главная,-  покажем  жителям
далекой, но близкой страны истинное лицо советского народа.
   Следующее немаловажное сообщение, товарищи. Еще за сутки  до  сегодняшних
возмутительных событий мы запросили у властей Оук-порта разрешение на заход.
В  ответ  получено  сообщение,  которое  Николай  Ефимович  склонен  считать
юмористическим: "Разрешаем заход в  порт  при  условии  вашего  согласия  на
футбольный матч со сборной республики". Я со своей стороны считаю этот вызов
суровым испытанием наших моральных и физических качеств. Надеюсь,  что  наши
судовые спортсмены не ударят в грязь лицом и проведут состязание с  присущим
им огоньком и задором. Кто бы ни победил,  победит  дружба.  Вс„,  товарищи.
Телескопов, останьтесь.
   Утром следующего дня с "Алеши Поповича" увидели первый остров  архипелага
под смешным для русского уха названием  Фухс.  Весь  день  шли  вдоль  гряды
островов, и они возникали один за другим, похожие на клумбы, а  некоторые  с
сахарными головками остроконечных гор.
   Солнце  стало  уже  клониться  к  закату,   когда   показались   отвесные
базальтовые стены острова Карбункл. "Алеша Попович"  вошел  в  пролив  между
Карбунклом и Эмпиреем. На горизонте, как сказочное видение, возник Оук-порт.
   Гена  стоял  на  ходовом  мостике  и  завороженными  глазами  смотрел  на
приближающиеся стены древней крепости, на некогда  мощные,  то  круглые,  то
острые, как нос корабля, бастионы, на красные черепичные крыши, на купола  и
шпили  соборов,  ракетоподобные  башни  минаретов,  на  пагоды,  похожие  на
гигантские ели.
   - Невероятный город,  Гена,  правда?  -  сказал  за  его  спиной  капитан
Рикошетников.
   - Он похож на сказку, - прошептал Геннадий.
   - Скорее на сновидение,- сказал  капитан.  Древний  центр  Оук-порта  был
расположен на небольшом круглом полуострове, соединенном  с  Эмпиреем  узкой
перемычкой. Когда-то его мощные бастионы прикрывали две бухты, на набережных
которых сразу за причалами высились  теперь  пяти-  и  шестиэтажные  дома  с
зеркальными окнами и лепными украшениями, построенные, по всей  вероятности,
в конце прошлого века.

   В одну из этих бухт заворачивал теперь самым малым "Алеша Попович".
   Вдоль всей набережной под пальмами, под сводами гигантских дубов и  пиний
стояли, глядя на приближающийся советский корабль, толпы  эмпирейцев.  Толпы
людей, загорелых и ярко одетых, усеяли крепостные стены и бастионы. Но  -  и
это  было  странно,  крайне  странно!-  толпы  молчали.  В   полной   тишине
дизель-электроход огибал узкий гранитный волнолом. Слышен был только  слабый
шум турбин. Вода была прозрачна до самого дна, как  и  во  времена  адмирала
Стратофонтова. Переливались камни  на  дне,  ветвились  кораллы,  колыхались
растения.
   - В чем дело? Почему они молчат?- Рикошетников поднес к глазам  бинокль.-
Все молчат. Некоторые улыбаются... Странные улыбки...
   "Алеша Попович" уже обогнул волнолом, когда  из-за  круглого  бастиона  с
диким ревом вырвался глиссер. С  чудовищной  скоростью  он  несся  прямо  на
судно, подобно ослепшему от ярости носорогу. Ни о каком маневре нельзя  было
уже и думать. Глиссер целился прямо в середину правого борта,  словно  хотел
протаранить "Попович".  В  глиссере  сидело  несколько  обнаженных  по  пояс
мускулистых  парней,  а  на  самом  кончике  его   носа   стоял,   расставив
колоннообразные ноги, гигант в плавках, похожих на кусок леопардовой  шкуры.
Пятьдесят метров, тридцать, двадцать...

   - Что они делают?! Самоубийцы! - закричал не своим голосом видавший  виды
Шлиер-Довейко.
   В самый последний момент гигант на носу  глиссера  мощно  оттолкнулся  от
борта "Поповича", рулевой резко взял влево, глиссер ушел к винту,  проскочил
прямо под кормой, пролетел вдоль левого борта "Поповича", выскочил в  бухту,
в снежно-белом вихре описал круг и закачался на волнах.
   Парни в глиссере хохотали, держась за животы, а гигант на носу размахивал
невесть откуда взявшимся красным флагом.
   Сразу же после этого загрохотали оркестры  на  набережной  и  на  стенах,
сотни рук взмахнули красными советскими и эмпирейскими флагами -  оранжевый,
зеленый и белый круги  на  аквамариновом  фоне.  Усиленный  динамиком  голос
прогремел над бухтой: "Вилькамес совьет легопикор бу легопикор Эмпирея!"
   -  Привет  советским  футболистам  от   футболистов   Эмпирея,-   перевел
Телескопов и спокойно добавил:-Эти психи каждое судно так встречают.  Скучно
им тут.- Он посмотрел на  стоящего  рядом  перпома  и  добавил:-Но  подобный
массовый восторг отношу за счет нашего флага, Лев Африканович.

   ГЛАВА 5
   в которой слышатся приглушенные столетиями и тысячелетиями крики ярости,
   победные вопли, лязг оружия, предсмертные крики, слезы ревности
   и шепот любви

   За несколько тысячелетий до нашей эры  скромный  малазийский  рыбак  Йон,
преодолев на своем утлом катамаране необъятное водное  пространство,  увидел
за гребнями  волн  симпатичный  архипелаг.  Архипелаг  этот  показался  Йону
похожим на перевернутую вниз головой запятую. Радости Йона не  было  границ.
Наконец-то за долгие годы можно будет  обсушиться,  сколотить  быт,  пустить
корни!
   Преодолев линию прибоя, Йон приступил к выгрузке жалкого скарба  и  целой
группы диких и домашних животных. Активно  помогали  ему  в  этом  деле  его
сыновья Мис. Мах и Тефя.
   Вскоре путешественники были окружены  толпой  местных  жителей  Волосатые
крепыши скакали на четвереньках вокруг катамарана и дружелюбно хрюкали.  Йон
знаками показал, что хотел бы познакомиться с их культурой.

   Туземцы, прыгая друг через друга,  что  напоминало  современную  чехарду,
повели его к подножию вулкана, над которым в  те  времена  всегда  колыхался
султан розового ароматного дыма. У подножия вулкана  изумленный  Йон  увидел
гигантскую ржавую башню из еще  неизвестных  ему  металлических  сплавов.  В
мистическом ужасе туземцы  упали  ниц  перед  башней.  Молниеносная  догадка
осенила Йона.
   Дождавшись ночи, Йон показал туземцам на  ярко  горевшее  в  черном  небе
созвездие  Кассиопеи.  Туземцы  утвердительно  захрюкали.  Ночь   огласилась
нечленораздельными стенаниями,полными тоски по столь далекой родине. И тогда
Йон понял все.
   Он понял, что далекие, очень далекие предки этих существ прибыли к нам на
землю из пучин космоса. Впоследствии  под  влиянием  благостного  климата  и
огромных количеств вкусной дикорастущей еды астронавты обленились  и  забыли
математику. Борьбы за существование на  архипелаге  по  сути  дела  не  было
никакой, и в  течение  тысячелетий  кассиопейцы  стали  травоядным  племенем
хрюкающих волосатых крепышей1.
   Жизнь на благодатном архипелаге пришлась Йону и его семье по душе. Вскоре
они тоже забыли математику и растворились в местном населении. Оторванное от
древнего мира тысячемильными водными просторами  население  эволюционировало
очень медленно. В Китае был изобретен уже порох, в Европе уже пылали  костры
инквизиции, а островитяне еще не научились добывать огонь.
   Любопытно, что культ кассиопейской ракеты сохранился на Больших  Эмпиреях
до сих пор, хотя исповедует его лишь небольшая кучка островитян, в  основном
горные крестьяне  Гигантский  тотемный  столб,  в  который  с  тысячелетиями
превратилась ракета, представляет  удивительную  загадку  для  ученых  всего
мира.
   "Зачем?-думали они-Зачем нам  тереть  палку  о  палку,  бить  кремнем  по
кресалу,  мудрить  над  паровой  машиной,  когда  черепашьи  яйца  прекрасно
выпекаются в прибрежном песке, а рыба варится в  горячих  лужах  на  склонах
вулкана? Зачем нам, собственно говоря, порох, когда  не  с  кем  воевать,  а
дикие животные, привезенные  Йоном,  занимаются  своим  делом  и  никому  не
мешают? Зачем?"
   Нельзя сказать, что  архипелаг  совершенно  не  посещался  завоевателями.
Изредка посещался.
   Однажды, в III веке до нашей эры,  островитяне  проснулись  от  страшного
скрипа. В океане качался гигантский деревянный  корабль.  Это  был  таранный
корабль, построенный по приказу египетского фараона Птолемея Филафотора. Вот
уже десять лет двести весел, к которым было приковано полторы тысячи  рабов,
несли этот жутко скрипящий корабль по мировым водам, и все  эти  десять  лет
три тысячи воинов, разделившись на партии  носа  и  кормы,  вели  на  палубе
братоубийственную войну.  Война  была  очень  жестокая  и  увлекательная,  с
небольшими перерывами для приема пищи, которые происходили в общей трапезной
в центре судна. Корабль, разумеется, во время войны  не  управлялся.  Только
этим и можно объяснить, что его занесло так далеко, и он сел на мель в виду-
нашего блаженного архипелага.
   Здесь, на мели, произошло решительное сражение, в ходе  которого  "партия
носа" перебила "партию кормы" до последнего человека.  Впрочем,  "кормовики"
не остались в долгу и ответили "носовикам" тем же. В трюме  к  тому  времени
осталась одна амфора  с  прокисшим  вином,  голова  сыра,  по  твердости  не
уступающая гончарному кругу, и окаменевшая бычья туша.

   Оставшиеся без дела рабы немного поскучали, потом стряхнули ржавые  цепи,
поделили поровну продукты питания, высадились на сушу и быстро  растворились
среди местного населения.
   Дорогое убранство чудовищного дредноута древности: колонны  из  кипариса,
изделия из  слоновой  кости  и  паросского  мрамора  долгое  время  украшали
незатейливые жилища  островитян,  а  сейчас  являются  достоянием  городской
управы Оук-порта.
   В другой раз, а именно в VII веке уже нашей эры, во вторник после  обеда,
островитяне были разбужены звоном железа и диким зубовным скрежетом.
   В  прибрежный  песок  врезалось   острым   носом   небольшое   суденышко.
Излохмаченный полосатый парус полоскался под ласковым  ветром,  а  на  песке
стояли, растянувшись в цепочку, двадцать четыре свирепых  вонючих  мужика  в
звериных шкурах, с круглыми щитами и длинными мечами.

   Это были скандинавские викинги, ограбившие уже берега Фландрии, Британии,
Испании, Марокко, Индии и множества других стран. После последнего разбоя  в
какой-то стране, название которой они забыли,  они  вышли  в  море  и  много
недель плыли в северо-юго-западно-восточном направлении.  Вокруг  была  одна
вода, воевать не с кем, на ладье теснотища. Викинги скучали, ругались друг с
другом, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не наткнулись они на наш
блаженный архипелаг.
   Подняв мечи и исторгая воинственные клики, они  бросились  на  удивленных
спросонья островитян. Ясно было, что пощады не будет никому.
   Островитяне, как пугливые  лани,  взлетели  на  свой  любимый  вулкан,  а
тяжелоногие викинги вдруг остановились, увидев  котел  с  вареными  крабами,
лангустами и омарами, связки копченой рыбы и гирлянды бесплатных фруктов.
   "Сперва закусим,- подумали они.-  Сперва  как  следует  подзаправимся,  а
потом уже пограбим, побесчинствуем за милую душу".
   Двенадцать викингов с жутким  хрустом  и  чавканьем  взялись  за  еду,  а
двенадцать других заняли круговую оборону.  Островитяне  красивыми  оленьими
глазами наблюдали за викингами, радуясь их хорошему аппетиту.
   Насытившаяся половина шайки сменила охрану, но  тут  же  заснула.  Вскоре
заснули и остальные.
   Проснувшись, викинги увидели  над  собой  шелестящие  ветви  вечнозеленых
дубов и  пальмовые  листья,  а  еще  выше  ласково  подмигивающее  созвездие
Кассиопеи, услышали шорох волн и дивное пение  местных  девушек.  Воткнув  в
песок свои мечи, викинги быстро растворились среди местного населения.
   Были и другие гости. Индийские  купцы  и  полинезийские  рыбаки  находили
спасение на архипелаге во время шторма. Иной раз любопытства ради приплывали
африканцы  на  плотах  из  папируса  и  персидские  конокрады.  Море   порой
выбрасывало  на  берег  людей,  совершенно  неизвестных  наций,  и  не  было
иноземца, который, разобравшись в обстановке, не растворился бы мигом  среди
местного населения.
   Так шли века. Так формировалась нация нынешней Республики Большие Эмпиреи
и Карбункл. Мирная элегическая жизнь царила на архипелаге  многие  столетия,
пока не началась эпоха великих открытий и великого разбоя.
   Первым профессиональным пиратом, попавшим  на  архипелаг,  была,  как  ни
странно, женщина.
   Известно, что в начале XIV века  баронесса  де  Клиссон  из  Нанта,  мстя
королю Франции за казнь своего мужа, снарядила три корабля и взялась грабить
и жечь прибрежные города, не брезгуя и встречными кораблями.
   Против мирных жителей, которым ее бандюги вспарыва-ли  животы,  баронесса
лично ничего не имела, но она прекрасно знала, что от каждого  ее  набега  у
короля Франции портилось настроение, и это доставляло ей чрезвычайно сильное
удовольствие.
   - Шерше ля фам! Ищите женщину! - кричал король  на  своих  адмиралов,  но
толку от этих криков было мало.
   Много месяцев продолжалась эта своеобразная  месть,  а  правительственные
корабли никак не могли напасть на след эскадры кровожадной мадам.
   И вдруг  разбой  прекратился.  Пиратская  эскадра,  как  в  воду  канула.
Собственно говоря, все так и считали,  воображая,  что  страшный  Бискайский
залив сделал то, что не могли сделать корабли французского флота.
   На самом же деле мадам де Клиссон неожиданно  направила  свою  эскадру  к
югу. Ее вдруг охватили мучительные угрызения совести, и она решила  навсегда
покинуть наказанную ею Францию.
   Задолго до знаменитого Васко да Гама мадам де Клиссон обогнула мыс Доброй
Надежды, не обратив на него особого внимания. Долгие  месяцы,  пока  корабли
шли через Индийский океан, женщина-чудовище стояла на коленях в своей  каюте
и замаливала свои грехи.
   Волны становились все выше и выше, они вздымали не уклюжие нантские барки
в пугающую высоту, и мадам Клиссон казалось, что она возносится на небеса.

   Однажды с гребня рекордно высокой волны рыдающая  дама  увидела  цветущие
острова с белыми сахарными головками гор. Ее  осенила  идея,  что  архипелаг
этот ниспослан ей как искупление грехов, и она воскликнула;
   - Вот они, блаженные Эмпиреи!
   Французы высадились. Несколько дней они буянили и безобразничали, отдавая
дань старым привычкам, а потом, успокоившись,  растворились  среди  местного
населения. На небольшом круглом полуострове раскаявшаяся грешница  построила
часовню, заложив тем самым основу будущего города Оук-порта.
   Еще одно столетие прошелестело в тихом блаженстве. Затем в субботу  перед
обедом островитяне были разбужены громом пушек. В нескольких кабельтовых  от
берега  на   озорных   веселых   волнах   приплясывали   галеоны   свирепого
португальского адмирала Жоао-Нуньеса да Гаэтано.
   Закованные в сталь португальцы водрузили на  потухшем  уже  вулкане  свой
флаг, воздвигли путем нещадной  эксплуатации  островитян  мощные  крепостные
стены, и архипелаг превратился в португальскую провинцию, а  Жоао-Нуньес  да
Гаэтано стал губернатором.
   Казалось бы, начался жестокий колониальный режим, но...  годы  прошли,  и
мрачные аркебузники растворились среди  местного  населения,  флаг  изжевали
любопытные горные козлы, а грозный губернатор  превратился  в  обыкновенного
бандюгу с большой дороги. Всякий раз, как у него кончался нюхательный табак,
он снаряжал галеон для разбоя и надолго покидал свои владения.
   Архипелаг стал настоящим  прибежищем  "джентльменов  удачи"  всех  наций,
вольной хулиганской республикой. Здесь бросали  якоря  пираты,  флибустьеры,
буканиры, корсары и каперы всех мастей. Все цивилизованные страны проклинали
дьявольское разбойничье гнездо, не догадываясь,  впрочем,  об  одном  весьма
важном и странном обстоятельстве.
   Дело в том, что блаженный архипелаг не плодил пиратов, а как раз наоборот
- сокращал их число. Множество отъявленных мерзавцев под влиянием красоты  и
свободы забывали о своем преступном прошлом и  растворялись  среди  местного
населения. Примером  этому  может  служить  случай  со  знаменитым  корсаром
Бархатным Чарли, прозванным так за то, что он никогда не снимал  камзола  из
черного бархата.
   Однажды, в XVIII веке, перед ужином  часовые  на  башнях  были  разбужены
диким голосом Бархатного Чарли.
   Бригантина негодяя под идиллическим именем "Уайт Свон"  ("Белый  лебедь")
барражировала вдоль  крепостных  стен.  Капитан,  расставив  ноги  в  драных
ботфортах, стоял на юте и орал в рупор своим нехорошим диким голосом:
   - Отдавайте красавицу Марго!
   Вдоль правого борта с дымящимися фитилями в руках стояли его канониры,  и
все, как замечено было с башен, в плохом настроении.
   - Какую еще вам красавицу Марго? - крикнул долговязый Маркус Джереми Йон,
представитель одной из старейших семей архипелага.
   ~ Сами знаете какую! - заорал  Бархатный  Чарли.-  Отдавайте  немедленно!
От-крываю огонь всем правым бортом!
   Впоследствии выяснилось, что его любезная красавица  Марго,  сбежавшая  с
"Белого лебедя" на Ямайке, нашла себе пристанище на островах  Кьюри,  где  и
одичала вместе со своим  возлюбленным  Хью-летом  Бандерогой.  Бандерога  же
перед бегством сумел ввести в заблуждение Бархатного Чарли,  чем  навлек  на
черепичные крыши Оук-порта град каленых ядер.
   Битва продолжалась около трех часов. Островитяне, кое-чему научившиеся за
истекшие столетия, смогли дать наглецам  достойный  отпор.  Когда  Бархатный
Чарли очнулся в развороченном им до неузнаваемости трактире "Синька", к нему
подвели юную Юкко-Паулину Йон, племянницу Маркуса Джереми.

   - Не та ли это, кого вы искали, храбрый моряк?
   - Собственно говоря, ничего общего,- прорычал  Бархатный  Чарли,  потирая
ушибленную рукояткой пистолета голову.- Да,  собственно  говоря,  это  и  не
имеет никакого значения...
   Вот вам пример. Негодяи Бархатного  Чарли,  которые  могли  бы  причинить
столько горя жителям Цейлона, Бенгали